Лондон 1884 года. Фрэнсис гальтон

Лондонская международная выставка 1884 года принесла с собой много сенсаций, больших и малых, незабываемых и быстро забытых, печальных и потешных. Развлекательным был и павильон, в котором каждый посетитель за три пенса мог измерить и оценить свои физические возможности.

Уплатив за вход, посетитель попадал в длинное помещение, у стены которого стоял стол с различными инструментами и аппаратами. Там молодой человек ожидал посетителей, готовый подвергнуть их испытаниям. Он измерял размах рук посетителей, рост, длину тела до пояса, вес, силу рук, быстроту реакции, объем легких, умение различать цвета, проверял зрение и слух. При выходе испытуемый получал карточку, содержавшую результаты обследования. Павильон пользовался большой популярностью.

Иногда здесь можно было встретить важного господина лет шестидесяти, обращавшего на себя внимание узким венком волос на совершенно голом черепе. Это был сэр Фрэнсис Гальтон.

Фрэнсис Гальтон (1822-1911)

Будучи материально независимым человеком, он посетил множество стран. В 1840 году Гальтон побывал в Гисене, чтобы познакомиться там с немецким химиком Юстусом Либигом. Затем он посетил Будапешт, Белград, Константинополь, Афины, Венецию, Милан и Женеву. Беспокойное путешествие закончилось физическим и духовным переутомлением (в общем-то, не единственным в жизни Гальтона, что, впрочем, не помешало ему дожить почти до 90 лет).

Произведение его родственника Чарлза Дарвина "О происхождении видов", в котором очень подробно рассмотрены проблемы наследственности, побудило Гальтона в 60-х годах прошлого столетия заняться вопросами наследования физических и умственных особенностей и способностей. Для решения этих проблем ему нужны были статистические данные о мужчинах, женщинах и детях многих поколений. Год за годом он собирал эти данные. Для получения более обширного материала и был создан этот развлекательный павильон на международной выставке. Копии всех полученных там данных поступали в архив Гальтона. Когда в 1885 году выставка закрылась, Гальтон был в восторге от результатов своей идеи и не успокоился до тех пор, пока не открыл в знаменитом лондонском музее Саут-Кенсингтон постоянную лабораторию для подобных измерений. Некоторое время даже считалось хорошим тоном подвергнуться измерениям, которые проводил ассистент Гальтона, сержант Рэндл. Вскоре Гальтон прослыл самым выдающимся английским специалистом в области антропометрии.

Такова была ситуаций, когда в 1888 году в Лондоне стало известно о назначении Альфонса Бертильона шефом полицейской службы идентификации Парижа. Научное общество "Ройял инститьюшн" заинтересовалось методом Бертильона. Оно обратилось к Фрэнсису Гальтону с просьбой выступить по этому вопросу на одной из знаменитых пятниц общества и не предполагало, какие это будет иметь последствия.

Гальтон сразу же принял приглашение и незамедлительно отправился в Париж, чтобы получить информацию лично от Бертильона. О своем визите он докладывал: "Я виделся с мосье Бертильоном во время моего краткого пребывания в Париже и имел возможность ознакомиться с его системой. Ничто не может превзойти ту тщательность, с которой его ассистенты производят обмеривание преступников. Их приемы быстры и точны. Все хорошо организовано..."

Но Гальтон не ограничился одним сообщением об открытии Бертильона. Раз уж он занялся вопросом идентификации, то решил осветить эту тему основательно.

До доклада, который Гальтон сделал 25 мая 1888 года, у него не было достаточно времени, чтобы вплотную заняться новой идеей. Но он использовал возможность и во время своего выступления заметил, что, по всей видимости, кроме системы Бертильона, существует еще один метод идентификации, а именно отпечатки пальцев, на который пока не обращали внимания.

Сразу же после доклада Гальтон принялся за работу. Сначала его интересовал вопрос, действительно ли отпечатки пальцев не изменяются в течение всей жизни человека. Коллекция отпечатков пальцев Хершеля, содержащая материал тридцатилетнего наблюдения, казалось, была тому веским доказательством. Несмотря на это, Гальтон распорядился также брать отпечатки пальцев у посетителей лаборатории музея Саут-Кенсингтона.

Хотя сержант Рэндл и продолжал производить измерения посетителей музея, Гальтона же интересовали теперь только отпечатки пальцев. Он делал увеличенные фотокопии всех отпечатков, чтобы удобнее было их сравнивать. Через три года у Гальтона была такая большая коллекция пальцев, какой Хершель никогда не имел. Ни разу отпечатки десяти пальцев одного человека не совпали с отпечатками другого. На основании математического вычисления вероятности совпадения, которое сделал Гальтон, получалось, что один палец одного человека может оказаться идентичным пальцу другого человека в отношении 1:4. Если же брать отпечатки всех десяти пальцев, то получалось невероятное число вариантов: 1: 64000000000. В сравнении с общей численностью населения на земле совпадение отпечатков пальцев двух людей казалось невозможным. Гальтона занимал еще и другой вопрос, о котором ни Фулдс, ни Хершель даже не подумали.

Если вместо бертильонажа для идентификации использовать отпечатки пальцев, то нужно создать систему их регистрации и каталогизации. И Гальтон вместе со своим сотрудником Коллинзом принялся за работу. При изучении исторических работ он неожиданно установил, что вопросами классификации многие занимались еще задолго до него. В 1823 году, например, чешский профессор физиологии и патологии в Праге Иоганн Пуркинье в своей работе "К вопросу об исследовании физиологии и кожного покрова человека" предпринял попытку классифицировать бесчисленное множество отпечатков пальцев, которыми он заинтересовался во время своих обследований. Пуркинье обратил внимание на большое число основных типов рисунков, которые все время повторялись: спирали, эллипсы, круги, двойные завихрения и кривые полосы.

После многочисленных опытов Гальтон убедился, что есть четыре основных типа, от которых происходят все прочие рисунки. Он постоянно встречал треугольное образование из папиллярных линий, находившееся на отпечатке либо слева, либо справа. Другие отпечатки имели по два или по нескольку треугольников. Были отпечатки, вообще не имевшие треугольников в своих рисунках.

Итак, существовали четыре основные группы: без треугольников, треугольник справа, треугольник слева, несколько треугольников. Не явится ли это базой для создания системы регистрации? Конечно, если брать у каждого человека только по одному отпечатку, тогда можно поставить этот отпечаток в один из ящиков картотеки. Но в короткое время каждый ящичек будет переполнен. Если у каждого человека брать по два отпечатка на одну карточку, то получается уже 16 различных комбинаций. Если же брать отпечатки всех десяти пальцев, то это дает уже 1 048 570 возможных комбинаций и соответственно классов отличия.

Гальтон ликовал. Не разрешена ли проблема упорядочения отпечатков пальцев? Не поставить ли об этом в известность общественность? В 1891 году он написал доклад в "Природу". В нем Гальтон выражал благодарность Вильяму Хершелю. Статья не вызвала большого интереса, если не считать того, что Фулдс предъявил свое право считаться автором открытия отпечатков пальцев в целях полицейской идентификации. Но на заявление Фулдса, как и на малый интерес к этому вопросу читателей, Гальтон не обратил особого внимания. Борьба за приоритет выходила за рамки его представлений. Мысли Гальтона были заняты самим предметом. Он стал работать над книгой, в которой рассматривал не что иное, как отпечатки пальцев в качестве способа идентификации. В 1892 году она была закончена и издана под названием "Отпечатки пальцев".

История Скотланд-ярда

В те дни, когда вышла в свет книга Гальтона, на берегах Темзы уже возвышались два новых больших комплекса зданий с остроконечными фронтонами и крепостными башнями по углам. В них разместился новый Скотланд-ярд — главная резиденция лондонской полиции.

Отстроенное в 1892 году здание нового Скотланд-ярда в Лондоне

Если парижская Сюртэ к этому времени имела уже восьмидесятилетнюю историю и свои традиции, то Скотланд-ярд не мог этим похвастаться. В 1829 году первые лондонские полицейские комиссары Майн и Роуэн заняли бюро в нескольких старых зданиях, принадлежавших когда-то Уайтхолл-паласт. Позднее лондонская полиция заняла комплекс зданий, в котором раньше останавливались шотландские короли при посещении лондонского двора, Скотланд-ярда (шотландский двор). Отсюда и происходит название английской криминальной полиции — Скотланд-ярд.

То, что английская полиция моложе французской, имеет свои причины. Кажущиеся многим иностранным наблюдателям преувеличенно болезненные представления англичан о гражданских свободах привели, естественно, к тому, что английская общественность до тех пор усматривала в любом виде полиции угрозу этим свободам, пока в 30-х годах XIX века лондонцы не стали буквально тонуть в болоте преступлений, насилия и беззакония. Из-за такого понимания гражданских свобод Англия столетиями не имела ни общественных обвинителей, ни настоящей полиции. Поддержание порядка и охрана собственности считались делом самих граждан. Может быть, такая точка зрения и оправдывала себя, пока граждане имели возможность не только бесплатно брать на себя роль мировых судей, но и нести полицейскую службу. Но никто больше не хотел заниматься этим делом. Англичане предпочитали за деньги нанимать кого-либо на эти роли. Нанимали тех, кто подешевле: инвалидов, полуслепых, бродяг, часто даже воров. А многочисленные мировые судьи использовали свое положение для наживы путем взяток и укрывательства. Видока у Англии не было. Неизбежный конфликт с преступностью породил еще более нежелательные фигуры: доносчиков и тайных сыщиков — добровольных детективов ради наживы, мести или из любви к приключениям. При поимке вора и его осуждении они получали вознаграждение из суммы денежного штрафа, а в делах об убийствах или грабежах — вознаграждение в виде премии.

Каждый мог взять на себя роль доносчика, задержать преступника, привести его к мировому судье и обвинить. Если это приводило к осуждению, то он получал свое вознаграждение, что часто вызывало месть сообщников осужденного.

Каждый мог взять на себя роль тайного сыщика и приводить в суд разбойников, взломщиков и убийц. Считалось, что приняты все необходимые меры, если преступники несли жестокие наказания (за совершение почти двухсот большей частью неопасных преступлений наказанием был смертный приговор). Тюрьмы были лишь пересылочными пунктами по пути на виселицу или в ссылку.

Полицейский суд на Боу-стрит в Лондоне (1825 год)

Сорок фунтов, оружие и имущество осужденного — вот плата государства и общины за поимку вора. Эти "кровавые деньги" являлись большим соблазном для всякого рода странных "детективов", а следствием была сильно развитая коррупция. Тайные сыщики толкали молодых людей на преступление и волокли их потом в суд, чтобы заполучить "кровавые деньги". Они открыто предлагали свои услуги для возвращения украденного имущества за выплату им премии в размере стоимости украденного. Премией им, разумеется, приходилось делиться с ворами, если они не сами совершали кражу. Последнее случалось довольно часто. Самый знаменитый представитель таких "детективов" Джонатан Вильд был жуликом и уличным разбойником, организатором преступного мира Лондона, предшественником более поздних гангстерских боссов Северной Америки. "Тайный сыщик, генерал Великой Британии и Ирландии" — так называл себя Вильд. Он всегда носил с собой трость с золотой короной, владел в Лондоне конторой и имел виллу с большим штатом прислуги. Вильд отдал под суд и послал на виселицу около сотни уличных воришек, но только тех, которые не хотели ему подчиниться. В 1725 году Вильд сам был повешен в Тибурне за ограбление.

Лишь спустя 25 лет один из лондонских мировых суден со всей серьезностью выступил против беззакония, принимавшего все большие размеры. Это был писатель Генри Филдинг. Он написал памфлет на Джонатана Вильда. Филдинг был тяжело болен, но обладал огромной силой воли. Будучи мировым судьей Вестминстера, он беспомощно наблюдал, как поднимается волна преступности. Однако он сумел доказать министру внутренних дел, что Лондон становится позором цивилизованного мира, являясь единственным городом на всей земле, где нет полиции. Филдингу отпустили средства из фонда Сикрет сервис для оплаты труда дюжины его помощников. Он снабдил их красными жилетами, под которыми они носили пистолеты. Так как суд Филдинга находился на Боу-стрит, то его люди получили название боу-стрит-раннеры, то есть полицейские с улицы Боу. И неожиданно они стали, по всей видимости, первыми криминалистами в мире. Филдинг платил им по одной гинее в неделю. Но каждый гражданин, которому нужна была охрана или который хотел расследовать преступление, мог получить полицейского за одну гинею в день. Через пятнадцать минут они были готовы приступить к своим обязанностям.

Их методы не многим отличались от методов Видока. Переодевшись, они посещали притоны, имели платных филеров, старались запоминать лица, умели терпеливо выслеживать, были напористыми и мужественными. Они имели успех, а некоторые даже прославились. Самым знаменитым был Петер Таунсенд, служивший одно время тайным охранником у короля Георга IV. В анналы истории вошли также имена: Джозеф Аткин, Виккери, Рутвэн и Сейер. Каким образом боу-стрит-раинеры нажили значительные состояния (Таунсенд оставил 20000, Сейер — 30000 фунтов стерлингов), история умалчивает. Между тем не является тайной, что они имели общих знакомых с Джонатаном Вильдом. Ограбленные банкиры отказывались преследовать грабителей. Они использовали боу-стрит-раннеров для того, чтобы за высокое вознаграждение (полицейским и грабителям) получить украденное имущество обратно. Банкиры предпочитали возвратить хотя бы часть украденного имущества, чем когда-нибудь увидеть перед судом вора, но не увидеть больше похищенного. Полицейские получали также, где только могли, "кровавые деньги". Некоторые из них не гнушались и тем, что "изобличали" перед судом невиновных, если виновные им хорошо заплатили.

Но во времена, когда никто не мог быть уверен в безопасности своей жизни и имущества, даже такие продажные боу-стрит-раннеры были лучше, чем ничего. И Генри Филдинг с такими полицейскими достиг по тем временам больших успехов. Он достиг этих успехов не только потому, что он, как Видок, вел регистр известных ему преступников. При розыске грабителей, убийц и воров Филдинг переписывался с другими мировыми судьями, публиковал в газетах Англии списки и приметы разыскиваемых преступников.

Когда в 1754 году Генри Филдинг умер, шефом полиции стал его сводный брат Джон. Он был слепым. История, а может быть, легенда, рассказывает, что к концу своей жизни (Джон умер в 1780 году) он мог различать 3000 преступников по их голосам. Джон Филдинг создал вооруженные боу-стрит-патрули и конные разъезды, которые должны были патрулировать проезжие дороги. Конная полиция, правда, просуществовала недолго, потому что у Филдинга не хватило денег на ее содержание. Зато боу-стрит-раннеры существовали еще очень долго. В течение девяноста лет они были единственными лондонскими криминалистами. Их число никогда не превышало пятнадцати, а поэтому их роль в борьбе со всевозрастающей преступностью была очень мала. В 1828 году в Лондоне существовали целые районы, где обворовывали даже днем. На 822 жителя приходился один преступник. 30 000 человек существовали исключительно за счет грабежей и воровства. Ситуация была столь серьезна, что министр внутренних дел Роберт Пил решил наконец создать полицию вопреки общественному мнению. Ему предстояло выдержать жестокий бой в нижней палате парламента. Но 7 декабря 1829 года тысяча полицейских в голубых фраках и серых полотняных брюках с черными цилиндрами на головах проследовала в свои полицейские участки, расположенные по всему городу. Цилиндры должны были продемонстрировать лондонцам, что не солдаты, а граждане взяли на себя их охрану. И все же мрачные прозвища, такие, как Пилер, Коппер или Бобби, дожили до наших дней.

Полиция Пила в конце концов обеспечила внешнюю безопасность на улицах Лондона. Но через несколько лет стало ясно, что охранная полиция, носившая полицейскую форму и действовавшая официально, была не в состоянии на деле побороть преступность, а тем более раскрыть уже совершенное преступление. И только казалось, что волна преступлений схлынула. Грабители, воры и убийцы делали теперь свое черное дело тайно. Преступность распространялась из их убежищ, принимая тысячи самых разных форм. С уголовниками боролась лишь кучка боу-стрит-раннеров, весьма потрепанная, пораженная как никогда коррупцией, ставшая объектом для насмешек журналистов и карикатуристов. Понадобилось несколько особо жестоких убийств, чтобы министр внутренних дел в 1842 году набрался мужества сделать еще один шаг. 12 полицейских сняли свою форму и стали детективами. Они занимали три маленьких помещения в Скотланд-ярде. Некоторые из них пользовались большим авторитетом (Филд, Смит, Джонатан Уичер). Писатель Чарлз Диккенс увековечил их деятельность. В 1850 году он написал первый значительный английский криминальный роман "Холодный дом". В главном его герое, детективе Скотланд-ярда инспекторе Баккете, писатель изобразил жившего в действительности инспектора Филда. Впервые в английской литературе герои романа представлялся словами: "Я — Баккет, детектив, детектив-полицейский, разведчик, следователь". Слово "детектив" для криминалиста стало термином и распространилось во всем мире.

В самой же практике раскрытия преступлений сначала почти ничего не изменилось. Оплата работы новых детективов была лучше, соблазн коррупции — меньше. Но все еще каждый гражданин мог для себя лично нанять детектива. То была вынужденная уступка английскому общественному мнению, зараженному подозрительностью. Разве из Франции не приходили устрашающие слухи? Разве французская криминальная полиция не являлась на самом деле учреждением для шпионажа за гражданами? Такие подозрения делали борьбу детективов с преступным миром еще труднее. Эти подозрения порождали ограничения, которых не было во Франции и которые шли на пользу лишь уголовникам. Детективы не имели права никого арестовывать без достаточных доказательств. Им запрещалось уговаривать кого-либо дать показания, привлекать кого-либо в качестве свидетеля. Всех подозреваемых они должны были предупреждать, что каждое их высказывание может быть использовано против них. Не удивительно, что работа английских детективов имела меньший успех, чем работа их коллег во Франции.

Инспектор Джонатан Уичер стал жертвой враждебного полиции общественного мнения, когда 15 июля 1860 года его пригласили в Траубридж в Сомерсетшир для расследования одного убийства.

За две недели до этого, 29 июня, на даче "Роуд хилл Хаус" был найден убитым трехлетний ребенок. Это был младший сын фабричного инспектора Самюэля Кента, проживавшего там со своей второй женой, тремя детьми от первого брака и тремя детьми от второго брака. Убитый ребенок Сэвиль был сыном от второго брака, любимцем Самюэля и его жены. Ночью Сэвиль исчез из своей кроватки. Его нашли в садовой уборной с перерезанным горлом. Местная полиция под руководством самовлюбленного и ограниченного суперинтендента Фаули оказалась абсолютно бессильной. Больше того, Фаули предпринял шаги, которые спустя несколько десятилетий показались бы криминалисту непостижимыми, даже нарушением закона. Он нашел окровавленную дамскую рубашку среди грязного белья, но не обеспечил ее сохранности, и она исчезла. Он стёр с оконного стекла кровавый отпечаток руки, "чтобы не испугались члены семьи". На всякий случай Фауля арестовал няню Элизабет Гоу. Но Элизабет вскоре освободили, потому что для ее ареста не было никаких оснований.

Когда Уичер прибыл в Траубридж, Фаули встретил его крайне враждебно. Он не сказал ему ни слова ни об окровавленной ночной рубашке, ни об отпечатке руки. Работа Уичера по своим способам и методам была типичной для первых английских детективов. Он не имел ни малейшего представления о каком бы то ни было научном методе расследования. Уичер владел лишь тремя достоинствами: наблюдательностью, знанием людей и способностью к комбинированию. За четыре дня он пришел к убеждению, что преступление мог совершить только один человек: шестнадцатилетняя дочь Самюэля Кента Констанция, ребенок от первого брака. Констанция ненавидела свою мачеху и обижалась, считая, что ее третируют и плохо к ней относятся. Уичер полагал, что она убила своего сводного брата, любимца мачехи, чтобы отомстить ей. Ночное убийство, считал он, вряд ли могло произойти, не оставив следов на одежде девушки. Когда Уичер установил, что одна из трех ночных рубашек Констанции бесследно исчезла, он потребовал ее ареста, что вызвало бурю возмущения общественности.

Через несколько дней девушку освободили. Какая наглость обвинить ребенка в убийстве своего беспомощного брата! Какой развращенный ум мог выдумать такое обвинение! Уичер стал объектом жестокой травли. Ричард Майн, один из комиссаров лондонской полиции, тотчас уволил Уичера с работы, чтобы оградить полицию от нападок общественности. Спустя четыре года, в 1864 году, Констанция Кент призналась в убийстве своего сводного брата. Она действительно убила его, чтобы отомстить своим родителям.

В том же 1864 году, однако, общественность превозносила до небес одного из первых детективов, Дика Таннера, за удачное расследование первого в Великобритании убийства на железной дороге. 9 июля 1864 года в купе Северо-Лондонской железной дороги неизвестный убил и выбросил на ходу из поезда семидесятилетнего банковского служащего Бригса. Убийца ограбил его, забрав золотые часы с цепочкой, очки в золотой оправе и, что очень странно, шляпу убитого. Свою же шляпу он оставил в купе. За поимку преступника были назначены высокие суммы вознаграждений, опубликованы сенсационные сообщения в прессе. Спустя 11 дней Таннер нашел ювелира, у которого убийца обменял часы с цепочкой на другие часы. Коробочка, в которую были запакованы обмененные часы, привела Таннера на след немецкого портного по имени Франц Мюллер, проживавшего в Лондоне. Найденная на месте преступления шляпа оказалась шляпой Мюллера, а из его письма домохозяйке стало ясно, что он находится на пути в Северную Америку на борту парусника "Виктория".

20 июля Дик Таннер, имея в кармане ордер на арест Франца Мюллера, вместе с несколькими свидетелями отправился в путь на борту парохода "Сити оф Манчестер". Пароход прибыл в Нью-Йорк на 14 дней раньше парусника "Виктория". Когда в порту наконец появился парусник "Виктория", ему навстречу поплыла лодка с любопытными людьми, которые кричали: "Как поживаешь, убийца Мюллер?.." 16 сентября Таннер привез арестованного в Англию, а спустя два месяца Мюллера повесили. В последний момент, незадолго до казни, он признался в своем преступлении.

Но даже такой шумный успех не помог лондонской криминальной полиции поднять свой авторитет. Когда в 1869 году новый президент полиции Эдмунд Гендерсон вступил на свой пост, он заявил: "Большие трудности лежат на пути развития детективной системы. Многие англичане смотрят на нее с недоверием. Она абсолютно чужда привычкам и чувствам нации. Детективы работают фактически тайком". Однако именно Гендерсон увеличил детективный отдел Скотланд-ярда до 24 человек. Начальником отдела он назначил бывшего ассистента Джонатана Уичера, суперинтендента Вильямсона, по прозвищу Философ, который предпринял первые попытки объединить детективов, работавших разрозненно и каждый своими методами.

Уже практически за пятьдесят лет до этого пришлось отказаться от ссылки уголовников в колонии. Отсидев свой срок в английских тюрьмах, они выходили на свободу. И так как их никто не контролировал, большинство из них возвращалось к своим старым "занятиям". Лишь в 1871 году парламент принял закон, предусматривавший регистрацию рецидивистов с помощью фотографии и описания их личности. Но этот реестр вскоре перевели из Скотланд-ярда в министерство внутренних дел, где он потерял всякое практическое значение. Тогда Вильямсон вновь предпринял регистрацию в Скотланд-ярде. Лишь спустя восемь лет он смог увидеть результаты своих усилий, но тут Скотланд-ярду был нанесен тяжелый удар. Трое из самых старых и уважаемых сотрудников Вильямсона, Майклджон, Дружкович и Кларк, были разоблачены как взяточники.

Скандал в Скотланд-ярде породил новую волну недоверия. Поставленный перед выбором быть или не быть, Скотланд-ярд наконец-то получил твердую организационную структуру. Его возглавил любитель новшеств адвокат Говард Винсент, который поспешил в Париж, чтобы изучить работу Сюртэ. Винсент перенял все, что можно было заимствовать у французов. Вскоре из все еще разрозненной группы детективов он создал отдел криминалистического расследования, который определил лицо будущего Скотланд-ярда.

Одним из его нововведений была также организация надзора за уголовниками. По примеру Масе он с большим размахом начал коллекционирование фотографий преступников, собирал их в альбомы и трижды в неделю посылал тридцать детективов в тюрьму Холлоуэй, чтобы проверить, нет ли среди вновь поступивших знакомых лиц. Постепенно дело пошло успешнее. Как презрительно в Англии относились к Скотланд-ярду, видно из такого случая. Когда суперинтендент Вильямсон спросил одного незнакомца, который был очень похож на сотрудника Скотланд-ярда, вышедшего на пенсию: "Мы не знакомы? Вы у нас не работали?", то получил ответ: "Нет. Слава богу, так низко я еще не опустился..."

В 1884 году на пост начальника отдела криминалистического расследования был назначен новый человек, Джеймс Монро, долго работавший в Индии в британской полиции. Ему также довелось познать шаткие позиции Скотланд-ярда.

С 6 августа по 9 ноября 1888 года преступления неизвестного убийцы потрясли английскую общественность. Убийства происходили между одиннадцатью часами ночи и четырьмя часами утра в районах Уайтчэпл, Спайтлфилд и Стэпни. Все убитые были проститутками. За жестокость, с которой совершались преступления, убийцу прозвали Джек Потрошитель. Преступления прекратились так же неожиданно, как и начались, и остались нераскрытыми.

Конечно, возмущение лондонской общественности было закономерным. Но разве возмущение не должно было быть направлено на саму общественность? Разве убийства Джека Потрошителя не показали общественности с самой страшной стороны, куда ведет упорная неприкосновенность личных свобод (среди них, в частности, бесконтрольная свобода перемещения любого человека и право называться любым именем)? Разве парижские газеты не были правы, когда они с национальной гордостью иронизировали, что, мол, в Париже Джек Потрошитель не смог бы неделями совершать убийства?

Во всяком случае, над Лондоном витала тень Потрошителя, когда Гальтон работал в своей лаборатории над тысячами отпечатков пальцев. В 1892 году была издана его книга "Отпечатки пальцев". И несмотря на большой авторитет Гальтона, понадобился целый год, чтобы министерство внутренних дел обратило на нее внимание. Но и в 1893 году было еще не поздно, взяв на вооружение систему отпечатков пальцев, начать решительный бой с преступностью.

10. Бертильонаж или дактилоскопия?!

Со времени своего посещения Альфонса Бертильона в 1887 году Эдмунд Р. Спирмэн не переставал письменно и лично обращать внимание министра внутренних дел на бертильонаж. Он нашел себе союзника в лице честолюбивого вице-президента лондонского Антропологического института доктора И. Гарсона.

Борьба за бертильонаж стала для Спирмэна своего рода идеей-фикс. Он глубоко изучил методы идентификации, которыми пользовались в Скотланд-ярде, и описал их министерству в самых мрачных тонах.

Списки рецидивистов и освобожденных заключенных, которые министерство внутренних дел составляло в конце каждого года, попадали в руки полиции лишь спустя девять месяцев. К этому времени события их намного опережали. Описания внешности были так же поверхностны, как когда-то во Франции. Особые приметы упоминались очень редко. Приблизительно так: "Татуировка на левом безымянном пальце". В те времена эта примета могла относиться к сотням людей, так как такая татуировка была очень распространена. Альбомы с фотографиями преступников в Скотланд-ярде постигла та же судьба, что и французскую картотеку преступников. В альбомах Скотланд-ярда насчитывалось около 115000 фотографий. Предпринималось все, чтобы упорядочить их, но хаоса было ничуть не меньше, чем в Париже. Сотрудники отдела надзора за преступниками в Скотланд-ярде днями рылись в картотеке, чтобы найти карточку одного преступника. Не лучше обстояло дело с аппаратом идентификации в тюрьмах. Три раза в неделю 30 сотрудников встречались в тюрьме Холлоуэй для опознания заключенных. За одно посещение тюрьмы они идентифицировали в среднем около четырех заключенных. На каждую такую идентификацию уходило 90 рабочих часов, причем нередко опознания оказывались впоследствии ошибочными.

Книга Гальтона "Отпечатки пальцев" уже вышла в свет, когда весной 1893 года Спирмэну удалось уговорить двух руководящих работников министерства внутренних дел Чарлза Рассела и Ричарда Вебстера, которые с официальным визитом направлялись в Париж, посетить Бертильона. В Париже оба были торжественно приняты в "царстве" Бертильона, и, восторженные, вскоре они возвратились в Лондон. Вебстер сделал несколько позже заявление, что он видел самую лучшую систему идентификации, какую только можно себе представить. Теперь Рассел и Вебстер также требовали от исполнявшего обязанности министра внутренних дел Эскита ввести в Англии бертильонаж. Эскит уже собирался так и поступить, но произошел один из тех случаев, которые иногда кажутся самой судьбой. Член "Ройял сосайэти" лично вручил Эскиту книгу Гальтона. Эскит, ознакомившись с ней, отложил введение бертильонажа и назначил комиссию, которой предстояло изучить как бертильонаж, так и систему отпечатков пальцев и решить, какую из систем следует ввести в Англии.

В октябре 1893 года комиссия приступила к работе. Она состояла из Чарлза Эдварда Трупа, сотрудника министерства внутренних дел, майора Артура Гриффита и Мелвилла Макнэттна. Гриффит был инспектором британских тюрем и, кроме того, известным писателем, который в то время работал над двухтомным произведением "Тайны полиции и преступлений". Макнэттн представлял Скотланд-ярд. В мрачные времена, вскоре после убийств Потрошителя он занял пост шеф-констебля уголовного розыска. Для постоянного напоминания об этих временах в его письменном столе лежали жуткие фотографии убитых женщин. Холеный человечек маленького роста, распространявший вокруг себя "атмосферу жизни индийского плантатора" и получивший позднее прозвище "добрый старый Мак", стоял на рубеже старого и нового Скотланд-ярда. Он сменил на посту шеф-констебля уголовного розыска Вильямсона, который встретил его словами разочарованного человека: "Мой милый, вы пришли в сумасшедший дом. Если вы исполняете свой долг, вас ругают, если не исполняете, то все равно ругают".

Макнэттн знал еще детективов-ветеранов, которые, как суперинтендент Шор, не умели правильно писать. Он также познал выражение: "Лучшими детективами являются случай и удача". Макнэттн был склонен к консерватизму, но из Индии он вернулся с достаточно широким кругозором и понимал, что криминальная полиция не может пройти мимо новых достижений науки.

Члены комиссии Трупа сначала отправились в лабораторию при музее Саут-Кенсингтон, чтобы ознакомиться с методом отпечатков пальцев. Простота идентификации при помощи отпечатков пальцев была столь поразительной, что комиссия не раз еще повторила свое посещение.

Однако введение этого метода в практику вызывало затруднения. После выхода в свет книги "Отпечатки пальцев" неутомимый Гальтон понял, что он слишком рано праздновал победу своего метода регистрации, так как его система обнаружила несколько существенных недостатков. Если бы четыре основные группы рисунков отпечатков пальцев (без треугольника, треугольник слева, треугольник справа и несколько треугольников, или, как Гальтон их еще называл: дуги, петли слева и справа, а также завихрения) встречались в равных количествах, то можно было бы легко распределить 100 000 карточек с десятью отпечатками пальцев в каждой так, чтобы найти любую из них без особого труда. Но подобной равномерности, к сожалению, не наблюдалось. Дуги встречались значительно реже, чем все остальные рисунки. Наблюдалась тенденция, когда один и тот же тип отпечатка повторялся на определенных пальцах. Когда Гальтон распределил 2645 карточек, то выяснилось, что в один из ящиков картотеки попали 164 карточки, в то время как в других ящиках было всего по одной-единственной карточке. Это приводило к такому скоплению карточек в некоторых ящиках, что быстро найти нужную среди них было невозможно.

Когда комиссия появилась в лаборатории Гальтона, он как раз работал над усовершенствованием своей системы регистрации. Ему казалось, что он нашел правильный путь, но цели еще не достиг. Гриффит требовал от него установления срока, к которому система регистрации будет завершена. Но Гальтон не мог этого сделать. Может быть, ему потребуется год, а может быть, два или три. Комиссия попала в "мучительную ситуацию". Она видела перед собой исключительно простой метод идентификации, от использования которого приходилось отказываться только из-за того, что еще не продумана система регистрации. Значит, отдать предпочтение бертильонажу — методу более сложному, чтобы спустя некоторое время узнать, что Гальтон все же решил проблему классификации?

Когда Труп, Гриффит и Макнэттн отправились в Париж, их не покидала мысль о методе отпечатков пальцев.

В столице Франции они попали в атмосферу триумфа французской полиции. Пост префекта полиции занял новый человек, Луи Лепин, маленький, темпераментный, всегда жестикулирующий. Ему было суждено стать самым популярным префектом Парижа. Лепин получил прозвище Префект улицы, потому что всегда находился среди людей. Всех своих служащих он подбирал сам. Полицейские в форме были у него видными и высокими. Для криминальной же полиции подходили лишь те, чья внешность совершенно не бросалась в глаза. Кто был выше среднего роста, с рыжими волосами, большим животом или шрамом на лице, не подходил для работы в криминальной полиции. Лепин любил Бертильона не больше своих предшественников, но, понимая, какую роль играет Бертильон для славы парижской полиции, широко пропагандировал его метод идентификации. Восхваляя гениальность Бертильона, он выступал перед англичанами с программой, которая продемонстрировала службу идентификации в самом выгодном свете.