Барбитураты — поток ядов. Дело Армстронга

Осознание и признание того факта, что возможности токсикологии на сегодняшний день ограничены, — важный урок, вынесенный из дела Беснар. Это дело было необычным. Но история нуждается в таких делах, чтобы обратить внимание на то или иное явление. И может быть, урок, извлеченный из дела Беснар, был своевременным.

Стремительное развитие химико-фармацевтической промышленности к середине XX века, изготовление большого числа новых синтетических ядов и лекарств воспринимались токсикологами как угроза растущей опасности. Это была опасность того, что в руки многих миллионов людей попадали все новые яды, новые средства убийств, самоубийств или случайных отравлений, которые буквально ускользали от судебных токсикологов.

Когда в 1863 году Адольф Байер, в то время профессор органической химии при Берлинской промышленной академии, получил барбитуровую кислоту, он и не догадывался, что положил начало созданию целого ряда ядовитых медикаментов. Через сто лет они станут кошмаром для токсикологов. Лирически настроенный профессор назвал полученную им кислоту именем предмета своего юношеского увлечения — Барбара. Спустя сорок лет, в 1904 году, два других немецких ученых, Эмиль Фишер и Иосиф Меринг, установили, что производные барбитуровой кислоты — барбитал и фенобарбитал — могут быть использованы как снотворное. Находясь в Северной Италии, проездом в городе Верона, Эмиль Фишер назвал барбитал вероналом. Фенобарбитал стал называться люминалом.

В первое же десятилетие после появления веронала и люминала они стали служить средством самоубийства. Эмиль Фишер пытался доказать отравление барбитуратами, как назывались новые средства, обнаруживая их в волосах пострадавших. Но когда в период с 1924 по 1931 год отравления барбитуратами участились, пришлось вплотную заняться методами их обнаружения.

Сначала, как и для алкалоидов, появились цветные реакции, которые носили имена своих исследователей: итальянца Парри, голландца Цвиккера, немца Бодендорфа, американца Коппани.

В конце 30-х годов еще не было известно, какой размах примет изготовление снотворных и успокоительных средств двумя десятилетиями позже. Вторая мировая война и тяжелые послевоенные годы, растущая нагрузка на человека, вызванная сложной политической и экономической обстановкой атомного века, — все это подготовило почву для того, чтобы неизмеримо выросла потребность в средствах, успокаивающих взвинченные нервы. Появилось множество производных барбитуровой кислоты: от альфенала, амитала, дельвинала, дормина и эвипана до мабарала, нембутала, ноктала, фанодорма. зандоптала и зеконала. Все это множество барбитуратов комбинировали с меньшим числом других, часто не менее ядовитых медикаментов. Когда токсикологи Англии, Америки и Западной Германии составили списки барбитуратных препаратов и описали внешний вид некоторых из них, то Эмиль Вайнинг, директор Института судебной медицины в Эрлангене, насчитал 265 наименований только немецких препаратов. В 1948 году мировое производство барбитуратных препаратов достигло 300 тонн. В такой маленькой стране, как Дания, с населением в 4,5 миллиона человек, в 1957 году потребление барбитуратных препаратов составило около 9 тонн. В Англии число самоубийств барбитуратами к 1954 году выросло в двенадцать раз по сравнению с 1938 годом. Раскрытое в Англии летом 1955 года дело об отравлении детей заставило сделать вывод, что барбитураты являются средством не только самоубийств, но и убийств.

Ареной событии стал прибрежный город Госпорт. 22 июля 1955 года во втором часу дня доктор Бернард Джонсон и дежуривший с ним доктор Бьюкенэн получили телефонограмму из госпиталя в Гасларе. Звонил санитар Джон Армстронг. Он сообщил, что его пятимесячный сын Теренс тяжело заболел и лежит дома. Если доктор Джонсон не поторопится, то будет уже поздно. Джонсон немедленно выехал по вызову.

Армстронги были знакомы врачу. Речь шла о молодой супружеской паре, проживавшей в его районе с февраля 1954 года. Джону Армстронгу было лет двадцать шесть, а Жанет, его супруге, не больше девятнадцати. Оба были ограниченными людьми, часто ссорились, дрались, расходились и сходились вновь. И в такой обстановке Жанет родила трех детей: Стефана, Памелу и Теренса. Стефан умер в марте 1954 года. Все это было известно доктору Джонсону. По дороге он думал о том, что уже прошлой ночью Джон Армстронг звонил ему и сообщал о болезни Теренса. Так как там не было ничего срочного, Армстронгов в 9 часов утра посетил коллега Джонсона, Бьюкенэн, который застал ребенка здоровым и жизнерадостным.

Через десять минут после вызова доктор Джонсон был уже в доме Армстронгов, подошел к стоявшей в спальне коляске и констатировал, что Теренс только что скончался. Жанет Армстронг была взволнована, но ее круглое лицо с чувственными губами не выражало ни страха, ни печали. Джонсон попросил рассказать, что было с ребенком. После длительных расспросов ему удалось узнать, что Теренс и Памела уже вчера плохо себя чувствовали. Часа в 4 или 5 дети съели печенье с молоком и их вырвало. В 7 часов, когда Джон Армстронг вернулся с работы, оба чувствовали себя снова хорошо. В 11 часов вечера Жанет заметила, что Теренс задыхается. Он покрылся холодным потом, и его невозможно было разбудить. Джон Армстронг вызвал у ребенка рвоту, но он не проснулся. В первом часу ночи Джон обложил ребенка грелками. Когда лицо Теренса посинело, он позвонил доктору Бьюкенэну. Но Бьюкенэн, как утверждала Жанет, был так недоволен ночным звонком, что Джон не осмелился попросить его тотчас приехать. Настало утро, и Теренсу стало лучше. Но днем, около 12 часов, когда Джон пришел обедать, лицо ребенка снова имело синеватый оттенок. У него было нарушено дыхание, и его опять не могли разбудить. Тогда отец решил еще раз позвонить врачу. Вот и все. "Но почему же Джон не позвонил из ближайшей телефонной будки, а поехал на велосипеде за шесть километров к месту работы в Гаслар, откуда и звонил?" — поинтересовался Джонсон. Жанет Армстронг пожала плечами. Она этого не знала. Она вообще ничего не знала.

Таких семей, как Армстронги, у доктора Джонсона было много среди его пациентов, необразованных, ограниченных, многодетных. Их не очень расстраивала смерть ребенка. Но так как он не мог установить причину смерти, он поставил об этом в известность коронера Госпорта, который послал в дом Армстронгов своих ассистентов Балли и Эджа. Они забрали молочную бутылочку ребенка, его подушку со следами рвотной массы и доставили маленький труп в морг. Во второй половине дня доктору Гарольду Миллеру, патологу больницы, поручили произвести вскрытие.

Миллер не обнаружил причин, вызвавших смерть. В гортани он нашел смятую красную кожицу, напоминающую кожицу волчьей ягоды. Несколько таких же кожиц лежало в покрасневшем содержимом желудка. На всякий случай он положил кожицу, обнаруженную в гортани, в баночку с формалином. Содержимое желудка он собрал в другой сосуд и поставил в холодильник. Миллер подозревал отравление продуктами питания. Балли и Эдж вечером снова посетили Армстронгов, чтобы установить, могли ли волчьи ягоды попасть к ребенку. Они застали Джона и Жанет Армстронгов перед экраном телевизора, как будто ничего не случилось. Балли и Эдж увидели в саду около дома плодоносящий куст волчьих ягод, и Джон Армстронг заявил, что коляска Теренса часто стояла под кустом. Конечно, не исключена возможность, что грязные, немытые ягоды попали Теренсу в рот. Да, возможно. Кроме того, волчьи ягоды очень ядовиты.

Получив такое сообщение, доктор Миллер считал, что проблема решена. Однако утром 23 июля, открыв холодильник, он обнаружил, что красная кожица ягоды растворилась в формалине и окрасила его в красный цвет. Кожицы ягод из содержимого желудка также исчезли, а цвет его стал более интенсивным. Тогда доктор Миллер послал оба сосуда, молочную бутылочку и подушку в химическую лабораторию, выполнявшую для коронера токсикологические исследования. Из лаборатории сообщили, что какие-либо известные отравляющие вещества не обнаружены. Предполагаемых волчьих ягод также не было. В желудке находились лишь незначительное количество маисового крахмала и красное красящее вещество эозин. Причину смерти Теренса установить не удалось. На всякий случай инспектор Гейтс из полиции в Госпорте 28 июля еще раз побывал в квартире Армстронгов. Он задал несколько вопросов супругам. Джон произвел на него неприятное впечатление человека хотя и примитивного, но хитрого. Ни Жанет, ни Джон не дали противоречивых показаний. Но у Гейтса возникли подозрения.

В начале августа он посетил госпиталь, где работал Джон Армстронг. Там он опросил сослуживцев Армстронга, и полученные от них сведения не уменьшили его подозрении. Вот некоторые высказывания о Джоне Армстронге: "Ненадежный, грязный, неаккуратный, несообразительный...", "Недалекий, грызущий ногти парень...", "... больше мешает, чем помогает в госпитале. Держат его только из-за недостатка санитаров".

Вернувшись в Госпорт, инспектор Гейтс направился к доктору Миллеру, от которого узнал, что предполагаемые кожицы от ягод напоминают капсулы красно-оранжевого цвета, в которых продается снотворное (зеконал). Он положил несколько капсул зеконала в желудочную кислоту и установил, что, растворяясь, они вызвали такую же окраску, какая была обнаружена в желудке Теренса Армстронга. Гейтс подавил в себе возмущение по поводу безрезультатного исследования трупа ребенка и спросил, какое действие оказывает зеконал.

Он узнал, что речь идет о сильнодействующем снотворном, которое оказывает быстрое, но непродолжительное действие.

Несколько гран зеконала могут убить ребенка. Но это только предположение. Доктор Миллер заявил, что ему еще ни разу не приходилось слышать об убийстве с помощью барбитурата. Тем не менее Гейтс не мог успокоиться. Он доложил своему начальнику суперинтенденту Джонсу, а тот уже на следующий день разговаривал по телефону с Л. Никольсом, руководителем научно-технической лаборатории Скотланд-ярда. Никольс затребовал весь материал исследования. Гейтс получил соответствующее задание, но, к своему ужасу, установил, что после химического исследования от препаратов доктора Миллера сохранились жалкие остатки. Лучше всего сохранилась подушка ребенка со следами рвотной массы. 23 августа, спустя ровно четыре недели после смерти Теренса Армстронга, Гейтс лично отправился в Лондон.

В те дни Никольс работал над книгой, которая должна была выйти в свет в 1956 году. Она называлась "Научное исследование преступления" и содержала важную, основанную на личном опыте главу о токсикологии. "Опыт последних лет, — писал он, — свидетельствует о том, что средства отравления меняются с изменением привычек населения и с изготовлением новых медикаментов". В связи с этим оказались недостаточными имеющиеся в распоряжении токсикологии средства определения ядов. Никольс особое внимание уделил снотворным средствам; основная часть главы о токсикологии посвящена борьбе с барбитуратами. Способ Стаса — Отто и в этой борьбе оказал большую услугу. Но новые яды во многих случаях так мало отличались от веществ самого организма, что плохо поддавались выделению относительно грубым способом. Еще в 1946 году П. Валов разработал метод выделения барбитуратов и их продуктов обмена, разрушая вещества самого организма вольфрамовой кислотой. Согласно опыту Никольса, этот метод давал хороший результат, но только при сравнительно больших количествах барбитуратов. Японец Кавахара предпринял попытку устранить вещества самого организма, прежде всего белок и жир, в которых пытались обнаружить барбитураты, тем, что растворял их в большом количестве ферментов пищеварения, которые, как соки поджелудочной железы, расщепляли белки и жиры. И, наконец, Никольс сам разработал способ устранения белка и жира при помощи едкого натра. Он получил довольно чистые экстракты, кроме тех случаев, когда исследовались сильно разложившиеся органы. Здесь необходимы были фильтрование и добавление угля, ацетата свинца и других веществ.

Что касается последующей идентификации отдельных барбитуратов, то Никольс тоже принимал участие в поисках. Старые цветные реакции были усовершенствованы. Имелись ванилиновая реакция, диметиламинобенцалдеидовая реакция. Но все они не были абсолютно надежными, так как, помимо барбитуратов, часто другие вещества вызывали с этими тестами подобные цветовые реакции. Кроме того, нужно было иметь большой опыт, чтобы отличать оттенки цветов отдельных барбитуратов. Они были мало различимы между собой. Зеконал давал с диметиламинобенцалдеидовым тестом коричневую окраску с пурпурными полосами, которая при добавлении спирта переходит в фиолетовый цвет. Почти то же самое наблюдается и с другими снотворными средствами — нембуталом и пентоталом. Как и с алкалоидами, при их определении пытались использовать точки плавления различных барбитуратов. Но и здесь столкнулись с трудностями. Точки плавления пентотала и амитала — от 155 до 158 и от 156 до 157 градусов так близки, что едва ли возможно отличить их друг от друга. С зеконалом дела обстояли лучше: его точка плавления (95 градусов) довольно резко отличалась от других. Чтобы уточнить способ определения барбитуратов по точке их плавления, выработали "смешанное определение", надежность которого Никольс проверял уже несколько лет.

Кристаллы снотворных: нембутала (слева) и фанодорма (справа)

Кроме того, как и с алкалоидами, для определения барбитуратов использовали кристаллы. Англичанин Турфитт с 1948 года небезуспешно занимался изучением форм кристаллообразований различных барбитуратов и установлением закономерностей их различия. Датчане Т. Гуанг, Е. Йолк Хансен, Б. Жерстев применили для кристаллов рентгеновский структурный анализ. Пользу принесла также и хроматография благодаря работам англичанина Карри, финнов Тамминена и Леппэнена, чехов Вецерека и Шундела, немца Георга Шмидта и американцев Альгери и Купера. Хроматография помогла определению целого ряда барбитуратов. Однако в некоторых случаях она оказалась бессильной, так как барбитураты (например, зеконал, нембутал, амитал и зенорил) слишком близко располагались на фильтровальной бумаге и их нельзя было точно различить. В смесях барбитуратов, которые часто встречались как успокоительные средства, путем кристаллизации удавалось выделить отдельные из них. Но еще существовали препараты (смесь зеконала и амитала), разделить которые пока не удалось.

Хроматограмма показывает сверху вниз отчетливо выделенные из раствора снотворные: люминал, веронал, диал, сонерил, проминал и еще пять других препаратов барбитуратовой кислоты

На собственном опыте Никольс убедился, что обнаружение барбитуратов было сложной криминалистической работой, требующей больших знаний, опыта и хорошо оборудованной лаборатории. Поэтому проводимые химиками в 1955 году в маленьких лабораториях исследования по обнаружению яда часто кончались неудачей. Если в присланном инспектором Гейтсом материале будет действительно обнаружен зеконал, то это явится доказательством того, что еще имеются возможности для безнаказанного совершения убийств путем отравления снотворными средствами, потому что большинство лабораторий не в состоянии успешно решать проблему обнаружения барбитуратов.

С 23 по 28 августа Никольс исследовал полученные материалы: формалин, содержимое желудка, рвотную массу. Многие способы не дали результата, потому что химик в Госпорте истратил большую часть имевшихся материалов. Но к 28 августа ему удалось из рвотной массы на подушке выделить более одного миллиграмма зеконала. Из остатков содержимого желудка Никольс выделил 20 миллиграммов. Чтобы выяснить, сколько зеконала дали Теренсу Армстронгу, Никольс предложил эксгумировать труп ребенка.

После эксгумации Никольс приступил к анализу изъятых органов, подвергшихся уже процессу гниения. Из опыта он знал, что барбитураты очень быстро расщепляются и выделяются из организма человека, поэтому можно было надеяться на обнаружение в лучшем случае лишь нескольких миллиграммов зеконала. Малейшая неосторожность в процессе выделения зеконала могла привести к его утрате.

В то время как Никольс проводил свои исследования, в госпиталь Гаслара снова приехал инспектор Гейтс. Он решил установить, могло ли попасть в руки Армстронга снотворное. Само собой рождалось предположение, что он воспользовался запасами медикаментов госпиталя. Гейтс нашел врача, который вспомнил, что у Армстронга несколько недель были ночные дежурства и он имел доступ к снотворным лекарствам, которые раздавал больным. Медсестра, ведающая медикаментами в том отделении, где работает Армстронг, заявила Гейтсу, что в марте 1955 года она обнаружила шкаф с ядовитыми медикаментами со взломанным замком. Из шкафа исчезла коробочка с 50 капсулами зеконала. Установить, кто совершил кражу, не удалось. Но одно было ясно: Армстронг имел доступ в помещение, где стоял шкаф с медикаментами. Это хотя и не доказывало, что он украл зеконал, но все же...

Сентябрьские дни тянулись для инспектора невыносимо медленно. Никольс не торопился. Но Гейтс не сидел без дела. Его теперь интересовал другой ребенок Армстронгов, Стефан, который умер в марте 1954 года. К удивлению Гейтса, свидетельство о смерти было составлено восьмидесятидвухлетним врачом, который никогда не лечил Армстронгов. Гейтсу это напомнило о случаях умышленного отравления, когда преступники обращаются к старым, отсталым, неспособным определить истинную причину смерти врачам, чтобы получить свидетельство о естественной смерти. Инспектор выяснил, что Стефан скончался при таких же обстоятельствах, как и его брат Теренс: наблюдалось посинение лица, сонливость, затрудненное дыхание и скорая смерть. Не менее примечательным был следующий факт. В мае 1954 года заболела также Памела Армстронг (ей было тогда два года). Симптомы болезни те же: сонливость, посинение лица и затрудненное дыхание. Лечащий врач забрал ее в больницу, где она вскоре поправилась, Все это Гейтсу стало известно к моменту, когда в середине сентября в Госпорт прибыло заключение Никольса. Из органов тела ребенка, несмотря на неблагоприятные условия, Никольсу удалось выделить 3 миллиграмма зеконала. Его богатый опыт позволял утверждать, что ребенок должен был получить от 3 до 5 капсул зеконала по 80 миллиграммов каждая, чтобы в его организме осталось обнаруженное количество зеконала. Это была абсолютно смертельная доза.

В тот же день, 16 сентября, к Армстронгам явились суперинтендент Джонс и инспектор Гейтс. Они вновь допросили Армстронгов и установили сначала точное течение событий в день смерти Теренса и лишь потом заговорили о зеконале. Как все это произошло? 21 июля в 4.30 Теренс съел печенье с молоком и его вырвало. (В следах рвотной массы на подушке обнаружен зеконал.) Кто был в это время около ребенка? Жанет Армстронг. Больше никого. В тот же день, в 7 часов вечера, Джон Армстронг пришел домой. Ребенку стало лучше. 11 часов вечера: Теренс задыхается, покрывается холодным потом, и его невозможно разбудить. Ночь, 0.20: лицо Теренса страшно посинело. Джон звонит врачу Бьюкенэну, но согласен, чтобы врач пришел утром следующего дня. 22 июля, 7 часов утра: Джон уезжает на работу в Гаслар. 8.40: доктор Бьюкенэн застает ребенка нормальным и здоровым. 12.15: Джон Армстронг возвращается обедать домой. Ребенок опять тяжело дышит, крепко спит, его не удается разбудить. В час или около часа дня Джон снова решает вызвать врача. Но он не спешит и едет на велосипеде шесть миль до Гаслара. И лишь оттуда в 13.20 звонит доктору Джонсону. А через десять минут доктор Джонсон застает Теренса мертвым.

Таков был ход событий. "Точно?" — спросил Джонс. "Да, точно!" — "Никаких возражений?" — "Нет!" — "Никто больше не приходил в дом? Никто не подходил к Теренсу?" — "Нет, никто!" И тогда Джонс задал решающий вопрос. Как Армстронги объяснят тот факт, что в теле Теренса обнаружено смертельное количество зеконала? Джонс напряженно следит за реакцией на его вопрос. Но супруги тупо уставились на него. Жанет вообще сказала, что не знает, что такое зеконал. Джон, будучи санитаром, не мог утверждать, что не знает этого. Но, несмотря на свою ограниченность, он все же знал свои права и отказался отвечать на вопросы, "пока он не посоветуется с адвокатом".

Джонс и Гейтс покинули дом с уверенностью, что оставили в нем преступников. Они добились предписания об эксгумации трупа Стефана Армстронга, хотя Никольс выразил сомнение в возможности обнаружить следы яда после такого длительного времени. 17 сентября Гейтс привез на кладбище Джона Армстронга, который, согласно предписаниям, должен был присутствовать при эксгумации. У кладбищенских ворот Армстронг несколько замедлил шаг и сказал Гейтсу с надеждой в голосе: "За все это время мало что осталось от малыша... правда?" Гейтс почувствовал, что у стоящего рядом с ним человека с тупым лицом совесть нечиста.

Но, к сожалению, Армстронг оказался прав. Никольс предпринял все возможное, чтобы обнаружить яд аналитическим путем, но безуспешно. Если Стефана и отравили зеконалом, то от лекарства не осталось и малейшего следа. Следствие сконцентрировало свое внимание на смерти Теренса.

И Джонс и Гейтс были глубоко уверены, что супруги Армстронг договорились отравить ребенка, чтобы избавиться от лишнего рта. Это предположение реально, если учесть, что у них было много долгов. Но кто же из них дал ребенку смертельную капсулу? Джонсу пришла в голову мысль, нельзя ли "зафиксировать" вину того или другого, использовав время действия зеконала. Было известно, что зеконал очень быстро начинал действовать, но его действие было непродолжительным. Нужно учитывать также время, пока капсула растворится в желудке. Итак, если симптомы болезни, приведшие к смерти Теренса, проявились уже в 12.15, то Джон Армстронг мог лично дать яд только в том случае, если яд начал действовать через несколько минут. А он к этому времени только прибыл домой. Значит, если зеконал не мог оказать свое действие за несколько минут, то непосредственным убийцей могла быть только Жанет.

Никольс снова принялся за работу. Он поставил многочисленные опыты, помещая капсулы зеконала в такие же условия, которые соответствовали условиям детского желудка. Капсулы состояли из желатина, быстро растворялись и никогда не оставляли красноватых кожиц, подобных тем, какие были обнаружены в желудке Теренса доктором Миллером. Никольс пытался узнать, нет ли других препаратов зеконала в красных капсулах. Он навел справки в фирме изготовителя и выяснил, что "из экономических соображений" фирма длительное время применяла для изготовления капсул другой материал, не поставив об этом в известность ни аптеки, ни врачей. Речь идет о метилцеллюлозе, окрашенной эозином. Изготовленные из нее капсулы, кроме зеконала, содержали также немного маиса. Метилцеллюлоза всасывала внутрь желудочный сок, маис набухал и разрывал капсулу на две половинки. Таким образом зеконал попадал в желудок. Капсула же растворялась позднее и обесцвечивалась. Теперь стало ясно, почему химик в Госпорте обнаружил в желудке ребенка маис. Никольс начал новые опыты, на этот раз с капсулами из метилцеллюлозы. Полученные им результаты объяснили, почему фирма через некоторое время отказалась от применения этих капсул. Они были ненадежны. В очень немногих случаях они открывались быстро, но в другой раз ждать приходилось по полтора часа. В основном же действие зеконала наступало через 30 минут.

Полученные Никольсом с таким трудом результаты, как бы интересны они ни были, помочь следствию не смогли. Больше того, они сделали невозможным выделение одного из Армстронгов как непосредственного исполнителя преступления. Если исходить из показаний Армстронгов, зеконал начал действовать в 12.15, тогда убийцей могла быть, скорее всего, Жанет. Учитывая же возможность того, что капсула может открыться за несколько минут, нельзя с уверенностью утверждать ее вину.

Джонс отложил доклад из Лондона с чувством полной беспомощности. Он знал, что при такой неопределенности будет очень трудно убедить прокуратуру направить дело в суд. По меньшей мере присяжные потребуют доказательства того, что в день убийства в доме Армстронгов был зеконал. Но в этом вопросе расследования Гейтса в Гасларе давали право лишь подозревать.

Гейтс держал Армстронгов под наблюдением. Спустя год он уже был готов махнуть на все рукой, но вдруг 24 июня 1956 года у мирового судьи Госпорта появилась Жанет Армстронг и потребовала развести ее с мужем. Кроме развода, она требовала, чтобы Джона обязали содержать ее и оставшегося в живых ребенка. Причиной развода она указала постоянное избиение ее мужем. По всей видимости, во время одной из ссор он особенно досадил ей. Во всяком случае, она была полна ненависти к нему. Когда суд отклонил ее просьбу, она появилась у инспектора Гейтса и заявила, что хочет дать показания.

Гейтс догадывался, что сейчас будет. И Жанет Армстронг рассказала, что в июле 1955 года она лгала. В доме был, видимо, зеконал. Джон привез из госпиталя много капсул. Через три дня после смерти Теренса он велел ей их выбросить. С другой стороны, можно ее обвинить в отравлении Теренса. Она делала все, что велел муж. Несколько штук она выбросила в мусорную яму, другие — в мусорное ведро. 16 сентября, когда суперинтендент Джонс и инспектор Гейтс были у них в квартире и ушли ни с чем, муж сказал ей усмехаясь: "Теперь ты видишь, как хорошо, что мы выбросили капсулы. Это был зеконал". Лишь в этот момент, как утверждала Жанет, она поняла, что произошло у них в доме. "Ты дал малышу зеконал?" — спросила она. Джон ответил с издевкой: "Я не уверен, что это сделала не ты". Она не пошла в полицию только из боязни, что Джон убьет ее. А теперь ей абсолютно все равно.

Гейтс понимал, что ею движет чувство мести, но не сомневался в правдивости ее слов относительно зеконала. У него теперь было признание. В день смерти Теренса в доме Армстронгов был зеконал. Спустя четыре месяца, 3 декабря 1956 года, генеральный прокурор Великобритании сэр Реджинальд Маннигхэм Буллер лично возбудил дело против Джона и Жанет Армстронг по обвинению их в совместно подготовленном и осуществленном отравлении своего сына Теренса. Последовавший судебный процесс представлял собой мрачный, отвратительный спектакль обоюдных обвинений со стороны мужа и жены. Обвинения, ложь, подозрения и ненависть. Присяжные признают Джона Армстронга виновным. Ко всеобщему удивлению, Жанет Армстронг признана невиновной. Этим она обязана своему адвокату Норману Скелхорну, сумевшему так ловко использовать результаты экспертизы Никольса, что его подзащитная осталась в стороне от преступления.

Участвовала ли Жанет в убийстве или нет? Суду виднее. Важен был сам факт убийства при помощи барбитурата. Этот судебный процесс ясно показал, как неотложна проблема овладения токсикологами методом распознавания хлынувших широким потоком ядов. Тот факт, что зеконал не был обнаружен при токсикологическом исследовании в Госпорте, что, без сомнения, произошло бы и во многих других лабораториях, свидетельствовал о том, как велика лазейка для барбитуратов. Снова появились новые проблемы, снова появились возможности для тайных отравлений.