Принесение в жертву птиц и рыб

 

Я, Эанатум,

Поступил мудро

Двум голубям

Глаза сурьмой подвел,

Можжевеловой ветвью головы их украсил.

Богу Энлилю (варианты: Энки, Нингирсу, Нинхурсаг. – Ю. Г.)

В Ниппур (варианты: в Абзу, в Кеш. – Ю. Г.)

Отправил,

Рыбу–усача в Абзу в жертву принес.

 

Эанатум приносит в жертву птиц, предварительно украшая их как женщин, чтобы они понравились принимающим божествам, В одном случае в жертву приносится и рыба, причем происходит это в Абзу, в месте, где живет покровитель рыб Энки. Все эти жертвы в контексте надписи прочитываются как просьба царя, обращенная к богам. О чем же просит богов Эанатум? Перед каждой такой жертвой следует клятва побежденного уммийского царя определенному богу в том, что он клянется его жизнью, что вовеки не перейдет рубежей поля Гуэден (за которое и шла война). Сразу после клятвы жизнью Энлиля отправляются жертвы Энлилю, после клятвы жизнью Энки – жертвы Энки и т.д. Эанатум смиренно просит этих богов не забыть слова клятвы и в случае нарушения ее наказать ослушавшегося уммийца. Вероятно, считалось, что без таких жертв боги не будут внимать ни клятве чужеземца, ни просьбе самого царя.

Не меньший интерес представляют ритуалы, намеки на проведение которых сохранились в надписях лагашского царя Энметены, жившего через поколение после Эанатума. Надпись на алебастровом сосуде, сделанная от имени этого царя, сообщает следующее: «Из (числа) 3600 человек за руку его он (бог.– В. Е.) взял, высокий скипетр определения судьбы Энлиль от Ниппура Энметене вручил» (Ent, 32 1 2:8). Точно такая же формула (однако без сообщения о даровании скипетра) содержится в тексте конусов Урукагины: «Когда Нингирсу, герой Энлиля, Урукагине царственность города Лагаша вручил, из (числа) 36000 человек за руку его взял, прежнее положение вещей он (Урукагина,– В. Е.) установил» (Ukg. 4 7:29–8:6). Та же формула, но уже с числом 216000 встречается в надписи на статуе В Гудеа. Ясно, что речь идет о ритуале избрания царя богом в присутствии огромного числа взрослых мужчин, носящих оружие и живущих своим домом (их–то и называли в то время словом «человек»). Выше, читая надписи Эанатума, мы уже видели различные части этого коронационного ритуала. К сожалению, реконструировать этот ритуал по синхронным источникам не представляется возможным. Поэтому воспользуемся несколькими текстами, дошедшими до нас от последних веков Шумера, и попытаемся сложить кусочки старошумерской мозаики в более–менее законченную картину. О начале обряда известно немного. В некоторых текстах сообщается о гадании на кирпиче ниппурского храма Экур о судьбе кандидата – быть или не быть ему царем. После того как кандидат утверждается Энлилем (подробностей мы, к сожалению, не знаем), начинается сам процесс коронации. В гимнах Шульги, Бур–Сина и Ишме–Дагана приводится порядок, в котором боги наделяют будущего царя превосходными качествами через вручаемые вещи (а как мы уже знаем, вещи содержат в себе силу этих качеств)[51]. Вот самая подробная версия этого процесса, приведенная в коронационном гимне царя Исина Ишме–Дагана:

 

57. Энлиль, царь богов,

58. Над верхом и низом владычество мне вручил.

59. По приказу Нунамнира,

60. По открытому рту Энлиля,

61. Аи благосклонно ко мне обратился,

62. Стрекало и псалий руке моей даровал.

63. Ураш на свое святое колено меня поместила,

64. Нинлиль в своем сияющем сердце,

65. Дабы на высокий престол долгих дней меня по ставить,

66. Дабы черед моего жребия прекрасным сделать,

67. Дабы тело Энлиля мне обрадовалось,

68. Дабы Экур до захода Солнца осматривать,

69. Киур – великое место – судьбой мне назначила,

70. Энки, великий владыка Эреду,

71. Истинную корону высокую на голову мне водрузил,

72. Обо всем, что именем названо, […]

73. Семиухий советы мне дал.

74. Зуэн, любимый сын Энлиля,

75. К троку царственности ME собрал,

76. К престолу владычества превосходному [ME собрал] –

77. На долгие годы корона моя пусть свет излучает!

78. Нуску, визирь Энлиля,

79. Скипетр царственности мне вручил, 80. Силу Экура мне открыл,

81. Ужас места (моего) стояния для меня установил.

82. Сердце Энлиля беспредельно, пусть оно успокоится!

83. Нинурта, могучий герой Энлиля,

84. По приказу Нунамнира предстал мне,

85. Прекрасное слово Энлиля и Нинлиль он произнес для меня,

86. Срок моей царственности увеличил.

87. 87. В одеяние владычества меня одел – да будет он моей помощью!

88. В Экуре мне поклонился –

89. Спутник моей царственности пусть он!

90. Могучей дубиной, побивателем гор,

91. Великой силой правую руку мою он наполнил!

92. Уту справедливость, слово истинное в уста мои вложил.

93. Чтобы суд судить, решение выносить, народом управлять,

94. Истину превозносить,

95. Преступников хватать, злодеев казнить,

96. Чтобы брат брату правду говорил, отца почитал,

97. Старшей сестре слово поперек не говорил, о матери заботился,

98. Чтобы слабый перед сильным не склонялся, […],

99. Имущим не своевольничал, человек к человеку не нанимался,

100. Чтобы злых и строптивых выполоть, (а) справедливых вырастить,

101 Уту, сын, рожденный Нингаль, халаба мне даровал.

102. Инанна – владычица, Небо и Землю наполняющая,

103. К своему любимому супругу воззвала,

104. В своем «змеином поясе» полноту сделала,

105. Свой взгляд жизни на меня бросила,

106. Свой сверкающий лик на меня подняла,

107. На ложе сияющем мне предстала.

108. Чтобы в Гипаре долгие дни проводить,

109. Владычество с царственностью сочетать,

110. Чтобы в Эанне […],

111. Чтобы в Урукуге, как дикий бык, я шеей мотал,

112. Чтобы Кулаб мой ужасный блеск покрывал,–

113. Слово священное неизменное мне она изрекла.

114. Энки, Нинки, Энуль, Нинуль,

115. Ануннаки, владыки предопределений,

11б. Хранитель Ниппура, заступница Экура,

117. Великие боги, вершащие судьбы,

118. Неизменное «Да будет!» мне прорекли.

 

(5, 42–46)

Если теперь сопоставить отдельные моменты действа, получим следующее.

1. Кандидат на должность царя избирается посредством оракула (гадание на кирпиче) из числа взрослых мужчин шумерского города. Избирает его сам бог Энлиль, которому, судя по некоторым текстам, избранник предварительно приносит большее жертвы (чаще всего – трофеи, добытые в походах).

Избранность выражается в суждении благоприятной судьбы, назывании новым благоприятньгм именем и передаче избыточной жизненной силы, способной приводить народ одновременно в восторг и в трепет.

3. После избрания собрание богов передает царю различные аспекты власти вместе с инсигниями, в которых они содержатся.

4 Произносится одобрительный вердикт собрания богов, утверждающий полновластие избранного правителя,

5. После этого в ряде текстов Энлиль или Нинурта (в Лагаше – Нингирсу) даруют царю долгую жизнь и царственность. Причем если в старошумерское время сроки царственности могли быть ограничены, то в последние века Шумера царственность была уже практически вечной и определялась сроками жизни царей.

Такова реконструкция шумерского коронационного ритуала, следы которого сохранились в надписи Энметены. Еще один интересный намек на старый ритуал можно прочесть в тексте конуса Энметены. Здесь говорится о боге Энлиле, который в начале времен разграничил землю между Лагашем и Уммой, и о правителе Месилиме, установившем на этом месте камень. Правитель Уммы камень разрушил, расколол и предал огню. С этого начались его преступления против Лагаша и против самого Энлиля. Разрушив пограничный камень, уммиец не погнушался и уничтожить престолы, воздвигнутые в честь богов на приграничной территории. После такого преступления его власть была обречена на поражение (6). В царских надписях Лагаша упоминание о пограничных камнях и стелах можно встретить не один раз – настолько сближены здесь понятия «границам и «властью. Царствует тот, кто имеет ограниченную территорию и не преступает чужих владений ни в каких случаях, кроме прямого приказания богов, Эанатум и Энметена оправдывают свои войны нарушением исконной справедливости, нарушением границ и престолов, установленных в честь верховных богов страны.

В связи с коронадионными обрядами возникает и другой вопрос: может ли царь быть лишен власти и если может, то каким способом? Пожалуй, единственный раз ритуал низложения царя встречается нам в большой надписи аккадского царя Саргона, где сообщается следующее: «Лугальзаггеси, царя Урука, оружием он (Саргон. – В. Е.) поразил (и в плен) захватил, в оковах к воротам Энлиля повел» (7, 34), По–видимому, царь, в оковах проведенный в «ворота Энлиля», находящиеся в священном Ниппуре, тем самым утрачивал право на власть. Впрочем, других примеров использования этого ритуала мы в текстах не встречаем; однако маловероятно, что такой ритуал низложения мог быть придуман самим Саргоном. Напротив, он воспользовался хорошо известным обычаем, впервые зафиксировав его на письме.

Большое число раз встречаются в царских надписях из Лагаша перечни жертв, приносимых богам с просьбой продлить жизнь правителя и поддержать его в очередном новом строительстве или на войне. Из других распространенных ритуалов следует особо выделить всевозможные именования: кроме уже описанного здесь именования царя встречается именование стел и статуй, воздвигнутых в честь различных богов (но чаще всего – в честь главного городского бога Нингирсу), а также именование прорытых каналов. По–видимому, считалось, что никакая вещь не имеет существования, пока ей не будет дано имя. Тем более это касалось вещей, посвященных богу.

Итак, мы видим, что в старошумерских текстах нет специального внимания к храмовому или общинному ритуалу, и все краткие упоминания последнего фигурируют в контексте военно–строительной деятельности царя, земельных сделок или проскальзывают в заговорах в помощь роженице. Первая по времени запись ритуала была осуществлена в Лагаше уже после династии Аккада, в эпоху правления Гудеа (XXII–XXI вв.).

 

• Ритуал в текстах Гудеа

 

Вероятно, первыми подробными записями ритуала в истории мировой культуры следует считать египетские Тексты Пирамид (XXV–XXIV вв.) и почти современные им надписи на статуях и цилиндрах Гудеа (XXII в.). Оба текстовых корпуса имеют определенную идеологическую функцию: если Тексты Пирамид предназначены для обеспечения умершему царю безопасного пути к воскрешению в загробном мире, то тексты Гудеа призваны помочь их составителю оправдаться перед божеством, предопределившим ему судьбу, и заодно перед потомством, которое в награду за славные деяния Гудеа должно будет постоянно кормить его дух жертвами. Жертвы: будут подноситься статуям Гудеа в месте поминовения – особом приделе храма, который назывался у шумеров вместо напоения водой».

Статуи Гудеа содержат весьма значительную, сравнительно с надписями предшествующих эпох, информацию ритуального характера. Информация эта касается важнейших праздников шумерского годового цикла – Нового года и священного брака. События эти происходили в Лагаше практически одновременно, о чем свидетельствует, например, фрагмент статуи Е: «В день Нового года, праздник Бау, в качестве брачных даров приносили; 1 жирного быка, 1 „травяную" овцу, 3 жирные овцы, 6 баранов–самцов, 2 ягнят, 7 гроздей фиников, 7 кувшинов лучшего масла, 7 плодов финиковой пальмы, 7 мер инжира… Таковы брачные дары Бау в прежнем храме с давних пор были» (V 1 ‑VI 4)[52]. Построив своей хозяйке новый храм, Гудеа увеличивает число жертв (вместо одного быка – два, вместо трех жирных овец – десять) и приглашает хозяйку храма войти в ее новое жилище. После водворения статуи Бау и своего покровителя бога Нингишзиды в новый храм Гудеа приказывает установить в храме и свою статую. Этой статуе, также как к изображениям богов, должны приноситься достоянные жертвы. Итак, мы видим, что под Новый год, когда совершается брак бога Нингирсу со своей супругой Бау, Гудеа возводит в ее честь новый храм и увеличивает число брачных даров, что дает ему основание требовать себе и своему изображению такой же чести. Почему Гудеа хочет уравнять себя с богами? Потому что он оказался способен на грандиозное строительство и на беспримерное до сих пор снабжение богов энергией, поступающей из пищи.

В надписи на статуе В все жертвы, приносимые статуе правителя, получили название ME, что в данном случае следует понимать как силы, необходимые для подержания загробной жизни правителя в Подземном мире. Эти силы передаются ему через его изображение, стоящее в храме. Точно такие же ME (жертвы–силы) имеет и каждый бог, ежедневно питаемый жертвами через свои статуи и символы. Здесь же сохранился краткий рассказ о процедуре освящения перестроенного храма Нингирсу. Гудеа сообщает о грандиозном празднике, включавшем в себя очищение храмового фундамента огнем, освящение первого кирпича в основании храма, удаление нечистых из города, временное упразднение всех должностных обязательств и социальных различий, даже об установлении справедливости, бывшей идеалом для шумерских правителей, и об изгнании всяческой вражды и распри[53]. Впрочем, более подробно сообщают об этом тексты Цилиндров Гудеа. В надписи на статуе R впервые упоминается обряд отверзания уст, чрезвычайно распространенный в Египте и Месопотамии. К сожалению, надпись серьезно повреждена, и. мы не можем с абсолютной точностью реконструировать ее контекст: В начале текста Гудеа называет себя «праведным пастырем, верным слову Нингирсу, приведшим в порядок власть (биллуда) богов» (I 1–7), и сообщает о перестройке храма Нингирсу, а также об установлении «свободы» (букв, «возвращение к матери») (II 7–8) от поборов для главного плакальщика храма Наммахни. Далее идет несколько разбитых строк, в которых, по–видимому, говорится об установлении статуи Гудеа в «храме драгоценной женщины». После этого сообщается о том, что этой статуе «отверзание уст он установила (IV 3–4). Вполне возможно, что так делали и в более раннее время, но никаких сведений не сохранилось.

Пожалуй, это вся информация о ритуалах, которую можно почерпнуть из надписей на статуях Гудеа, Гораздо большее значение имеет текст, записанный на двух глиняных цилиндрах и представляющий собой в формальном отношении синтез царской строительной надписи, гимна храму и гимна богу. Первый цилиндр (так называемый Цилиндр А) посвящен событиям, приведшим к строительству (или точнее – к перестройке) храма Нингирсу под названием Энинну [«Дом пятидесяти (МЕ)»], а также самому процессу строительства. Второй (или Цилиндр В) целиком описывает ритуал освящения этого храма. Строго говоря, весь текст цилиндров можно разбить на пять основных частей:

1. Желание Нингирсу перестроить свой храм и склонение к этому Гудеа (A I 1–XII 20);

2. Приготовления к строительству и строительство храма (XII 21–XXIX 12);

3. Благословение храма Энинну (XXIX 13–XXX 14);

4. Освящение Энинну (В I 1–XX 12);

5. Благословение Энинну и Гудеа (В XX 13–XXIV 8), (8, 37–93).

Не будет большим преувеличением, если мы скажем, что вся культовая поэма, размещенная на двух цилиндрах, посвящена ME – сакральной категории мироощущения шумеров, В первой ее части (соответственно Цилиндр А) бог Нингирсу высказывает желание осуществить перестройку и освящение своего храма со всеми сопутствующими этой церемонии жертвами и праздничными мероприятиями. На языке шумерской идеологии это означает, что бог хочет проявления своих ME, их воплощения в действительности. Орудием бога в этом процессе выступает правитель Гудеа, которому Нингирсу выражает свою волю в священном сне во время инкубации последнего в храме. Воля бога высказывается в момент разлива рек, то есть накануне месопотамского Нового года. Осуществление вышней воли происходит через год и три дня, в это же календарное время, и водворенный в обновленное жилище Нингирсу убеждается в том, что его ME, ранее существовавшие лишь внутри его воли, отныне проявлены и воплощены как в форме самого храма, так и в предметах и действиях ритуала. Следовательно, основная задача текста – показать путь ME от их возникновения в сознании и волевом порыве божества к оформлению во всем, что обеспечивает божеству жизненную энергию и хорошее настроение. В свою очередь, радостное и всем довольное божество обязательно осыплет своими милостями всех, кто принимал участие в оформлении его замыслов. И прежде всего это касается самого правителя Гудеа (8, 81–82; 9, 418, примеч. 2). Приведем несколько фрагментов из этого замечательного произведения шумерской словесности.

 

Цилиндр AI 1–Х 14 Нингирсу вкладывает свой замысел в Гудеа

 

Когда судьбы Неба–Земли определились,

Лагаш в великих силах своих голову к Небу поднял,

(А) Энлиль на владыку Нингирсу посмотрел благосклонно,

То в городе нашем необходимое явным стало;

Сердце к берегу своему поднялось,

Сердце Энлиля к берегу своему поднялось.

Сердце к берегу своему поднялось,

Темные волны сверкнули, страх нагоняя,

Сердце Энлиля – Тигр – добрую воду принесло.

Хозяин храма обратил к нему Слово:

«ME Энинну на Небе–Земле он явными сделает!

Энси широкоухий ухо наставит!

Величайшее он умножит!

Превосходных быков, превосходных козлят приготовит'

К кирпичу судьбы голову он поднимет!

Для построения храма он вытянет шею!»

Во сне тогда царя,

Владыку Нингирсу, Гудеа увидел,

Храм свой построить ему приказал он,

На ME Энинну, великие недостижимо,

Он обратил его взор,

Гудеа – сердце его беспредельно –

Крепко задумался об этом деле:

«Истинно я хочу сказать! Истинно я хочу сказать!

В этом деле пусть со мной она встанет!

Пастырь я! Мне высокая власть дана!

Смысл того, что сон мне принес,

Неизвестен!

Матушке сон мой хочу я поведать!

Ясноглазая вещунья по своей сути,

Моя божественная сестра из Сирары,

Смысл его пусть разъяснит мне!»

На барку свою он ногу поставил,

По каналу И–нина–гена ладью направил,

В радости рассекая волны канала.

Храма Багара, что на канале, достигнув,

Хлеб он в жертву принес, холодную воду возлил,

К хозяину Багары пришел, ему взмолился:

«Витязь, леопард разъяренный, соперника не имеющий!

Нингирсу, в Абзу великое говорящий,

В Ниппуре избранный!

Витязь! Что ты приказал – я исполнить желаю!

Нингирсу! Твой храм хочу я тебе построить!

ME для тебя совершенными сделать желаю!

Сестра твоя – ребенок, рожденный в Эреду,–

Избранница, вещунья по самой сути,

Нанше, моя божественная сестра из Сирары,

Путь пусть мне укажет!»

Голос его был услышан,

Внял хозяин мольбе и жертве Гудеа.

В храме Багара празднество он устроил,

В храм Гатумдуг, к ее ложу направился энси,

Хлеб он в жертву принес, холодную воду возлил,

К светлой Гатумдуг пришел,

Ей взмолился;

«Моя госпожа! Дитя, рожденное светлым Аном!

Избранница по своей сути, богиня» глядящая гордо!

Дающая жизнь Стране,

Святящая город (?),

О ты, госпожа и мать, основавшая Лагаш!

Ты смотришь на свой народ – и дождь изобилия изливается'

Ты смотришь на праведного героя – и его жизнь продлевается!

Матушки нет у меня – ты моя мать!

Батюшки нет у меня – ты мой отец!

Семя мое ты в себя приняла, в святилище ты меня родила!

Гатумдуг – сладко светлое имя твое!

Этой ночью я возлягу здесь!

Ты – мой огромный чертополох, на моей стороне ты. стоишь!

Ты – пшеница, растущая в большой воде, –

Ты жизнью меня питаешь!

Ты – мой широкий зонт! Под тенью твоей

Я хочу отдохнуть!

Пусть пальма твоих прекрасных рук,

О моя госпожа Гатумдуг, укроет меня!

Я в город пойду – пусть благоприятно знаменье мое!

К Нину – горе, что виднеется из воды,–

Твой прекрасный Утукку передо мной пусть пойдет,

Твой прекрасный Лама рядом со мной пусть пойдет!

Истинно я хочу ей сказать!

Истинно я хочу ей сказать!

Пусть в этом деле со мной она встанет!

Матушке сон мой хочу я поведать!

Ясноглазая вещунья по своей сути,

Нанше, моя божественная сестра из Сирары,

Смысл его пусть разъяснит мне!»

Голос его был услышан,

Вняла госпожа Гатумдуг

Мольбе и жертве Гудеа.

На барку свою он ногу поставил,

К городу Нина, к пристани Нина судно направил.

Энси во дворе храма Сирара голову к Небу поднял.

Хлеб он в жертву принес, холодную воду возлил,

К Нанше подошел, взмолился:

«Могущественная госпожа, владычица драгоценных ME,

Подобно Энлилго, судьбы определяющая!

Моя Нанше! Правдивы твои слова!

Превосходящая всех,

Ты – оракул богов!

Мать–владычица стран, слово мое – о сне:

Во сне человек мне явился: рост его – точно небо,

Точно земля его рост.

По голове своей он бог,

По крыльям своим он птица Анзуд,

По низу своему – он потоп,

Справа и слева от него львы лежат.

Храм свой построить мне приказал он,

Но замысел его – мне он неведом.

Уту взошел над горизонтом,

Женщина мне явилась: кто она такая?

На голове ее тонзура сверкает,

Серебряный стиль в руке она сжимает.

При ней табличка со знамением добрым,

С этой табличкой совет она держит.

Второй явился,

Наделенный властью, лазуритовую дощечку в руке сжимал он,

План храма набрасывал.

Священная корзина передо мной стояла,

Священная форма кирпичная была готова,

Кирпич судьбы для меня был в священную форму положен.

Тополь крепкий предстал передо мною,

Из сосуда тигид люди–птицы постоянно его поливают[54],

Осел–самец справа от моего хозяина

Землю скребет копытом».

Правителю его мать Нанше отвечает:

«Пастырь мой! Твой сон я тебе растолкую!

Человек, что ростом подобен небу, ростом земле подобен,

По голове бог,

По крыльям Анзуд, по низу потоп,

Справа и слева львы лежат, –

То брат мой Нингирсу воистину есть!

Свое святилище Энинну построить тебе приказал он!

Уту, над горизонтом взошедший,–

Твой бог Нингишзида! Солнцу подобно, на горизонте взошел он!

Дева, на голове которой тонзура,

Что серебряный стиль в руке зажала,

Что табличку имела со знамением добрым,

С этой табличкой совет держала, –

То сестра моя Нисаба воистину есть!

Сверкающей звездой о постройке храма

Она тебе объявляет!

Второй же герой, наделенный властью,

Лазуритовую дощечку в руке зажавший, –

То Нинуруда! План храма он набрасывал.

Священная корзина, перед тобой стоявшая,

Священная форма, для тебя готовая,

Кирпич судьбы, в священную форму положенный,–

То священный кирпич Энинну воистину есть!

Тополь крепкий, перед тобой представший,

Что из сосуда тигид люди–птицы непрестанно поливают,–

(Значит, что) ори постройке храма сон не придет на твои глаза!

Осел–самец, что от своего господина справа

Землю скребет копытом, –

Это ты! Как жеребец, для Энинну

Землю ты будешь копытом скрести!

Совет тебе дам – совету внемли:

Когда Гирсу – главною храма округи лагашской – нога твоя достигнет,

Если в сокровищнице своей печать ты сломаешь, дерево оттуда достанешь,

Царю своему колесницу добротно сделаешь,

Если впряжешь в нее осла резвого,

Колесницу ту серебром–лазуритом украсишь,

Стрелы из колчана, подобно буре, выведешь,

Если о булаве – силе героя – ты позаботишься,

Если для бога любимый штандарт изготовишь,

Если имя свое напишешь,

Если с его любимой арфой „Дракон Страны" –

Громогласной, именитой его советчицей –

К витязю, любящему подарки,

Царю твоему, владыке Нингирсу,

В сверкающий храм Анзуд–Энинну ты вступишь,–

То твою малую просьбу, как большую, он примет!

Сердце владыки, беспредельное, словно Небо,

Сердце Нингирсу, сына Энлиля, тебе отворится:

План своего храма он тебе откроет,

Витязь свои великие ME

Для тебя умножит!»

Праведный пастырь Гудеа,

Что знает много и делает много.

Перед словами Нанше

Потупил очи.

В сокровищнице своей печать он сломал,

Дерево оттуда достал.

Гудеа (для работы) стволы подготовил,

С деревом бережно он обращался;

Дерево мес отполировал он,

Дерево халуб топором обработал,

Для лазуритовой колесницы предназначил.

Беговых ослов – демонов бури –

Впряг он в ту колесницу,

Его любимый штандарт изготовил,

Имя свое в него вписал он,

С любимой арфой «Дракон Страны» –

Громогласной, именитой его советчицей –

К витязю, любящему подарки,

К царю своему, владыке Нингирсу,

В сверкающий храм Анзуд–Энинну

Вступил он,

В радости в храм он вступил.

Из святилища Энинну Гудеа сияющий вышел.

Изо дня в день, из ночи в ночь

Дважды Гудеа храм обходил,

Шум понижал, тишину утверждал,

Ведьмин плевок с дороги сметал,

В Шугаламе – месте суда и страха,

Откуда Нингирсу за странами смотрит,–

Энеи тучную овцу, барана, откормленного козленка

На шкуру непорочной козы положил,

Кипарис, мыльный корень чужой страны он поджег,

Благовоние из кедровой смолы богов,

Масло богов приготовил,

Царю своему воскурил прилюдно, обратись с мольбою,

В Убшукинну вошел, ниц пал:

«О царь мой Нингирсу! Владыка, обращающий воды!

О праведный владыка! Семя, испущенное Горой Великой!

О юноша–герой, не имеющий равных!

О Нингирсу! Твой храм хочу я построить,

Но знамения твои неясны мне!

Витязь, все необходимое сказал ты –

Но – сын Энлиля, владыка Нингирсу –

Замысел твой – мне он неведом!

Твое сердце бушует, подобно морю,

Все сметает, волне подобно,

Как половодье, твой голос громок,

Ты, словно потоп, города разрушаешь,

Как буря, бодаешь мятежные страны!

Мой царь! Твое сердце – вода половодья, никто ее не запрудит!

Герой! Твое сердце, как Небо, широко,

Сын Энлиля, владыка Нингирсу!

А я – что я знаю?»

Второй раз лежащему, лежащему

К голове он встал, коснулся:

«Тому, кто строит! Тому, кто строит!

Энси – тому, кто храм мой строит,

Гудеа – знамение хочу передать я!

Яркой звездой свой ритуал изреку я!

Храм мой – Энинну, основанный в Небе,

Чьи ME – великие ME – все другие ME превосходят!

Хозяин храма зоркий глаз свой поднял,

Как Анзуд, криком своим

Расколол Небо!

Яростный блеск его Неба достигает!

Великий Ужас его обуял чужие страны,

К имени его от края небесного чужие страны собрались!

Маган и Мелухха с гор своих спустились!

Я – Нингирсу, владыка, обращающий воды,

Великий герой земли Энлиля,

Владыка, не знающий равных в битве!

Храм мой – Энинну! Я – владыка, понижающий горы!

Оружие мое – Шарур – в руку вкладывает страны!

Яростных очей моих горы не выносят!

Из раскрытой руки моей никто не выходит!

Отец, мой создатель, с великой любовью

„Царь, потоп Энлиля,

Чьего яростного взора горы не выносят,

Нингирсу, герой Энлиля"

Меня назвал,

50 ME для меня за концы связал.

Жертвенный стол я воздвиг,

Обряд омовения рук совершил,

Своей правой рукой светлого Ана от сна пробудил.

Пищи благой из моей руки

Отец, мой создатель, вкусил.

Аи, царь богов,

„Нингирсу, царь небесных МЕ"

Меня назвал».

 

 

Цилиндр А XI1–25

Нингирсу обещает Гудеа различные блага в обмен на свой храм

 

Когда к моему храму, первейшему, драгоценнейшему во всех странах,

К правой руке Лагаша,

К Анзуду, кричащему на горизонте,

К Энинну, храму моей царственности,

О праведный пастырь Гудеа,

Ты правую руку протянешь –

В Небе дождь я кликну,..

Пусть изобилие с Неба тебе принесет он!

Страна к изобилию пусть протянет руку!

Пусть с закладкой фундамента моего храма

Изобилие прибудет:

Поля великие пусть руки к тебе поднимут,

Каналы, арыки пусть склонят к тебе свои шеи,

Пусть холмы – земли, откуда вода не выходит,– Воду к тебе выводят,

Шумер превосходное масло пусть наливает,

Шерсть превосходную пусть отмеряет!

Когда ты наполнишь фундамент моего храма,

И чистую руку свою к нему ты протянешь,–

Тогда на лесистую гору, где веет северный ветер,

Стопы свои возложу я:

Муж с могучей рукой – северный ветер – с горы той, с чистого места

Дождь для тебя пусть направит!

Если Стране это силы придаст –

Один человек работу двоих исполнить сумеет!

 

Дальнейшие события, происходящие в тексте, касаются различных деталей приготовления к строительству храма и самого процесса строительства. После пробуждения Гудеа немедленно приступил к гаданию на печени жертвенного козленка и получил благоприятное предзнаменование. Он собрал на строительство храма население всех подвластных ему территорий Шумера и даже жителей Элама. Первым его мероприятием стало изготовление «кирпича судьбы» – первого кирпича, который закладывается в основание храма и снабжается печатью его строителя. Далее идут очистительные обряды – очищение огнем, воскурение ароматных трав и смол, – сопровождаемые молитвами и жертвами. Затем описывается и восхваляется путешествие Гудеа в соседние страны за строительным лесом, благословение семи ступеней храма, каждая из которых имеет свой девиз, и наконец – установление шести стел в различных частях храма‑ Стелы эти имеют охранительное значение. Наряду со стелами устанавливаются статуи в честь неких мертвых героев. Их символика связана со старым новогодним мифом о войне Нинурты–Нингирсу с армией чудовища Асага. Гудеа приносит побежденным соперникам Нингирсу поминальные жертвы.

 

Цилиндр В XVII 18 – XIX 1

Гудеа устраивает семидневный праздник в честь обновленного храма Нингирсу

 

Когда к царю своему в храм он вошел –

Семь дней

Рабыня госпоже своей равна была,

Раб с хозяином своим прохаживался.

В его городе нечистый на окраину спать

отправлялся,

Злому языку слова он изменил,

Вражду туда, откуда пришла, вернул он,

Истине Нанше и Нингирсу

Оказал почтенье:

Неимущего имущему не выдавал»

Сироту власть имеющему не выдавал,

В доме, где нет живых сыновей,

Дочь барана в жертву приносила,

Дни справедливости для него вышли,

На шею вражды и стенания стопу он возложил,

Подобно Уту, над горизонтом взошел,

На голове своей круглый убор водрузил,

Перед светлым Аном

Сущность свою познал.

Подобно быку, с поднятой головой он вошел,

В святилище Энинну

Бодучих быков, бодучих козлят он в жертву принес.

Сосуд под открытым небом поставил,

Вино в него налил,

Арфу «Дракон Страны» вместе с литаврами

он поставил,

Барабаны ала целый день для него кричали.

 

Заканчивается текст лагашского новогоднего ритуала радостными славословиями в честь строителя храма и его хозяина.

 

О пастырь праведный!

Пусть храм благую судьбу тебе определит!

О Гудеа, сын Нингишзиды,

Пусть будут дни твои продлены!

 

Ритуал, записанный на цилиндрах Гудеа, вводит нас в сложный мир шумерских представлений о пространстве и времени. В ту далекую пору, когда не существовало никаких приборов для измерения времени и невозможно было зафиксировать отличие одного сезона от другого, единственным способом такой фиксации были архитектурные сооружения. Храм Нингирсу перестраивается и восстанавливается не только потому, что обветшал (хотя и поэтому тоже: зимой непрочные сырцовые постройки буквально размывались сильными ливнями), но потому, что старый храм символизирует старое время, умирающее, как живое существо, и идущее на слом, как строение. Значит, для того чтобы наступило новое время, нужно построить новый храм. Это одновременно предварило бы событие и магически стимулировало его. Стимуляция здесь проводится через кормление храма и услаждение его слуха музыкой, а предварение осуществляется посредством самого процесса строительства: новый год еще в пути, он еще даже краем не показался, а мы уже заложили в его основание первый кирпич. Представление о храме как о способе удержания, консервации времени довольно широко распространено по миру, – достаточно вспомнить французские слова temps – «время» и temple – «храм». В этом же контексте ME храма, проявленные и оформленные в структуре храма, его должностей и жертв, должны восприниматься как силы наступающей весны, силы обновления и созидания, необходимые для жизни государства.

Цилиндры Гудеа, будучи смешением нескольких жанров шумерской словесности (царской надписи и храмового гимна), породили совершенно новый жанр, утвердившийся в Месопотамии сразу после разгрома кутиев, – царский гимн, или славословие обожествленному царю. Царские гимны наряду с гимнами старым богам Шумера были широко распространены при дворах Ура, Исина и Ларсы, к архивам которых мы теперь и перейдем.

 

• Ритуал в гимнах богам и царям

 

От последних веков шумерской цивилизации до нас дошли многочисленные гимны богам и царям, бывшие по сути аранжированными записями государственных ритуалов. Частью эти гимны имеют древнее происхождение и переписаны со старых табличек (хотя и с неизбежными нововведениями в плане композиции), частью же перед нами совершенно новые, синхронные записи произведений, составленных по определенному поводу в жизни урского или исинского царя. Огромное число источников не позволит нам рассказать здесь даже о десятой их части, мы будем останавливаться только на самых выразительных примерах, важных для раскрытия нашей темы. Однако если говорить не о количестве текстов, а о количестве отраженных ими ритуалов, то в этом случае положение вещей разочаровывает исследователя. Все, что осталось в гимнах, напрямую касается только основных царских ритуалов, преимущественно весенних. За пределами царской тематики здесь остаются только погребальные тексты и гимны о хожении богов в Подземный мир. Совсем нет описаний инициации, внедворцовой брачной обрядности, почти не приходится говорить и об окказиональных ритуалах. Впрочем, инициационные моменты хорошо просматриваются в текстах, связанных с Подземным миром, а внедворцовая брачная обрядность проступает из отдельных деталей священного брака. Сохранился от тех времен и текст «Проклятие Аккаду», показывающий, какие бедствия постигают страну, правитель которой неблагочестив.