Глубинные истоки поведения особо опасных преступников

 

Мы не сможем должным образом понять природу и причины особо опасных преступлений, если не рассмотрим структуру человеческой психики, впрочем, это необходимо при исследовании любых форм поведения. Как мы увидим ниже, познание каждой подструктуры, и в первую очередь глубинных, позволит понять механизмы и истоки совершения названных преступлений.

Я присоединяюсь к мнению Юнга, что человеческая психика (он называл ее душой) состоит из трех частей: сознания, индивидуального (личного) бессознательного и архетипизированного индивидуального бессознательного.

Как известно, сознание есть только у людей и оно появляется лишь в результате их общения друг с другом и восприятия различных ценностей, правил и норм, которые регулируют их жизнь и каждодневное поведение. Разумеется, среди этих норм имеются и нравственные, которые составляют едва ли не важнейшую часть сознания. Сознание выступает контролером нравственности и регулятором нравственного поведения, хотя особенно ценны нравственные поступки, совершаемые автоматически, бессознательно. Сознательной (в своей существенной части) является деятельность общественных и государственных институтов по насаждению, формированию и закреплению того или иного вида нравственности, т.е. вида, соответствующего данному типу культуры. Сознание играет более чем активную роль и в создании законов, которые в своем большинстве в явной или неявной форме должны соответствовать общечеловеческой морали. При этом сознание не всегда задумывается над тем, что такая мораль должна или не должна быть представлена в законах, поскольку ее представление происходит автоматически.

Мне представляется, что индивидуальным бессознательным следует называть вытесненный из сознания невспоминаемый жизненный опыт, вытесненный по причине его травматичности, болезненного характера, несовместимости с нравственностью, а также ненужности, неактуальности в данной конкретной ситуации. Пользуясь терминологией Юнга, можно сказать, что тот опыт, который вытеснен в силу его аморальности, в силу того, что он включает в себя какие-то порочные, грязные влечения, можно назвать Тенью. В ней могут быть "записаны" сами аморальные нормы, разрешение творить зло, а еще потребности и влечения нравственного порицаемого характера, например педофильные или агрессивные, жестокие и циничные. Эти потребности и влечения могут "просыпаться" при ослаблении сознания (например, в состоянии опьянения или в случае болезни), мощно стимулируя безнравственное поведение. Поэтому источники насильственных преступных действий (бездействия), которые в большинстве своем являются аморальными, следует искать в личном бессознательном и особенно в той его части, которая может быть названа Тенью.

Вытесненный в Тень индивидуальный психотравмирующий опыт часто бывает ригидным, он как бы замораживается, ведя практически независимое от личности существование, не изменяясь под влиянием внешних обстоятельств. О нем обычно ничего не знает или он иногда проявляется на уровне сознания отрывочными, рваными, не очень понятными или совсем непонятными толчками. Человек даже может не понимать, чем значимы эти толчки, эти импульсы из его же далекого прошлого. Поэтому во многих случаях причины невероятной жестокости, в том числе к детям, следует искать в детстве самого преступника или в его более поздних впечатлениях. Но при этом не нужно игнорировать и актуальные социальные условия жизни.

Как мы видим, Тень активно участвует в мотивации человеческого поведения и уже поэтому не может быть безразличной по отношению к морали. Однако помимо Тени в индивидуальном бессознательном имеется и такой опыт, который совершенно не заслуживает нравственного порицания. Он тоже активно влияет на нравственные представления и поведение человека, может удерживать от совершения антиобщественных поступков.

Третья составляющая человеческой психики мною обозначена как архетипизированное бессознательное. Ее составляют усвоенные в ходе социализации различные архетипы, многие из которых представляют собой моральные предписания, которые человек может и не осознавать в качестве таковых. Естественно, они активно участвуют в формировании нравственных ориентаций личности и ее поведения. Например, человек усваивает архетип матери-Родины. Это формирует его патриотические чувства и отношение к Родине как одной из очень важных ценностей. Конечно, такое отношение является высоконравственным. Однако чрезмерная связь с матерью-Родиной, если человек ощущает, что ей угрожает опасность, может спровоцировать террористические или иные противозаконные агрессивные действия.

Таким образом, все три сферы человеческой психики являются носителями морали и мотивов преступного, в том числе особо опасного поведения. Они определяют бытие человека, принятие им нравственных норм, их действенность, солидарность с ними. Если две последние названные мною сферы бессознательного очень часто действуют автоматически, то сознание дает возможность человеку все предварительно взвесить, и оно очень часто выступает в роли контролера, организатора поведения, силы, обеспечивающей его нравственность. Вместе с тем представляется необходимым подчеркнуть особую роль архетипизированного (социально-психологического) уровня бессознательного в усвоении и закреплении нравственных норм. Для этого нужно отдельно рассмотреть некоторые проблемы архетипов.

Я полагаю, что Тень имеется не только у личного, индивидуального бессознательного, но и у усвоенной личностью коллективного бессознательного. Она образовывается на протяжении всей жизни индивида, полученного жизненного опыта, при активном участии его индивидуального биологического, его отношения к окружающему миру и самому себе, под влиянием, если они есть, расстройств психической деятельности и акцентуаций характера и темперамента. Одновременно с этим человек воспринимает различные архетипы, в том числе олицетворяющие зло, негативные, порицаемые ценности. Поэтому следует предположить, что Тень может быть на стыке коллективного и индивидуального бессознательного, иногда ближе к последнему.

Признание Тени чем-то худшим в человеке в достаточной мере естественно, поскольку она говорит о чем-то темном, неведомом, таинственном, пугающем, пробуждая в нас наши детские страхи перед темнотой. Но, став взрослым, человек понимает, что обычно темнота это не более чем место, где отсутствует свет, хотя, конечно, в ней врагу легче укрыться и внезапно напасть. Страх перед темнотой запрограммирован у человека и способен подавать ему сигналы возможного бедствия.

Психическая энергия индивида может быть блокирована, когда он не находит выхода из данной ситуации либо среда не дает ему такой возможности. Поэтому такая энергия способна регрессировать, актуализируя интериоризированные образы прошлого. Последние часто соответствуют тому стимулу, который их вызвал сейчас: если нынешние трудности (объективные или субъективные) травматичны, они возрождают адекватные переживания из прошлого. В ряде случаев, как показывает клиническая практика, такой перенос, который чаще всего бывает бессознательным, может происходить на символическом уровне. Ситуации, с которыми сталкивается субъект, формируют личностные психические состояния, как бы ищущие аналоги в далеком прошлом или желающие дать ему возможность понять, почему он поступает так сейчас. Однако он, как правило, не способен без посторонней помощи уяснить имеющиеся связи, особенно если прошлый жизненный опыт лежит в рамках Тени либо так или иначе связан с нею. Эта его неспособность возврата обусловлена тем, что для него может быть очень болезненным само прошлое и путь в него, в те свои глубинные переживания, которые приносили ему страдания.

Если человек слишком прочно схвачен своей Тенью, которая ведет автономное существование, это может, во-первых, угрожать целостности личности, и во-вторых, стимулировать его антиобщественное поведение, при этом постоянно держа в напряжении. Такой человек не способен самостоятельно осознать роль Тени в своей жизни и судьбе, своих внутренних и внешних конфликтах. Она живет в нем в виде архетипических образов, берущих свое начало с детства и сохраняющихся в бессознательной сфере. Эти образы суть его опыта и рождают желания, влечения, участвуют в определении целей и смыслов, угроз и способов защиты от них, восприятии всего себя и мира в целом. Можно представить Тень в виде пещеры, в которой как пленник заключен субъект со всеми своими, с одной стороны, страхами и страданиями, а с другой - постыдными желаниями и влечениями. Кому-то из них удается вырваться из пещеры, кто-то погибает в ней. Хотя социальная и природная среда обязательно участвовали в ее сооружении, она, тем не менее, обретается всегда внутри личности.

По мнению Э. Нойманна, стремление человека к адаптации приводит "к формированию в личности двух психических систем, одна из которых обычно остается полностью бессознательной, а другая при активной поддержке со стороны эго и сознательного ума превращается в важный орган психики. Система, которая обычно остается бессознательной, называется Тенью, а вторая система называется "внешней личностью" или "персоной"*(50).

Эта позиция представляется несколько спорной, и отнюдь не по причине того, что представляет собой принципиально новую структуру личности, вариантов этой структуры немало. Персона - это социальное "Я" человека, его социальная роль как совокупность ожиданий, предъявляемых данному лицу, как комплекс его функций. Однако это вовсе не означает, что "внешняя личность" - это только сознание, контроль сознания, что все люди вполне понимают, каковы их действительное место и роль в обществе и поступают в соответствии с этим. Поэтому в "персону" могут быть вытеснены желания индивида, его бессознательные влечения, то, кем он хотел бы видеть себя и выглядеть в глазах окружающих. Юнг называл "персону" компромиссом между индивидом и обществом по поводу того, "кто кем является". Однако предполагать, что человек всегда осознает такой компромисс, нет никаких оснований.

Позиция Нойманна неприемлема еще и потому, что понятие Тени было создано Юнгом, в него он вкладывал определенное содержание, хотя и был в этом весьма неоднозначен.

Использовать данное понятие в совершенно другом значении вряд ли обоснованно, для другого значения надо создать другой термин. Сам же Нойманн пишет, что качества, способности и тенденции, несовместимые с коллективными ценностями (т.е. все, что прячется от света общественного мнения), совместно формирует Тень, темную сторону личности, которая остается непознанной и неопределенной для эго*(51).

Тень вбирает в себя наше несовершенство, наши низшие влечения, которые несовместимы не только с коллективными и вековечными ценностями, но и с нашими собственными представлениями о них.

Тень тоже хранит в себе вековечные представления и установки, то, что противоречит ценностям, и обычно являет то, из чего произрастает зло. По этой причине она не отражает эфемерность нашей природы, потому что эта природа, а не что-нибудь другое, творит зло. Вот почему Тень составляет одну из центральных структур нашей индивидуальности. Тень может отступать перед персоной, но способна и подчинить ее себе. Проблема не может заключаться в том, чтобы не допустить вытеснения других влечений, тем более что сам процесс вытеснения носит бессознательный характер и не поддается контролю эго. Проблема в том, чтобы такие вытесненные влечения не определяли поведение. Человек не должен лицемерно притворяться, что у него совсем нет порицаемых желаний, а это характерно для групп, относящих себя к элите. Личность должна научиться осознавать в себе наличие зла как того, что присуще именно ей.

Это требование представляется одним из самых главных, потому что множество несчастий и катастроф происходят по причине того, что люди, ощущающие в себе порицаемые, неприемлемые особенности, приписывают их другим, делая их тем самым козлами отпущения и воспринимая последних уже как обладателей таких особенностей. Поэтому у них исчезает чувство своей вины, она перекладывается на окружающих, которым надо отомстить за то, в чем они, собственно, совершенно не виновны. Это особенно ярко проявляется, например, в террористических преступлениях, во время войн и революций, когда в качестве козлов отпущения выступают люди, на которых совершенно безосновательно перекладывается вина.

Здесь Тень вплотную подходит к персоне, рвется наружу, смешиваясь с групповым нарциссизмом, опасность которого известна, и определяет поведение. Если козла отпущения ищет и находит группа и тем более толпа, это, как правило, исключает критичность и индивидуальную ответственность. Человек растворяется в коллективном движении и коллективной ответственности, он не способен осознавать зло, несчастья и провалы как "свое зло, свои несчастья и провалы", он всегда ищет их причины в других. Этими другими в нашем мире обычно выступают национальные и расовые меньшинства, представители других культур и особенно религиозных, все они становятся жертвами теневых проекций. Они - обычно жертвы геноцида, этнических, религиозных и расовых преследований.

Тень и эго можно считать противоположностями только в том случае, если допускать, что последнее представляет собой лишь то, что объективно приемлемо, этично, одобряемо. Однако, как известно, зло вполне может быть осознанно творящим, но скорее всего оно постоянно подпитывается Тенью. Есть основания думать, что Тень формирует глубинные, смысловые уровни мотивации, а эго - внешние, видимые, предметные. Если человек (или общество) захочет подавить теневые импульсы, это у него может не получиться, поскольку он недостаточно знаком с содержанием своей Тени и со способами воздействия на нее, если он вообще не понимает, откуда, как и почему у него возникают порицаемые желания и влечения, если она воспринимается как враг или чужой из внешнего мира, а не как элемент его собственной личности.

Когда теневая энергия сосредотачивается на других - чужих, которые также являются архетипами, сама Тень становится чуждой частью личности. Она как бы выталкивается из нее, но освободиться от нее невозможно. Поэтому ее энергия будет все время питать поведение, иначе вновь возникнет исчезнувшее, казалось бы, чувство вины, которая опять будет терзать человека и расщеплять его личность. Вот почему всегда так актуальна борьба с противником или с тем, в ком видится противник. Нельзя надеяться на то, что, уничтожив врага, Тень успокоится, а личность, обретя уверенность, сольется с идеальными ценностями: человек, "мучимый" Тенью, все время будет искать новых врагов. Это более чем убедительно продемонстрировали деятели тоталитарного режима в СССР, которые, не останавливаясь, переходили от одного противника к другому. Устранение каждого из них приносило облегчение и удовлетворение и тоталитарному обществу, и отдельным людям.

Толпа и человек толпы не только не осознают наличие у них Тени, но и не способны сделать это. Чем сильнее бессознательное чувство вины, тем сильнее теневая энергия, и поэтому они с большей жестокостью, непреодолимостью утверждают свои желания, чтобы защититься от этого чувства и соответствовать установкам, которые считаются идеальными. От этого Тень усиливается, а чувство вины ослабевает. Однако она не исчезает и способна вызывать новые переживания своей неполноценности. Такие переживания и чувство вины толпа и ее человек пытаются вытеснить или хотя бы снизить путем дальнейшего уничтожения своих жертв, приписывания им новых пороков и самооправдания в связи с этим.

Так было в отношении германских нацистов к евреям и сталинского режима к "врагам народа". Все преступные действия против них определялись тем, что они якобы хотели погубить отечество, плели коварные заговоры и т.д. Только избавившись от них можно было решить экономические, политические, нравственные и иные проблемы превращения своей страны в цветущий сад. Между тем, когда собственные недостатки, хранимые в Тени, переносят на других, можно достичь избавления от внутреннего напряжения, но часто такое избавление бывает обманчивым. Поэтому, подобно алкоголикам, все время нуждающимся в новых дозах спиртного, они находят новые жертвы.

Психология толпы, если иметь в виду не только и не столько скопление некоторого количества людей, а определенную устойчивую социально-психологическую общность с крайне низким уровнем рефлексии, критики и другими характерными особенностями (см., например, В. Райха), адекватна психологии тоталитарного режима и тоталитарного общества. Собственно, такие режим и общество являются воплощением психологии толпы.

Разумеется, объяснять тоталитарные государственные режимы только с помощью названных психологических факторов нет никаких оснований: сами эти факторы порождены рядом взаимосвязанных экономических, политических, исторических и иных явлений и процессов. Психологические факторы оказывают обратное воздействие на экономические, политические, военные и другие явления и процессы. Но объяснить государственный тоталитарный режим только с помощью всех названных психологических, военных, политических и других факторов, их совокупным давлением на общество тоже невозможно. Истинной причиной воцарения подобного режима является возвращение коллективной Тени: она, т.е. древний или более поздний, но вытесненный в Тень отрицательный коллективный опыт, актуализируясь в новейшей истории так же, как и у отдельного человека, бессознательно возвращает его ранний индивидуальный опыт и начинает мотивировать его поведение. Перечисленные выше факторы способствуют возвращению вытесненного коллективного опыта, совместно с которым они так энергично созидают антигуманный строй.

Воцарение в центре цивилизованной Европы в цивилизованнейшей Германии гитлеровского режима как раз есть возвращение вытесненного коллективного опыта древних времен, когда самые сложные вопросы решались с помощью грубой силы, а уничтожение целых народов и захват их земель было привычным делом. Не менее нагляден опыт Кампучии, где в 70-х г. ХХ в. было уничтожено 2,5 млн собственного населения, но также все признаки цивилизации: семья, церковь, лечебные учреждения, произведения искусства, все учебные заведения, даже начальные школы, банки и т.д. Весьма примечательно, что даже любовь была объявлена преступлением, караемым смертью, поскольку любовь ведь тоже завоевание цивилизации: переход первобытного человека от стада к семье происходит через любовь, т.е. избирательные отношения между мужчиной и женщиной. Этого кампучийские коммунисты, решившие вернуться к самому началу истории, стерпеть не могли.

Трудно сказать, сколько еще стран уловят зов древнего человека. Эта проблема в научной литературе обсуждалась лишь частично и в плане соотношения матриархата и патриархата.

Так, Д. Франкл обращается к работам швейцарского историка И.Я. Баховена, который, воспев старинные добродетели матриархата, напоминает своим читателям о духовном превосходстве системы патриархата: "В матриархальных культурах мы ограничены инстинктом и требованиями природы, в патриархальных же культурах перед нами открыты возможности для интеллектуального и духовного развития. В первой мы имеем дело с законами бессознательного, во второй с индивидуализмом. В первой мы обнаруживаем торжество отречения во имя природы, во-второй - торжество выхода за ее пределы, разрушение старых препятствий и мощный порыв прометеевой жизни, приходящий на смену вечному покою, мирным довольствиям и затяжному инфантилизму. Здесь человек наконец-то разрушает узы детства и поднимает свой взор вверх, к космосу"*(52).

По этому поводу Франкл недоумевает: через две тысячи пятьсот лет после рождения греческой демократии древние образы кровной связи и кровной мести по-прежнему будут бросать вызов афинским законам справедливости! Древняя богиня-мать была загнана в подземелье, но не уничтожена. Так долго, как патриархальные культуры будут продолжать подавлять матриархальные инстинкты, Деметра будет по-прежнему возбуждать романтическое воображение людей, а фурии - требовать отмщения за захват власти отцами. Они пытаются вновь захватить власть над умами и поступками людей. Матримониальные образы детства человечества по-прежнему продолжают проявляться в политической жизни: как в мечтах о бесклассовом обществе - современной версии волшебной страны с молочными реками и кисельными берегами, в которой щедрая мать-природа дарит своим детям все, что им необходимо для жизни, - и, с противоположной стороны, в политике отмщения, идеологически оправдывающей террор и разрушение. Фурии, пишет Франкл, появляются на политической арене как в форме фашистского национализма, так и революционного терроризма: первый нацелен на уничтожение врагов нации, которые угрожают стране и оскорбляют кровные узы; второй - стремится разрушить и уничтожить капиталистических эксплуататоров, которые отобрали у людей присущее им от рождения право наслаждаться плодами жизни.

Кровные узы и святость земли, территории проживания народа, находят свое крайнее выражение в ужасах фашизма. Требование отомстить тем, кто портит чистую кровь народа, т.е. низшим расам, которые "заражают жизненные клетки нации и разрушают все здоровое и сильное" и угрожают чистоте матери-земли, приводят к призывам уничтожить евреев, цыган, капиталистов и большевиков - всех тех, кто угрожает нации как извне, так и изнутри. Эти фантазии заставили великую нацию идти вслед за сумасшедшим "лидером", который сумел выразить ее потаенные мечтания, тысячу лет жившие в глубинах подсознания цивилизованных народов"*(53).

Юнг видел истоки германского нацизма в возрождении неистового и жестокого Вотана, древнегерманского бога войны; он же, по Юнгу, неугомонный странник, продолжающий смуту, раздоры и творящий волшебство. Непостижимые глубины вотановского характера способны объяснить национал-социализм лучше, чем какие-либо разумные соображения*(54). Вотан воплотился в Гитлере - такой вывод можно сделать из несколько расплывчатых рассуждений Юнга.

Однако здесь я не буду обстоятельно обсуждать теории Франкла, Юнга, равно как и других мыслителей, вступать с ними в дискуссии, поскольку это выходит за пределы темы этой книги, посвященной личности особо опасных тоталитарных преступников. Далее хочу лишь отметить, что общественные движения, которые пытаются восстановить попранные права и пререгативы матриархата, либо уничтожить врагов рода или народа, или вернуться к древним, даже древнейшим порядкам, или обеспечить справедливость на земле, или создать идеальное общество, поправ все нормы нравственности, и т.д., обязательно должны были возглавляться особыми личностями. Это именно должны быть вожди с их первобытной дикостью.

Темнота, темное, мрак всегда пугали людей не только тем, что там притаились и ждут своего часа разного рода опасности, в том числе и грозящие самому существованию индивида и его близких. Темное еще может содержать неведомое, какую-то тайну, например в переносном смысле для любой организации, которая скрывает свою деятельность. Само ее сокрытие может содержать угрозу, но еще, конечно, боязнь разоблачения. Так, культовая жизнь тоталитарной секты скопцов, скрытая и отрезанная от внешнего мира, протекает в основном ночью. В центре ее - эта тайна, хранимая как зеница ока, кастрация, на их языке обеление.

Архетип представляет собой коллективную психологическую установку, включающую ценности, мотивы или идеи, в том числе нравственные. Это - модели или схемы, носящие абстрактный характер, но приобретающие конкретность в той или иной культуре либо субкультуре. Все они формируются у каждого человека и наряду с сознанием и индивидуальным бессознательным определяют его поведение. В этой связи одна из проблем заключается в том, чтобы объяснить, каким образом его бессознательное и его единицы - архетипы - воспринимаются, усваиваются личностью. Совершенно очевидно, что это происходит путем воспитания, обучения, освоения социального опыта и культуры, причем стихийно и спонтанно. Человек не рождается с какими-то архетипами или их сочетанием в психике, он рождается со способностью их воспринять, они (в частности, в качестве моральных норм) усваиваются им в процессе социализации, обретая в каждом индивидуализированные черты. Они, следовательно, проявляются в индивидуальности, в индивидуальных установках и ценностных ориентациях, влечениях и представлениях.

Архетипы являют себя в виде отдельных архетипических образов, но и сами являются образами, только гораздо более широкого плана. Например, существует архетип героя, как правило, носителя нравственно одобряемых черт, защитника морали и добра. Образ состоит из некоторых особенностей и структур, затем проявляющихся в конкретных мифологических или мифологизированных персонажах. Таким является, скажем, Аякс, который на архетипическом уровне известен как фигура, совершающая подвиги и защищающая правое дело, т.е. в конечном итоге интересы людей. В этом - идея данного архетипа, воплощенная в конкретной ипостаси. И герой вообще, и Аякс в частности являются архетипами-образами - носителями нравственной идеи. Аякс же более конкретное его проявление, хотя его образ состоит из достаточно типичного набора компонентов, присущих герою вообще в разных культурах. Но наряду с архетипом героя как его противоположность существует архетип злодея, о котором шла речь выше.

Архетипы выступают в качестве знаков, проявлений и в тоже время единиц коллективного бессознательного, именно по ним мы можем судить о содержании, значении и функциях конкретных архетипов. Но они не являются психосоматическими структурами, т.е. не наследуются и не передаются биологическим путем. Как трансцендентальные сущности они осваиваются и усваиваются психологически в ходе взаимодействия с социальной средой, их генезис поэтому носит социально-психологический характер. Личностный опыт составляют как архетипы, так и индивидуальное бессознательное, в первую очередь состоящее из вытесненных впечатлений.

Тезис о том, что архетипы не носят биологически врожденного характера, попробуем продемонстрировать на примере архетипа матери, на который часто ссылаются в юнгианской психологии. На первый взгляд, этот архетип позволяет говорить о том, что у человека есть врожденная способность понимать и ощущать материнскую заботу и ее потерю. На самом деле у новорожденного человека, как и у животного, есть биологически обусловленная, врожденная способность и потребность в защите и попечении (включая кормление) в самый хрупкий период жизни - после рождения. Поэтому если родную мать заменят кормилица и преемница, ребенок этого не поймет и не заметит. В неведении он может оставаться всю жизнь, но как раз проживая ее, им будет интериоризирован архетип матери, который отнюдь не совпадает с настоящей матерью. Мать у конкретного человека может быть очень плохой, но на вопрос о ней он, скорее всего, ответит, что она была хорошей, поскольку подсознательно ориентируется на названный архетип, который последовательно подчиняет его себе. Однако если он говорит так, значит, он пытается вытеснить свой психотравмирующий опыт детства в индивидуальное бессознательное.

Из этого примера можно сделать вывод о том, что архетипы как носители (в том числе) нравственности, представляют собой нашу связь с миром. Они проявляются и как инстинкты и аффекты, как первобытные, архаические изображения и символы, влияя на наши нравственные предпочтения и выборы, далеко не всегда сознательные. Как объективные элементы коллективного бессознательного архетипы содержат в себе универсальные смыслы.

Юнг не делал окончательного вывода, что архетипы передаются соматическим путем, он лишь высказал предположение, что, поскольку структура и функции органов тела являются более или менее одинаковыми повсеместно, включая и мозг, а душа в значительной мере зависима от него, она должна (хотя бы в принципе) повсеместно проявлять одинаковые формы. Между тем никакого эмпирического подтверждения эта гипотеза Юнга не нашла. Вот почему нет никаких оснований утверждать, что генетическим путем наследуется нравственность или безнравственность, следовательно, преступность или склонность (готовность) совершать только законопослушные поступки. Поэтому, когда некоторые исследователи Юнга говорят о том, что организм несет в себе архетипы, их утверждения следует расценивать как безосновательные. Коллективное бессознательное и его архетипы являются местом рождения, хранения и матрицей архетипов, а следовательно, и морали.

Именно с помощью архетипов человек пытается познать себя и окружающий мир, овладеть по возможности теми силами, которые определяют его жизнь и судьбу, а это можно сделать, только если знать правила общения людей и руководствоваться ими. Архетипы - это заявление человека как социального существа о самом себе, о своем знании морали, солидарности с ней, либо, напротив, ее отрицании. Он никогда не сможет получить окончательный ответ, хотя и стремиться к этому, в том числе и с помощью науки психологии.

Утверждение, что архетипический образ непосредственно рождается воображением, не говорит о том, что такой образ - лишь плод воображения, не имеющий ничего общего с реальной жизнью. Даже первичный язык архетипических структур имеет место не только в мифологических образах и сюжетах, религиозных и магических установках и представлениях, но и в реально складывающихся между людьми отношениях во всем их многообразии и сложности, в том числе в историческом процессе, начало которого совпало с возникновением общества и было разным для разных сообществ. Архетипический язык можно обнаружить как в религии, так и в магии, притом самой первобытной, а также в искусстве, литературе, архитектуре, ритуалах и символах. Архетипические образы имеются и в мистике. Вместе с тем и религия, и магия, и мистика включают в себя нравственные составляющие, не говоря уже об искусстве, литературе, ритуалах и т.д.

Архетипические образы, ритуалы и символы есть в криминальной субкультуре, в ней они обретают автономное существование, обслуживая определенные смыслы и символы. Это же мы найдем в такой специфической субкультуре, которая присуща охранным преступным организациям тоталитарных режимов. Особую заботу о ритуалах и символах подобных организаций проявлял германский нацизм, причем почти всегда на государственном уровне, ставя над всеми доступными ему сферами бытия архетипический образ смерти. В этот образ нацизм превратил даже свастику, древний восточный символ плодородия. Советское "министерство любви" (пользуясь великолепным термином Д. Оруэлла), т.е. ВЧК, ОГПУ, НКВД, действовало гораздо более тонко и изощренно, своей закрытостью и таинственностью создавая вокруг себя атмосферу даже не страха, а ужаса, тем самым тоже формируя архетип смерти.

Скрытость, неявность архетипических образов и установок не означает, что они принадлежат к воображаемому миру, не имеющему ничего общего с действительностью, тем более повседневной, а поэтому их надо поместить в мистику. Реальность и функциональность архетипов познается на онтогенетическом и филогенетическом уровнях, причем их реальность, в частности этическую, надо понимать как доказуемость и проверяемость, а следовательно, как объективность и достоверность. Это отнюдь не та реальность, что галлюцинации для больной психики, хотя и в галлюцинациях, как и в бреду, вполне могут проявляться архетипические содержания, в том числе нравственного и безнравственного порядка.

Нельзя сказать, что нравственные архетипы и их противоположности каждый раз возвращаются к человеку: он никогда не расстается с ними. Они имманентны ему, как части и органы тела, он пользуется ими бессознательно и постоянно, используя тот или иной в зависимости от своих потребностей, жизненных ситуаций, возникающих планов и возможностей их реализации. На мир он смотрит сквозь призму таких архетипов. Часто фантазии и галлюцинации являются продолжением его архетипических чувствований, влечений и ощущений, поэтому сами эти фантазии и галлюцинации по своей природе архетипичны, тем более что они выходят из повседневности, не теряя актуальности. Религиозные и культуральные контексты пронизаны нравственными архетипами, архетипами жизни, смерти, страданий и т.д. Потеря личностью самых важных для нее архетипов означает ее дисбаланс, неопределенность и потерю себя, может привести к психическим расстройствам. Господство в психике таких архетипов, как сатана (дьявол), может привести к деструктивному агрессивному поведению.

Человек рождается с определенными ожиданиями или потребностями; как и у животных, первая потребность заключается в защите, попечении и кормлении. Так рождается первый архетипический образ - великой матери, затем, по мере формирования новых потребностей и интересов, появляются остальные. Названные ожидания (или потребности) можно назвать формами, которые наполняются содержаниями, но только строго определенными, именно такими, а не какими-либо иными. Эти ожидания (потребности, формы) я и называю архетипами.

Став объектом защиты и попечения со стороны родителей, человек бессознательно усваивает соответствующий образ как способ (часто важнейший) бытия, в дальнейшем он может жить, реализуя этот образ и демонстрируя таким путем свой нравственный и иной жизненный потенциал. Но это, разумеется, лишь один путь, есть и другие.

Человек может ощущать свое бытие как реальное и цельное, хотя и отличающееся от остального мира, но все-таки являющееся его частью также и потому, что у него с этим миром общие жизненно важные архетипы. Он внутренне согласован и субстанциален тоже по этой причине. Этим обеспечивается положение базисной онтологической безопасности, и тогда обычные условия жизни не представляют опасности собственной экзистенции личности. Ее дезадаптация может начаться из-за того, что она не приобретает или утрачивает общие архетипические связи во своей средой, которые сами по себе витально ценны.

Очень важно понимать, каким образом, по каким механизмам древнейший опыт сохраняется в коллективном бессознательном и передается конкретной личности либо группе, хотя несомненно, что последнее в целом происходит социально-психологическим путем. Бессознательное превращение в далекое прошлое позволяет человеку преодолеть травмирующий его хаос настоящего, вызванного, например, тяжкими проблемами адаптации, особенно в межличностных отношениях, или крушением надежд, или пересмотром нравственных и идеологических ориентиров. Прошлое же в этом случае предощущается знаемым, а потому возвращение туда может восприниматься как восстановление и укрепление себя, даже если вследствие этого будут нарушены какие-то нравственные нормы. Вообще встреча человека во внешнем мире с архетипом (независимо от того, обусловлена ли она психопатологией или нет) иногда ощущается как контакт с известным, с тем, что уже было, особенно если одновременно встречаются архетипические образы и людей, и действий. Это ощущение обусловлено тем, что соответствующие образы уже интериоризированы личностью и они, в сущности, сталкиваются вовне со своими двойниками.

При всем том что архетипические образы универсальны, отдельный человек встречается не со всеми и, соответственно, усваивает не все, а только некоторые. Для каждого предопределено, какие образы он усвоит, но есть главные, ведущие, с которыми его встреча неизбежна. К ним относятся образы добра и зла и их носители, образы защиты и защитника человека. Названное предопределение зависит от того, какой жизненный путь пройдет данная личность, от ее этнической, религиозной, социальной, профессиональной и иной принадлежности, от того, каковы ее ценностные ориентации и ведущие цели.

С психологических позиций архетипический образ не может быть хорошим или плохим, общественн<