Александр Ягольник Место для шага вперед

Мелкой рябью подернуты свинцовые волны киевского озера Тельбин. Негреющее солнце. Противный ветер. Одиноко стоящее ветвистое дерево на песчаном берегу. И только где-то далеко медленно по грязному песку идут трое. Останавливаются в шаге от экрана и смотрят на тебя. Один из них Виктор Цой. Это первый кадр самого первого фильма в жизни рок-группы «Кино» — «Конец каникул», снятого чернобыльским летом 1986 года в полуподполье в Киеве бывшим студентом-пятикурсником режиссерского факультета Института культуры Сергеем Лысенко. Того «Кино», о котором на Украине знали лишь понаслышке; того кино, где в первый день съемок пришло такое количество «пиплз» (людей), что съемочный процесс пришлось отменить из-за многочисленности созерцателей. Той студенческой короткометражки, автора которой строгие преподаватели вуза просто-таки завалили за пропаганду чуждых советской молодежи идей группы «Кино». Той команды, того человека, на чьи похороны в родном Ленинграде всего каких-то четыре года спустя придут, приедут, прилетят — со всех концов Союза! — тысячи парней и девушек с цветами, свечками, его портретами, придут и будут ждать ЕГО тело на Богословском кладбище всю ночь, несмотря на милицию и омоновцев, а в Москве на одной из прилегающих к Арбату улиц возникнет живая, трагическая своим бессилием и любовью стена памяти Виктора Цоя.

Откуда взялся этот молчаливый, отгороженный от мира стеной собственного мировосприятия, мироощущения человек, сумевший до такой степени увлечь целое поколение своей свободой думать и говорить, переживать и сопереживать, видеть и ненавидеть, заразить (в лучшем смысле этого слова) своим подходом к жизни и жизненным ценностям в нашей отдельно взятой стране, — простой смертный человек, возможно, как личность не понятый до конца (или вообще не понятый?) нами, теми, для кого был, наверное, ниспослан свыше: Богом ли, дьяволом ли?

Он не любил рассказывать о себе.

Мне кажется, для него прошлого почти не существовало — только сегодняшнее, может, иногда завтрашнее.

И, конечно же, музыка.

Дело в первую очередь.

Похоже, с этим все его окружавшие потихоньку смирились, рассудив, возможно, — а что, собственно, вспоминать? Вопросы ему чаще всего задавала жизнь. Изредка — журналисты, которых он всеми способами старался избежать («Как правило, они спрашивают о политике и редко задают какие-то неординарные вопросы», — объяснил однажды). Впрочем, временами под настроение он соглашался на «встречи с прессой». Видимо, мне удавалось попасть под его настроение — и довелось с ним поговорить трижды: два раза в Харькове, где группа «Кино» выступала на стадионе и где жил с ним в одной гостинице двумя этажами выше, последний же раз в Киеве, во время его выступления во Дворце спорта. И на некоторые вопросы биографического плана Виктор Цой все-таки ответил.

— Самое запомнившееся событие в детстве? — он, переспросив, задумался. — Такого, чтоб из ряда вон выходящее, — я не могу вспомнить. Детство обыкновенного ленинградского пацана. Не знаю…

— А твои родители были строгие, они тебя часто наказывали, если да, то за что? — пытаюсь как-то разговорить его…

— Достаточно строгие, да. Но за что наказывали — честно говоря, не помню. За что обычно наказывают детей? За детские проступки.

— Хорошо, а у тебя нет к ним претензий, допустим, того не показали, тому не научили?

И тут он, что называется, взрывается:

— А я вообще не считаю, что родители могут чему-то научить. Ребенок — это человек с собственной судьбой, и, мне кажется, мы слишком много значения придаем, так сказать, формированию личности родителями, — последнюю фразу он произносит с издевкой, продолжая, — родители могут дать образование там, что угодно, а личность формируется сама, под влиянием окружающей среды. Но на одних одна и та же среда влияет так, на других — иначе.

— Скажи, а после школы ты уже знал, кем будешь, или ты был одним их тех людей, на которых внимания серьезно не обращают? — Почему-то в тот момент захотелось процитировать строки из его песни:

Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома.

Вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе.

Тот, у кого есть хороший жизненный план,

Вряд ли будет думать о чем-то другом.

— Скорее всего, ни первое, ни второе. Понимаешь, я, в общем-то, неплохо учился где-то класса до пятого; потом стал учиться плохо и школу закончил с трудом. Помню, хотел тогда стать художником, поступил даже в художественное училище, которое, кстати, в скором времени бросил. С точки зрения пользы, это была не очень удачная попытка, потому как ничему меня там не научили, даже испортили во многом. А что касается живописи, то до сих пор, если у меня есть свободное время (чего, как правило, не бывает), я все-таки стараюсь ею заниматься, в свое удовольствие.

— А гитара? Когда ты понял, что ЭТО — твое?

— Лет в шестнадцать, наверное.

— Ты учился в музыкальной школе, по самоучителю или…

— Просто во дворе играли, я смотрел и, — улыбнувшись, — постигал свои университеты.

— В таком случае, когда Виктор Цой пришел к выводу, что может и вправе создать свою группу и выйти с ней, как говорится, на люди?

— Никогда, — спокойно, но очень отчетливо. — Никогда не приходил к такому выводу, все так получилось как-то само собой. Я не считаю, что на это надо иметь право. Уже потом все доказывается само собой либо люди приходят и слушают песни, либо нет…

По самой распространенной версии-легенде (а их вокруг группы существовало, да и, наверное, будет существовать приличное количество) «Кино» как проект родился в голове Цоя лет в девятнадцать (1981) именно в это время молодой юноша встречается с мэтром-отцом питерского рок-н-ролла Борисом Борисычем (Гребенщиковым). Кстати, во время беседы с последним, когда я задал БГ вопрос по этому поводу, он отшутился: «Да, водки много выпили».

Прослушав (тогда еще) дуэт «Кино» — Виктор Цой-Алексей Рыбин (в простонародье просто «Рыба»), соответственно ритм-гитара, вокал и соло-гитара, — Гребенщиков помогает ребятам не только «выбиться в люди» (поступить в рок-клуб), но и даже с выступлениями, причем тандему Цой-Рыбин помогали «маститые аквариумисты» Михаил («Фан») Васильев и Андрей («Дюша») Романов. Тогда же под чутким и бдительным руководством БГ (что во многом определило и музыкально-стилевую окраску альбома) группа «Кино» записывает первый магнитофонный альбом «45». За четыре следующих года проект набирает обороты и репутацию в рок-клубе, записывая с различными питерскими музыкантами новые альбомы: «46», «Начальник Камчатки», «Ночь», которые ласточками разлетаются по стране. Ну, а Виктор Цой вне музыки меняет одну за другой профессии: ночной сторож, банщик с окладом 50 рэ в месяц, кочегар. Жить на что-то надо было?

Впрочем, к осени 1985 года состав «Кино» наконец-то стабилизировался и надолго: Виктор Цой — гитара, вокал; Юрий Каспарян — гитара; Игорь Тихомиров — бас-гитара; Георгий («Густав») Гурьянов — ударные.

— Мы все друзья, гораздо больше времени проводим вместе вне работы (как не люблю это слово — «работа»). То есть, в некотором роде, больше развлекаемся, чем занимаемся делом. Мы просто все друзья, и так получилось, — Цой улыбается, — что мы еще и играем. (Это в ответ на мой вопрос: чувствуется ли, что в группе ты лидер и цементирующее начало?)

В этом-то составе ребята и прилетают летом 1986 года сниматься в первом в своей жизни фильме «Конец каникул»…

На сегодняшний день это, пожалуй, самая темная и менее известная сторона биографии «Кино» и, естественно, Цоя. Он тогда жил в Питере на проспекте Ветеранов, был женат на Марьяне, занимался таиландским боксом, обожал Брюса Ли. Три его любимые зарубежные группы — «Кокто Твинз», «Кьюэ», «Ю-Ту», правда, он с интересом слушал и прикалывался на «Дюран Дюран». Фильмом № 1 считал «Полет над гнездом кукушки». Таким его встретил известный ныне (а тогда еще пацан) кинорежиссер Сергей Лысенко.

«Вообще-то, впервые я услышал «Кино» в 1984 году, — рассказывает Сергей, — у своего лучшего друга Ромы Альтера. (Роман Альтер — музыкальный консультант фильма «Конец каникул», в последующие годы организатор почти всех концертов «Кино» на Украине. «Крестный отец» украинского шоу-бизнеса по части организации концертов и зрелищных мероприятий, таких, к примеру, как «Мисс Рок-Европа-90»). Сначала он поставил «Аквариум» («Треугольник»), а потом «Кино» («45»). Помню, как только отзвучала первая песня альбома «Время есть, а денег нет», подумал про себя, что слышу идеальную киномузыку. Это было на четвертом курсе, а на пятом, опять-таки под вечер, позвонил Рома и говорит, мол, достал свежие записи с Ленинградского рок-фестиваля, приходи. Тогда я понял: нужно делать фильм о советской рок-музыке. Каким-то шестым чувством понял. Мы решили ехать в Питер, к Цою.

Тогдашний президент Ленинградского рок-клуба, узнав о цели визита, свел с Цоем и «забил стрелку» в кафе «Сайгон» (том самом, о котором он пел: «Я помню, что завтра меня ждет несколько встреч, и кофе в известном кафе согреет меня…»).

Мы пришли туда чуть раньше, взяли на Витю кофе и стали ожидать лидера «Кино», кстати, абсолютно не зная, как он выглядит. Раза два заходили люди корейского происхождения, но что-то непонятное сдерживало: нет, не он. И вот вошел — Цой. Мы как-то сразу это почувствовали. Весь в черном. Высокий. С уверенным взглядом. От него исходила какая-то невидимая энергия. Прочитал сценарий, согласился — ему это было интересно.

На следующий день в рок-клуб, на Рубинштейна, 13, Цой пришел вместе с Каспаряном и Густавом. Им тоже понравился сценарий, и группа «Кино» дала «добро» на съемки.

Кстати, первое время (потом привык!) поражался, насколько эти четверо были, что называется, монолитом. К примеру: в машину — так обязательно всем четверым сесть и сразу, и т. п. мелочи на каждом шагу. У них все было вместе, все общее, вместе они могли прикалываться на, казалось бы, простых вещах: скажем, поднимаемся на лифте на десятый этаж киевской гостиницы «Славутич», где они жили, вдруг ребята хором начинают считать этажи, которые проехали: «Два… Три… Четыре… Пять…» Им было все равно, как и что подумают другие…

Помните, в «Звезде по имени Солнце», в одной из песен альбома, Цой поет: «У меня есть братья, но нет родных…». Этой строчкой все сказано. Но тогда, особенно первое время, мне все было в диковинку, да и занимало больше другое: приедут ли на Украину, ведь знают же, что «бахнул» Чернобыль. Приехали все-таки. Цой (тогда, во всяком случае) был человеком слова. И когда мы с Ромой Альтером встречали их в аэропорту тем летом 1986-го, увидели, как вышли Они, переглянулись и поняли: что-то будет. Даже не столько во внешнем виде дело, может быть, сколько в их, я бы сказал так, энергии, чуждой советскому обществу. Да и — странное дело! — люди, проходившие мимо нашей компании, все время головы поворачивали. Цой поначалу недоумевал: почему все оглядываются?

Вокруг них сразу возникло «шевеление», все-таки на союзной рок-тусовке Виктор был человек известный. «Гидом» стал киевский рок-тусовщик Саша «Шериф», который старался по мере возможности оберегать их от эксцессов и даже устроивший им один «домашний» концерт в Доме ученых.

Самый первый концерт «Кино» в республике проходил в маленьком зальчике на 80 человек — все свои. Каким-то образом о нем прослышала киевская тусовка, в результате в тот вечер еще приличное количество молодых людей толпилось у парадного подъезда внизу.

Именно тогда, наверное, я начал понимать, чем же «берет» Цой: колоссальной внутренней энергией, каким-то непонятным, труднообъяснимым ощущением свободы, не терпящей насилия над личностью. И когда меня, в мои-то 21, в институте начали «ломать», предлагая «исправить» фильм — подвести его к борьбе с империалистическими силами или ввести в фильм сцену комсомольского собрания, где бы все дружно осуждали Цоя, — может, именно месяц общения с ним вселил в меня дух свободолюбия (что ли?), в результате менять, вставлять, переделывать «Конец каникул» я отказался. Другое дело, тем самым завалил дипломную работу. Но — свою точку зрения отстоял.

Несмотря на такой финал моего кинорежиссерского дебюта, о месяце, проведенном с ним на съемочной площадке, не жалел, не жалею и, наверное, не буду жалеть. Ведь благодаря Цою и «Кино» познакомился с совершенно иным типом людей, с совершенно иным отношением к жизни. И рад, что, как говорится, поймал и — главное — снял его «в творческом топе».

Ну, вот наконец-то — последний день съемок. Закончена работа. Мы едем к Роме домой: я, Витя, Рома, парень с девочкой, которые там снимались. Сидим до двух ночи, говорим о жизни, о работе, о планах на будущее, потом кончились сигареты, и мы впятером выходим на темную улицу, стоим под фонарями, останавливаем машины и «стреляем» сигареты. Кто знает, может, именно тогда родилось:

И если есть в кармане пачка сигарет,

Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день.

Для меня Витя таким и остался — человеком Ночи, человеком с тонким чувством юмора, с непреодолимой жаждой свободы, свободы от комплексов, стереотипов, свободы в выборе образа жизни, направления, куда пойти…

… Наверное, если оценивать первый фильм Сергея Лысенко с позиций сегодняшнего дня, он может показаться наивным, несерьезным, лишенным единой сюжетной линии, кому-то — вообще лишенным всякого смысла, где-то даже детским по сравнению, скажем, с «Ассой» или «Иглой», но, на мой взгляд, прелесть этой ленты в том и заключается, что именно от «Конца каникул» берет отсчет становление Цоя-актера. Ведь именно здесь, в Киеве, он постигал университеты своего (!) киноискусства. И еще одно, возможно, где-то субъективное, впечатление от просмотра ленты: здесь Виктор таков, каким был в далеком, 86-м, и, пожалуй, я рискну утверждать, что именно в этом простом короткометражном фильме. Цой меньше всего подогнан под образ эдакого супермена «а ля Брюс Ли». В этом фильме использованы четыре песни «Кино», одной из которых — «Раньше в твоих глазах отражались костры…» — нет ни в одном альбоме группы. Уже хотя бы поэтому фильм имеет право на существование, жаль только, что Виктор полностью смонтированную ленту так и не увидел.

Жизнь, тем временем, текла своим чередом. Участие во всевозможных фестивалях, развод со своей первой женой; благодаря продюсерской деятельности американской певицы Джоанны Стингрей в США фирмой «Big Time Records» выпущен нашумевший, правда, больше в СССР, чем на Западе, диск «Красная волна», в котором есть песни «Кино»; «Мелодия», в свою очередь «отреагировав», выпустила диск «Ночь», самую слабую, к тому же незаконченную запись — («пиратство», так отреагировали музыканты) — и миньон с песнями из альбома «Начальник Камчатки»; интенсивная гастрольная рок-деятельность «Кино», в сезоне 1986-87 годов; группу признают лучшей командой Ленинградского рок-клуба, свои фэны, затем съемки в фильмах «Рок», «Асса», и, наконец, главная роль в фильме «Игла», тоже — заметьте! — дипломной работе студента-выпускника ВГИКа Рашида Нугманова. Звездный час Цоя, звездный фильм, в котором находят место и «Звезда по имени Солнце», и «Группа крови», и эффективные трюки с посвящением советскому кинематографу («конечно, в реальной жизни с таким же количеством противников я бы вряд ли справился», — заметит он позже), и в чем-то, правда, немного отлакированная для большего коммерческого успеха, позиция Цоя в жизни.

 

— А я ничего такого особенного не создавал, — получу ответ на вопрос, как соотносится Моро, образ на экране в «Игле», с реальным Виктором Цоем, — и никак не пытался залезть в чужую шкуру. Действовал так, как хотел бы вести себя в подобных обстоятельствах в реальной жизни. И, кстати, задавали мне не раз вопросы, мол, не собираешься ли продолжать сниматься в других фильмах, ради чего занялся этим, не из меркантильных ли соображений. Так вот: занялся «этим», потому что было интересно, интересен именно этот фильм, а не вообще киноискусство. Что касается меркантильных соображений, то их у меня не было: за три месяца съемок в «Игле» денег получил порядка 2500 рублей как композитор и исполнитель главной роли.

— А как насчет предложений сниматься дальше?

— Не знаю, вот совсем недавно предлагали играть Маугли в каком-то мюзикле…

—?!

— Я просто не хочу ничего говорить. Мне, мягко говоря, идея этого мюзикла была не по душе.

— Выходит, киноактера Цоя мы больше не увидим?

— Нет, почему, мы думаем сейчас, чтобы снять фильм какой-то. Но я ведь не актер. И заниматься этим профессионально, изображать кого-то, перевоплощаться в других людей мне как-то совершенно не в кайф. Не ин-те-рес-но. Поэтому я бы с удовольствием снимался в кино, если бы мне предоставили право там вообще не актерствовать, а выражать себя.

Кстати, многие, конечно, не без оснований считают, что альбом «Группа крови», пожалуй, самый интересный концерт «Кино», был записан специально к фильму «Игла», что, скажем так, вызывает сомнения, поскольку многие песни магнитоальбома (правда, студийно не записанные), в частности, «Группа крови», существовали уже… в 1984-м. Другое дело, может, предложение Нугманова просто послужило дополнительным толчком, и, пригласив клавишника Андрея Сигле, ребята, как говорится, в максимально приближенных к боевым условиях, в обыкновенной городской квартире на (всего-то навсего!) четырехканальном магнитофоне «YAMAHA» пишут материал, который затем был «сведен» известным питерским звукорежиссером Алексеем Вишней и увидел свет в 1987 году под названием «Группа крови», причем произвел эффект разорвавшейся бомбы еще задолго до появления «Иглы». Кое-кто начал было говорить, что, дескать, «Кино» ударилось в попс (не исключено, подлило масла в огонь высказывание Каспаряна, мол, мы — поп-группа, поскольку любую песню нашу могут сыграть другие музыканты). Тем не менее, во многом благодаря этому, на сегодняшний день предпоследнему альбому «Кино» (в середине лета этого года была закончена работа над черновым вариантом нового альбома «Кино», вокальные партии Виктор успел-таки записать и, возможно, когда все будет смикшировано («приготовлено» — переводя на нормальный язык), мы, наверное, сможем услышать «Кино-90»), о группе заговорил, что называется широкий слушатель. Именно этот альбом, в котором достаточно хорошо ощутимо жанровое разнообразие — фанк, реггей, мелодичный хард, уживающиеся с простыми, нетрудно запоминающимися мелодиями привлек к себе внимание не только наших средств массовой информации (когда можно стало!), но и зарубежных, в частности, французскую телекомпанию «Antenne-2», снявших фильм в двух частях «Рок вокруг Кремля», естественно, в числе «главных действующих лиц» — «Кино».

Приблизительно тогда же окончательно раскрутилась и дипломная работа Нугманова «Игла», на которую ходили, как минимум, дважды, и, наверное, не было города, где парни под гитару не пели бы «Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве…». Это было в кайф под влиянием «игольной» картинки, под влиянием всех остальных песен, это было в уличном, дворовом духе, в этом была своя романтика — почувствовать себя сильным («если к дверям не подходят ключи — вышиби дверь плечом», в этом был призыв быть сильным («иначе зачем тебе быть»), если не физически, то морально, от песен веяло какой-то энергией действия, энергией для того, чтобы идти вперед и побеждать, побеждать благородно, предоставляя своему, пусть невидимому, противнику возможности встать и уйти побежденным; во всем этом была своя прелесть — ни слова о политике (во всяком случае: не так прямо, не в лоб, не в духе «вставай проклятьем заклейменный»), а если и говорилось, то с каким (!) подтекстом («все говорят, что мы в месте. Все говорят, но немногие знают, в каком»). А в жизни его мнение о политике таково:

— Меня интересуют реальные изменения. Если я их чувствую — значит они есть. Если не чувствую — значит нет. Моя позиция в жизни относительно различных политических заявлений, акций: все это хорошо, замечательно, но давайте посмотрим, к чему это приведет.

Впрочем, вопрос о понимании смысла песен, их соотнесенности с какими-то политическими требованиями Цоя остается открытым, поскольку, скажем, в песню «Мы ждем перемен» Виктор, по его признанию, вкладывал очень личный смысл, а на вопрос одной моей коллеги, мол, как ты считаешь, ты поешь песни политические, он ответил:

— В каком-то смысле все песни политические…

Осень 1988-го — участие «Кино» в концерте памяти А. Башлачева в Лужниках. Потом, до середины зимы следующего года, — работа в профессиональной московской студии Валерия Леонтьева над новым альбомом «Звезда по имени Солнце», который, конечно, «покатил», несмотря на то, что на 90 % продолжал старую линию («играй, невеселая песня моя»?) по тематике песен, по музыкальной палитре, единственное новое, что чувствовалось сразу, — пессимизм, непонятная безысходность, ненужность, что ли, тоска непонятно по чему:

Вроде жив и здоров.

Вроде жить — не тужить.

Так откуда взялась печаль?..

Откуда?

— Скажи, «Звезда по имени Солнце» — это вдохновение, удача, Его Величество Случай, намек на что-то неопределенное или на себя? — Кстати, именно этот фрагмент нашего разговора в Харькове был снят на пленку и показан в октябре прошлого года в «Вечiрньому вiснику».

— Скорее, на нечто неопределенное, чем на себя. Хотя… Не знаю.

— Хорошо, а сам себя можешь назвать «звездой»? Концерты все-таки на стадионах, во дворцах спорта…

— Даже не знаю, я никогда не стремился и не считал это главным такую всеобщую популярность, это никогда не ставилось во главу угла. Конечно, мне хотелось стать популярным, чтобы собирать большие залы, чтобы вступить как-то в коммуникацию с людьми. Но, повторяю, никогда не считал это самым важным, самым главным, потому что популярность вещь, которая зависит от многих факторов: от умения попасть «в струю» и т. д.

— Представь себе, если тебе сейчас предложили выбрать: вдохновение и бедность или славу и богатство…

— Для меня главное — сохранить самоуважение и некоторую внутреннюю свободу, которая у меня сейчас есть. Но сохранить ее очень трудно, приходится все время бороться с разными соблазнами. Например, если вдруг встанет вопрос так, что я буду вынужден играть ту музыку, которую не хочу играть, но которая будет нравиться людям, — это было бы нечестно с моей стороны ее играть, правда! Уже будет соблазн…

— А если попытаться спрогнозировать: будет ли «Кино» собирать такие большие аудитории года через два-три?..

УВЫ, ПРЕДПОЛОЖИТЬ ТРАГЕДИЮ ПОД ЮРМАЛОЙ Я НЕ МОГ!

— Все-таки, согласись, наша советская рок-музыка переживает кризис, и чаша весов популярности все больше склоняется в сторону поп-музыки…

— Да я не прогнозирую успех, меня это в каком-то смысле даже не волнует. Меня, повторяю, больше интересуют песни, чтобы музыка, которую «Кино» играет, нравилась нам самим. Ну и, конечно, я рад, что она нравится большому количеству публики.

— Хорошо, а такое понятие, как «своя публика», тебя, вас тоже не волнует? Мне, например, кажется, что с тех пор, как рок-музыкой стали наполнять, как говорится, все и вся, причем часто довольно невысокого качества, такое явление, как рок-публика, мягко скажем, размылось, а то и вообще исчезло. Что по этому поводу думает группа «Кино» о своем слушателе?

— Я не считаю, что рок-публика исчезла, размылась. Наоборот, мне кажется, сейчас у нас своей публики больше, чем было раньше. Если раньше «Кино» было широко известной группой в узком кругу, то сейчас у нас есть конкретное количество людей, которым нравится группа «Кино» или предпочитающих ее всем остальным группам. А что касается кризиса рок-музыки — здесь все закономерно. У нас в стране рок-музыка долго была под запретом, и когда только-только стало возможным ходить на рок-концерты, вспомни, любая группа собирала полные залы, а сейчас, когда «наелись», когда появился выбор, когда не нравится большинство групп (кстати, мне тоже далеко не все группы кажутся симпатичными с музыкальной точки зрения), то, понятно, люди выбирают, куда пойти, и это — совершенно нормально!

— Быть может, несколько банальные вопросы. Первый: что для тебя является первоосновой в жизни, грубо говоря, для чего живет Виктор Цой? И второй: каким бы хотел себя видеть через несколько лет?

— Живу для чего? Чтобы заниматься своим делом, чтобы было интересно жить. А каким бы хотел себя видеть? — он надолго задумался.

И, слушая в который раз эту паузу на кассете, где записано интервью, невольно думаю: может, Судьба таким вот образом давала знак ему, мне, а может (становится просто страшно от такого полета мысли), именно здесь, в его ответе годовой давности, кроется объяснение той, далеко не случайной трагедии под Юрмалой?

— Я бы хотел не запятнать свое доброе имя, чтобы ни у кого не было повода меня в чем-либо упрекнуть. Все остальное не очень важно.

И все, что мне нужно — это несколько слов.

И место для шага вперед…

Пытаюсь восстановить в памяти последние минуты своих встреч с ним.

Виктором Цоем, самым, наверное, легендарным кочегаром питерского рок-н-ролла, человеком, взявшим старт с 50 рублей в месяц, с кучей идей в голове, воплотившихся в семь магнитофонных альбомов, и пришедшем через восемь с половиной лет к (фантастика, да?) 20 000 «рэ» за концерт «Кино», к нескольким персональным телохранителям и толпам народа на каждом концерте. Стараюсь понять, а не было ли ему судьбой даровано счастье принимать яд, который, если в малых дозах, лекарство и здоровье, лекарство от давящих на душу, психику догм и правил нашего «такого сумбурного общества», а если только увеличить дозу — смерть?..

Думаю о том, почему группа «Кино», приличное количество раз выезжавшая на Запад, не прижилась, не пришлась ко двору, несмотря на поддержку той же Джоанны? И, знаете, прихожу к выводу, что, похоже, у каждого народа, нации есть свои гении, созданные только для этих конкретных людей, гении, мыслители, выразители идей, которых другие, живущие в других географических и политических широтах, просто не могут понять в силу другого склада ума ли, характера, условий обитания, других жизненных ценностей и проблем. Наверное, Виктор Цой принадлежит именно к такой когорте людей. Посланный для нас, нам, он, возможно, свою высокую миссию Художника и Человека совершил, приоткрыв нам глаза на совершенно иное понимание действительности.

Он, Виктор Цой, может, одна из великих загадок и парадоксов явления, название которому — советская рок-музыка.

«Комсомольское знамя» (Киев), 23 сентября 1990 г.