Достоинствах строителя Симнара

 

Ездил шах Нуман с Мунзиром среди гор и скал,

Мест хороших для Бахрама долго он искал,

 

Где б от солнечного зноя не было вреда,

Где бы ветерок прохладу приносил всегда.

 

Не могли в стране такого места отыскать,

Где бы вырастить Бахрама им и воспитать.

 

И решили светлый замок с башней возвести.

Нужно было для постройки зодчего найти.

 

Много было иноземных зодчих и своих,

А для дела не годился ни один из них.

 

Но однажды до Нумана долетела весть:

«Шах! Такой, тебе пригодный, мастер в Руме есть.

 

Слава дел его по странам катится рекой;

Словно воск, податлив камень под его рукой.

 

Строить быстро и красиво он имеет дар,

Он из рода Сима, имя славному — Снмнар.

 

Красотой его построек всякий изумлен,

В Сирии в горах Ливанских зданья строил он,

 

И в стране, где Нил лазурный падает с небес,

Каждое его созданье — чудо из чудес.

 

Хоть себя Симнар лишь зодчим скромно называл,

Он художников славнейших миру воспитал.

 

Стоя там, где строить зданье он предполагал;

Паутину балок в небе взором он свивал.

 

Он, как Булинас из Рума, разумом глубок;

Открыватель талисманов, маг и астролог,

 

Знает он о нападенье яростной луны

И о мести солнца — тайну звездной вышины.

 

Он для вас дворец, как платье царское, соткет.

На дворце такой высокий купол возведет,

 

Что созвездья, словно пояс, купол обовьют,

И ему Плеяды сами светоч отдадут».

 

Сердце вспыхнуло в Нумане, жгли его, как жар,

Эти вести, это имя чудное — Симнар.

 

Он послал гонца, который бойко говорил

По-румийски. Тот Си-мн-ара быстро соблазнил

 

Бросить Рум. И вот к Нуману зодчий привезен.

Услыхав, чего хотели от него, и он

 

Воспылал желаньем — дело начинать скорей,

Возвести дворец, достойный отпрыска царей.

 

Пятилетие трудился над постройкой он.

Был рукою златоперстой дивно возведен

 

Замок, башенки вздымавший к звездам и луне,

Сновиденьем возникавший в синей вышине.

 

И второй Каабой в мире этот замок стал.

Был резьбой он весь украшен, золотом блистал,

 

Горною лазурью, краской, что красней зари.

Наподобье неба сделан купол изнутри;

 

Опоясывали небо девять сфер вокруг,

Полный образов, что создал Север, создал Юг, —

 

Купол был тысячеликим, сказочным Лушой.

Созерцая свод, усталый отдыхал душой.

 

Дивною дарил прохладой он и в летний зной.

А когда горел, как солнце, купол под зарей,

 

Гурия завязывала очи полотном.

Словно рай, красив, удобен был прекрасный дом.

 

Будто небо в славе солнца, свод горел огнем.

Бычьей кровью камень с камнем скован в своде том.

 

Был подобен купол небу, влаге и огню;

Трижды цвет свой и сиянье он менял на дню.

 

Как невеста, он одежды пышные сменял.

Синим, золотым и снежным светом он сиял.

 

Пред зарей, когда лазурным небосвод бывал,

Плечи мглою голубою купол одевал.

 

А когда вставало солнце над земной чертой,

Свод пылал, как солнце утра, — ало-золотой.

Тень от пролетающего облачка падет —

Снежно-белым делается весь дворцовый свод.

 

Цвета неба — он миражем в воздухе висел,

То румийцем белым был он, то, как зиндж, чернел.

 

Вот Симнар работу кончил — снял леса со стен,

Красотой своей постройки взял сердца он в плен

 

Стен и купола сиянье разгоняло мрак.

Замку новому названье дали — «Хаварнак».

 

И великую награду шах Симнару дал.

Половины той награды он не ожидал.

 

С золотом и жемчугами длинный караваи

Тяжко вьюченных верблюдов дал ему Нуман,

 

Чтоб и в будущем работал на него Симнар.

Если впору не раздуешь ты в тануре жар,

 

Злополучное жаркое будешь есть сырьем,

Но сторицей возвратится, что за труд даем.

 

А когда такую милость зодчий увидал,

Молвил: «Если б ты мне раньше столько обещал,

 

Я, достойное великой щедрости твоей,

Зданье создал бы — красивей, выше и пышней!

 

Багрецом, лазурью, златом башни б расцветил,

И поток столетий блеска б их не погасил.

 

Коль желаешь — будет мною зданье начато

Завтра ж! Этот замок будет перед ним ничто.

 

В этом здании — три цвета, в том же будет сто!

Это — каменное; будет яхонтовым то.

 

Свод единственный — строенья этого краса,

То же будет семисводным — словно небеса!»

 

Пламенем у падишаха душу обняла

Эта речь и все амбары милости сожгла.

 

Царь — пожар; и не опасен он своим огнем

Только тем, кто в отдаленье возведет свой дом.

 

Шах, что розовый кустарник, ливнем жемчугов

Сыплет. Но не тронь — изранит жалами шипов.

 

Шах лозы обильной гроздья на плечи друзей

Возложив, их оплетает силою ветвей.

 

И, обвив свою опору, верных слуг своих, —

Из земли, без сожаленья, вырвет корень их.

 

Шах сказал: «Коль этот зодчий от меня уйдет,

Он царю другому лучший замок возведет».

 

И велел Нуман жестокий челяди своей

Зодчего схватить и сбросить с башни поскорей.

 

О, смотри же, как судьбою кровожадной он

Сброшен с купола, который им же возведен!

 

Столько лет высокий замок он своей рукой

Строил. И с него мгновенно сброшен был судьбой!

 

Он развел огонь и сам же в тот огонь попал.

Долго восходил на кровлю — вмиг с нее упал.

 

В высоте ста с лишним гязов замыкая свод,

Он не знал, что, труд закончив, гибель там найдет.

 

Выше хижины он замка строить бы не стал,

Если бы свою кончину раньше угадал,—

 

Возводя престол, расчисли ранее всего,

Чтобы не разбиться, если упадешь с него.

 

И взвилось петлей аркана до рогов луны

Имя грозное Нумана с дивной вышины.

 

И молва, что он волшебник, с той поры пошла,

И владыкой Хаварнака шаха нарекла.

ОПИСАНИЕ ДВОРЦА ХАВАРНАКА И

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ НУМАНА

 

Хаварнак, когда он домом для Бахрама стал,

Чудом красоты в подлунном мире заблистал.

 

И прославленный молвою, окружен хвалой,

Назвался «Кумирней Чина», «Кыблою второй»

 

Сотни тысяч живописцев, зодчих, мудрецов

Приходили, чтоб увидеть лучший из дворцов.

 

Тот, кто видел, восхищенья удержать не мог

И вступал с благоговеньем на его порог.

 

Там — на всех дверях чертога, что вздымался ввысь,

Изречения узором золотым вились.

 

Над Йеменом засияла вновь Сухейль-звезда

Так светло, как не сияла прежде никогда.

 

Поли красавиц, как под звездным куполом Йемен,

Стал тот замок, словно полный жемчуга Аден.

 

И, прославленный молвою, стал известен всем

Хаварнаком озаренный берег, как Ирем.

 

Как Овен на вешнем небе ярко светит нам,

Хаварнак светил, и рядом с ним светил Бахрам.

 

Проводил Бахрам на кровле ночи до утра.

В небе чашу поднимала за него Зухра.

 

Видел стройные чертоги в отсветах зари,

Полная луна — над кровлей, солнце дня — внутри.

 

В глубине палат сияли факелы в ночи,

С кровли путникам светили, как луна, в ночи.

 

И всегда отрадный ветер веял меж колонн,

Запахом садов, прохладой моря напоен.

 

Сам Бахрам, лишь постепенно обходя дворец,

Дивное его величье понял наконец.

 

За одной стеной живую воду нес Евфрат,

Весь в тени дерев цветущих и резных оград.

 

А за башней, что, как лотос, высока была,

Молока и меда речка, скажешь ты, текла.

 

Впереди была долина, сзади — свежий луг,

Пальмы тихо шелестели и сады вокруг.

 

Сам Нуман, что здесь Бахраму заменил отца,

Часто с ним сидел на кровле своего дворца.

 

Над высокой аркой входа он на зелень нив

Любовался с ним часами, светел и счастлив.

 

Даль пред ними — вся в тюльпанах, как ковер, цвела,

Дичью полная — к ловитве души их звала.

 

И сказал Нуман Бахраму: «Сын мой, рад ли ты?

Хорошо здесь! Нет подобной в мире красоты».

 

Рядом был его советник. Чистой веры свет

Мудрому тому вазиру даровал Изед.

 

И сказал вазир Нуману: «В мире все пройдет,

Только истины познанье к жизни приведет.

 

Если свет познанья брезжит в сердце у тебя,

Откажись от блеска мира — правду возлюби'!»

 

И от жара этой речи, что, как пламя, жгла,

Содрогнулся дух Нумана, твердый как скала.

 

С той поры как семь небесных встали крепостей,

Не бывало камнемета этих слов сильней.

 

Шах Нуман спустился с кровли в час полночной мги,

Молча он, как лев, к пустыне устремил шаги.

 

Он отрекся от сокровищ, трона и венца.

Прелесть мира несовместна с верою в творца.

 

От богатств, какими древле Сулейман владел,

Он отрекся; сам изгнанья он избрал удел.

 

Не нашли нигде ни шаха, ни его следов,

Он исчез, ушел от мира, словно Кей-Хосров.

 

Хоть Мунзир людей на поиск тут же снарядил,

Не нашли, как будто ангел беглеца укрыл.

 

Горевал Мунзир, потерей удручен своей,
Он провел в глубокой скорби много долгих дней.

 

Выпустил кормило власти из своей руки...

Стал дворец его высокий черным от тоски.

 

Но утихло в скорбном сердце горе наконец;

Власть его звала, к правленью призывал венец.

 

Он искоренил насилье твердою рукой,

Ввел законы, дал народу счастье, мир, покой.

 

А когда он полновластным властелином стал,

Ездигирд ему признанье и дары послал.

 

А Бахрама, словно сына, шах Мунзир растил.

Был отцом ему. Нет, больше и роднее был.

 

Сын Нуман был у Мунзира; вырастал, как брат,

Он с Бахрамом. Оба шахский радовали взгляд.

 

Ровня был Бахрам по крови, одногодок с ним,

Он не разлучался с братом названым своим.

 

Вместе обучаться стали грамоте они,

За игрой веселой вместе проводили дни,

 

На охоту выезжали вместе в дни весны,

Никогда, как свет и солнце, не разделены.

 

Так Бахрам в высоком замке прожил много лет?

Помыслы его премудрый направлял мобед.

 

К знанью был Бахрама разум с детства устремлен.

Как достойно сыну шаха, был он обучен.

 

Изучал Бахрам арабский, греческий язык.

Старый маг его наставил тайне древних книг.

 

Сам Мунзир, многоученый и разумный шах,

Объяснял ему созвездий тайны в небесах.

 

Ход двенадцати созвездий и семи светил

Ученик его прилежный вскоре изучил.

 

Геометрию постиг он, вычислял, чертил.

Алмагест и сотни прочих таинств изучил.

 

Он, ночами наблюдая звездный небосвод,

Стал читать светил движенье и обратный ход.

 

Ум его величьем мира стройным был объят.

Знанья перед ним раскрылись, как бесценный клад.

 

И, увидя в восхищенье, что его Бахрам

Зорок мыслью, в постиженье знания упрям,

 

Все, что разум человека за века постиг,

Все, чем стал он перед небом и землей велик, —

 

Все Мунзир законов стройных кругом вместе слил

И, как книгу, пред Бахрамом наконец открыл.

 

И Бахрам, учась прилежно, стал в конце концов

Искушен во всех науках — даре мудрецов.

 

Были внятны все таблицы звездные ему,

Сокровенное он видел сквозь ночную тьму.

 

Астролябией и стержнем юга он владел,

Он узлы деяний неба развязать умел.

 

И когда наукой книжной был он умудрен,

Боевым владеть оружьем стал учиться он.

 

Он игрою в мяч, искусством верховой езды

Мяч выигрывал у неба и его звезды.

 

А когда в степи он ветер начал обгонять,

На волков и львов с арканом начал выезжать.

 

А в степи заря рассвета и лучи ее

Пред копьем его бросали на землю копье.

 

Вскоре он в стрельбе из лука равного не знал,

Птицу в высоте небесной он стрелой пронзал.

 

Полный весь колчан порою посылал он в цель.

Каждою своей стрелою попадал он в цель.

 

Так пускал он стрелы густо, так рубил мечом;

Что никто бы не укрылся от него щитом.

 

На скаку, в пылу охоты он копье метал,

На скаку в кольцо копьем он метким попадал.

 

Острием копья колечко с гривы льва срезал

И кольцо с замка сокровищ он мечом снимал.

 

На ристалище, когда он лук свой брал порой,

В волосок он — за сто гязов попадал стрелой.

 

Все, что в поле на ловитве взгляд его влекло,

От летящих стрел Бахрама скрыться не могло.

 

Так в науках и в охоте перед ним всегда

Реяла его удачи яркая звезда.

 

Доблестью его гордились ближние царя,

С похвалою о Бахраме всюду говоря.

 

Говорили: «То он в схватку с ярым львом вступил.

То он барса на охоте быстрого сразил».

 

И такие о Бахраме всюду речи шли,

И его «Звездой Йемена» люди нарекли.