История форм, традиций и редакций

Обозначенные с помощью этих понятий методы играют ведущую роль в библейской науке уже не одно десятилетие. Термин «история (литературных) форм» (нем. Formgeschichte) впервые прозвучал в книге М. Дибелиуса «История литературных форм Евангелия» (M. Dibelius, Die Formgeschichte des Evangeliums. Tübingen 1919). Однако использованный им метод был примерно на двадцать лет старше: Г. Гункель, обратившись к идеям Лессинга и Гердера, ввел их в ветхозаветную науку как метод «истории (литературных) жанров» (нем. Gattungsgeschichte). Этот метод основывается на выявлении четко определенных литературных форм и в современной литературе, и в особенности в древних текстах. Основное внимание уделяется небольшим по объему элементам предположительно устного происхождения, которые в течение длительной истории традиции соединялись вместе и с помощью элементов вторичной «структуры» превращались в единое литературное произведение. В наше время термин «жанр» (нем. Gattung) практически вытеснил понятие «форма», которое на самом деле относится только к языковому облику того или иного текста, но при этом было принято почти повсеместно, особенно в изучении раввинистического иудаизма. Необходимо проводить различие между критикой форм или жанров, которая занимается определением конкретных литературных форм с их основными принципами и обстоятельствами возникновения (их «место в жизни», нем. Sitz im Leben), и собственно историей литературных форм, которая изучает возникновение и изменение тех или иных форм в ходе истории (ср. K. Koch, The Growth of the Biblical Tradition: The Form-Critical Method. Trans. S.M. Cupitt. London 1969).

В раввинистической науке уже давно предпринимались разрозненные попытки применить формально-исторический метод. Примерами тому служат П. Фибиг (P. Fiebig), который, начиная с 1904 г., выпустил целую серию работ (методологически совершенно неудовлетворительных), и Ф. Маасс (F. Maass), который в 1937 г. попытался применить формально-исторический метод по отношению к Мишне, взяв в качестве примера трактат Авот (который особенно удобен для подобных исследований, но этим он скорее выделяется на фоне всей Мишны). Исследуя собственно историю форм, Маасс полностью опирался на то, каким законоучителям приписываются те или иные высказывания, что само по себе чрезвычайно проблематично, однако в остальном его исследование выполнено замечательно. Систематическое же использование этого метода начинается примерно с 1970-х годов: Д. Ньюснером и его учениками — применительно к галахической литературе, А. Голдбергом и его учениками — к материалу мидрашей и Йосефом Хайнеманом — к литургическим текстам. Мы пока еще очень далеки от цельного взгляда на формально-историческое развитие раввинистической литературы — к настоящему времени на большом литературном материале были исследованы только несколько отдельных жанров. И все же уже сейчас мы можем нарисовать предварительную схему важнейших форм раввинистической литературы, хотя пока это будет не более чем перечислением и должно рассматриваться скорее как программа дальнейшей работы, нежели как результат исследования. Причем мы обнаружим отсутствие преемственности литературных форм Библии и текстов межзаветного периода.

Некоторые исследователи стремятся классифицировать формы вне зависимости от содержания самих произведений (ср. Neusner, Pur, 3:192ff). Однако в действительности содержание определяет форму. Если критика форм не хочет превратиться в стилистику (которая необходима, однако не должна выступать от имени критики форм), то необходимо выработать серьезные критерии для определения литературных форм.

Используя пример раввинистических преданий о фарисеях, Д. Ньюснер составил список форм (Types, 354–58), который с некоторыми изменениями и дополнениями послужил основой для следующего ниже перечня. Основное различие проводится между галахическим, агадическим и экзегетическим материалом (последний использует элементы агады и галахи).

 

Галаха

1. Изречения

В данной области науке предстоит сделать еще очень много, чтобы выйти за рамки элементарных синтаксических форм.

а) Простое высказывание: «X говорит» + прямая речь.

b) Спор: это может быть простое соединение двух высказываний с указанием их авторов, представленное либо как диспут (Xговорит…; Y говорит…), либо как дебаты (X сказал им/ему…; Y сказал им/ему…: т.е. с указанием, хотя бы и минимальным, на исторический контекст; высказывание и участники разговора описываются в совершенном времени[14]). В форме аннотации: перечислению конкурирующих мнений предшествует описание проблемы (проблема — «X говорит» — «Y говорит»). В форме хиазма: галахическое решение предшествует имени автора (решение — «так говорит X; но Y говорит: [другое галахическое решение]»).

с) Свидетельство («X свидетельствует, что…» (или «полагает»): особ. в трактате ‘Эдуйот).

d) Формулы (просбул, развод, посвящение и т.п.).

е) Письмо (X диктует письмо, которое затем воспроизводится). Если оставить в стороне их содержание, то только очень немногие письма несут в себе какую-то специфическую письменную форму; в этих случаях они сопоставимы с широко известными арамейскими посланиями из Вади Мурабба‘ат.

f) Цепочки высказываний и списки.

2. Повествование

а) Таккана: «Раньше было так; но Х постановил (тиккен), что…»

b) Прецедент, обычно это простое высказывание с небольшим диалогом, чаще всего вводимое словом ма‘асе – «подлинный случай».

с) Высказывания и повествования от первого лица.

d) Повествования, вводимые текстом из Библии и его толкованием.

 

3. Талмудическая сугийа

Это сложная форма представляет собой самостоятельный в содержательном отношении логически законченный фрагмент раввинистической дискуссии и может включать в себя не только различные литературные формы, но и сочетающиеся с галахой элементы агады. См. ниже с.??? сл.

 

Агада

Основополагающее различие между поэзией и прозой не играет ведущей роли в случае с раввинистической литературой, поскольку поэтические формы встречаются в ней крайне редко. Существенное значение в этом смысле имеет лишь жанр надгробного слова (см. E. Feldman, ‘The Rabbinic Lament’, JQR N.S. 63 (1972–73) 51–75).

1. Повествование: Наиболее важными литературными формами здесь являются исторический анекдот, короткая биографическая справка без прямой речи, биографический рассказ (где выделяют поджанры: рассказ о призвании, рассказ об ученичестве, рассказ о смерти и т.п.), рассказы о чудесах, морализирующий рассказ, рассказ от первого лица (в том числе от имени Бат коль [15]), волшебная сказка, басня и легенда.

2. Описание «научного» характера (географическое, этнографическое, медицинское, астрономическое и т.п.).

3. Речь: высказывания от первого лица, без контекста повествования, апофтегмы с контекстом повествования, клятвы, притчи (с различными поджанрами: например, притчи о царе), пословицы, мудрые изречения, числовые высказывания, цепочки высказываний (своего рода сорит), последовательности и списки, молитвы и проповеди.

 

Экзегеза

Здесь также необходимо проводить различие между галахой и агадой. В обеих группах мы встречаем простые ссылки на Писание, использования библейских текстов в качестве подтверждения, а также собственно интерпретацию текстов. Объем последней может варьироваться от простой глоссы и экзегезы отдельных слов до полноценного мидраша, который в свою очередь может быть либо разъяснительным мидрашом, основанным исключительно на тексте, либо мидрашом гомилетическим (см. ниже с.??? сл.).

Гомилии представляют собой сложную форму, в которой введение и заключение следуют четким формальным законам (proem и peroratio, а также петиха как полноценная короткая проповедь), а основная часть может содержать в себе различные жанры (притча, ма‘асе и т.п.). См. ниже с.??? сл.

 

После такой описательной критики жанров, наша работа должна перейти к рассмотрению Gattungsgeschichte (истории жанров). Однако для осуществления этой задачи предпринимались лишь отдельные разрозненные шаги, и надо признать, что она едва ли полностью осуществима. Ньюснер, к примеру, применительно к Мишне сознательно говорит только об анализе форм, но не об истории форм, поскольку Мишна приобрела свою форму за сравнительно короткий отрезок времени («…наивно представление, что мы в состоянии “датировать” отрезок текста по заключенным в нем формальным признакам. Это не было подтверждено, и я полагаю, что и не может быть подтверждено», — JQR N.S. 70 (1979–80) 142 n. 16. Однако см. также замечание Сарасона: R.S. Sarason, ibid, 150f.).

К каким результатам может привести формально-критическое исследование раввинистических текстов? Очевидно, что простой классификации материала недостаточно, и она не может быть конечной целью. Два результата должны быть названы в первую очередь. Во-первых, определение границ между устойчивой формой и творческими возможностями того, кто ее использует, позволяет понять, что является наиболее важным для изучаемого текста. Это ведет к более адекватной интерпретации и не позволяет уделять чрезмерного внимания тем элементам, которые относятся к формальной структуре и которые в связи с этим не могут прямо истолковываться как исторические реминисценции, например, в нарративных фрагментах. Во-вторых, знание форм раввинистической литературы часто позволяет нам отделить первоначальный текст от позднейших добавлений. Однако возможные выводы о формально- историческом развитии того или иного жанра оказываются возможны лишь в редких случаях и только в схематичной форме. Выводы о давности той или иной традиции допустимы только при учете всех прочих критериев.

История традиции представляет собой, с одной стороны, тематическую историю (нем. Motivgeschichte), рассматривающую преемственность и изменение определенных мотивов в раввинистический период. С другой стороны, она может быть исследована только с привлечением множества параллельных раввинистических традиций (одного элемента традиции в различном оформлении): синоптическое рассмотрение этих параллельных текстов служит базовой задачей раввинистической науки, несмотря на то, что средств для этого все еще недостаточно. Мы до сих пор не располагаем синопсисом Мишны и Тосефты, не говоря уже о синопсисе всего раввинистического наследия, к чему призывал, например, М. Смит (хотя объем материала, видимо, не позволит эффективно его использовать). Параллельное изучение вариантов текста позволяет в первую очередь определить, какие элементы текста появились уже в ходе его передачи, должны ли мы рассматривать эту передачу как устную или письменную, в каких условиях она происходила и т. д. Полемическое выступление Д. Ньюснера против «синоптических исследований» в раввинистической науке (см., например: ‘Studying Synoptic Texts Synoptically: The Case of Leviticus Rabbah’ PAAJR 53 (1986) 111–45) направлено на то, чтобы обосновать литературную независимость отдельных раввинистических произведений и не допустить такого использования текстов, которое оставляет без внимания их контекст и их функцию в данном контексте. Иными словами, Ньюснер делает акцент на истории редакций, но без обращения к синоптическим исследованиям в том виде, о котором говорилось выше.

История редакций рассматривает личность последнего редактора текста, манеру его письма и особенности богословских взглядов, выраженные в том, как он отбирает и упорядочивает материал, придает ему определенную форму, т.е. как он с этим материалом обращается и тем самым его интерпретирует (ср. J. Rohde, Die Redaktionsgeschichtliche Methode. Hamburg 1966).

Таким образом, история редакций стремится увидеть в редакторе автора, а не просто собирателя предшествующей традиции. Однако такой принцип оказывается гораздо сложнее применить к раввинистической литературе, чем, скажем, к Евангелиям. Дело в том, что только несколько более поздних раввинистических сочинений, таких как Седер Элияху Рабба (СЭР), восходят к личности одного автора, чьи представления могут быть без особого труда отделены от остальной традиции. Поэтому именно работа над СЭР позволила эффективно использовать принципы истории редакций применительно к раввинистической литературе (см. M. Kadushin, The Theology of Seder Eliahu: A Study in Organic Thinking, New York 1932; а также мнение П. Куна: P. Kuhn, Gottes Trauer und Klage in der rabbinischen Überlieferung, Leiden 1978, 25). Необходимо также упомянуть ряд исследований Д. Ньюснера, который сосредотачивает особенное внимание на представлениях редактора текста (например, таким образом им была исследована Сифра vis-à-vis Мишны).

Раввинистическая литература – это не только литература определенной традиции, но и по преимуществу «цитатная литература» (А. Голдберг). Форма цитаты используется уже на самых ранних стадиях ее существования и в наиболее древних ее элементах. В отличие, например, от псевдоэпиграфических произведений, еврейские законоучители придавали большое значение указанию автора каждого приводимого высказывания (о проблемах атрибуции высказываний см. следующую главу). Это, однако, отражает не столько растущий пиетет по отношению к мудрецу, чьи высказывания цитируются, сколько тот факт, что цитирующий осознает себя принадлежащим к определенной традиции. В то же время цитирование с указанием имени автора исходит из представления, что высказывание значимо лишь в той мере, в какой значим его автор. В эпоху амораев это породило стремление выяснить имена авторов анонимных высказываний периода таннаев, чтобы тем самым зафиксировать эти высказывания в качестве мнений конкретных людей: анонимные высказывания считаются очень авторитетными (либо как древнее неоспоримое суждение, либо как мнение последнего редактора документа). Таким образом, организующим принципом собрания цитат служит не имя того, кто их впервые произнес (хотя и существовали подобные небольшие сборники) — не автор, а содержание сказанного. Вместе с тем в качестве характерной черты раввинистических взглядов можно привести пример Йоханана бен Заккая, который как предполагаемый основатель раввинистической традиции часто цитируется, но сам никогда не цитирует своих учителей. И на последнем этапе развития талмудической традиции (говорим ли мы о позднейших слоях ВТ или о поздних мидрашах) материал снова становится анонимным. Уже савораи и в еще большей степени позднейшие учители чувствуют, что их имена не могут называться наравне с более ранними учителями, что их вклад в развитие раввинистической традиции фундаментальным образом отличается от вклада их предшественников.

На стадии окончательной редакции раввинистических текстов личность редактора текста проявляется в первую очередь в отборе, расположении и обработке цитат. Какие-то дополнения к тексту были уже практически недопустимы. Однако даже такой жанр, как экзегетический мидраш, как правило, не просто приводит цепочку цитат согласно порядку, задаваемому библейским текстом[16]. Обычно редактор организует их так, чтобы это отвечало его представлениям, и обращается с ними так, как если бы это были его собственные слова. Более того, нельзя забывать, что цитаты чаще всего приводятся в виде принятых «традиционных форм», позволяющих в сжатой форме передавать более обширную информацию (Goldberg, Entwurf, 7). Именно в таком качестве они и воспринимаются редактором, который использует их в своих целях: возможное изменение назначения цитаты может быть в таком случае определено средствами диахронного анализа ее функции (Goldberg, Entwurf, 20). На основании этого можно делать выводы о представлениях редактора, также как и на основании анонимных фрагментов текста, которые считаются принадлежащими перу самого редактора.

Особенно при изучении больших по объему текстов необходимо предварительно прояснить вопрос о том, насколько мы вообще можем говорить о единой редакторской работе, и если, в принципе, таковая имела место, то какие части текста подверглись подобной редактуре. Эти вопросы особенно актуальны при изучении обоих Талмудов. Но и в отношении меньших по объему комплексов текстов необходимо исследовать, прослеживается ли в них единая композиция или они представляют собой соединение крупных блоков ранее отредактированного материала. Даже в отношении Мишны мы не можем с уверенностью говорить о намерении последнего редактора (если мы вообще можем говорить о таком редакторе в полном смысле слова): даже общий вопрос о том, была ли Мишна задумана как учебник, как собрание высказываний или как авторитетный кодекс законов, остается неразрешенным. Чтобы попытаться его решить, необходимо обратиться к методам критики редакций. Точно так же могут быть рассмотрены основные проблемы редакции Тосефты и других сочинений. Еще один нерешенный вопрос – это вопрос о политических мотивах редакторов (например, применительно к возможной прогиллелевской редакции всей Мишны).

Таковы основные задачи истории редакций раввинистических текстов, причем необходимо помнить о трудностях в различении традиции и ее редакций применительно к данному материалу. Углубленное сравнительное изучение Мишны и Тосефты может предоставить необходимые для выполнения этих задач средства.

 

[1] Термин «раввинистическая/-ие» (rabbinic) используется автором книги как синоним термина «талмудическая/-ие». Так, говоря о раввинистических текстах, автор не имеет в виду галахические монографии гаонов, средневековые теологические сочинения или комментарии к Талмуду – все то, что принято называть средневековой раввинистической литературой – а лишь литературу эпохи Мишны и Талмуда или более поздние произведения, созданные по типу талмудических (см. замечание автора в конце этого раздела, с.???) – Здесь и далее прим. ред.

[2] Codex Iustinianus vetus – 529 г. Codex Iustinianus repetitae praelectionis – 534 г.

[3] Долгое время считалось, что Йосеф бен Йехуда, адресат «Путеводителя растерянных» Маймонида, это не кто иной, как Йосеф ибн Акнин. Однако уже в середине прошлого века это отождествление было опровергнуто. См.: Послания Маймонида (переписка с Йосефом б. Йехудой) / Изд. араб. текста, перевод на ивр. и комм. Д. Ц. Баннета. Иерусалим, 1946, а также предисловие А. Галкина к изданному им комментарию Йосефа ибн Акнина на Песнь песней: Hitgalut ha-sodot ve-hofaat ha-meorot: perush le-shir ha-shirim / Изд. араб. текста, перевод на ивр. и комм. А. Ш. Галкина. Иерусалим, 1964.

[4] Здесь и далее ссылки на Сифрей Деварим даются по изд. А. Финкельштейна (A. Finkelstein см.???). В соответствии с принятой автором системой ссылок, это издание обозначается F., и после указания параграфа приводится номер страницы. О системе оформления ссылок см. с.???

[5] Принятую в данном издании систему сокращений см. на с.???

[6] Хотя большинство исследователей считает, что галаха предшествует процессу толкования Писания, существует и точка зрения, не исключающая того, что отдельные законы выводились из текста Писания с помощью определенных экзегетических средств (см. Х. Албек. Маво ле-Мишна [Введение в Мишну]. Иерусалим, 1959, [на ивр.], с. 42, 54, 320; И. Нойбоер. “Halakha u-midrash-halakha”// Sinai 22, 1948, 49-80).

[7] В виленском издании Талмуда, а также во флорентийской, ватиканской и мюнхенской рукописях – ле-омрам би -кетав, что может быть переведено, как «нельзя высказывать в письменном виде» или «нельзя записывать».

[8] Т.е. нельзя допустить, чтобы записанное передавалось изустно (Раши к ВТ Гиттин 60б). Другими словами, Письменная Тора должна передаваться из поколения в поколение в виде письменного текста и никак иначе.

[9] Этот стих в талмудической литературе понимается как указание на то, что в определенной ситуации, когда необходимо принятие экстренных мер, религиозные авторитеты могут санкционаровать нарушение закона (см. М Берахот 9.5, ВТ Йома 69а). В Средние века это положение воспринимается как принцип и руководство к действию. Так, например, Маймонид оправдывает этим принципом возможность изложения «тайн Торы», предпринятого им в «Путеводителе растерянных» (Моше бен Маймон. Путеводитель растерянных / Пер. и комм. М. Шнейдера. М.–Иерусалим: «Мосты культуры», 2000, с. 38).

[10] Понятие «числовыми высказывания» используется для обозначения ряда высказываний, связанных между собой упоминающимися в них числами. Например: «Деятью речениями был сотворен мир… Десять поколений было от Адама до Ноя… Десять испытаний выпало на долю Авраама… Десять чудес совершены были для праотцев наших… Десять сущностей сотворены были накануне субботы в сумерки… (М Авот 5:1-6; еще несколько примеров см. ВТ Песахим 113а-б – рус. пер. в: «Антология аггады». Т.1. С. 209-214)

[11] Заметим, впрочем, что здесь речь идет не о слабости памяти, а о об определенном образе жизни. Слова Мишны (Шаббат 7.1) «Всякий человек, забывший саму суть закона субботы…» Рав и Шмуэль (ВТ Шаббат 68а) относят либо к еврею, с детства воспитывавшемуся в нееврейской среде (тинок ше-нишба), либо к прозелиту. И хотя, в конце концов, ход рассуждений Гемары приводит к выводу о том, что возможен случай, когда еврей, знавший, что такое суббота, забыл об этом, думается, тема слабости человеческой памяти в данном фрагменте не поднимается.

[12] Имеется в виду выбор в качестве основы издания одной рукописи, большая строгость и наличие научного аппарата в первых двух изданиях по сравнению с вышедшим в конце XIX в. «эклектичным», но зато охватывающим весь корпус Тосефты изданием Цукерманделя.

[13] Например, в ВТ Эрувин 13а после некоторого высказывания о р. Меире приводится барайта: «Учили. Не рабби Меир имя его, а рабби Нехорай. Почему же звали его рабби Меир? Потому, что он просветлял (меир) в галахе глаза мудрецов. И не Нехорай имя его, а рабби Нехемья. Другие же говорят, что звали его рабби Эльазар бен Арах…».

[14] В англ. переводе – in the perfect tense. По-видимому, автор имеет в виду перфектное неповествовательное («актуальное») прошедшее время, которое в немецком языке противопоставляется претериту, используемому в основном в повествовании.

[15] Бат коль (букв. «дочь голоса») – отголосок, эхо. В талмудической литературе Бат коль – выступающий в качестве персонифицированной сущности голос Небес. Так, например, в ВТ Берахот 3а р. Йосе говорит: Слышал я Бат коль, что воркует, словно голубь: «Горе сынам Моим, за их грехи пришлось Мне разрушить Храм, сжечь Святилище Мое, а их самих рассеять среди народов земли». Иногда Бат коль вмешивается в дискуссию мудрецов: «Явилась Бат коль и сказала: “Что вы спорите с р. Элиэзером, ведь галаха следует его мнению во всех вопросах!”» (ВТ БМ 59б).

 

[16] Речь идет о цитатах из талмудической литературы, т. е. об определенных блоках раввинистических текстов, которые в экзегетическом мидраше организованы так, чтобы представлять собой последовательное толкование Писания.