Субъективная детерминация серийных сексуальных убийств

 

Анализ индивидуальных историй жизни серийных сексуальных убийц и глубинное исследование их личности показывают, что ими двигало субъективно непреодолимое стремление утвердить себя в своей биологической роли мужчины. Для них это имело решающее, даже бытийное значение, поскольку субъект, не принятый, не адаптированный в своем мужском (женском) качестве, ощущает себя ненужным, выброшенным из жизни, а окружающий мир - враждебным, постоянно угрожающим. Поэтому он защищается от него, нападая в первую очередь на те "объекты", которые он расценивает как источник своих несчастий и которые "вскрывают" его ненужность. В сфере межполовых отношений таким источником в большинстве случаев выступает женщина. Нападение на нее выступает формой защиты и восстановления самоприятия. Потребность в этом столь актуальна и остра, что подчиняет человека себе, делая его зависимым.

Наблюдения показывают, что описываемые разрушительные действия чаще всего совершают лица, недостаточно адаптированные в межполовых отношениях, как правило, сексуальные банкроты. Поэтому они отличаются повышенной тревожностью, переходящей в страх смерти.

Защита своего бытия, своего "Я" является глубинным личностным смыслом большинства убийств вообще и сексуальных в частности. При этом не имеет значения, действительно ли имело место посягательство (в любой форме и любой силы) на это бытие, важно, что какие-то факторы субъективно воспринимались как угрожающие.

Страх за свое существование у такой личности способны вызывать самые различные явления и люди. Именно такой страх порождает кровавое насилие, поскольку субъект, уничтожая других, тем самым подавляет в себе свой страх смерти. Ярким примером могут служить личность и поведение Сталина и Гитлера, которые к тому же (что особенно важно) тяготели к смерти, т.е. являлись некрофилами. Сексуальные убийцы пытаются снять этот страх, снизить собственную неуверенность, высокую тревожность, в какой-то мере отодвинуть от себя смерть. Если человек таким способом обеспечивает свою самую главную безопасность, то понятно, что он становится зависимым от этого способа, а его поведение делается стереотипным.

Неслучайно страх смерти я определил как приоритетный мотив: по моему мнению, он является одной из основных побудительных сил у большинства анализируемых здесь особо жестоких убийц. В подавляющей массе эти преступники, как установлено нами, испытывали психическую депривацию (лишение) на этапе раннесемейных отношений, постоянно переживали чувство угрозы личной безопасности своего существования, на бессознательном уровне ощущали свою уязвимость и беззащитность. В связи с этим можно утверждать, что страх смерти как мотив может присутствовать и побуждать к совершению различных убийств с особой жестокостью.

Убийц, серийных сексуальных в особенности, отличает импульсивность, ригидность (застреваемость аффективных переживаний), подозрительность, злопамятность, повышенная чувствительность в межличностных отношениях. Они бессознательно стремятся к психологической дистанции между собой и окружающим миром и уходят в себя. Эти данные можно интерпретировать как глубокое и длительное разрушение отношений со средой, которая с какого-то момента начинает выступать в качестве враждебной и в то же время часто непонятной силы, несущей угрозу для данного человека. С этим, несомненно, связаны подозрительность, злопамятность, повышенная чувствительность к внешним воздействиям, непонимание среды, что повышает и поддерживает тревожность и страх смерти.

Жестокость при совершении серийных убийств тоже берет свое начало в страхе смерти. Следовательно, она выступает в качестве средства, а также неистового протеста против того, что какие-то поступки другого лица могут показать сексуальную, эротическую несостоятельность виновного и тем самым снизить его самооценку. При этом сексуальное отвергание не следует понимать узко, лишь в смысле отказа от половой близости.

Отличительной чертой серийных сексуальных убийств, как уже отмечалось, является особая жестокость, проявляемая виновными при их совершении, т.е. причинение жертвам исключительных мучений и страданий путем нанесения множества ранений, применения пыток, всевозможных унижений и т.д. Потерпевших часто буквально разрывают на части, кромсают их тела, отрезают от него отдельные куски. Столь разрушительные действия иногда заставляют думать, что убийца полностью теряет рассудок, "отключаясь" от действительности.

Для объяснения причин серийных сексуальных убийств, совершаемых этими "зависимыми" личностями, немалый интерес представляют эмпирические данные, полученные Дворянчиковым, и его теоретические выводы в этой связи. Объект его исследования составили лица с аномалиями сексуального влечения (61 человек). Экспериментальные группы различаются по самоотношению к своему аномальному влечению (эгосинтония - 30 человек, эгодистония - 31), а также по клиническому типу парафилий (обсессивно-компульсивный - 24 человека, импульсивный - 25 человек). Разделение группы лиц с расстройствами сексуального предпочтения по этим клиническим факторам (синтония и дистония, обсессивно-компульсивный и импульсивный) позволило выделить основные психологические механизмы ситуативного развития мотивации реализации аномального влечения:

- на этапе мотивационном (опредмечивания) эгосинтонический вариант характеризуется положительным отношением к аномальной потребности, включенностью ее в иерархию ведущих потребностей, в то время как при дистонии опредмечивание потребности сопровождается борьбой мотивов;

- на этапе принятия решения и реализации (опосредования) импульсивный вариант характеризуется игнорированием этого этапа, непосредственной реализацией возникшего влечения в конкретной ситуации, в то время как при обсессивно-компульсивном варианте этот этап растянут во времени, сопровождается борьбой мотивов, попытками совладания со своим влечением.

По результатам исследования Дворянчикова, эгодистонической форме расстройств сопутствует амбивалентность мужской половой роли, деперсонифицированность восприятия "образа женщины". Психосексуальные ориентации соотносятся с имеющимися у испытуемых представлениями об "образе женщины". Эгосинтонической же форме расстройств соответствует искажение сферы психосексуальных ориентаций, "образ сексуального партнера" деформирован и пересекается с "образом мужчины" при эмоционально-нейтральном восприятии женщины как объекта сексуального предпочтения. Кроме того, выявляется эмоционально-нейтральное отношение к "образу мужчины", что может отражать сниженность эмоционального компонента усвоенности мужской половой роли. Обсессивно-компульсивный тип характеризуется недифференцированностью полоролевого поведения, когнитивной недифференцированностью образа мужчины. При сравнении этой группы с импульсивной выявляется выраженная конфликтность - разрыв между структурами полового самосознания "Я - реальное" и "Я - идеальное", отчетливая внутренняя и внешняя полоролевая конфликтность. Импульсивный тип характеризуется сильной маскулинностью полоролевой идентичности, но формальностью представлений о половых ролях, стремлением к "доминированию", к "сопротивлению внешним условиям".

Таким образом, эгодистонический и эгосинтонический варианты отражают различные варианты возможного протекания мотивационного этапа поведения, делает вывод Дворянчиков. При синтонии преобладает сниженность эмоционального отношения к полоролевым нормативам. Активность, направленная на удовлетворение актуальной потребности, может протекать через все этапы с различной степенью развернутости, при этом ведущие нарушения касаются содержательной стороны как потребности, так и ее структуры, она изменяет мотивационную иерархию ведущих потребностей и реализует регуляцию поведения с искажением в звене критичности отношения к аномальному объекту или способу реализации влечения. При дистонии расстройство влечения может сопровождаться борьбой мотивов, при этом сохранены звенья личностной нормативной регуляции (ценности, установки), но существуют условия, при которых эта борьба может нивелироваться. В ходе длительного аффективного напряжения может измениться эмоциональное отношение к мотивам, вследствие чего они перестают играть регулятивную роль.

Разделение клинических типов парафилий по характеру реализации активности позволяет предполагать ее различные механизмы на этапах принятия решения и реализации. Так, при обсессивно-компульсивном варианте выражена несообразность возникающего побуждения основным личностным установкам и диспозициям, что провоцирует внутриличностный конфликт, при этом конфликтность выше как в отношении собственной мужской роли, так и в отношении объекта влечения (эмоциональная негативная окрашенность "образа женщины"). Импульсивный вариант характеризуется более положительным восприятием образов "мужчины" и "женщины", т.е. меньшей конфликтностью.

Большой разрыв между "Я - реальным" и "Я - идеальным" затрудняет сопоставление этих структур и снижает эффективность саморегуляции именно в ситуациях, релевантных половому самосознанию индивида. При слабой интериоризации или сознательном игнорировании социальных норм они, как правило, представлены в сознании субъекта в виде формально осознаваемых мотивов и не оказывают в большинстве случаев регулятивного воздействия на его поведение. При импульсивности преобладает снижение эмоционального компонента норм. При обсессивности преобладает конфликтность и искажение полоролевых нормативов*(88).

Суммируя сказанное, можно сгруппировать основные психологические причины серийных сексуальных убийств следующим образом:

- сексуальные посягательства на женщин, сопровождаемые проявлениями особой жестокости, определяются не столько половыми потребностями преступников, сколько необходимостью решения своих личностных проблем, в основе которых лежит бессознательное ощущение психологической зависимости от женщин. При этом, как и в других схожих случаях, имеется в виду не конкретное лицо, а женщина вообще, женщина как символ или как некий абстрактный образ, обладающий тем не менее существенной силой;

- социальное или биологическое отвергание женщиной, которого, кстати, на самом деле может и не быть, порождает страх потерять свою социальную и биологическую определенность, соответствующий статус, место в жизни. Насилуя и убивая потерпевшую, иными словами, полностью господствуя над ней, преступник в собственных глазах подтверждает свое право на существование. Следовательно, здесь действует мотив самоутверждения, обладающий, как известно, огромной стимулирующей силой;

- нападения на подростков и особенно на детей нередко детерминируются бессознательными мотивами снятия или подавления тяжких психотравмирующих переживаний своего детства, связанных с эмоциональным отверганием родителями в тот далекий период, с унижениями по их вине. Избрание в данном случае сексуального способа преступного посягательства определяется тем, что у этого человека сексуальные отношения вызывают наибольшие затруднения. Эти затруднения, переплетаясь с нежелательными образами детства, мощно стимулируют указанные тяжкие посягательства. Понятно, что в названных случаях ребенок или подросток, ставший жертвой, также выступает в качестве символа, некоего "обобщенного" существа;

- сексуальные нападения на детей и подростков, сопряженные с их убийством, могут порождаться неспособностью преступника устанавливать нормальные половые контакты со взрослыми женщинами либо тем, что подобные контакты не дают желаемого удовлетворения в силу различных половозрастных дефектов, нарушений половозрастного развития;

- получение полового удовлетворения и даже оргазма при виде мучений и агонии жертвы. Это - сладострастные убийства сугубо садистского характера, следовательно, они вызываются острыми и, видимо, непреодолимыми сексуальными влечениями убийцы. Однако природа и субъективные механизмы таких действий в целом еще неясны и требуют дальнейших исследований. Сейчас можно предположить, что, вероятно, получение сексуального удовлетворения при совершении садистских убийств психологически сродни тому удовлетворению, которое получает человек при мазохистском истязании.

Защита своего биологического (физиологического) и социального статусов, приятие себя лишь в определенном виртуальном образе и актуальная потребность утверждения (подтверждения) своего существования, имея бытийное значение, делают соответствующее поведение условием и способом жизни. Эту мысль можно изложить и так: оно защищает жизнь, обеспечивает безопасность человека, а поэтому автоматически и бессознательно становится ведущей особенностью личности. Она становится зависимой от подобного поведения.

Различные особенности мотиваций сексуальных убийств достаточно полно представлены в работе Дворянчикова. В подавляющем большинстве случаев истинные мотивы таких преступлений носят бессознательный, глубинный характер. Понимание их принципиально недоступно сознанию, поэтому человеку очень трудно, а практически невозможно контролировать свое поведение, особенно если оно носит компульсивный характер. Однако, как это следует из бесед с серийными убийцами, многие преступники говорили о том, что перед очередным нападением они испытывали непонятную им тягу к насилию, которая была смешана с высокой тревожностью и ощущением своей неопределенности; они часто действовали как во сне, даже смотрели на себя как бы со стороны, а потом забывали отдельные детали, иногда весьма существенные.

В настоящее время ни у кого не вызывает сомнений исключительная роль неблагоприятных условий детства на формирование личности преступника. Соответственно, тем более ценными представляются эмпирические данные относительно детства серийных сексуальных убийц и проявлений жестокости в детском и подростковом возрасте.

Как показал проведенный А.И. Ковалевым анализ 32 клинических случаев, "феномен Чикатило" уходил в детство и внутрисемейные отношения, где культивировалось жестокое обращение. Дети росли в структурно либо функционально неполных семьях, в условиях подавления самостоятельности и личностного уничижения. Мать в большинстве случаев представляла собой властную, тираничную женщину, как правило, испытывавшую по отношению к своим детям скрытое или явное эмоциональное отвержение. Отцов можно подразделить на два основных типа: первый - приниженный и подобострастный в обществе и на работе и деспот и тиран в семье; второй - активный, деятельный на работе и унижаемый, отодвигаемый на вторые-третьи роли в семье (в первую очередь в решении экономических проблем и воспитании детей). Однако в обоих случаях отец являлся противоречивой ханжеской личностью. Характерным для "феномена Чикатило" является присутствие подобных взаимоотношений в семье в нескольких ее поколениях, так называемая "эстафета" семейного сценария.

Когда ребенок воспитывался в условиях гипоопеки и безнадзорности, у него формировались элементы характерологической неустойчивости, что определяло аддиктивные формы поведения и жестокость, которая возникала по механизмам подражания, и тогда садизм формировался по механизмам оперантного научения. Если же ребенок развивался в условиях социальной гиперпротекции, то первые признаки садизма возникали по механизму импринтинга и проявлялись вначале обсессивными представлениями и фантазиями.

Ковалевым выявлены следующие проявления жестокости при детском варианте "феномена Чикатило": зооцидомания, пиромания, вандализм, вампиризм, некрофилия, формирующаяся садистская некрофагия. Объектами жестокости становились как люди, так и вещи в радиусе досягаемости пациента. Что касается людей, то часто ими были родители, взрослые члены семьи, соседи, т.е. ближайшее окружение будущего убийцы. Так, один пациент заявил своему соседу, что мать того только что попала под машину, и пережил состояние упоения и наслаждения от его реакции. Однако чаще всего жестокость была направлена на более слабых и беспомощных. Это младшие братья и сестры и дети вообще в ситуациях сиюминутного реагирования при психогениях или как объект ревности. Агрессии подвергались также мелкие животные (ежи, цыплята, куры, кролики) и детеныши более крупных.

Импринтинг становился пусковым механизмом возникновения произвольных садистических представлений. Затем фантазии меняют актуальное состояние субъекта, приобретая психотропный эффект, снимая тревожность. Возникали релаксация, состояние комфорта. Со временем формировалось компульсивное влечение, что, в свою очередь, приводило к повторяемости, стереотипности и постепенной генерализации симптоматики. Как следствие, менялось и поведение пациентов. У них происходило сужение круга интересов, возникала отгороженность и уход от реальности*(89).

Эта информация дополняется сведениями, полученными А.И. Ковалевым, А.О. Бухановским и Е.А. Савченко. Ими было обследовано четыре пациента в возрасте от 9 до 15 лет с детским вариантом "феномена Чикатило". Проведенный структурно-динамический анализ выявил ряд закономерностей его формирования. У всех пациентов с детства обнаруживались признаки резидуально-органического поражения головного мозга, минимальная мозговая дисфункция (ММД). Это обстоятельство во всех наблюдениях имело свойство церебральной предиспозиции к возникновению "феномена Чикатило" и являлось одним из главных условий его появления и развития. ММД сопровождалась синдромом гипервозбудимости в младенческом возрасте, который позже трансформировался в гиперкинетические расстройства.

Все дети воспитывались в структурно или функционально неполных семьях. Доминирующая роль в их воспитании принадлежала матери. Отец был подчиненно-угнетенным и приниженным, фактически отстраненным от воспитания ребенка. Воспитание носило патологический характер и отличалось противоречивостью: с одной стороны, гиперпротекция, назидательность, жесткость, с другой - явное или скрытое эмоциональное отвержение. В трех наблюдениях оно дополнялось жестокостью в обращении с ребенком.

Характерными чертами этих детей являлись: нарушение коммуникации со сверстниками, трудности в установлении неформального общения, боязнь маскулинного поведения, избегание свойственных мальчикам агрессивных проявлений (игр, драк и т.п.), боязнь сверстников, отсутствие навыков самозащиты, самообороны, неформальный язык и неформальное времяпрепровождение.

В свою очередь, эти черты подмечались сверстниками и служили основанием для детского жестокого отношения к пациентам: зачастую им давались унижающие клички, они регулярно подвергались насилию, даже в тех случаях, когда были явно сильнее своих противников, что вызывало у них ожесточенность. Нарастающие признаки детской дезадаптации компенсировались фантазиями, в которых они представляли себя суперменами, физически сильными и способными к самозащите.

Крайней формой патологической компенсации становилось садистское поведение, отмечают указанные авторы. Появившись по механизмам импринтинга, последнее весьма быстро принимало форму обсессивно-компульсивного расстройства. У одного ребенка импринтинговым стало ужасающе экзальтирующее впечатление, пережитое им в возрасте 5-6 лет, когда во время похорон он впервые близко увидел мертвого человека и вдруг начался пожар, вызвавший панику. В последующем у него возникла обсессивно-компульсивная некрофилия. У второго, наблюдавшегося нами по поводу обсессивно-компульсивного вампиризма, импринтингом в возрасте пяти лет стали петушиные бои, на которых парила атмосфера жестокости и агрессии, беснующаяся толпа жаждала крови, гибели животного.

В одном случае в качестве импринтинга выступил видеоклип со сценами каннибализма. Пациент с обсессивно-компульсивной садистской некрофагией испытал необычное эмоциональное переживание, описываемое как чувство экзальтации и ужаса, сопровождавшееся выраженной вегетативной реакцией. Таким образом, в нашем исследовании импринтинг обнаружен в трех из четырех случаев.

Формирование обсессивно-компульсивного расстройства имело несколько этапов. Вначале появлялись произвольные нерегулярные (от эпизодичных до систематических) представления, которые не имели психотропного добавочного эффекта. Они сопровождались только чувством пронзительного любопытства, необычности и новизны переживаний в сочетании с острым ужасом. Затем представления принимали характер навязчивых, становились способными изменять актуальное психическое состояние. На этом этапе их фабула не изменялась, сохранялась импринтинговая. Со временем эпизодичность сменялась регулярностью, ситуационной привязанностью к конфликтам и психогенному дискомфорту. Выявлено, что для детей характерно отсутствие этапа борьбы мотивов и непонимание чуждости этих переживаний. На смену навязчивым представлениям приходили навязчивые фантазии, фабула которых все дальше отклонялась от импринтинговой. Ребенок сам становился автором, режиссером и киномехаником, вновь и вновь "прокручивая" в своем сознании все более и более изощренные сцены насилия.

Далее следует переход к действиям, от менее жестоких и отклоняющихся к более брутальным. Так, например, первые садистские рисунки, на которых изображен пенек, топор, кровь, обезглавленная курица (в последующем эта тема становится доминирующей), сменялись отрезанием или откусыванием голов и ног у игрушечных солдатиков, выдергиванием перьев из крыльев цыплят, под благородным предлогом "чтобы не перелетали через забор", что перерастало в реализованное зооцидное стремление к вампиризму (питье крови только что обезглавленных цыплят). Объектами садистского парафильного поведения вначале были мелкие животные. Впоследствии появлялись фантазии, в которых объектом насилия становился человек (девочка, женщина). Борьба мотивов по-прежнему отсутствовала, но сохранялось понимание временной недоступности этой формы действий в связи с малолетством и физической незрелостью.

Параллельно происходило оскудение интересов, пациенты теряли интерес к учебе, у них появлялись прогулы, ухудшалась успеваемость, они уходили из дома, бродяжничали либо замыкались в себе, уединялись, формально подчиняясь обстоятельствам. При этом происходила фиксация на парафильных переживаниях с формированием агрессивно-криминального поведения*(90).

Приведенные данные позволяют сделать некоторые теоретические выводы.

1. Отвергание матерью ребенка формирует у него диффузный страх и повышенную тревожность, которые при отсутствии компенсирующих влияний могут перерасти в страх смерти. О его криминогенном значении уже сказано выше, психологическая зависимость связана и с ним, поскольку она обеспечивает безопасность личности, его защиту от неясной, глубинной угрозы. Названная зависимость приобретает бытийный вес.

2. Неблагоприятные условия жизни в детстве порождают общую дезадаптацию личности, весьма существенные сложности в усвоении нравственных и правовых норм. Они перестают играть роль регуляторов поведения, не составляют конкуренцию постыдным влечениям и желаниям. В крайнем варианте борьба мотивов попросту отсутствует.

С психологической точки зрения, системообразующим фактором серийных сексуальных преступников и в первую очередь сексуальных убийц выступают измененные формы функционального состояния психики, которые А.О. Бухановский назвал патосексуальными. Они характеризуются высоким уровнем актуальности и эмоционального напряжения, которые определяются не столько сексуальными потребностями, сколько необходимостью самоприятия и зашиты "Я". Следовательно, они имеют витальное значение. В период реализации агрессивных сексуальных действий имеет место сужение сознания, реальность воспринимается фрагментарно, резко снижается чувствительность, происходит дереализация и деперсонализация. Сами разрушительные действия стремительны, выполняются с большой силой и наполнены энергетикой, обычно недоступной субъекту.

Патосексуальные состояния по многим параметрам близки к аффекту, но все-таки отличаются от него. Аффект возникает внезапно, и у человека недостаточно времени или вообще его нет для обдумывания новой ситуации, обычно очень острой, и принятия более или менее взвешенных решений. Патосексуальные же состояния готовятся им самим, и постепенно он сам создает необходимые ситуации. То, что такие ситуации иногда переживаются личностью как посторонние, не должно вводить в заблуждение: эффект "посторонности", "чуждости" связан с сознанием и попыткой осознания происходящего, затуманенного чрезмерно высоким накалом страстей. Готовясь совершить очередное сексуальное нападение с убийством, преступник не только готовит и продумывает предстоящие ситуации, но и создает виртуальные образы и модели будущих событий, к реализации которых он стремится. Эти виртуальные картины обладают мощной детерминирующей силой, и именно они во многом определяют характер, динамику, последовательность действий и их последствия.

Тем не менее между патосексуальными и аффективными состояниями есть и много общего, и в первую очередь это то, что они демонстрируют психологическую зависимость от самого себя. Так, зависимы не только серийные сексуальные убийцы или серийные насильники, но и те, которые в состоянии аффекта совершают общественно опасные действия, показывая этим попадание в жесткую психологическую зависимость от внезапной острой ситуации и провоцирующих действий. Можно сказать, что вторые отвечают на них насилием потому, что такова их психика. Склонность к насилию во многом зависит от их нравственного воспитания.

Характерной особенностью серийных сексуальных убийц является наблюдаемый у большинства из них период так называемого эмоционального покоя, расслабления, отдыха. Между преступлениями могут проходить дни, недели, месяцы и даже годы. Сразу после совершенного убийства преступник обычно чувствует большую усталость и перенапряжение, как после очень тяжелой и напряженной работы. Поэтому ему бывает нужен длительный отдых и глубокий сон, он ощущает удовлетворение и покой. Лишь через некоторое время (разное по длительности у различных людей) вновь появляется смутное желание еще раз испытать то же самое, что постепенно перерастает в настоятельную потребность. Человек начинает полностью зависеть от собственных переживаний, иными словами, от собственного поведения. Если он не совершит требуемых действий, психотравмирующие эмоции станут невыносимыми.

Спусковым крючком, побуждающим маньяка воплотить свои чудовищные грезы в действительность, чаще всего выступают не внешние обстоятельства, а его субъективные состояния, делающие его зависимым от них. Женщины, подростки и дети включены в его изменную эмоциональную матрицу, но исключительно в связи с названными переживаниями. В некоторых случаях те женщины, которые являются объектом нападения серийных сексуальных убийц, представляют для них символическую замену ненавистных фигур из прошлого. Так, Ушаков в шестнадцатилетнем возрасте был осужден за четыре убийства и изнасилования пожилых женщин, на которых он нападал на кладбищах. В 18 лет был условно-досрочно освобожден и почти сразу же стал делать то же самое: насиловать и убивать пожилых женщин на кладбищах. Все женщины, ставшие его жертвами (до и после отбывания наказания), отличались одной чертой: они были крупного телосложения или просто толстые. Изучение личности и жизни Ушакова показало, что таким телосложением отличалась его бабушка, которую он ненавидел и считал причиной всех своих несчастий. В его представлении она приобретала даже некоторые мистические черты. Совершенные им изнасилования следует объяснить тем, что он был дезадаптированным, отчужденным человеком, он с трудом устанавливал контакты с окружающими, в том числе и с девушками. Ни с одной из них он не смог вступить в интимные отношения.

Поведенческая зависимость человека не является, конечно, единственным видом его зависимости. Можно выделить также химическую (от алкоголя, наркотиков, табака, психотропных веществ и т.д.) и личностную (от другого человека, что ведет к частичной или даже полной потере самостоятельности) зависимости. Основным мотивом личностей, склонных к поведенческой зависимости, является стремление к изменению неудовлетворяющего их психического состояния, субъективно ощущаемого как стрессовое, монотонное, апатичное.

В формировании зависимого, в том числе компульсивного, поведения очень активны факторы биологического характера, определяющие неспособность или явно пониженную способность удовлетворять физические потребности, имеющие жизненно важное значение - в нашем контексте сексуальные. Вместе с тем необходимо уделять максимальное внимание личностным особенностям и имеющемуся жизненному опыту. Изучение конкретных преступников с зависимым поведением показывает, как уже отмечалось выше, что характерной особенностью их жизни были психотравмирующие для них провалы в интимной жизни. Они никак не компенсировались успехами в иных областях, зачастую других успехов вообще не было, что в целом при ригидности и повышенной тревожности активно способствовало формированию жесткой зависимости от своих влечений. Как правило, лица с такой зависимостью, совершившие серийные сексуальные убийства, были плохо адаптированы.

Такие обвиняемые и осужденные не могли даже схематично объяснить свое поведение. В моей практике исключением был, пожалуй, один только Чикатило, который сделал неуверенную попытку объяснить, что все произошло потому, что его постоянно унижали. Иногда исследуемые убийцы вообще не ощущали себя субъектами собственной же активности, даже как бы наблюдали себя со стороны. Поэтому не все они осознавали себя в качестве активного существа и хозяина положения, даже шире - хозяина своей жизни, смутно ощущали внутренний распад своего единства и несоответствие своего субъективного лица с ведущими своими же представлениями "Я" - концепции. В то же время они понимали, что сильно отличаются от других людей. Иногда содержание самого влечения позволяет предполагать, что данная тенденция давно тлела в их психике, но вначале была категорически отброшена, а сейчас как бы мстит ему и не позволяет заблокировать себя.

Некоторые из таких личностей прилагали серьезные усилия, чтобы избавиться от таких своих влечений, но к врачам обращались очень редко, пытаясь сами что-то сделать, начиная усиленно заниматься спортом или еще чем-либо, что могло бы надолго переключить их внимание и интересы.

 

Феномен Чикатило

 

Я решил уделить Чикатило особое внимание, хотя со времени его злодеяний прошло более 20 лет. О нем я знаю не понаслышке, не со слов других, с ним я беседовал полных два дня, использовал психологические тесты для его изучения. Тогда он проходил комплексную психолого-психиатрическую экспертизу в ГНЦ им. В.П. Сербского. Внешне это был достаточно солидный человек, спокойный, с хорошо поставленной речью.

О Чикатило написано много - даже слишком много - книг, статей, заметок, кратких сообщений, снят фильм. В самом интересе к этому необычному убийце ничего странного нет: в нашей истории еще не было столь кровавого преступника, который безнаказанно, в одиночку орудовал почти 12 лет, зверски расправившись с пятьюдесятью тремя женщинами и подростками. Но нас не может не насторожить такой факт.

Не считая заметок о фактах злодеяний Чикатило и ходе суда над ним, подавляющее большинство публикаций о нем не более чем обывательское чтиво. Оно рассчитано на самый примитивный, невзыскательный вкус, на то, чтобы попугать читателя, показать нечто страшное, да и помочь скоротать время в общественном транспорте. Подспудно, конечно, в этих публикациях содержится призыв к человеческой осторожности и осмотрительности, справедливый упрек в адрес правоохранительных органов, их непрофессиональности и нерасторопности, но именно подспудно, глухо, и далеко не каждый сможет все это уловить за нагромождением ужасов. Более того, безуспешно было бы в печатной "чикатиловской" серии искать сравнительно внятное объяснение того, что в действительности представляет собой монстр, почему он появился, что скрывается за его поступками, которые не могут не вызывать гнев и отвращение любого человека, в чем смысл этих поступков, ради чего они совершались.

А ведь как раз это самое главное! Как бы ни живописали деяния Чикатило (с приписыванием, к слову сказать, многих деталей), как бы ни стращали читателя, в "посвященных" ему книгах и статьях нельзя найти ответа ни на один из поставленных выше вопросов. Между тем ответы на них представляют собой не только академический интерес и не призваны удовлетворять лишь научную любознательность. Ответы нужны практике, они необходимы для того, чтобы не появлялись новые Чикатило, а жертвы не исчислялись бы десятками.

Я предполагаю проанализировать личность и поступки именно Чикатило, поскольку у него можно обнаружить черты, характерные для всех таких чудовищных преступников. Тщательное изучение поможет понять это необыкновенно сложное явление в целом, его истоки, тайные механизмы и пружины, смысл и роль которых непонятны и самим убийцам. Делать это при помощи традиционных для нашей криминологии социологических позиций, используя демографические, правовые и иные сведения того же порядка, здесь заведомо бессмысленно. Мало что может дать и обычное психологическое исследование, ориентированное на выявление и описание отдельных личностных особенностей и их совокупности, поскольку они могут быть присущи не только "серийным" сексуальным убийцам, но и законопослушным гражданам. Наиболее продуктивными представляются психоаналитические подходы и методы, направленные на выявление бессознательных мотивов и глубинных личностных смыслов поведения, связей между детством и нынешними поступками, осмысление всей жизни убийцы и его отдельных преступных действий на символическом уровне.

Я не буду вникать в отдельные эпизоды преступлений Чикатило и подробно описывать их. Это уже давно сделано и нужно просто отсылать читателя к соответствующим книгам и статьям. Попытаюсь объяснить необъяснимое - людоедские действия преступника, чьи поступки буквально потрясли людей. Но прежде всего расскажу о нем самом - с его слов и по материалам уголовного дела. Собственно, без такого рассказа не обойтись, без него нельзя понять его и его жизнь.

 

Долгий кровавый путь

Отечественный потрошитель - Чикатило Андрей Романович - родился в Сумской области. Родителям к моменту его рождения было более 30 лет. Отец по характеру был активным, деятельным, "боевым", часто рассказывал сыну о войне, о том, как он был в концлагере, при этом плакал. Мать - мягкая, добрая, религиозная.

Детство его проходило в тяжелых условиях, семья голодала. До 12-летнего возраста страдал ночным энурезом, в школьные годы дважды лечился по поводу ушибов головы. С детства был робким, замкнутым, стеснительным, близких друзей не имел, отличался мечтательностью, впечатлительностью и склонностью к фантазированию. Порой с ужасом вспоминал окровавленные куски мяса, лужи крови, части трупов, которые он видел во время войны. В период голода в 1946-1947 гг. опасался, что его тоже могут украсть и съесть, не отходил далеко от дома. Однажды в детстве видел, как мать вправляла сестре выпавшую прямую кишку и обрабатывала область половых органов, испытал чувство неприязни, в дальнейшем, вспоминая этот эпизод, долго испытывал страх.

Учеба давалась с большим трудом, приходилось много времени уделять домашним занятиям. Оставался замкнутым, необщительным, сдержанным, молчаливым, "от<