Когда мы спим, бессознательное активировано, а механизмы сознательного подавления отключены, и в наших снах обычно иносказательно проявляется то, что блокировано от сознания.

Многочисленные исследования указывают на то, что сон помогает нам закреплять полученные за день знания и навыки, а также оказывает влияние на процесс пластических изменений. Когда мы в течение дня осваиваем какое-либо умение, то на следующий день мы будем владеть им лучше, если ночью хорошо выспимся. Пословица «Утро вечера мудренее» соответствует действительности[132].

Группа ученых во главе с Маркосом Франком также доказала, что сон повышает уровень нейропластичности в критические периоды, когда происходят наибольшие пластические изменения. Вспомните, как Хьюбел и Визел блокировали глаз котенка в критический период и показали, как карту мозга для блокированного глаза захватывает карта для здорового глаза — пример действия принципа «не использовать — значит потерять». Команда Франка провела тот же самый эксперимент с двумя группами котят: одну из них лишали сна, а вторая получала сон в необходимом объеме. Они обнаружили, что чем больше спали котята, тем выше была степень пластических изменений в их картах мозга.

Состояние сновидения также способствует пластическим изменениям. Сон делится на две основные фазы. Сновидения приходятся на фазу быстрого сна (она сопровождается быстрыми движениями глаз[133]. У маленьких детей быстрый сон длится намного дольше, чем у взрослых, и именно в раннем детстве нейропластические изменения происходят с наибольшей скоростью. Фактически REM-сон необходим для пластического развития мозга в раннем детстве.

Группа специалистов, возглавляемая Джералдом Марксом, провела исследование, похожее на исследование Франка, целью которого было проследить влияние REM-сна на котят и структуру их мозга. Маркс обнаружил, что у лишенных REM-сна котят нейронов в зрительной коре было меньше. Это позволяет предположить, что REM-сон необходим для их нормального роста.

Кроме того, известно что REM-сон имеет особое значение для усиления нашей способности сохранять эмоциональные воспоминания и для перевода содержимого кратковременной памяти в долговременную[134].

Каждый день, занимаясь психоанализом, господин А. работал над своими главными конфликтами, воспоминаниями и травмами, а ночью в своих снах он получал сценарий своих скрытых переживаний. Помимо этого во сне его мозг подкреплял процесс обновления.

 

 

«С любимыми не расставайтесь…»

 

Мы понимаем, почему в начале курса психоанализа у господина А. не было сознательных воспоминаний о первых четырех годах его жизни: большая часть его воспоминаний этого периода были бессознательными, а несколько имевшихся у него сознательных воспоминаний были настолько болезненными, что он их подавлял. В процессе терапии он получил доступ как к неосознаваемым, так и к сознательным воспоминаниям о первых четырех годах жизни.

Но почему же он не мог восстановить свои подростковые воспоминания? Вполне вероятно, что он подавлял и их. Нередко, когда мы что-то вытесняем из сознания, например, катастрофическую раннюю потерю, мы делаем то же самое с другими событиями, тесно с ней связанными, чтобы блокировать доступ к первоисточнику.

Однако может существовать и еще одна причина. Недавно специалисты обнаружили, что травма, полученная в раннем детстве, порождает масштабные пластические изменения в гиппокампе, сжимая его настолько, что это препятствует формированию новых, долговременных осознанных воспоминаний.

Животные, которых разлучают с матерью, издают отчаянные крики, затем входят в состояние «отключения» — как дети Спитца — и начинают вырабатывать гормон стресса под названием «глюкокортикоид». Этот гормон убивает клетки гиппокампа, в результате чего он теряет способность устанавливать синаптические связи в нейронных сетях, определяющих научение и долговременную память. Эти ранние стрессы формируют у животных, лишенных материнской заботы, предрасположенность к некоторым заболеваниям, которая остается на всю жизнь[135].Когда их разлучают с матерью на долгое время, ген, инициирующий выработку глюкокортикоида, активируется и остается в таком состоянии длительные периоды времени. Травма, перенесенная в детстве, может приводить к чрезмерной сенсибилизации — пластическому изменению — нейронов мозга, регулирующих выделение глюкокортикоида. Результаты последних исследований указывают на то, что у взрослых людей, подвергавшихся в детстве насилию, также наблюдаются признаки глюкокортикоидной суперсенсибилизации, сохранившейся во взрослом состоянии.

Факт деградации гиппокампа — важное открытие. Оно позволяет объяснить, почему у господина А. было так мало воспоминаний из подросткового периода его жизни. Депрессия, высокий уровень стресса и детская травма — все это вызывает выработку глюкокортикоида и убивает клетки гиппокампа, приводя к потере памяти. Чем дольше люди находятся в состоянии депрессии, тем меньше их гиппокамп. Гиппокамп депрессивных людей, перенесших детскую травму в подростковом периоде, на 18 % меньше гиппокампа депрессивных взрослых, не сталкивавшихся ни с чем подобным в детстве. В данном случае мы имеем дело с обратной стороной пластичности: реагируя на болезнь, мы в буквальном смысле слова теряем важные корковые площади.

При кратковременном стрессе уменьшение размера гиппокампа носит временный характер. Если же стресс сохраняется длительное время, деградация становится постоянной. После того, как человек выздоравливает, воспоминания возвращаются, и, исходя из этого, исследователи предполагают, что гиппокамп может снова развиться до нормальных размеров. На самом деле гиппокамп — это один из участков мозга, где создание новых нейронов из стволовых клеток является обычным делом.

Лекарственные препараты против депрессии увеличивают число стволовых клеток, которые становятся новыми нейронами в гиппокампе. У крыс, которым давали один из антидепрессантов в течение трех недель, количество клеток в гиппокампе увеличилось на 70 %. В случае с людьми, для того чтобы антидепрессант подействовал, требуется от трех до шести недель. Возможно, это всего лишь совпадение, но именно такое количество времени необходимо для того, чтобы «новорожденные» нейроны в гиппокампе окончательно сформировались, образовали отростки и установили связи с другими нейронами. Таким образом, иногда лекарственные препараты могут способствовать пластическим изменениям мозга. Тот факт, что люди начинают чувствовать себя лучше благодаря психотерапии, а также наблюдают улучшение своей памяти, позволяет предположить, что и психотерапия стимулирует рост нейронов в гиппокампе.

 

Пластический парадокс

 

Возможно, многочисленные изменения, произошедшие с господином Л., удивили бы Фрейда, учитывая возраст моего пациента на момент прохождения курса психоанализа. Фрейд использовал понятие «психической пластичности» для описания способности людей к изменениям и признавал, что их общая способность меняться неодинакова. Он также отмечал, что у людей пожилого возраста обычно происходит «истощение пластичности» — они становятся «косными, упрямыми и ригидными». Он относил это на счет «силы привычки» и писал: «Однако существуют люди, которые сохраняют психическую пластичность далеко за пределами возрастных ограничений, и такие, кто теряет ее преждевременно». Он отмечал, что ригидным людям очень сложно избавиться от своих неврозов в процессе психоанализа.

Травма, полученная господином Л., сформировала способы поведения, которые сохранялись более пятидесяти лет. Как же тогда ему удалось измениться?

Ответ на этот вопрос является частью загадки, которую я называю «пластическим парадоксом» — одним из наиболее важных уроков этой книги.

Пластический парадокс заключается в том, что те же самые пластические свойства, которые делают возможным изменение мозга и появление более гибких форм поведения, приводят к возникновению и более ригидных форм поведения.

Все люди от рождения обладают пластическим потенциалом. Некоторые сохраняют детскую гибкость психики на протяжении всей жизни. У других детская непосредственность, креативность и непредсказуемость уступают место рассудочной будничной упорядоченности, где повторяются одни и те же формы поведения. Это превращает нас в ригидные карикатуры на самих себя. Все, что предполагает однообразное повторение (будь то карьера, однообразные дела, навыки и неврозы), может привести к ригидности. Нет сомнения в том, что подобные ригидные формы поведения могут формироваться у нас, в первую очередь, благодаря… пластичному мозгу.

Как нам подсказывает метафора Паскуаль-Леоне, нейропластичность похожа на мягкий снег, покрывающий гору. Съезжая с горы на санках, мы можем быть гибкими, потому что каждый раз имеем возможность выбирать разные пути, пролегающие по мягкому снегу. Однако когда мы используем одну и ту же проторенную трассу во второй или третий раз, мы оказываемся заложниками одной колеи. Теперь наш маршрут становится неизменным, так как сложившиеся нейронные сети стремятся стать самодостаточными. Поскольку наша пластичность порождает как психическую гибкость, так и психическую ригидность, мы склонны недооценивать свой потенциал гибкости, который большинство из нас использует только от случая к случаю.

Фрейд был прав, когда говорил, что отсутствие пластичности имеет отношение к силе привычки. Неврозы, как правило, укореняются под действием этой силы, поскольку предполагают повторяющиеся паттерны, существование которых мы не осознаем, что делает практически невозможным их прерывание и перенаправление без использования специальных методик. Когда господин Л. смог понять причины своего привычного поведения (часто носящего защитный характер), а также истоки своего взгляда на самого себя и окружающий мир, ему удалось, несмотря на возраст, воспользоваться той пластичностью, которая присуща каждому от рождения.

 

* * *

 

Когда господин Л. начал посещать сеансы психоанализа, он воспринимал свою мать как призрак, которого он не может видеть; словно она — некое создание, одновременно живое и мертвое, которому он хранил верность, хотя никогда не был уверен в том, что она существует. Приняв тот факт, что мать действительно умерла, он перестал воспринимать ее как призрак и вместо этого обрел чувство, что у него была реально существующая мама, любившая его до тех пор, пока была жива. Только после того, как призрак превратился в любящего родителя, А. обрел свободу, позволившую ему вступить в отношения с живой женщиной.

Психоанализ часто помогает превратить наших призраков в реальность. Нас нередко преследуют эмоционально-значимые взаимоотношения из прошлого, которые оказывают не осознаваемое нами влияние на наше настоящее. Когда мы прорабатываем их, они прекращают свое преследование и становятся всего лишь частью нашей истории. Мы способны превратить призраков в реальных людей, потому что можем преобразовать подавляемые воспоминания (которые мы не осознаем до тех пор, пока они не пробуждаются и не появляются словно «ни с того ни с сего») в осознанные воспоминания, имеющие конкретный контекст.

Н. М. — самый известный пациент в истории нейропсихологии, до сих пор жив. Его мозг был блокирован в 1940-х годах и остается в том состоянии, в каком он был тогда, когда он перенес операцию и утратил гиппокамп, выполняющий роль ворот памяти и долговременных пластических изменений. Из-за невозможности преобразования содержимого кратковременной памяти в долговременную структура его мозга, а также его психические и физические образы самого себя — зафиксировались в том виде, какой они имели на момент операции. К сожалению, он даже не узнает себя в зеркале.

Эрик Кандел, родившийся примерно в одно время с ним, продолжает исследовать гиппокамп и пластичность мозга. Он преодолевает свои болезненные воспоминания о 1930-х годах, работая над очень познавательной книгой мемуаров под названием «В поисках памяти» (In Search of Memory).

Господин Л. — которому на данный момент уже больше семидесяти — больше не остается в эмоциональной ловушке 1930-х годов, потому что ему удалось осознать события, произошедшие почти шестьдесят лет назад, переоценить их и благодаря этому реорганизовать свой пластичный мозг.

 

 

Глава 10

Омоложение

Открытие нейрональной стволовой клетки и уроки по сохранению мозга

 

Девяностолетний доктор Стэнли Карански не способен поверить в то, что его жизнь должна закончиться только потому, что он стар. У него 19 потомков — пять детей, восемь внуков и шесть правнуков. Его жена умерла от рака в 1995 году в возрасте 53 лет, и сейчас Стэнли живет в Калифорнии со своей второй женой Хелен.

Доктор Карански родился в Нью-Йорке в 1916 году, учился в медицинской школе Университета Дьюка, в 1942 году закончил интернатуру, а во время Второй мировой войны в «день Д» принимал участие в высадке союзных войск в качестве санитара. Почти четыре года он прослужил военным врачом в пехоте, принимавшей участие в боевых действиях в Европе, а затем отправился на корабле на Гавайи, где в конце концов и поселился. До выхода на пенсию в возрасте 70 лет он работал анестезиологом. Однако отдых на пенсии его не устраивал, поэтому он прошел переподготовку на семейного врача и практиковал в небольшой клинике еще десять лет до тех пор, пока ему не исполнилось 80.

Я разговаривал с ним вскоре после того, как он закончил выполнение серии упражнений для мозга, разработанных командой Мерцениха совместно с компанией Post Science. У доктора Карански не наблюдали когнитивных ухудшений, но, как он заметил, «мой почерк оставался неплохим, но был не так хорош, как раньше». Он просто хотел поддержать свой мозг, чтобы он сохранился в отличной форме.

В августе 2005 года он начал заниматься по программе, тренирующей слуховую память, и нашел ее упражнения «продуманными и увлекательными». От него требовалось определить: как изменяется частота звука; подобрать порядок, в котором звучали определенные слоги; идентифицировать одинаковые звуки; а также слушать истории и отвечать на вопросы по ним. И все это для того, чтобы укрепить соответствующие карты мозга и стимулировать механизмы пластичности. Он работал над упражнениями по 75 минут три раза в неделю в течение трех месяцев.

«За первые шесть недель я не заметил никаких изменений. Примерно на седьмой неделе я начал обращать внимание на то, что стал более сообразительным, чем раньше. И я мог сказать это по тому, как работал с самой программой, поскольку мне стали легче даваться правильные ответы, и я почувствовал улучшение во всем. Я стал более расторопным и бдительным во время вождения автомобиля: как днем, так и ночью. Я больше общался с людьми, и разговор давался мне легче. Я считаю, что за последние несколько недель мой почерк улучшился. Когда я ставлю свою подпись, то мне кажется, что я пишу так, как делал это двадцать лет назад. Моя жена, Хелен, сказала мне: „По-моему, ты стал более сообразительным, более активным, более восприимчивым“». Стэнли планирует подождать несколько месяцев, а затем заново выполнить упражнения, чтобы оставаться в форме.

Хотя упражнения предназначены для тренировки слуховой памяти, они приносят общую пользу, потому что доктор Карански стимулирует не только слуховую память, но и те центры мозга, которые регулируют пластичность.

Кроме того, Стэнли делает физические упражнения: «Три раза в неделю мы с женой выполняем силовые упражнения с помощью тренажеров CYBEX, а потом крутим педали на велотренажере от 30 до 35 минут».

Доктор Карански называет себя человеком, который всю жизнь занимается самообразованием. Он изучает математику, при этом ему нравятся игры, кроссворды, акростихи и судоку.

«Я люблю читать книги по истории, — говорит он. — Обычно у меня возникает интерес к какому-нибудь историческому периоду, и в течение некоторого времени я внимательно его изучаю, пока у меня не появится ощущение, что я узнал достаточно для того, чтобы переключиться на изучение чего-то другого». То, что кто-то может посчитать дилетантизмом, помогает ему постоянно оставаться открытым для нововведений и новых тем. Это препятствует атрофии систем, управляющих пластичностью и выработкой допамина.

Каждый новый интерес доктора Карански превращается в захватывающую страсть. «Пять лет назад я заинтересовался астрономией и стал астрономом-любителем. Я купил телескоп, потому что в то время мы жили в Аризоне, где были очень хорошие природные условия для наблюдений». Он серьезно увлекся коллекционированием камней и утоляет свою страсть, ползая по шахтам в поисках образцов для своей коллекции.

«В вашей семье есть долгожители?» — спрашиваю я. «Нет, — отвечает он. — Моя мать умерла в канун пятидесятилетия. А отец не дожил до шестидесяти — у него была гипертония».

«А как ваше здоровье?»

«Ну, однажды я умер, — смеется он. — Вы должны простить меня за то, что я люблю шокировать людей. Я занимался бегом на длинные дистанции, и в 1982 году, когда мне было шестьдесят пять лет, у меня случилась желудочковая фибрилляция — аритмия сердца, нередко заканчивающаяся смертельным исходом — во время тренировочного забега в Гонолулу, и я свалился буквально замертво на боковую дорожку. У парня, который бежал вместе со мной, хватило ума и умения провести мне сердечно-легочную реанимацию, а кто-то из бегунов вызвал парамедиков. Они добрались до меня достаточно быстро, восстановили мой синусовый ритм и отвезли в госпиталь Страуба». После этого Стэнли перенес операцию аортокоронарного шунтирования. Он с присущей ему активностью прошел курс реабилитации и быстро выздоровел. «С тех пор я не участвую в соревнованиях по бегу, но пробегаю в медленном темпе примерно 25 миль в неделю». Затем у него был еще один сердечный приступ в 2000 году, когда ему было 83.

Доктор Карански — общительный человек, но он не любит большие компании. «Я не очень охотно хожу на вечеринки, где люди просто собираются вместе и разговаривают. Мне не нравятся такие вещи. Я бы предпочел сесть с кем-нибудь, найти интересующую нас обоих тему и обсудить ее во всех тонкостях с одним человеком, а может быть, двумя или тремя. Вежливые вопросы о здоровье и погоде нельзя назвать разговором».

Он говорит, что они с женой не очень заядлые путешественники, однако тут можно поспорить. Когда ему был 81 год, он немного подучил русский язык и отправился на русском научном судне в Антарктику.

«Зачем?» — спрашиваю я.

«Потому что иначе туда не добраться».

За последние несколько лет доктор Карански побывал на полуострове Юкатан, в Англии, Франции, Швейцарии и Италии, провел шесть недель в Южной Африке, навестил свою дочь в Объединенных Арабских Эмиратах и совершил путешествия в Оман, Австралию, Новую Зеландию, Таиланд и Гонконг.

Доктор Карански всегда стремится заняться чем-то новым, а когда находит это новое, уделяет ему все свое внимание (что является необходимым условием пластических изменений). Карански говорит: «Я готов полностью сконцентрироваться на том, что интересует меня в данный момент. Затем, когда я чувствую, что поднялся в этом деле на более высокий уровень, то уделяю ему уже не так много времени, и начинаю смотреть во все стороны в поисках чего-то нового».

Его философское отношение к жизни также защищает его мозг, потому что он не беспокоится по мелочам — что немаловажно, поскольку стресс приводит к выработке глюкортикоида, который может убивать клетки гиппокампа.

«Вы выглядите менее озабоченным и нервным, чем большинство людей», — говорю я.

«51 считаю, что людям было бы очень полезно вести себя именно так».

«Вы оптимист?»

«Не совсем, но, мне кажется, я понимаю, что такое случайности. В мире происходит множество вещей, мне неподвластных, но влияющих на меня. Я трачу свое время, беспокоясь лишь о тех событиях, которые подвластны моему контролю, т. е. на их результат я могу влиять. И мне удалось разработать философию, которая помогает мне с ними справляться».