Диффузный характер социального обмена

 

Теория социального обмена дает возможность более углубленно объяснить и, соответственно, спрогнозировать поведение индивида, имеющего свободу выбора, а также поливариантность ситуаций, в условиях современного общества. Пониманию стратегии такого поведения способствует введение понятия диффузности как необходимого и важного условия при социальном обмене. Диффузность предполагает отсутствие жесткой детерминации как по срокам, так и по формам вознаграждения за добровольно, а часто и инициативно оказанные человеком услуги другим людям.

Социальный обмен предполагает добровольное и инициативное предоставление выгод и услуг другому, что и создает диффузные обязательства. В отличие от экономического обмена социальный обмен “вовлекает факторы, создающие диффузные будущие обязательства, не специфизированные четко, при которых природа возврата не может оговариваться, но по большей части оставлена на усмотрение того, кто его осуществляет” [Blau P. Exchange and Power in Social Life. – N. Y.: Wiley, 1986. – Р. 38].

Природа вознаграждения неизменно не оговаривается заранее, не может быть предметом переговоров. Так, если кто-то дает обед, он ожидает, что гости ответят взаимностью в будущем. Однако он вряд ли может обсуждать с ними, на какого типа вечеринку они должны пригласить его, хотя он ожидает, что они не просто пригласят его на ланч на ходу, в том случае, если он организовал для них официальный ужин. Обычно человек ожидает каких-то знаков благодарности и уважения за услуги, которые он оказал другим, однако он не может ни вести с ними переговоры относительно взаимности с их стороны, ни вообще заставлять, побуждать их к взаимности. Любая попытка гарантировать вознаграждение за свою щедрость показывает, что в действительности в его действиях щедрость не была на первом месте.

Сам принцип диффузности в обмене не является, конечно, прерогативой современного общества. Известный британский этнолог Бронислав Малиновский в своей классической работе “Аргонавты Западного Тихоокеанья”, посвященной анализу культуры первобытного общества, сохранившейся на некоторых островах Полинезии, отмечает, в частности, что в церемониальном обмене подарками кула среди жителей Тробрианских островов вознаграждение за подарки, полученные во время одной экспедиции, может быть осуществлено только во время следующей экспедиции, многие месяцы спустя, а поспешная взаимность повсеместно осуждается [Malinowsky В. Argonauts of the Western Pacific. – L.: Routledge, 1960. – P. 210-211].

Аналогично в современном западном обществе считается неприличным отвечать подарком на подарок или услугой за услугу слишком быстро. Осуждение поспешной взаимности стимулирует рост доверия за счет того, что партнеры обмена остаются под действием обязательств друг перед другом на протяжении длительного периода.

Кроме того, социальные блага менее неотъемлемы от своих источников, нежели блага экономические. Здесь на одном конце шкалы находится диффузная социальная поддержка, своими корнями имеющая отношения любви, значение которой полностью зависит от того, кто ее даст, а на другом конце шкалы стоят такие экономические блага, как акции корпорации или деньги, ценность которых совершенно не зависит от того, кто их поставляет. Большинство социальных выгод занимает промежуточные позиции между этими крайностями. Обычно ценность носит внешний характер к отношениям обмена, в рамках которых они предоставляются, однако ценность эта модифицируется значением таких отношений. Человек, консультирующийся с коллегой, заинтересован в хорошем совете, каким бы ни был его источник, но его личные отношения с консультантом позволяют ему с большей или меньшей легкостью просить о помощи и понять получаемый совет. Хотя в экономической сфере услуги дружелюбного владельца небольшого магазина рядом с домом могут быть более предпочтительными, нежели аналогичные, получаемые в огромном обезличенном супермаркете, все-таки подобные личностные отношения обычно меньше вторгаются в экономический обмен, чем при обмене социальном.

Экономический обмен может рассматриваться как частный случай общего феномена обмена при исключенном социальном обмене как остаточной категории. Когда товарами и услугами назначается цена в качестве единственного посредника обмена, экономические взаимоотношения институциализируются. Их цена определяет ценность благ вне зависимости от любых частных отношений обмена, делая эту стоимость отдаленной от других выгод, присутствующих в этих отношениях, и это позволяет точно определить обязательства, возникающие в экономических взаимодействиях. Экономические институты, такие как и обезличенный рынок, созданы для того, чтобы исключить иные соображения, кроме цены, из решений, касающихся обмена. Многие социальные выгоды не имеют цены либо потому, что они никогда не выставляются на экономический рынок, например в случае с социальной поддержкой, либо потому, что они не продаются в таком качестве, как видно из примера с советом друга – профессионального консультанта – по поводу контракта. Это выгоды, которые вступают в социальный обмен, что означает, что их предоставление не обусловлено оговоренным вознаграждением, хотя и существует общее ожидание взаимности. Тот факт, что вознаграждение предоставлено на усмотрение того, кто его совершает, придает социальному обмену его фундаментальную значимость для развития их доверия и дружбы, а такие механизмы, как социальные нормы, запрещающие торговлю и поспешную взаимность, помогают защитить эту деликатность. Более того, самые важные блага, включенные в социальный обмен, не имеют материальной стоимости, за них вообще не может быть назначена цена, так же как, например, за социальное одобрение и уважение.

 

Социальный обмен и власть

Парадокс социального обмена состоит в том, что он служит не только для установления уз дружбы между равными. Он также создает и статусные различия между людьми.

Уже упоминавшийся ранее обмен кула, описанный Малиновским, “дает каждому человеку... немногих друзей рядом и некоторых дружественных союзников в отдаленных, опасных, чужих краях” [Malinowsky В. Argonauts of the Western Pacific. – L.: Routledge, 1960. – Р. 92].

Важная функция обмена подарками в первобытных и равных обществах, по свидетельству Леви-Стросса, – “превзойти соперника в щедрости, подавить его, если возможно, будущими обязательствами, которые, как надеются, тот не сможет выполнить, и тем самым лишить его привилегий, титулов, ранга, власти и престижа” [Levi-Strauss C. The Principle of Reciprocity // Sociological Theory. – N. Y.: Macmillan, 1964. – Р. 85].

В современном западном обществе аналогичным образом предоставление благ другим иногда служит выражением дружбы, а иногда является средством установления превосходства над людьми.

Человек, дарящий другим ценные подарки, имплицитно претендует на более высокий статус, обязывающий других. Благодетель – не ровня, он выше тех, кому оказывает услуги. Если они возвращают услуги, адекватно возмещающие их обязательства, то тем самым они отрицают его претензию на превосходство, а если их возмещение превосходит дары, в этом случае они предъявляют встречные претензии на превосходство по отношению к дарителю.

Продолжение взаимного обмена укрепляет узы между равными, однако если не удается адекватно ответить на значимые для людей благодеяния, то тем самым они подтверждают претензию дарителя на более высокий статус. В первобытных обществах происходящая дифференциация статусов имеет своими корнями институализированное значение односторонних благодеяний, в то время как в современном западном обществе она обычно проистекает из однозначной зависимости от поставщика благ.

Постоянное одностороннее предоставление важных благ – основной источник власти. Человек, имеющий в своем распоряжении ресурсы по удовлетворению потребностей других людей, может приобрести власть над ними при условии, что соблюдены четыре требования, которые сформулировал Ричард Эмерсон [Emerson R. Exchange Theory. Part 1 and 2 // Social Theories in Progress. V. 1, 2. – Boston: Houghton Miflin, 1972. – Р. 31-41]:

1. Люди не должны иметь ресурсов, которых не хватает благодетелю. Иначе они могут получить у него все, чего хотят, в результате прямого обмена.

2. У них не должно иметься возможности получить желаемые блага из альтернативного источника, иначе это сделает их независимыми от благодетеля.

3. Они должны или быть неспособными, или не хотеть получить от него всего, чего хотят, с помощью силы.

4. Они не должны производить переоценку ценностей, которая позволила быимобойтись без благ, в которых они ранее нуждались.

Если все эти четыре условия соблюдены, то людям не остается ничего, кроме как подчиниться его желаниям и власти, для того чтобы получить необходимые блага.

При наличии названных условий процесс обмена, таким образом, порождает дифференциацию власти.

Человек, контролирующий услуги, без которых другие не могут обойтись, который не зависим от любых услуг, имеющихся в распоряжении других людей, и услуги которого люди не могут получить нигде, кроме как от него, и которые не могут быть отобраны у него силой, – такой человек может обрести власть над людьми, удовлетворяя их потребности в зависимости от их подчинения его директивам.

Уступая его желаниям, они получают взамен блага, которые он поставляет. Баланс обмена восстановлен, когда односторонние услуги компенсируются дисбалансом власти. Человек, постоянно поставляющий необходимые другим услуги, делает их зависимыми от себя и обязанными ему, а их растущие обязательства не позволяют им проигнорировать его желания, иначе он может прекратить поставку нужных услуг. Их долг перед ним приобретает форму резервуара добровольного подчинения, в результате чего он по своему усмотрению решает, в его ли интересах навязать им свою волю.

Подчинение людей воле другого и вытекающая из этого его власть, которой они оплачивают получаемые услуги, могут показаться ничем не отличающимися от других социальных вознаграждений, участвующих во взаимодействиях обмена. И, тем не менее, есть коренное отличие между дифференциацией власти и взаимным социальным обменом, подобно кардинальной разнице между социальным и экономическим обменом. Критерий отличия заключается в ответе на вопрос: “На чьем усмотрении остается вознаграждение?”

При экономическом обмене ни одна из сторон не получает права решать, каким должно быть вознаграждение, поскольку точные условия вознаграждения оговорены при организации взаимодействия. При взаимном социальном обмене природу и время ответного возмещения решает тот, кто его делает, то есть реципиент, получатель первичной услуги. Во властных же отношениях ответное действие совершается по требованию того, кому должны, то есть поставщика первичной
услуги.

Накопленные обязательства и односторонняя зависимость переносят власть усмотрения по поводу возмещения с должника на кредитора и преобразуют отношения между равными в отношения власти между вышестоящим и подчиненным.

Вторичный обмен

При изучении сложных социальных структур следует принимать во внимание заложенные в них социальные силы, не наблюдаемые при взаимодействии лицом к лицу. Само понятие обмена относится к эмерджентным свойствам социальных отношений и не может быть сведено к психологическим процессам, мотивирующим индивидуальное поведение. Теория обмена имеет дело с процессами взаимодействия, проявляющимися в то время, когда индивиды стремятся получить вознаграждение в области социальных отношений, и не важно при этом, какие психологические силы заставляют каждого желать тех или иных вознаграждений. Дифференциация власти в сообществе инициирует, в свою очередь, другие процессы в сложных структурах, которые можно рассматривать как проявление вторичного обмена, начинающего оказывать существенное влияние на первичные процессы межличностного обмена.

Власть делает возможным подкрепить силой требования, и требования эти рассматриваются субъектами власти в терминах социальных норм правомерности, справедливости. Правомерный обмен власти правителем либо правящей группой вызывает социальное одобрение, в то время как несправедливые требования, воспринимаемые как разрушающие или подавляющие, ведут к социальному осуждению.

Таким образом, вторичный обмен – правомерность в использовании власти в обмен на социальное одобрение подчиненными – возникает в сообществе по мере того, как власть становится дифференцированной. Социальные силы, приводимые в движение этим вторичным обменом, ведут дело к легитимизации и организации, с одной стороны, либо к оппозиции и переменам – с
другой.

Коллективное одобрение власти легитимизирует такую власть. Если люди получают выгоду от того способа, каким ими управляют находящиеся у власти, и считают, что требования, предъявляемые к ним, полностью оправданными теми преимуществами, которые предоставляет им руководство, то в таком случае легко развиваются общие чувства лояльности, поскольку в процессе общения людей друг с другом они дают положительную оценку руководству. Их совместные обязательства по отношению к руководству обычно находят выражение в социальных нормах, утверждающих подчинение тем, кто облечен правом давать
указания.

Сообщество подчиненных вознаграждает находящихся у власти за получаемые выгоды, вытекающие из существующей системы руководства, тем, что поддерживают указания лидеров как часть поддержки собственных социальных норм данного сообщества, то есть легитимизируя авторитет руководителя. Ибо отличительной характеристикой легитимной власти является то, что командам вышестоящих подчиняются не потому, что у них есть власть санкций, но из-за нормативного давления, оказываемого самими подчиненными, особенно если эти нормативные рамки институализируются. Власть, в свою очередь, укрепляет организованность, порядок.

Коллективное осуждение власти порождает оппозицию. Люди, разделяющие ощущение того, что их эксплуатируют и угнетают чрезмерные требования находящихся у власти, склонны обмениваться друг с другом своими недовольствами и претензиями. Желание отомстить, ударив по угнетателям, часто вспыхивает в таких обсуждениях, где люди получают социальную поддержку своим агрессивным чувствам. При этом может быть принята идеология оппозиции, что еще больше оправдывает и подкрепляет враждебность против существующих властей. Оппозиционное движение как раз и развивается из такого разделенного недовольства: например, люди сплачиваются, чтобы организовать союз против своего работодателя, или учреждают радикальную партию, борющуюся против своего правительства. Такая оппозиция является важным катализатором коренных социальных изменений.

Ведущей детерминантой социального поведения является институализированная система ценностей в обществе: ясные ценности, определяющие идентификацию с группой; общие стандарты нравственности и достижений; ценности, легитимизирующие правящую власть и организацию; идеологии, которые иногда воспитывают оппозиционность во властях предержащих. Ведомые этими ценностями люди часто отодвигают на задний план непосредственный собственный интерес и соображения обмена. Например, профессиональные нормы могут потребовать от специалиста помогать клиентам, не считаясь с вознаграждением, получаемым от них.

Однако социальные ценности и нормы устанавливают довольно широкие рамки поведения, не регламентируя его в деталях. В этих рамках люди вольны преследовать свою заинтересованность в социальных вознаграждениях, и соображения обмена вполне уместны и применимы. В то время как социальные нормы запрещают ложь и обман, когда нужно получить совет от другого, они позволяют побудить его дать совет, выражая искреннее уважение, или же с помощью иных средств, специально не оговоренных. Однако общие ценности и принципы обмена влияют на социальное поведение, и, анализируя его, нельзя игнорировать ни то ни другое. Особый интерес при анализе социальной жизни представляет то, какое влияние имеют социальные ценности на вознаграждения, в которых заинтересованы люди. Патриотические или оппозиционные идеалы часто побуждают людей приносить большие материальные жертвы, однако эти ценности делают продвижение общего дела более значимым, нежели материальные
выгоды.

Теория социального обмена самым прямым образом касается непосредственных отношений лицом к лицу и, следовательно, может быть дополнена другими теоретическими принципами, имеющими дело со сложными структурами, опирающимися на институализированные ценности.