Когда мозг оказывается между двумя культурами

 

Культурно преобразуемый мозг подвержен парадоксу пластичности (о чем мы говорили в главе 9): пластичность может сделать нас более гибкими или более ригидными. Это представляет собой проблему в нашем мультикультурном мире, где существует возможность смены культуры.

Иммиграция оказывает очень большое давление на пластичный мозг. Процесс освоения иной культуры представляет собой «аддитивный» опыт, включающий в себя изучение новых вещей и создание новых нейронных связей по мере «овладения» культурой. Аддитивная пластичность возникает в тех случаях, когда изменение мозга предполагает рост. Однако пластичность также носит «субтрактивный» характер — может предполагать «изъятие каких-то вещей», как это, например, происходит, когда мозг подростка с целью упрощения удаляет нейроны, и когда исчезают нейронные связи, которые не используются. Каждый раз, когда пластичный мозг осваивает культуру и постоянно ею пользуется, возникают издержки: в связи с конкурентным характером пластичности мозг в процессе этого освоения теряет некоторые нейронные структуры.

Патриция Кухл из Университета имени Вашингтона в Сиэтле занимается исследованиями мозга. Полученные ею данные свидетельствуют о том, что младенцы способны услышать любое звуковое различие во всех языках мира, общее количество которых составляет несколько тысяч. Однако после завершения критического периода развития слуховой коры дети, воспитанные в рамках одной культуры, теряют способность слышать многие из этих звуков, и начинается процесс удаления неиспользуемых нейронов, заканчивающийся тогда, когда на карте мозга начинает доминировать язык, используемый в данной культуре. После этого мозг ребенка начинает отфильтровывать тысячи звуков. Шестимесячный японский ребенок слышит различие между английскими звуками r и l так же хорошо, как американский. В возрасте одного года он уже не может это сделать. Если в дальнейшем этот ребенок переедет в другую страну, у него возникнут трудности с тем, чтобы правильно слышать и произносить новые звуки.

Иммиграция — часто бесконечное, тяжелое испытание для мозга взрослого человека, требующее масштабной реорганизации самых разных частей коры. Это гораздо более сложная задача, чем просто изучение чего-то нового, потому что здесь новая культура вступает в пластическую конкурентную борьбу с нейронными сетями, критический период развития которых приходится на время проживания в родной стране. На успешную ассимиляцию уходит жизнь одного поколения, за редким исключением. Только дети иммигрантов, которые проходили через критические периоды в условиях новой культуры, могут надеяться на то, что иммиграция будет казаться им менее дезориентирующей и травмирующей. В большинстве случаев культурный шок — шок и для мозга[153].

Культурные различия носят такой устойчивый характер, потому что когда родная культура усваивается и программируется в нашем мозге, она становится «второй натурой», такой же «естественной», как многие из врожденных инстинктов. Предпочтения, формируемые нашей культурой: в еде, семейных отношениях, любви, музыке, — мы считаем естественными, даже если они приобретены после нашего появления на свет. Используемые нами способы невербальной коммуникации — то, насколько близко мы стоим к другим людям; ритм и громкость нашей речи; то, как долго мы ждем, прежде чем прервать разговор, — кажутся нам естественными, потому что они глубоко «вмонтированы» в наш мозг. Когда мы попадаем в другую культуру, мы испытываем шок, понимая, что все эти привычки вовсе не абсолютны. На самом деле, совершая даже такое незначительное изменение в своей жизни, как переезд в новый дом, мы обнаруживаем, что нам предстоит пройти через медленное изменение таких привычных для нас вещей, как чувство пространства, и бесчисленных установившихся привычек, о существовании которых мы даже не подозревали.

 

Пластичность восприятия

 

«Перцептивное научение» — это вид научения, которое происходит, когда мозг учится воспринимать с большей остротой или, как в случае с морскими цыганами, по-другому. В ходе этого процесса формируются новые нейронные карты и связи. Например, перцептивное научение играет свою роль в разработанной Мерценихом программе Fast ForWord, которая помогает детям с проблемами восприятии звуков сформировать более совершенные карты мозга, позволяющие им впервые в жизни услышать нормальную речь.

Долгое время считалось, что мы постигаем культуру с помощью общих для всех перцептивных средств единого типа, однако перцептивное научение показывает, что это предположение не совсем верно. Выбор того, что мы можем и не можем воспринять, определяется самой культурой, причем в большей степени, чем нам кажется.

Первым человеком, который задумался над тем, как пластичность может менять наш способ осмысления культуры, был канадский специалист по когнитивной психологии Мерлин Дональд, который в 2000 году утверждал, что культура меняет нашу функциональную когнитивную архитектуру, подразумевая под этим, что в процессе обучения чтению и письму происходит реорганизация психических функций. Дональд также утверждал, что сложные культурные формы деятельности, такие как грамотность и язык, преобразуют функции мозга, но при этом основные его функции, скажем, зрение и память, остаются неизменными. По его словам, «никто не считает, что культура оказывает фундаментальное влияние на зрение и основные возможности памяти. Однако нельзя сказать то же самое о функциональной архитектуре грамотности и, возможно, языка».

Тем не менее через несколько лет после этого заявления стало ясно, что даже такие фундаментальные свойства мозга, как обработка зрительной информации и объем памяти, обладают определенной нейропластичностью. Идея о том, что культура может влиять на восприятие, выглядит достаточно радикально. В то время как почти все представители общественных наук — антропологи, социологи, психологи — признают, что различные культуры интерпретируют мир по-разному, большинство ученых и обычных людей на протяжении нескольких тысяч лет считали — как это сформулировал специалист по социальной психологии из Мичиганского университета Ричард Е. Нисбетт, — что «различие убеждений людей из разных культур не может быть вызвано различием свойственных им когнитивных процессов. Скорее это должно быть связано с тем, что они наблюдают разные аспекты мира или изучают разные вещи».

Известный европейский психолог середины XX века — Жан Пиаже считал, что в серии блестящих экспериментов с участием детей из Европы ему удалось доказать, что у всех людей восприятие и логическое мышление разворачиваются в процессе развития одинаково и что эти процессы универсальны. Действительно, путешественники и антропологи уже давно замечали, что народы, живущие на Востоке (азиатские народы, которые испытали на себе влияние китайских традиций), и живущие на Западе (наследники традиций древних греков), многое воспринимают по-разному, однако ученые предположили, что в основе этих различий лежат разные интерпретации того, что люди видят, а не микроскопические различия на нейронном уровне.

Например, часто отмечают, что представители Запада воспринимают мир «аналитически»[154], разделяя то, что они наблюдают, на отдельные части. Жители Востока, как правило, смотрят на мир более «холистически», воспринимая его как «целое»[155]и подчеркивая взаимосвязь всех вещей. Также было замечено, что можно провести аналогию между различием когнитивных стилей представителей Запада и Востока и различием между двумя полушариями мозга. Левое полушарие осуществляет более последовательную и аналитическую обработку информации, в то время как правое полушарие выполняет синтез и целостную обработку получаемых данных[156]. Было ли это различие способов восприятия мира основано на разных интерпретациях увиденного, или представители Запада и Востока действительно видят разные вещи?

Ответ на этот вопрос не удавалось найти достаточно долгое время, потому что исследования восприятия проводились западными учеными с участием представителей западной культуры — как правило, на студентах из американских колледжей. Это продолжалось до тех пор, пока Нисбетт не разработал серию экспериментов, целью которых было сравнение восприятия на Востоке и Западе, и не провел их в сотрудничестве со своими коллегами из Соединенных Штатов, Китая, Кореи и Японии. Он делал это в некоторой степени неохотно, потому что считал, что все мы воспринимаем и мыслим одинаково[157].

При проведении типичного эксперимента студент Нисбетта Таке Масуда показывал студентам в Соединенных Штатах и Японии цветные мультипликационные фильмы со сценами подводной жизни. В каждом фильме была одна «фокальная рыба», которая двигалась быстрее или была больше, ярче или заметнее других более мелких рыб, среди которых она плавала.

Когда участников эксперимента просили описать увиденную сцену, американцы, как правило, упоминали именно фокальную рыбу. Японцы говорили о менее заметных рыбах, камнях на дне, растениях и животных на 70 % чаще, чем американцы. Затем испытуемым показывали один из этих объектов отдельно, а не как часть первоначальной сцены. Американцы узнавали объект независимо от того, был ли он показан в первоначальной сцене или нет. Японцы лучше справлялись с распознаванием объекта, если он был показан в первоначальной сцене. Они воспринимали его в контексте его связи с фоном. Нисбетт и Масуда также провели оценку того, насколько быстро испытуемые узнают объекты — тест на автоматизм перцептивной обработки информации. Когда объекты показывали на другом фоне, японцы делали ошибки. Американцы же не ошибались. Данные аспекты восприятия не поддаются сознательному контролю и определяются обученными нейронными цепями и картами мозга.

Эти и многие другие похожие эксперименты подтверждают, что люди, живущие на Востоке, воспринимают холистически, рассматривая объекты относительно их связи друг с другом или в контексте, в то время как представители западных культур воспринимают их обособленно. Первые смотрят через широкоугольный объектив, а вторые используют узкий объектив с более четкой фокусировкой. Все, что нам известно о пластичности, позволяет предположить, что эти различные способы восприятия, используемые сотни раз в день и проходящие концентрированную тренировку, должны привести к изменениям в нейронных сетях, отвечающих за восприятие. Окончательный ответ на этот вопрос может дать высокочувствительное сканирование мозга представителей восточной и западной культур.

Последующие эксперименты, проведенные командой Нисбетта, подтверждают, что когда люди меняют культуру, они учатся воспринимать по-новому[158]. После нескольких лет, проведенных в Америке, японцы начинают воспринимать все точно так же, как американцы, из чего можно сделать вывод, что различия в восприятии не связаны с генетикой. У детей иммигрантов из Азии, живущих в Америке, способ восприятия отражает обе культуры. Поскольку дома они подвергаются влиянию восточной культуры, а в школе и во всех других местах — западной, они иногда воспринимают сцену холистически, а иногда фокусируются на выделяющихся объектах. Ряд исследований свидетельствует о том, что люди, выросшие в условиях бикультурной среды, на самом деле чередуют восточное и западное восприятие. Жителей Гонконга, испытывающих на себе влияние британской и китайской культур, можно «подтолкнуть» к восприятию в той или иной манере, показывая им характерные для Запада изображения, например, Микки-Мауса, или здания американского Капитолия, или типичные для Востока изображения пагоды или дракона. Таким образом, эксперименты Нисбетта и его коллег стали первой демонстрацией кросс-культурного «перцептивного научения».

Культура может оказывать влияние на «перцептивное научение» благодаря тому, что восприятие не является пассивным процессом. Воспринимающий мозг всегда активен и постоянно корректирует сам себя. Зрительный процесс характеризуется такой же активностью, как процесс осязания, когда мы проводим пальцами по объекту, чтобы определить его структуру и форму. Естественно, расположенный стационарно глаз практически неспособен воспринять сложный объект. Но в процессе восприятия всегда участвуют чувствительная и двигательная зоны коры.

Различие восприятия в разных культурах не означает, что один тип восприятия лучше другого — все относительно. Очевидно, что некоторые контексты требуют «узкого» взгляда, а другие — целостного восприятия. Морские цыгане выжили благодаря сочетанию знаний о море и целостного холистического восприятия. Они настолько хорошо чувствовали настроения моря, что даже во время цунами, прошедшего над Индийским океаном 26 декабря 2004 года и убившего сотни тысяч людей, ни один из них не погиб. Они увидели, что море странным образом отступило, после чего появилась необычайно маленькая волна; они заметили, что дельфины стали уходить на глубину, а слоны, наоборот, устремились на более высокие места; и они услышали, как замолчали цикады. Морские цыгане начали вспоминать древнюю историю о «Волне, съедающей людей», говоря друг другу, что она снова пришла. Задолго до того, как современные ученые сложили все это вместе, они вышли из моря на берег и поднялись как можно выше (а другие уплыли очень далеко в океан, где им также удалось выжить). Морские цыгане, в отличие от «цивилизованных» людей, находящихся под влиянием аналитической науки, восприняли все эти необычные события в единстве и увидели целое.

В момент приближения цунами и появления странных знаков в море находились и бирманские рыбаки, им не удалось спастись. Одного из морских цыган спросили: как получилось, что все бирманцы, которые тоже хорошо знают море, погибли? Он ответил: «Они смотрели на наживку. Они не видели ничего кругом. Они ни на что не обращали внимания. Они не знают, как надо смотреть».

 

Пластичность и возраст

 

В своей книге «Мозг и культура» (Brain and Culture) Брюс Уэкслер, психиатр и исследователь из Йельского университета, утверждает, что относительное снижение нейропластичности по мере нашего старения позволяет объяснить многие социальные явления. В детстве наш мозг легко формирует сам себя в ответ на воздействие окружающего мира, создавая нейропсихологические структуры, которые включают в себя наши картинки и представления мира. Эти структуры формируют нейрональную основу для наших перцептивных привычек и представлений, вплоть до сложных идеологий. Как и все пластические феномены, такие структуры имеют тенденцию к усилению при повторах и превращению в самодостаточные.

По мере старения и снижения пластичности нам становится все сложнее меняться в ответ на воздействие окружающей нас среды, даже если мы того хотим. Мы находим приятными знакомые виды стимуляции; мы стараемся общаться с людьми, которые мыслят одинаково с нами; и, как показывают исследования, мы склонны игнорировать, или забывать, или пытаться подвергнуть сомнению информацию, не соответствующую нашим взглядам или восприятию мира, потому что нам очень огорчительно и сложно думать и воспринимать как-то по-иному.

Все чаще и чаще стареющий человек поступает так, чтобы сохранить существующие внутри него структуры, а когда между его внутренними нейрокогнитивными структурами и миром возникает несоответствие, он стремится изменить мир. Он начинает незаметно управлять своим окружением, вмешиваясь в каждую мелочь, контролировать его и подгонять под знакомые стандарты. Однако этот ярко выраженный процесс нередко приводит к тому, что целые культурные группы пытаются навязать свой взгляд на мир другим группам, порой проявляя при этом жестокость. В особенности это свойственно нашему современному миру, где процесс глобализации сближает разные культуры, тем самым усугубляя проблему. Уэкслер считает, что большинство наблюдаемых нами кросс-культурных конфликтов — результат относительного снижения нейропластичности.

К этому молено добавить, что тоталитарные режимы, похоже, интуитивно понимают, что после определенного возраста людям становится все сложнее меняться, и именно поэтому прилагают столько усилий к тому, чтобы внушать свои идеи молодым людям с самых ранних лет жизни. Например, в Северной Корее, где на сегодняшний день существует самый радикальный тоталитарный режим, детей отдают в специальную школу, которую они посещают с двух с половиной до четырех лет. В этой школе их «погружают» в культ обожания диктатора Ким Чен Ира и его отца Ким Ир Сена. Они видят своих родителей только по выходным. Практически каждая история, которую им читают, рассказывает об их вожде. Сорок процентов учебников для начальной школы полностью посвящены описанию двух Кимов и их жизни. Это происходит на протяжении всего обучения в школе. В них воспитывают и ненависть к врагу, используя для этого своего рода концентрированную тренировку. В типичной задаче по математике спрашивается: «Три солдата Корейской народной армии убили тридцать американских солдат. Сколько американских солдат убил каждый из них, если все они убили равное количество солдат врага?» Наличие подобных связей, сложившихся в результате внушения и закрепленных в мозге, сложно преодолеть с помощью простого убеждения.

Уэкслер особо подчеркивает относительное снижение пластичности с возрастом. Однако существуют практики, используемые в некоторых культах (или при идеологической обработке), которые доказывают, что иногда индивидуальные особенности человека могут быть изменены во взрослом состоянии даже против его желания. Человека можно сломить, а затем сформировать или, по крайней мере, «добавить» новые нейрокогнитивные структуры, если в своей повседневной жизни он будет подвергаться тотальному контролю; к тому же на него можно воздействовать вознаграждением и суровым наказанием, а также подвергать его концентрированной тренировке, заставляя его повторять или заучивать различные идеологические заявления. Как сообщал Уолтер Фриман, в некоторых случаях этот процесс может действительно привести к тому, что человек «отучится» от своих установок, существующих ранее. Подобные результаты не были бы возможны, если бы мозг взрослого человека не обладал пластичностью.

 

Уязвимый мозг и влияние СМИ

 

Интернет — это всего лишь одна из тех вещей, с помощью которых современный человек может пережить миллионы «тренировочных» событий, и к которым среднестатистический человек, живший тысячи лет назад, не имел никакого доступа. Наш мозг подвергается масштабной перестройке под влиянием этого воздействия — а также чтения, телевидения, видеоигр, современных электронных приборов, современной музыки, современных «инструментов» и так далее.

Майкл Мерцених, 2005

 

Мы уже обсуждали ряд причин, по которым пластичность мозга не была открыта раньше: отсутствие возможности заглянуть в живой мозг и господство идеи локализационизма. Но мы не сказали о еще одной причине, которая имеет особое значение, когда мы говорим о культурно преобразуемом мозге. Мерлин Дональд пишет, что раньше практически все специалисты рассматривали мозг как изолированный орган, словно он хранился в какой-то коробке, «существует и развивается исключительно в голове, а его основная структура — это биологическая данность». Такую точку зрения защищали бихевиористы и биологи. Среди тех, кто ее отвергал, были специалисты по психологии развития, которые всегда учитывали внешние влияния и условия, способствующие или мешающие развитию мозга.

На сегодняшний день установлено существование связи между просмотром телевизионных программ, одним из характерных видов времяпрепровождения в нашей культуре, и проблемами, имеющими отношение к мозгу. Недавнее исследование более 2600 детей ясельного возраста показывает, что просмотр телепрограмм в возрасте от одного года до трех лет находится в определенном соотношении с наблюдаемыми в более поздние периоды детства проблемами, связанными с концентрацией внимания и контролированием побуждений. Каждый час, проведенный ребенком ясельного возраста перед телевизором, увеличивает затем вероятность возникновения серьезных проблем со вниманием на 10 %. По утверждению психолога Джоэла Т. Нигга, данное исследование не учитывает других возможных факторов, влияющих на связь между просмотром телевизионных передач и последующими проблемами. Может влиять и то, что родители именно таким образом решают вопрос присмотра за ребенком (сажая его перед телевизором).

Результаты данного исследования заставляют задуматься и (учитывая рост количества времени, проводимого нашими детьми перед телевизором) указывают на необходимость проведения дальнейших исследований. 43 % американских детей в возрасте двух лет или младше смотрят телевизор ежедневно, а у 25 % есть собственный телевизор в спальне.

Через 25 лет после широкомасштабного распространения телевидения преподаватели, работающие с маленькими детьми, начали замечать, что ученики становятся все более беспокойными, и им все сложнее концентрировать внимание. Педагог Джейн Хили зафиксировала эти изменения в своей книге «Психика под угрозой» (Endangered Minds), высказав предположение о том, что мы наблюдаем результат пластических изменений, происходящих в мозге детей. Когда эти дети поступали в колледж, профессора жаловались на то, что с каждым годом им приходится «упрощать» свои курсы из-за того, что студенты интересуются лишь «звуковыми отрывками» и пугаются при упоминании о чтении.

Между тем проблема была похоронена под обвалом «инфляции оценок», но при этом только усугубилась благодаря призывам «компьютеры в каждый класс», целью которых было повышение объемов памяти и количества гигабайтов в классных компьютерах, а не решение проблемы с памятью и вниманием у учеников.

Психиатр из Гарвардского университета Эдвард Хэллоуэлл, специалист по синдрому нарушения внимания (СНВ), установил связь между электронными средствами информации и ростом у большинства населения признаков нарушения внимания. Йен X. Робертсон и Редмонд О’Коннелл смогли добиться обнадеживающих результатов, используя упражнения для лечения СНВ, и, если эти результаты окончательно подтвердятся, то есть надежда на спасение.

Большинство людей думает, что главная опасность, которую представляют для нас СМИ, связана с содержанием сообщаемой ими информации. Однако канадец Маршалл Маклюэн, ставший в 1950-х годах родоначальником исследований СМИ и предсказавший появление Интернета за двадцать лет до его изобретения, был первым, кто интуитивно понял, что СМИ меняют наш мозг независимо от содержания, и произнес известную фразу: «Средство передачи — это сообщение». Маклюэн утверждал, что каждое средство передачи информации по-своему преобразует наше сознание и мозг и что последствия подобных реорганизаций гораздо значительнее, чем результаты влияния содержания или «сообщения».

Эрика Майкл и Марсель Джаст из Университета Карнеги-Меллона провели исследование с использованием сканирования мозга, чтобы проверить, действительно ли средством передачи является сообщение. Они доказали, что в процессе слушания и чтения речи принимают участие разные области мозга и что в процесс слушания и чтения слов вовлечены разные центры понимания. По словам Джаста, «мозг создает сообщение… по-разному для чтения и прослушивания. Прослушивание звуковых книг оставляет иной набор воспоминаний, чем чтение. Последние известия, услышанные по радио, обрабатываются иначе, чем те же самые слова, прочитанные в газете». Результаты этого исследования опровергают представление, согласно которому только один центр в мозге понимает слова, независимо от того, каким образом (через какой орган чувств или средство передачи) информация попадает в мозг. Эксперимент Майкл и Джаста доказывает, что каждое средство передачи информации создает различный сенсорный и семантический[159]результат.

Каждое средство информации вызывает изменения в балансе наших индивидуальных чувств, усиливая одни за счет других. По мнению Маклюэна, человек дописьменной эпохи жил с «естественным» балансом слуха, зрения, осязания, обоняния и вкуса. Письменное слово перенесло его из мира звуков в визуальный мир, переключив с речи на чтение; изобретение печати и типографской печатной машины только ускорило этот процесс. Сегодня электронные средства передачи информации возвращают нам звук и, до некоторой степени, восстанавливают первоначальный баланс. Каждое новое средство информации создает уникальную форму осознания, в которой одни чувства «усиливаются», а другие «понижаются». Маклюэн говорил: «Соотношение между нашими чувствами меняется». А из экспериментов Паскуаль-Леоне с участием людей, которым завязывали глаза (выключая зрение), нам известно, насколько быстро может происходить сенсорная реорганизация.

Заявление о том, что средство передачи информации, такое как радио, телевидение или Интернет, меняет баланс чувств, не доказывает, что оно несет вред. Наибольший вред от телевидения и других электронных средств передачи информации, таких как музыкальные клипы и компьютерные игры, связан с их влиянием на внимание. Дети и подростки, часами играющие в компьютерные игры в жанре файтинга, занимаются концентрированной тренировкой и получают постоянно возрастающее вознаграждение. Видеоигры, как и порнография в Интернете, соответствуют всем условиям, необходимым для изменения карт мозга.

Группа специалистов из больницы Хаммерсмит в Лондоне разработала типичную видеоигру, в которой командир танка расстреливает врага и уклоняется от огня противника. Эксперимент показал, что во время таких игр в мозге происходит выработка допамина — медиатора вознаграждения, выделение которого провоцируют и наркотики, вызывающие привыкание. У людей, пристрастившихся к компьютерным играм, наблюдаются все признаки зависимости: настоятельное желание играть, когда игра прекращается; пренебрежение другими видами деятельности; эйфория в момент игры; и тенденция отрицать или минимизировать свое пристрастие.

Телевидение, музыкальные клипы и видеоигры, все без исключения использующие телевизионные технологии, «разворачиваются» с гораздо большей скоростью, чем реальная жизнь, и доставляются все быстрее, в результате чего у людей формируется повышенная потребность в высокоскоростном получении информации[160]через эти средства передачи. Именно форма телевизионных средств передачи — быстрая смена кадров, монтаж, масштабирование, панорамные изображения и неожиданные шумы — меняет наш мозг, активируя то, что Павлов называл «ориентировочным рефлексом». Этот рефлекс возникает каждый раз, когда мы ощущаем неожиданное изменение в окружающем нас мире, в особенности неожиданное движение. Мы инстинктивно прекращаем делать то, чем занимались, чтобы повернуться, сконцентрировать внимание и понять, что происходит. Нет сомнения в том, что ориентировочный рефлекс возник потому, что наши предки были одновременно хищниками и добычей. Им было необходимо реагировать на события, которые могли нести в себе опасность или предоставить неожиданные возможности для получения пищи либо знакомства с новой ситуацией.

Ориентировочный рефлекс имеет физиологическое выражение: происходит снижение сердечного ритма на 4–6 секунд. Телевидение включает этот рефлекс гораздо быстрее, чем это происходит в реальной жизни, и именно поэтому мы иногда не можем оторвать глаз от экрана даже во время интимного разговора или смотрим телевизор намного дольше, чем планируем. Типичные музыкальные клипы, последовательности действий и рекламные ролики приводят в действие ориентировочные рефлексы со скоростью один в секунду, их просмотр вызывает у нас непрерывный ориентировочный рефлекс без пауз на восстановление. Нет ничего удивительного в том, что от людей можно услышать, что просмотр телевизионных передач вызывает у них чувство опустошения. Тем не менее у нас появляется пристрастие к такому времяпрепровождению и более медленные «темпы жизни» начинают казаться нам скучными. За это мы расплачиваемся тем, что нам становится все сложнее заставить себя читать, подолгу беседовать с людьми, слушать лекции.

Маклюэн считал, что средства коммуникации расширяют диапазон наших действий и одновременно интегрируются с нами. Его первый закон средств передачи информации гласит, что все эти средства являются расширениями тех или иных возможностей человека. Письмо когда-то расширило возможности памяти; одежда предоставила новые возможности, защищая от холода; автомобиль расширил возможности передвижения. Электронные средства информации тоже служат расширениями нашей нервной системы: телеграф, радио и телефон расширяют радиус действия человеческого уха, телевизионная камера — глаза и зрение, компьютер — способности нашей нервной системы в области обработки информации. Он утверждал, что процесс расширения нервной системы меняет ее.

Интеграция средств передачи информации в человека, влияющая на его мозг, не так очевидна, но мы уже видели множество ее примеров. Когда Мерцених и его коллеги разработали средство для преобразования звуковых волн в электрические импульсы, мозг использующего его пациента реорганизовал сам себя для того, чтобы читать эти импульсы.

Программа Fast ForWord представляет собой средство передачи информации, которое, подобно радио или интерактивным компьютерным играм, передает язык, звуки и изображения и в ходе этого процесса перепрограммирует мозг. Когда Бач-и-Рита подключил слепых людей к телевизионной камере, давая им возможность воспринимать формы, лица и перспективу, он продемонстрировал, что нервная система может стать частью более крупной электронной системы. Все электронные приборы реорганизуют мозг. Люди, которые пишут с помощью компьютера, часто теряются, когда им нужно писать от руки или диктовать, потому что их мозг не запрограммирован на то, чтобы быстро преобразовывать мысли в курсивное письмо или речь. Когда компьютер ломается, у них случается нервный срыв. Их жалоба «Я чувствую себя так, словно лишился разума!» не так уж далека от истины. Когда мы используем электронные средства передачи информации, наша нервная система расширяется наружу, а само средство как бы врастает внутрь.

Электронные средства информации отличаются такой высокой эффективностью при изменении нашего мозга, потому что они и мозг работают по схожему принципу и, по сути, совместимы, а значит, легко устанавливают связи друг с другом. Благодаря своей пластичности наша нервная система может использовать эту совместимость в своих интересах и соединяться с электронным средством передачи информации, образуя единую, более крупную систему.

Способность к объединению характерна для таких систем, будь они биологические или созданные человеком. Нервная система — это средство информации, передающее сообщения от одной части тела к другой. И она возникла для того, чтобы служить многоклеточным организмам подобием электронных средств информации (аналогом их функции для человеческого общества) — призвана соединять разрозненные части.

Маклюэн описал это электронное расширение нервной системы и собственного «я» человека в шутливой форме: «Теперь человек начинает носить свой мозг за пределами своего черепа, а нервы — за пределами кожи». Многие знают его известное высказывание о том, что «сегодня, спустя почти столетие с момента появления электронных технологий, наша нервная система распростерла свои объятия в глобальном масштабе, стерев пространство и время в рамках нашей планеты». Пространство и время преодолены, потому что электронные средства связи мгновенно соединяют самые отдаленные точки нашей «глобальной деревни» (выражение Маклюэна). Это расширение стало возможным благодаря пластичности нашей нервной системы, которая способна интегрировать в себя электронную систему.

 

 

Приложение 2