Стефан Стране, основатель и редактор журнала

«Харизма» Лейк Мэри, Флорида, 28 сентября 1992 года

Глава 1

Синий дорожный холодильник

Когда я увидел заголовки последнего выпуска «Нью-Йорк Дейли Нъюс», я замер. Крупным планом выде­лялся заголовок «Кто она?»

Под этими словами стоял портрет девочки с длинными черными волосами, набросок, сделанный от руки. У нее были темные глаза и морщинистый лоб.

Единственным определением ее личности служил но­мер ее камеры в морге: М91-5935. Она весила всего двад­цать пять фунтов (11,2 кг), ей было около 4 лет. Девочку нашли строители возле шоссе на углу Гарлема, ее уже сильно разложившееся тело находилось в дорожном хо­лодильнике. На ней не было никакой одежды, ее руки и ноги связаны шнуром, волосы заделаны в хвостик.

«Это ведь совсем недалеко от одной из наших тротуар­ных Воскресных школ», - сказал я себе, глядя на первую страницу газеты.

Ее жизнь и смерть остались загадкой. Говорят, что она была мертва уже по крайней мере неделю. Ее крохотное тело было положено в зеленый мусорный пакет и засуну­то в синий дорожный холодильник.

Глава детективов Нью-Йорка Джозеф Борели наверное знал только одно. «Ее лицо выражало слишком много горя и страдания для человека, прожившего всего четыре года», - сказал он.

«Чей же это ребенок?» — думал я.

Картина не из приятных

Девочка стала просто еще одним статистическим фак­том для этого ожесточенного преступлениями города. Но для меня она была реальным когда-то живым человеком, которому, наверное, нравилось играть со своими куклами и смотреть мультфильмы. Она также была символом полного отчаяния, которое темной тучей висит над гетто нашей страны.

Глаза мои наполнились слезами, когда я отложил газету. Именно из-за нее я пришел в этот забытый Богом город. Изо дня в день в течение уже более десяти лет я вкладывал каждую частичку моей жизни в спасение таких детей. Был ли шанс помочь этой маленькой девочке? Была ли она среди более чем десяти тысяч детей, которые приходили в нашу Воскресную школу на той неделе, когда она была убита?

«Господь, - подумал я, - мог пи я сделать что-нибудь больше того, что сделал, что-нибудь еще для нее?»

Я вышел из офиса и стал на углу улиц Эвергрин и Гроув в Бушвик или Бедфорд-Стуйвезант, одного из районов Бруклина, оглядываясь и видя вокруг себя мрачную жес­токую реальность жизни в гетто. Картина была не из приятных.

В квартале можно увидеть наполненные наркотиками кирпичные многоэтажные дома. Заржавелые остатки ма­шин стоят на свободных местах парковки. Огромные кучи мусора, битые бутылки и грязные пакеты, в которых когда-то находились наркотики, теперь рассыпаны на тротуаре. С этого самого места много лет я видел, как де­сятки людей убивали, ранили, вышвыривали. Всего за пол­метра отсюда были убиты два человека прямо на глазах у одного из наших сотрудников, который не мог помочь жертвам. Никого не арестовали, и ни одного слова о случившемся не появилось в газетах.

Меня продолжает поражать то, что я вижу. В канун прошлого Нового года я выглянул из окна и увидел, как несколько молодых людей легли посреди улицы и хотели, чтобы их переехали машины. На углу я видел отблески от выстрелов из пистолетов. Полицейский вертолет кружил над районом, освещая сцену еще одного преступления.

 

 

Организованный хаос

Прямо напротив расположена церковь «Метро», постро­енная на развалинах бывшей Рейнгольдской пивоварни, где я служу пастором. Думаю, что церковь можно назвать безопасным местом: стальные двери, крепкие замки и кольца проволоки.

В будни эта часть района может показаться остатками истории, которую многие люди предпочли бы забыть, но по субботам и воскресеньям она превращается в самое веселое место, которое только можно себе представить. Я бы не хотел находиться где-нибудь в другом месте. Огром­ные автобусы, у нас их больше пятидесяти, приезжают почти в одно и то же время. Каждый автобус переполнен детьми, которые всю неделю ждали этой встречи.

В 9:45 в субботу зал еще пуст. Но пятнадцать минут спус­тя он заполняется молодыми людьми от пяти до двенадца­ти лет, готовыми впитывать все, как губка. Я начинаю, беру микрофон и кричу или пою: «Скажите мне, на чьей вы сто­роне?» Они поют в ответ так громко, как только могут: «Я на стороне Господа!»

В течение следующих полутора часов малыши участву­ют в Воскресной школе, названной многими единственно хорошей и положительной вещью, что есть в жизни этих детей. Каждая минута внимательно продумана, чтобы как можно лучше представить какое-то понятие или истину - посредством живой музыки, мультипликационных героев, видеопроекторов, сценок, игр, соревнований, призов и прямым посланием. Сейчас здесь царит полнейший беспорядок, в следующее мгновенье в зале так тихо, что я могу говорить шепотом, и меня будет слышно в самых Дальних рядах.

В 11:30 улыбающиеся дети бегут назад к автобусам и с песнями разъезжаются по своим домам. В 13:00 и в 16:00 происходит то же самое. Мы также проводим еще два слу­жения по воскресеньям и тротуарные Воскресные школы, которые представляют собой то же, что и обычная одно­часовая насыщенная Воскресная школа, проводимая в будни в районах Гарлема и Южного Бронкса.

Мне все еще приходится щипать себя, чтобы поверить, что это место в гетто - одна из самых больших в Америке Воскресных школ, где работает более пятидесяти сотруд­ников и более двухсот помощников. Журнал «Гайдпостс» недавно назвал эту церковь Церковью года. Меня также поразило, что президент Буш пригласил меня работать в недавно сформированной Национальной комиссии по городским семьям Америки.

 

Согласно статистике

Если смотреть на факты, начинаешь понимать всю серьезность проблемы, которая стоит перед нами, в Брук­лине, Южном Бронксе, Гарлеме и областях, где мы прово­дим служение:

• в Нью-Йорке каждый год воруют более 100 000 машин в год

• уровень безработицы в пять раз выше, чем в среднем по всей стране

• восемьдесят пять процентов старшеклассников не заканчивают школу

• от шестидесяти до семидесяти процентов получают пособие

• семейный суд Нью-Йорка зарегистрировал более двадцати четырех тысяч заявлений о насилии над детьми в прошлом году и их увеличение на 70 процентов только за последнюю декаду.

Но возрастающие проблемы детей и молодежи не ограничиваются только Нью-Йорком. Они во всех городах:

• в городах Америки более 30 процентов населения живет за чертой бедности

• дети национальных меньшинств (45 процентов темнокожих и 39 процентов испаноговорящих детей) чаще попадают в разряд тех, которые живут за чертой бедности

• сейчас в Америке более 100 000 бездомных детей

• в среднем в день 135 000 учеников приносят в школу оружие

• в нашей стране более 4 000 000 подростков-алкоголиков

• алкоголь часто является причиной смерти среди подростков

• каждый год миллион девочек-подростков становятся беременными

• более 2,5 миллиона молодых людей заражены болезнями, которые передаются половым путем

• более миллиона молодых людей постоянно употребляют наркотики

• один из десяти новорожденных в Соединенных Штатах подвержен действию одного или более запрещенных наркотиков еще в утробе матери.

Когда я путешествую по стране, люди подходят ко мне и спрашивают: «Почему такие города, как Нью-Йорк, в та­ком беспорядке?»

Мне бы очень хотелось дать быстрый ответ, но в гетто такая ситуация сложилась не только из-за одной-двух проблем. Именно из-за сочетания различных факторов все складывается подобным образом, и это напоминает мне жонглера в китайском цирке, который вертит тарелки на конце палки. К тому времени, как он раскрутит их все, ему нужно бежать к началу линии, чтобы не дать упасть первой. Нас постоянно раскручивает то один кризис, то Другой. Это просто часть здешней жизни.

Но я знаю, что Нью-Йорк - это действительно город ве­ликих контрастов и противоречий. Более пяти частей го­рода, в свою очередь, разбиты на различные районы - как очень бедные, так и очень богатые.

Основная масса среднего класса прошла через все, от экономического давления до страха перед преступления­ми. Остров Стейтен, последнее место обитания среднего класса, изо всех сил пытается отмежеваться от остального города. Здешним жителям уже просто-напросто все надоело.

 

«Рождество!»

Бруклин может вспомнить определенные исторические события, из-за которых порядочный район, где прожива­ли трудяги, превратился в район трущоб. Сначала были расовые мятежи в шестидесятых. Но то, что запомнилось многим людям, - это выключение электричества летом 1977 года, из-за чего Бруклин погрузился в темноту на сорок восемь часов.

Это стало равносильно зажиганию шнура обществен­ной бочки с порохом. И это даже послужило моделью для мятежей в Лос-Анджелесе. Мятежники проложили себе дорогу через более чем тысячу магазинов. Легионы граби­телей переходили от замороженных индюшек до телеви­зоров - все, что плохо лежало. Те, кто чувствовал, что им этого недостаточно, поливали пол бензином и поджига­ли. На совершенно новых машинах въезжали в витрины магазинов.

Толпы мужчин, женщин, подростков и детей бежали по улицам с руками, полными вещей, крича: «Рождество! Рождество наступило!»

Полицейские машины переворачивали и поджигали. Камни и мусор бросали в пожарников, тем самым вынуж­дая их отступить. Многие из опустошенных районов так никогда и не были восстановлены. Вместо этого их захва­тили распространители наркотиков и другие криминаль­ные элементы общества. Улицы стали такими мрачными, что Нью-Йорк начали называть «Калькутта без коров».

У нас более полумиллиона бездомных людей, кражи со­вершаются каждые шесть минут, постоянно растет забо­леваемость СПИДом. Многие говорят: «Все бесполезно. Зачем уже что-то делать?»

Многие люди смотрят на бедность в районах Нью-Йорка и на экономически подавленные области Америки и только пожимают плечами. «Если сравнить с остальны­ми странами мира, бедности в этой стране практически не существует, - они говорят. - У наших бедных есть теле­визор, телефон, квартира. Они находятся на социальном обеспечении».

Уровень финансовой бедности может быть выше в не­которых странах третьего мира, но в Америке действуют другие разрушающие факторы - факторы, атакующие об­щество у самого его основания и ведущие к насилию, ко­торое уникально и характерно только для центральных районов американских городов.

Бедные люди Соединенных Штатов очень отличаются от бедных в странах третьего мира из-за нашей развитой промышленной системы. Когда жители гетто нуждаются в еде, они не могут заколоть овцу или собрать урожай на по­лях. Им нужно найти супермаркет, где они смогут полу­чить еду в обмен на продуктовые талоны или деньги. Бед­ный житель гетто вынужден платить ту же цену, что и полицейский, ту, которая гарантирует доход производи­телю, дистрибьютору и владельцу магазина. В принципе, житель гетто платит больше. Владельцы магазинов могут устанавливать любую цену, пока им гарантирован успех. У большинства жителей гетто нет возможности торговаться при покупке, как нет и транспорта, чтобы выехать за пределы своего района.

Житель американского гетто, если ему нужно место пе­реночевать, не может поставить палатку в общественном парке или что-то соорудить из картонных коробок. Это то, что делают бедные во многих странах. Многие, включая и меня, пытались сделать это в Нью-Йорке и были либо выброшены, либо избиты полицейскими дубинками.

Бедный американец должен жить в квартире, что вклю­чает в себя много расходов. Огромных расходов. Цена за аренду обыкновенной квартиры в нашем районе прибли­зительно 350-800 долларов в месяц, что совершенно невыполнимо для большинства людей. Если бы урезали социальные или поместные субсидии на квартплату, началась бы всеобщая паника.

Сама природа системы приводит к непрекращающейся враждебности. Когда ты уже близок к тому, чтобы достичь чего-то, но знаешь, что все-таки не можешь этого сделать, чувство раздражения и безнадежности постоянно нарас­тает. Если несколько поколений в семье прожили так, то вся система ценностей у этих людей попросту разрушена.

Недавно на улице перед рестораном, где я часто завтра­каю, женщина была до смерти избита. Потом кто-то подо­шел и украл ее цепочку. За углом в молодого человека, с которым один из наших сотрудников три раза говорил о Господе, стреляли и убили без всякой видимой на то причины.

Предупреждение другим детям

Нас окружают 9 миллионов людей, и все-таки детям так не хватает любви и заботы. Когда Билли Трем выступал пе­ред 25 тысячами человек в Центральном парке в 1991 году, он сказал: «Нью-Йорк - это самое одинокое место на Зем­ле». Это то, в чем я убедился на собственном опыте.

Не так давно мне позвонила очень расстроенная моло­дая девушка и попросила провести ее похороны. Эта де­вочка-подросток умирала от СПИДа. Через неделю она умерла. С тех пор, как я живу в Нью-Йорке, я взял себе за правило: перед тем как хоронить кого-то, я должен уви­деть тело этого человека. За ночь до похорон я пошел в морг, и один из работников провел меня в комнату, где лежало ее тело. Он надел перчатки и медленно раскрыл два мешка, в которых находилось ее тело. Когда я увидел то, что было в мешках, то пожалел, что установил для себя такое правило.

Ее голова была размером с мой кулак. Одного уха не было совершенно, а также глаз и носа. Я поблагодарил мужчину и направился к ближайшему выходу. Без сомне­ний, это было самое ужасное, что я когда-либо видел. Вирус разрушил ее тело до неузнаваемости.

Сестра умершей девочки тоже хотела, чтобы похороны проводились в церкви «Метро». «Я хочу, чтобы это послу­жило предупреждением другим детям», - сказала она.

Девочка приходила в нашу Воскресную школу еще в детстве, но решила не посвящать свою жизнь Христу. Это было неверное решение. Однако перед смертью, она вспо­мнила то, чему ее учили в церкви и примирилась с Богом. Она хотела, чтобы другие знали, к чему приведет жизнь без Бога.

Вы можете услышать много историй от детей в Брук­лине и будете просто шокированы тем, как наркотики повлияли на их семьи.

Когда в восьмидесятых кокаин заполнил рынок, этот наркотик стали выбирать сотни тысяч людей в Нью-Йорке.

Мы только сейчас видим первую волну «кокаиновых младенцев» - детей, рожденных от матерей, употребляв­ших наркотик во время беременности.

Я видел этих невинных младенцев. Одни похожи на тряпичные куклы, не могут ни двигаться, ни стоять само­стоятельно. Многие рождаются глухими. Некоторые трех­летние дети ведут себя так, будто им всего четыре месяца. Другие просто связка костей. Они пассивны, их настрое­ние переменчиво и неконтролируемо.

Я разговаривал с несколькими докторами, и у них просто нет ответов, нет решений. Кокаин у матери умень­шает уровень кислорода в мозге и нервной системе ребен­ка. Дети иногда рождаются с необыкновенно маленькой головой. Это трагическое поколение.

Одна мать в Бронксе держала свою семилетнюю дочь на полу, чтобы продавец наркотиков мог изнасиловать ее в обмен на наркотики.

Другие родители-наркоманы предлагали своих двух Дочерей, семи и пяти лет, супружеской паре, которая рабо­тала с нами. Им нужны были деньги, чтобы купить нарко­тики в тот день. Зная, что кто-то все равно купит этих де­вочек, и даже не желая думать о том, что с ними потом случится, наши сотрудники буквально купили этих двух драгоценных девочек и воспитывали их три года у себя дома вместе со своими четырьмя детьми.

«Средний» молодой человек в нашем районе сталкива­ется со стенами, выстроенными вокруг него. Уже к двенадцати-четырнадцати годам многие подростки становятся алкоголиками, наркоманами и преступниками. Многие девочки беременеют и попадают в бесконечный круг бед­ности и отчаяния. Дети у детей - бессмысленно и непо­нятно. Но большая часть здешней жизни бессмысленна и непонятна.

Грибки и малыши-мулы

На улицах гетто царит своя уникальная атмосфера. У жи­телей гетто даже есть свой собственный язык. Грибки, на­пример, - это уличное слово, которым называют детей, попадающих в перестрелку между двумя группами, их ра­нят или убивают. Хлопушки - это слово используют учите­ля школ и детских садов, чтобы дать знак ученикам ло­житься на пол в том случае, если началась перестрелка. Малыши-мулы - этим термином торговцы наркотиков называют тех детей, которые переносят для них наркоти­ки и оружие.

Когда к нам в Нью-Йорк приезжают новые люди, чтобы работать в нашем служении, то все, что они видят, просто выше их понимания. Многие настолько тронуты чьей-то трагедией, что сразу же открывают кошельки и предлага­ют свою помощь.

Одна из наших сотрудниц пришла с женщиной в продук­товый магазин и купила ей продуктов более чем на 60 дол­ларов. Некоторое время спустя эта сотрудница была на станции метро и не могла поверить своим глазам. Та же женщина стояла на улице и продавала эти продукты.

Мне следовало предупредить ее. В один из Праздников благодарения мы раздали индюшек детям, чьим семьям, как мы знали, нужна была еда. За углом мы увидели, как большинство из их родителей продавали этих индюшек.

Вскоре после того как мы начали наше служение в Бруклине, мы раздали всем детям Воскресной школы Но­вый Завет. На следующей неделе эти дети пришли ко мне в слезах. Их родители вырывали страницы из Библии и заворачивали в них марихуану. В книгах была как раз та бумага, которая им подходила.

У детей, с которыми мы каждую неделю встречаемся, выбор небольшой. В школе они не играют в спортивные игры, так как их соревнования приводят к неконтролиру­емому насилию. Не найдешь там и дискуссионных ко­манд, теннисных клубов.

Вместо этого дети играют в коридорах и на лестницах обгоревших зданий или же на улицах. Ускоренные выпус­ки проводятся во многих школах, потому что учителя зна­ют: большинство детей никогда так и не окончат школу

 

Нападение на ДеКалб

Я все еще помню тот отчаянный звонок поздним вече­ром в церкви. «Билл, срочно приезжай сюда. На капитана нашего автобуса только что напали. Она на крыше здания, здесь, на ДеКалб-авеню».

Я хорошо знал, где это, и немедленно поспешил туда. Звонили два молодых человека, помогавших ей посещать детей, которые завтра будут ехать с ними в автобусе.

Три парня напали на капитана автобуса, помощники просто убежали. Нападавшим было по девятнадцать-двадцать лет. Они потащили ее на крышу здания и там изнасиловали.

«Скорая помощь» не хотела приезжать без полиции в такие здания, а полиция не отвечала. Вся надежда была на меня. У меня не оставалось выбора, нужно было идти за ней.

К тому времени, когда я добрался до крыши здания на­падавшие уже исчезли. Там, на крыше, сжавшись в комок, лежала только она. Ее одежда была изорвана. Кровь текла по лицу. Я никогда этого не забуду. И сейчас закрываю глаза и вижу ее так же ясно, как в тот вечер.

Когда изо дня в день живешь в атмосфере конфликтов и насилия, думаешь, что тебя это никогда не коснется. Но это происходит и с тобой. И дело не в том, случится ли это с тобой, а в том, когда это случится.

Однажды, только приехав в Бруклин, я шел по одному из маршрутов нашего автобуса. Я сделал ошибку, потому что вместо того, чтобы смотреть на группу ребят, стояв­ших впереди меня, смотрел вниз, на тротуар. Я просто не подумал.

Когда я поднял глаза, они, замерев, стояли совсем неда­леко. И пристально смотрели на меня. Я быстро начал продумывать варианты своего поведения.

Если бы я перешел на другую сторону улицы, то выгля­дел бы глупо, потому что уже было ясно, куда я направлял­ся. Поэтому решил просто быстро пройти мимо и не обращать на них внимания.

Не получилось. С каждым шагом я понимал, что они ни на дюйм не сдвинутся. Когда я попытался их обойти, один из них толкнул меня и сказал: «Выкладывай деньги».

Его друг вытащил нож. Я сказал, что у меня нет с собой денег, но они мне не поверили, хотя это было так. Я ни­когда не ношу с собой деньги.

Когда я попытался уйти, они изо всех сил начали изби­вать меня. Их было много. Парень с ножом всадил мне его в руку, полилась кровь. Потом так же быстро, как они меня окружили, ребята разбежались.

Ради чего все это?

Живой факел?

Однажды вечером я шел домой после посещения детей. Шесть старших подростков без всякого предупреждения окружили меня и схватили за руки. У одного из них была канистра с бензином, а у другого - зажигалка.

До того как они могли бы облить меня бензином и пре­вратить в живой факел, мальчик из стоявшего недалеко здания что-то прокричал по-испански. До сего дня я не знаю, что он сказал, но банда вдруг оставила меня и ушла, как будто ничего не произошло. Я только могу воздать Богу славу за то, что Он следит за мной, как в тот день.

После нескольких таких столкновений у тебя начинает развиваться чутье улицы, восприятие того, что происхо­дит вокруг тебя: быть всегда начеку, готовым отреагиро­вать немедленно на любой признак угрозы. Если ты не со­средоточишься, это может привести к смерти. Большин­ство людей, приходящих извне, никогда здесь не задержи­ваются достаточно долго. А чтобы научиться, требуется время.

Люди, для которых гетто Нью-Йорка в новинку, заин­тригованы сложными рисунками уличных художников на кирпичных стенах опустевших зданий. Это своеобразное искусство: толстые, насыщенные цветом буквы и рисунки, сделанные аэрозольными баллонами и маркерами. Такие рисунки часто отмечают место, где кто-то был убит.

У каждого рисунка своя история. Часто на стенах мож­но увидеть такие же слова, как те, что я видел на рисунке на углу Харт и Ирвинг: «В память о Пито. Мама и папа любят тебя». Дата рождения и смерти. Мальчику было всего семнадцать.

Когда на улице кого-то убивают, рисунок становится мемориалом, это, возможно, единственное признание, ко­торое они получают в этой жизни. Но все это только вре­менно. После следующей перестрелки там будут другие слова: «Да благословит Бог (имя последней жертвы)» и, может быть, другой рисунок.

Я видел сотни таких памятников «никому», который хотел стать «кем-то».

 

Грохот на кладбище

Никогда не забуду, как меня попросили провести похо­роны молодого пуэрториканского парня, который стал жертвой неудачной сделки по продаже наркотиков. Его родители были христиане и обратились ко мне.

На кладбище после нескольких слов и молитвы краси­вый металлический гроб был опущен в землю, и мы стали расходиться. Немного отойдя, я услышал за спиной какие- то громкие звуки. Когда обернулся, то был поражен уви­денным. Члены семьи стояли возле ямы и бросали камни на гроб. Я вернулся к могиле и увидел огромные выбоины на крышке красивого гроба.

«Может, они злы на мальчика...» - подумал я, ничего не понимая.

- Что здесь происходит?- спросил я.

- Пожалуйста, пусть вас это не беспокоит, пастор, - от­ветили они. - Если мы этого не сделаем, директор похо­ронного бюро придет сюда ночью, переложит его тело в деревянный гроб, а этот почистит и продаст кому-нибудь.

Я узнал, что у директора кладбища договор с похорон­ным бюро. Они перепродают такой гроб много раз.

Я провел много бессонных ночей у окна моей квар­тиры, задавая себе один и тот же вопрос: «А ради чего все это? Может, я просто трачу попусту свое время? Мо­жет, такое положение дел никого в действительности не волнует?»

Но потом вспомнил прошлую пятницу. Я поднимался на четвертый этаж по пропитанным мочой ступенькам для того, чтобы напомнить маленькому мальчику быть го­товым к Воскресной школе, в которую завтра его отвезет автобус. Ему шесть лет, зовут Тайрон. Дверь неожиданно распахнулась, и навстречу выбежал мальчик. Он бросился ко мне: «Пастор Билл! Пастор Билл!» и крепко-крепко обнял меня, как будто никогда не хотел отпускать.

А что, если бы меня там не было? А что, если бы автобус никогда не приехал? А что, если бы он так никогда и не услышал послание надежды?

Полученные нами уроки - не только для Бушвика или Гарлема. Они для покинутого поколения по всей Америке: от Бостона до Бурбэнка. В этой книге вы увидите, что то, как мы достигаем детей в Нью-Йорке, можно модифици­ровать и достигать детей там, где живете вы. И нам нужно начать делать это.

Система образования забросила детей, не обучая их ос­новным ценностям и принципам жизни. Родители оста­вили их на воспитание «улице Сезам», мультфильмам по субботам и, к сожалению, телепрограммам или видео­фильмам, которые нам с вами было бы даже стыдно смот­реть. Церковь пренебрегает детьми, предлагая неприме­нимые и устаревшие программы.

После того как тысячи часов провел «на дне», я убежден, что в обучении американских детей необходим гло­бальный переворот.

Постройка тюрем и реабилитационных центров - не решение. Это все равно, что накладывать пластырь на ра­ковую опухоль. Нам нужно достигать, находить их, когда они еще молоды. Это непрекращающаяся христианская полемика между предотвращением и невмешательством. Обычно мы ждем до того момента, когда уже становится слишком поздно, и тогда только начинаем волноваться. Вопрос вот в чем, будем ли мы строить забор вокруг горы или же поставим «скорую помощь» у ее подножья?

Чей же это ребенок?

Лучше задать этот вопрос пораньше. Не тогда, когда дело кончится синим дорожным холодильником возле дороги. Не тогда, когда чей-то ребенок становится делом номер М91-5935.

 

Глава 2

«Жди здесь»

Мне было четырнадцать лет. Я с мамой шел по одной из улиц того квартала, в котором мы жили, в парке Пайнелас, штат Флорида, на север от Санкт-Петер­бурга. Она работала официанткой в баре недалеко от бульвара.

Мы остановились и присели на бровке. В тот день мама была очень молчалива. Через несколько минут она подня­лась и сказала: «Я так больше не могу. Жди здесь». «О чем она?- подумал я. - Как это она больше не может?»

Я сделал то, что мне сказала мама. Я сидел там и ждал, когда она вернется. Солнце уже село, а ее все не было.

На следующее утро я сидел на той же бровке, наедине со своими мыслями. Я знал, что моим родителям было труд­но. Жизнь не была легкой.

Я родился, когда они жили в Южном Бостоне. Папа ра­ботал водителем автобуса, но его денег семье не хватало. Он думал, что трава зеленее в Сан-Франциско, поэтому мы Двинулись на Запад.

Когда мы жили на Западном побережье, мне исполни­лось двенадцать лет. Моя сестра Сэнди была на восемь лет старше меня. Она стала единственной опорой в моей жиз­ни, всегда стараясь ободрять и защищать меня. Я был худо­щавым мальчиком, и надо мной всегда насмехались. Не один раз она выходила, чтобы спасти меня, когда я уже думал, что никто мне не поможет.

Но ничего у семьи Вилсонов в Сан-Франциско не полу­чалось. Папа объявил, что мы переезжаем во Флориду, потому что у нас там были какие-то родственники. Одна­ко уже через несколько недель стало очевидно, что пере­езд в солнечный штат был самой большой ошибкой, кото­рую когда-либо мы совершали. Наш дом не был счастли­вым. Положение в семье ухудшилось до того, что папа с мамой развелись. Мой отец болел туберкулезом, и он был под наблюдением в больнице в Тампе.

Где же была мама?

В детстве я никогда не чувствовал любви своих родите­лей. Не могу сказать, что я знал своего отца. А моя мать в результате всех ударов жизни начала пить. Она стала алкоголиком.

После развода с отцом мать напивалась все чаще и чаще. Она почти каждый вечер приводила с собой разных мужчин. Это были самые грубые мужчины, которых я ког­да-либо видел. Ночь за ночью я засыпал под звуки ругани, драк и пьянок. Однажды ночью все стало настолько плохо, что я нашел пистолет и был готов застрелить дружка моей матери. Когда я второй день сидел на той бровке, то вспо­минал о тех ночах, когда мама не приходила домой. Мо­жет, это опять то же? Конечно же, она скоро вернется.

Три дня сидел я под солнцем Флориды на этой горячей, бетонной бровке. Я не знал, куда мне идти. Моя сестра вышла замуж и переехала в Нью-Джерси. Папы не было. Если бы я умел молиться, помолился бы, но для религии не было места в нашем доме.

Все, что я мог, - это постараться быть сильным и не давать выход душившим меня слезам.

Мама так никогда и не вернулась.

Человек, который жил напротив, заметил меня, сидяще­го на том же месте три дня подряд. Его звали Дейв Руденис. Я говорил с ним раньше и наблюдал за тем, как он работал над своей гоночной машиной у себя дома. Он спросил, может ли он принести мне поесть. Дейв был автомехани­ком и любил водить гоночные машины. Он также служил дьяконом в поместной церкви Первой Ассамблеи Бога в Санкт-Петербурге.

- Ты хотел бы поехать в молодежный лагерь? - спросил он меня.

- А что это такое? - поинтересовался я.

- О, тебе там понравится. Много детей твоего возраста приедут туда. Вы будете играть в софтбол, плавать. Там будут замечательные служения.

- Служения,? А это что такое?

Дейв Руденис оплатил неделю моего пребывания в лаге­ре (17,5 доллара) и посадил меня в машину пастора вмес­те с другими детьми. Я ехал в лагерь «Алафия», который расположен в лесах Центральной Флориды, где-то между Мальбери и Бредли Джанкшин.

 

Уже не один

По природе я одиночка, частично из-за того, что не знаю, как общаться с другими людьми, и частично из-за плохого мнения о самом себе. Я не был просто высоким и худым, я был тощим. Мои зубы выступали вперед, челюсть деформирована, и на джинсах всегда были дыры.

Большую часть времени я держался отдельно от других, но в среду вечером в лагере услышал то, что полностью изменило мою жизнь. Впервые я услышал простую исто­рию о том, как Иисус умер на кресте за меня, и о том, как Он воскрес, чтобы я мог провести вечность вместе с Ним.

Я не помню, кто в лагере выступал или как называлась проповедь, но в тот вечер я вышел вперед и преклонил колени слева у алтаря. Я сказал: «Иисус, я хочу, чтобы Ты простил меня за мои грехи. Я хочу отдать свою жизнь Тебе». Каким-то образом я знал, что с этого вечера моя Жизнь уже никогда не будет прежней. Когда я вернулся в Санкт-Петербург, Дейв уже ждал меня. Он слышал о том, что я нашел Господа в лагере «Алафия».

«Сынок, - сказал он, - я хочу, чтобы ты знал, как сильно мы любим тебя. Ни о чем не беспокойся. Все будет хоро­шо. Мы о тебе позаботимся».

Я никогда не слышал таких слов раньше.

На следующие выходные я побывал на своем первом в жизни воскресном служении. Я сидел один, потому что не чувствовал себя удобно рядом с другими молодыми людь­ми. Наверное, я действительно выглядел довольно плохо, с дырками на брюках и странным выражением лица.

Лидер прославления сказал: «Давайте откроем страницу 269 и споем «Источники воды живой».

Я никогда раньше не пел по книге. Думал, что нужно чи­тать песни, как обыкновенную книгу: закончив одну строчку, переходишь к следующей. Но это было не так.

Я просто пел, не замечая, что пел совсем не то, что поют другие. Милая старушка маленького роста сидела за мной. Она наклонилась вперед, положила мне руку на плечо и сказала: «Дай-ка я тебя научу».

Люди в церкви были очень терпимы по отношению ко мне.

Вскоре мой отец, которого выписали из больницы для больных туберкулезом, умер от сердечного приступа. Тогда два самых чудесных человека, которые когда-либо жили на свете, пригласили меня погостить у них в доме и позже предоставили мне место в церкви, где я мог жить. Это был Вейн Пите и его жена Эвелин. Он был пастором Первой Ассамблеи.

Из-за моей внешности я был очень замкнутым подрост­ком. Чтобы исправить мои зубы, нужен был специальный аппарат, а затем операция. Именно пастор Пите и его же­на помогли мне приобрести первый аппарат.

Люди в церкви были не просто добры. Их действитель­но волновала моя судьба. Они даже пригласили меня на одну из молодежных программ для мальчиков.

Лидер понимал, насколько чувствителен я был к своей внешности, и поэтому старался помочь мне почувство­вать себя частью группы, а не изгоем.

 

В телефонной будке

Во время этой молодежной программы мы учились все­му: и как вязать узлы, и как разжигать костер без спичек... Там нас также учили, как важно рассказывать о Христе другим людям. «Это часть жизни христианина», - говорил наш лидер. Но будучи новообращенным христианином и притом очень застенчивым, я не чувствовал себя способ­ным делать это. Когда мы шли раздавать брошюры, я едва не впадал в панику.

Когда никто не видел, я отделялся от группы и шел к те­лефонной будке и там раскладывал брошюры. Таким образом, мне не приходилось ни с кем разговаривать.

Однажды, положив брошюры в одну из будок, я пере­шел на другую сторону улицы и стал смотреть, будет ли их кто-нибудь читать. Через несколько минут к телефону по­дошел мужчина. Он взял брошюру, просмотрел ее, поло­жил в карман и ушел.

Не могу выразить, что это мне дало. Впервые в своей жизни я понял, что могу хоть как-то рассказать о Христе.

В старших классах школы я ходил также на занятия по автомеханике. Я хотел быть автомехаником, как Дейв Руденис, который просто стал моим героем. Я нашел вре­менную работу по починке старых машин и после окон­чания школы начал работать в местном филиале «Форда», принимая участие в гоночных соревнованиях всякий раз, когда предоставлялась возможность.

После Вейна Питса пастором стал Дон Рипи. Он и его Жена Артелин верили в меня, и это было выше моего по­нимания. Однажды Дон сказал: «Билл, мы чувствуем, что у тебя есть потенциал вершить великие дела в жизни, и мы хотим помочь тебе».

Дон Рипи купил мне мою самую первую пару новых бо­тинок. В то время мне было семнадцать лет. Он и Артелин Разрешили мне и дальше жить в церкви и ободряли меня Каждый раз. Однажды они подошли ко мне и сказали: «Мы ^верим, что тебе нужно поехать в библейскую школу в Лейклэнде». Они говорили о юго-восточном библейском колледже от Ассамблеи Бога, в котором готовили служи­телей и церковных работников.

«Зачем мне это? - спросил я. - Я не собираюсь быть проповедником. У меня есть работа автомеханика». А затем я подумал: «Почему бы и нет? Хуже мне от этого не будет».

 

Выступление в крепости

Первый год был для меня, мягко говоря, очень трудным. У меня едва хватало денег, но труднее всего было то, что я сам четко не понимал, зачем я здесь.

По воскресеньям некоторые из студентов проводили служения в местной тюрьме. Ребята называли это место «крепостью». Каждую неделю они приглашали меня с со­бой. Я всегда отказывался, приводя очень слабые оправ­дания; но главной причиной, по которой я не хотел туда идти, было то, что я никогда еще не выступал перед людь­ми. Из-за своих зубов я не мог четко говорить и не хотел выставлять себя на посмешище.

В конце концов во втором семестре я решил присоеди­ниться к группе. Во время служения в тюрьме лидер груп­пы сказал: «А теперь мы хотели бы представить вам Билла Вилсона из Санкт-Петербурга. Билл, выйди и поделись с нами тем, что у тебя на сердце».

«Не много», - подумал я. Мое свидетельство длилось около сорока пяти секунд. Но в ту ночь, когда я лежал в своей кровати, на моем лице была широкая улыбка. Я знал, что обнаружил то, что хотел бы делать снова и снова.

Во время моего второго года обучения к нам в колледж приехал служитель, который выступил на нашем служе­нии. Он сказал: «Бог ищет не талантливых и способных людей, а открытых и готовых служить Ему. Вот и все, что нужно». Я знал, что он говорил обо мне.

Когда он пригласил людей выйти вперед и посвятить свою жизнь полновременному служению, я вышел вперед во второй раз в своей жизни. Первый раз был в лагере «Алафия». И сейчас я снова стал слева у алтаря и снова без всякой напыщенности сказал: «Господь, если Ты можешь использовать такого, как я, я сделаю все, что могу». Никто не возлагал на меня рук, и не было пророчеств, это было простое решение сделать посвящение.