Работа редактора над композицией рукописи, её заголовком

 

Познакомьтесь с записями А.Т. Твардовского о работе над планами его произведений.

Запись к плану поэмы «Тёркин на том свете».(22.01.1954 г.)

«Лёгкость» продвижения уже вчера встревожила – не просто ли старой колеёй? Этот «шурф» оставить, может быть, попробовать сталинскую главу.

1. Комендант.

2. Стол учётный.

3. Стол проверки.

4. Стол наград посмертных…

Нет, это должно получиться, но требует напряжения, оглядки, строгости – вот-вот и съедешь на пустяки.*

 

Записи, датированные апрелем 1954 г.

...загробный «Тёркин» приближается к концу, что-нибудь строк 800 есть, остаётся, думаю, написать около ста, но дело покажет.

Остаётся: 1) Ещё, пожалуй, строфы две прощанья, после строки: «с уходящими от них»...

2) Разговор с комендантом, у которого Тёркин просит «пропуск на выход» (лихо!)

3) Полу-ночь, полу-день, полусвет, полутень, полудень, полуночь, полу мать, полу дочь, полудочь, полумать, полу...

4) Дорога к живым. Опыт выхода из окружения (хорошо, что знал, как).

5) Концовка.**

Все эти дни перебелял, уже 39 страниц, дошёл до прощанья с другом включительно, явился поворот, который сообщает делу характер особого происшествия с Тёркиным на том свете, без чего недостаёт сюжетной органичности, – всё, как со всяким, не только Тёркиным на том свете: Тёркина хватились, из Стола Проверки получены сведения, что на этом свете он продолжает числиться в живых, следовательно, не настоящий мертвец, чего мертвецы не могут потерпеть.

Скорее всего, этот поворот должен быть до прощанья с другом (а то всё ж прощанье обидное для друга, хоть и мертвого).

Пожалуй, самое лучшее – сразу после слов «Не условный ли мертвец?...» и паузы, предваряющей ответ Тёркина.***

 

Опять с листов «беловика» перегнал заключительные строфы в тетрадь. Многое выпрямилось, подравнялось, постройнело. Неясно ещё, во-первых, стоит ли после первого «Ну и ну!» рассказывать задним ходом «обратный путь», не скучно ли, и, во-вторых, достаточно ли «морали» – «Жить тебе ещё сто лет». Не обратиться ли с какой-то репликой к читателю. Может быть, нужно несколько строк Тёркина в живой жизни, его слово, может быть, только что подумалось, ему самому и следует сказать о перспективе жить сто лет. «Нет, не так на этом свете всё уныло, как на том».*

 

Запись от 16.04.1957 о работе над поэмой «За далью даль» (глава «На Ангаре»).

 

Глава, кажется, завязывается... Когда завязывается что-то надёжное, – примерный план обрастает множеством забегающих вперёд строк, ходов, оборотов. Слов и т. п. Правда, они не вдруг и не все встанут в нужный ряд, но должны жужжать над головой роем, умножаться, меняться, сливаться и разливаться. Сейчас похоже, что так. Боюсь радоваться, но рад и чую, что как-никак дело двигается помаленьку.**

 

Составьте план авторского материала. Проанализируйте и оцените его построение. Предложите заголовок и подзаголовки.

Сел писать в газету по совершенно конкретному поводу. Вдохновил на это замечательный знаток своего края, такой же, как я, учитель Николай Николаевич Антонов. Это он повёл меня как-то по Всесвятскому кладбищу в Суздале, по берёзовой аллее, к безымянному кургану. И сказал убеждённо: – А ведь это неизвестная могила героев Бородина. И о том надлежит сказать, опове­стить людей, потомков. Зажечь, может быть, огонь памяти на этой братской могиле. А наша с вами задача – собрать доказательства. Дело в том, что пока мы знаем всего лишь легенду этого кургана. Но она прочно живёт среди моих земляков. А народные легенды, убедился, всегда идут от реального факта, от события...

Ведя этот поиск, я невольно подводил некий итог своих самодеятельных многолетних странствий, чтений, бесед с сотнями людей.

Конечно, лестно, когда в семье живут воспоминания о каком-нибудь прославленном предке. Биографы, перебивая друг друга, исследуют его жизнь и деятельность, изучают истоки его подвига, таланта, хлопочут об увековечении памяти. Но потомкам, кроме тепла славы, порой ничего от этого предка не передаётся: подвиг или талант почти во всех случаях – индивидуальны, присущи не только личным качествам человека, но и тем особым обстоятельствам его жизни и жизни общества, которые сложились в то время.

Известные мне мои предки индивидуально ничем не прославились – в том смысле, как мы теперь трактуем понятие «известность». Они просто составляли то, что мы называем «русский на­род». Они бежали на зов вечевого колокола при осаде Великого Новгорода московским царём Иваном III, они шли на костёр за протопопом Аввакумом, они крестьянствовали на скудных землях Владимирщины, стояли у истоков фабричного бумаготкацкого производства, были непременными солдатами и ратниками во всех войнах, потрясавших Россию. Я узнаю их на полотнах Сурикова и Репина, Перова и Верещагина, читаю о них у Некрасова и Мельни-кова-Печерского, трогаю камни стен, сложенных их руками.

Разве то наследство, которое оставили мне они, хуже того, которое оставляют прославленные предки?

В одном из областных центров, который мне хорошо знаком по делам моих генеалогических забот, решено было создать литературный музей. Об этом написала областная газета и обратилась к читателям с просьбой принять участие в сборе первоначальных экспонатов. Я выслал в комиссию по организации музея список не менее 50 экспонатов, имеющихся у меня, которые непосредственно относятся к тематике музея. Попросил отметить, какие по этому списку экспонаты интересуют музей, и выразил готовность привезти их лично. Ответа от этого музея жду более полугода.

Не получил я никакого ответа и от Музея кузнечного ремесла, куда послал накопленные мною сведения об этом ремесле моих предков-кузнецов. Тщетно жду ответа от музея, занимающегося историей огородничества и садоводства, в распоряжение которого мог бы передать собранные соответствующие сведения. Мне могут возразить: музеи работают по своим программам и планам, а посему не могут заниматься с «частниками», возникающими стихийно. А моё мнение таково: значит, плохи эти программы и планы, коль не предусматривают они творческой активности всего населения в создании и умножении музейных фондов.

 

В деревне Селиванихе, в самом центре её, стоит двухэтажный кирпичный дом. В нём – общежитие рабочих совхоза. На доме – потускневшая от времени табличка: «Российское страховое общество, 1827 год». Пожилые люди, местные старожилы, рассказали, что дом раньше принадлежал Елисеевым, что они сами строили его, делая кирпич на месте («Вон там была Елисеевская роща, которую они купили, вырубили и сожгли на обжиге кирпича»).

Охотно рассказывали мне старожилы обо всём, что было известно им о Елисеевых. Одного они не знали и не могли поэтому рассказать: контрадмирал Иван Дмитриевич Елисеев, бывший в годы Великой Отечественной войны начальником штаба Черноморского флота, родился в этом доме и жил здесь до 13 лет, учился в начальной школе соседней деревни Титове, а дальше – Москва, ремесленная школа. Красная Армия, гражданская война, учёба – и служба на Черноморском флоте.

Дальнее знаем, а ближнее забыли?

 

Вернёмся, однако, в Суздаль. Город был вдалеке от военных дорог, пожарищ, опустошений – он был обычным тыловым городом, занятым своими будничными делами разгара лета 1812 года. Однако 11 сентября того грозного года суздальский городничий известил думу о том, что в городе учреждается «для присылаемых больничных воинских нижних чинов» больница, в которую необ­ходимо пожертвовать средства для приобретения льняного холста на рубахи, порты, тюфяки и подушки. Эта больница, вернее, больничный лагерь, разместилась за южной окраиной города – между нынешней Владимирской улицей и Всесвятским кладбищем.

«Больничные воинские нижние чины» – это солдаты и унтер-офицеры, получившие тяжёлые ранения при Бородине 24–26 августа.

Можно предположить, что в Суздале лечилось не менее 300–400 раненых, площадь, на которой размещался госпиталь, могла быть застроена палатками и бараками примерно на такое количество людей.

Существование госпиталя с горькой неизбежностью подразумевает и братскую могилу на соседнем кладбище.

Доколе будет она безымянной?

 

Проанализируйте логическую структуру текста, уточните его построение, оцените заголовок и текст вреза. Предложите свой вариант заголовка. Отредактируйте текст.

 

От «лихача» до «ваньки»

Несмотря на нынешнее обилие самых различных видов общественного транспорта, коммерческий легковой извоз остаётся во всём мире наиболее удобным и скоростным средством передвижения по городу. А ведь каких-то 100–150 лет назад он был и единственным таким средством, что позволило отработать целую систему его организации. И хотя конную упряжку давно сменил автомобиль, кое-что в той системе может и сегодня представлять интерес для тех, кто связан с бизнесом городского такси.

В Москве легковые извозчики разъезжали уже в XVI веке, в Санкт-Петербурге – с первых лет его существования, то есть с начала XVIII столетия. Они подразделялись на «биржевых» (имевших стоянку на специальной извозчичьей бирже) и «шатущих» (постоянного пристанища не имевших). За место на бирже извозчики платили городским властям немалые деньги.

Высший разряд составляли извозчики постоянные, занимавшиеся своим промыслом круглый год. Они имели весьма устойчивую клиентуру и стабильную выручку. Самыми дорогостоящими и наиболее состоятельными среди них считались так называемые «лихачи», выделявшиеся щегольскими закладками и особой удалью при езде. У других постоянных извозчиков, прозывавшихся «резвыми», лошади и экипажи были попроще, а плата – дешевле.

Ко второму разряду относили извозчиков-сезонников, приезжавших на заработки к зимнему сезону из сёл и деревень со своими лошадьми и санями. Такие извозчики были относительно дёшевы, и их услугами чаще всего пользовались менее обеспеченные горожане.

Следующий разряд – так называемые «ваньки» – частники, ездившие по городу как зимой, так и летом. И хотя многие из них отнюдь не преуспевали, все они считались «хозяевами», вернее, хозяевами-одиночками.

Наконец, низший, но самый многочисленный разряд представляли извозчики наёмные, работавшие за жалованье «от хозяина» – извозопромышленника.

Каждое частное дело располагало несколькими десятками «закладок» (лошадей с повозками). Нередко в крупные извозопромышленники выбивались нажившие значительные средства извозчики-«лихачи».

Хозяева назначали извозчикам по найму минимальную величину выручки, а также размер жалованья в зависимости от своих или хозяйских харчей. Сумма жалованья обычно не превышала даже заработка женской прислуги, работавшей по найму в городе (примерно 30 копеек в сутки). Поскольку у хозяина, как правило, число экипажей было вдвое меньше, чем число наёмных возниц, всякие переработки и задержки с возвращением в депо карались штрафом. Работавшие «от хозяина» по условиям найма могли проживать только на хозяйской квартире – общежитии. За несоблюдение правил работы или общежития хозяин мог не только оштрафовать своего работника, но и посадить его в полицейский каземат, а то и просто выгнать.

Их лошади, экипажи и даже одежда, жильё и харчи были хозяйские. Наёмные «ваньки» несли материальную ответственность перед хозяином за исправность экипажа и состояние лошади.

150 лет назад в Москве насчитывалось около 11 тысяч легковых извозчиков, причём три четверти составляли сезонные «ваньки». А в Санкт-Петербурге на рубеже XIX–XX столетий число легковых извозчиков в зимний сезон доходило до 30 тысяч. И это не считая огромной армии «ломовиков», занимавшихся грузовыми перевозками по городу.

Разрешение на извозный промысел всем категориям извозопромышленников выдавала полиция. А каждому извозчику присваивался номерной знак, размер платы за который устанавливала городская управа.

С 1910-х годов в городском экипажном потоке замелькали первые автотакси, принадлежавшие частным владельцам. Появились и первые стоянки таксомоторов. Уже тогда машины оборудовались счётчиками, но чаще их нанимали весьма состоятельные люди из расчёта 5 рублей в час. Большинство же горожан ещё долго относилось к автотакси с недоверием и предпочитало извозчиков: привычнее, надёжнее и дешевле. Лишь с годами таксомотор овладел монополией в легковых городских перевозках.

После 1917 года частный авто- и конный извозный промысел существовал лишь в короткий период нэпа, сменившись затем системой государственных таксомоторных парков. Их печальный удел в наши дни вызывает к жизни частный автоизвозный промысел.

А память о былом конноизвозчичьем промысле живёт в таких автодорожных терминах, как «стоянка», «номерной знак», «такса за проезд» и других.

 

Проанализируйте структуру заметки, последовательность сообщения информации, соразмерность смысловых блоков. Предложите свой вариант заголовка, выправьте текст.

 

Швейцарский букинист в Москве

В прошлую пятницу в Москве, в помещении учебного центра антикварно-аукционного дома «Гелос» выступил известный торговец старыми книгами из Швейцарии Ганс Нойбауэр. Гость из Центральной Европы побывал в России при содействии департамента по сохранению культурных ценностей Министерства культуры РФ. В Москву он прибыл из Санкт-Петербурга, где, по словам представителя департамента, выступил в Государственной публичной библиотеке (имени Салтыкова-Щедрина) и приобрёл звание «почётного доктора библиотеки». Букинист, объявленный представителем департамента «входящим в первую мировую пятёрку торговцев антикварной книгой», поделился с обучающимися в «Гелосе», к которым прибавились представители московских антикварно-букинистических кругов, подробностями своей биографии. Будучи, по некоторым данным, нашим почти соотечественником (уроженцем Мемеля, т.е. Клай­педы), 25 лет назад г-н Нойбауэр закончил курсы антикварных «книжных дилеров» во Франкфурте-на-Майне и начал работать во всемирно известной фирме «Краузе» в Нью-Йорке. Вскоре фирма приобрела швейцарский «Шуманн», и наш лектор стал исполнительным директором этой швейцарской букинистической структуры, которая сейчас, по его словам, «контролирует весь книжный рынок по эту сторону Атлантики». Сейчас «Шуманн» пытается выйти на всеевропейский уровень, потому приобрёл недавно (впервые выйдя за пределы Швейцарии) одну германскую книжно-аукционную фирму. Кстати, в России подобная активность не запланирована, ответил господин Нойбауэр на вопрос из зала, поскольку законодательство наше по ввозу-вывозу культурных ценностей слишком несовершенно.

А кроме того, и понятие «антикварной книги» у нас и на Западе слишком разнится. Господин Нойбауэр разделяет книгу «second-hand» (т.е. по-нашему просто «подержанную») и «гаге» или «important book» («редкую» или «хорошую» книгу). В последнюю категорию может быть включена книга любого возраста – даже выпущенная вчера, скажем, тиражом в десяток экземпляров, у нас же существует чёткое разделение: печатное издание более чем 100-летнего возраста есть «антиквариат» (кстати, западники применительно к книгам этого термина не применяют и не понимают), всё, что «моложе», – предмет не антикварной, а комиссионной торговли...

 

Удачны ли заголовки?

Растут вилки

(В нынешнем году в совхозе «Красный луч» особое внимание уделяется посадкам капусты...)

 

Самогонщики

(о тех, кто покупает машину за границей и сам пригоняет её в Россию)

 

Такая долгая «скорая»

Хоккеисты вострят лыжи

Бомбардиры точат клюшки

Кумировщина

Дорогу оЗИЛит идущий. И едущий

«Коньякотерапия»

Финальная поступь малышей

Слад&Ко жить не запретишь

Провинциальные кондитеры создали холдинг

 

Сравните два варианта заголовка. В чём Вы усматриваете разницу?

 

Убит член правления АО АвтоВАЗ

Владимир Шишков

Это второе убийство на АвтоВАЗе за последние две недели

На АвтоВАЗе убивают раз в неделю

Погибли уже два члена правления

 

Выправьте текст, устранив логические, композиционные и стилистические неточности и ошибки. Предложите варианты заголовка и подзаголовков.

 

А в Суне, как в Дании?

Путешествие в край молока, масла и рыжиков

Что мы знаем о провинциальной жизни? Ну разве что приходят в голову приезжающим грибникам и охотникам сумбурные мысли о судьбах русской деревни да складываются далеко не объективные представления из рассказов и писем районных родственников. Вряд ли что-то познавательное можно почерпнуть из районных газет, в которых «портреты земляков да про жирность молока коров». А между тем каждый район, даже такой самый маленький в области и незаметный, как Сунский, живёт сегодня полнокровной жизнью. И в совокупности такие райончики по Руси представляют собой значительную силу, наполняют не только закрома родины, довольствуясь крохами с державного стола, но и влияют на политический климат, отдавая голоса за ту или иную партию или лидера...

 

... Почти 90 километров от Кирова до Суны – асфальт. А ведь было время, когда вся эта трасса была вымощена деревянной «торцовкой», и все придорожные деревни мобилизовывались пилить лес на брусочки и утрамбовывать их в дорожное полотно.

Этому старинному селу сегодня исполнилось 350 лет. Оно (в девичестве – село Вознесенское-на-Суне) было основано в 1649г. и считалось центром вотчины Трифоновского монастыря, находившегося в самой Вятке. В 1763 г. государева «ревизия» учла здесь 185 «душ». Однако мужики попались крутые и не пожелали гнуть спины на монахов. В 1671 г. здесь началось кырчано-сунское восстание под руководством Ильи Рохина, потом на подмогу монахам подошли стрельцы... и монахи разбежались...

Нашли незнакомую речку, которую по ностальгическим соображениям назвали всё равно Суной, и основали там села Суна-2 и Верхосунье-2. Теперь это территория Зуевского и Фаленского районов Кировской области. Больше эпохальных событий на территории района не происходило, разве что в местной «пересылке» сутки отсидел Феликс Дзержинский, направленный к «месту исправления» с этапом. Теперь в этой тюрьме находится редакция районной газеты и типография.

 

Вторых «борцов за свободу», свалившихся на голову сунян в 1917 г., пережили без особых потерь (если сравнить с другими волостями). Несмотря на запреты, держали личных коров, а сунской председатель райисполкома Пётр Сычёв был единственным в области корововладельцем среди подобной номенклатуры. Так формировалось молочно-товарное стадо, которое умудрились сохранить в районе и в постперестроечные времена. Сегодня в Сунском районе 6 тыс. коров, а есть в области и такие районы, где их осталось не более 150. Пятнадцать с половиной тысяч тонн молока надаивают здесь ежегодно, плюс 2,5 тыс. тонн мяса, что-то вроде российского аналога Дании или Голландии. Причём на внутренние потребности района идёт от 3 до 5 % производимого.

Сунский район занимает 1/100 территории области и является самым малым. По населению он на предпоследнем месте – живут здесь сегодня 9 800 душ.

О местном менталитете свидетельствуют названия деревень: Гари, целых три Устранца, Тоскуй, Горюй, Голодаевская, Могильник, Большие и Малые Черти и даже Иной Свет. Кстати, жил в этой деревне один мужик по прозвищу «Леший». Поехал он как-то в Киров мясо продавать, выпил и попал в вытрезвитель. Его милиционеры спрашивают: «Ты кто?» – «Я – Леший.» – «Отку­да?» – «С Иного Света»...

Почётный титул молочно-масляно-творожной столицы края помогает прочно удерживать единственное в районе промышленное предприятие – Сунский молокозавод. Гигант местной отрасли располагается в левом крыле порушенной Вознесенской церкви куда в экстренном порядке был эвакуирован в 1956 г. Сегодня молокозавод мирно уживается в церкви с батюшкой, который вместе с приходом занимает другое, правое крыло. Граница проходит по колокольне. Предприятие пользуется популярностью всех поставщиков, так как рассчитывается «живыми» деньгами, тогда как другие бартером.

Есть и пить на Сунском заводе можно хоть по самые уши. Но вынести – упаси Боже: немедленное увольнение. А в затылок каждому работнику уже завистливо дышат несколько безработных – претендентов на место.

Есть скрытая безработица. На учёт на бирже не хотят вставать по двум причинам. (Говорят, неофициальная статистика безработицы в деревнях доходит до 70 %.) Одни работают на себя – например, скромные школьные завхозы ездят за границу за «крутыми» иномарками, наделав за летние каникулы в школьных мастерских ульев для пчёл или этими пчёлами занимаясь. Или выращивают живность на мясо. А другие махнули на всё рукой и просто не желают ничего делать. И не объяснить подобным, что разучившись работать, пропьют за полгода всю технику и снова опустятся «на дно». А кто-то просто уходит в отшельники, строит землянку из навоза и живёт там всю зиму, даже без печки, но читая Драйзера. Было здесь и такое. Для кого-то Суна, для кого-то – читай наоборот.

 

Глава района Анатолий Михеев в области – один из старейших руководителей, усидевший в своем кресле аж с 1990 г. Основная забота сегодня – уборка зерновых. Но и с этим справляются, хотя район при нынешнем диспаритете цен, нерентабельный.

– Средняя зарплата по району, – говорит Анатолий Михайлович, – у нас сегодня 557 руб. Причём вовремя её выдают только в «Большевике» и ещё в двух хозяйствах. Учителям перед 1 сентября закрыли зарплату за май. В счёт зарплаты везём сюда продукцию кировских предприятий, но чтобы прожить, по самому минимуму, нам надо 26 миллионов. Народ к этому относится терпимо, учебный год начали...

Может быть, кому-то в Москве эти цифры покажутся смешными, но здесь взять эти деньги просто негде.

 

Вот такой район. Для скептиков, прочитавших о делах земных Суны, сообщу, что вышли отсюда всемирно известный шахматист Александр Галицкий, изобретатель вертолётного винта Иван Братухин, первый начальник управления реактивного самолётостроения СССР Афанасий Ярунин, Герои Советского Союза Князев, Ардашев и Лопатин, несколько научных светил разного профиля. Дети сегодняшних сунян успешно поступают в МГУ и другие престижные вузы и продолжают добрые традиции. Входит Суна в знаменитое Васнецовское кольцо, а первые картины Аполлинария Васнецова увидели свет в здешнем Курчуме, в доме бабушки художника.

А ведь это всего лишь пятнышко на карте страны. Умножь на 100 – будет Вятская губерния, умножь на миллион – наверное, получится Россия.