Мы – были! Мы – были! Мы – были!

Интермедия.

1 солдат.Что он тут пиликал, этот тип?

2 солдат.Лошадиный галоп какой-то.

1 солдат.Пилил, пилил…

2 солдат.Заткнись.

1 солдат.Испугались…

2 солдат.Кто?

1 солдат.Да эти…маленькие. Устали, наверное?

2 солдат.Кто?

1 солдат.Кто, кто! Дети!

2 солдат.Никаких детей! Человеко-единицы они, ясно?!

1 солдат.Да какие они единицы! Не больше пфенинга. Как твоего зовут?

2 солдат.Мою. Гретхен, ей девять.

1 солдат.А мою – Анна, Анхен. Семь с половиной. У них, наверное, тоже

светлые глаза.

2 солдат.Нет, в основном – карие, черные. Раса такая. У них редко бывают

светлые глаза, как у германцев.

1 солдат.Я не про то. У всех детей светлые глаза, даже черные и карие. Для

этих, маленьких, всё где-то там, наверху. И небо, и деревья, и мы, взрослые…

2 солдат.Ты что, на восточный фронт захотел? Человеко-единицы они. И мы

их не трогаем. Игрушки таскаем за ними. Зиг!

1 солдат.Хайль!

1, 2 солдат.Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль!

Звучит фонограмма «Ахтунг, ахтунг! Цур эскорте зай берайт!

Ахтунг, ахтунг!»

2 солдат.Ворота открылись! Поднимай их!

1 солдат.Откуда я знаю, что они похожи на маленькие клейкие листочки?!

Откуда я знаю, что они похожи на маленькие клейкие листочки?! Откуда я знаю, что они похожи на маленькие клейкие листочки?!

2 солдат.Заткнись! Заткнись! Заткнись! Заткнись! Эй вы, пфенинги-

шменинги, детки-монетки, зайчики-шмайчики! Встать! Шевели ручками-ножками! Друм-линкс-цвай-драй!

Маргарита. Конрад! Отпусти детей!

Вольф. Я ничего не могу сделать. Ты слышала, все мы игрушки в чьих-то

руках!

Маргарита. Это сказал не ты! Это сказал злой уродец!

Вольф. На нем мои знаки различия. Это сказал я! И хватит об этом!

Ахтунг, ахтунг! Едер кнабен унд едес медхен мусс ин ди колон цифир айнштелен. Эс ист них тайн хирд! Нихт дризен, ферштиммен форвер!

Карлик. Штее бляйбен! Едер кнабен унд едес медхен мусс фон ден

трообтреттен. Фон дам рехтен зайте ин ди колонен цу цвай марш шритт!

Млада.Мы идем на дачу. Я буду поливать яблоневые деревья! Но почему

кругом столько солдат?

Учитель.Разве это солдаты, девочка? Это яблони! Целая аллея яблоневых

деревьев.

Млада.Да-да, конечно. Но все-таки это солдаты. Я ничего не понимаю! Пан

учитель, что же вы не идете?

Вольф. Благодарю вас, герр учитель, вот ваш пропуск. Вас ждет машина,

возвращайтесь.

Млада.Пан учитель, что же вы?

Млодек.Ты что, не видишь, дура!? Его отпускают!

Млада.Ты о чем, Млодек?

Учитель.Сейчас, сейчас, дети!( рвет пропуск)Я с вами!

Вольф. Герр учитель, опомнитесь. Еще можно выписать дубликат. Я даю вам

единственный шанс!

Учитель.Вы добряк, господин оберштурмбанфюрер, благодарю за заботу.

Вольф. Идиот! Для тебя была только эта возможность выйти отсюда! Ты забыл о своей национальности, жидовская морда!

Учитель.Нет, господин оберштурмбанфюрер, не забыл. Но сегодня в мире

есть только две национальности – люди и фашисты. Вы очень ловко делаете фашистов! Вы берете нормального, здорового парня, даете ему в руки автомат и говорите – тебе все можно! Ты можешь вломиться в душу другого человека и даже вытереть об нее ноги. Ты можешь превратить эту душу в собственную уборную! У тебя в руках автомат, за твоими плечами гестапо и фюрер! Это очень убедительно, смертельно. И можно выдать кривду за правду. И кричать, что ты за правду! Кричать другие хорошие человеческие слова, которые нельзя кричать. Которыми надо думать. Но зачем думать, если тебе все можно? Вы очень ловко делаете фашистов, господин оберштурмбанфюрер! Поэтому сегодня «человек» - это звучит больно! Поэтому я хочу стать криком, воплем. Не просто кричать и вопить, этого могут не услышать. Как не хочется умирать. Как чертовски не хочется умирать. Когда еще пять шагов – и все…ноги почему-то перестают идти. Ты им приказываешь – идите! А они притворяются, что не слышат! Но если ты сделаешь эти ПЯТЬ ШАГОВ – вся твоя жизнь становится криком! И тогда люди оборачиваются и спрашивают: «Что случилось? Чья это жизнь так кричит!». Теперь я вправе спросить: «Люди, почему вы не слышите просто криков и просто воплей? Почему обязательно должна закричать чья-то жизнь, чтобы вы обернулись?»

СЦЕНА ПЯТАЯ.

1 женщина:

Дети движутся к Треблинке.

К лагерю смерти.

Люди, вы это терпите?

Люди, люди – не смейте!

Люди станьте же гневными!

Люди, так не бывает:

Спят в округе деревни,

А детей убивают!

Я из дальней истории,

Я из дальней России,

Ярославна, которая

На стене голосила.

Плач мой больше не музыка,

Плач мой – колокол, колокол!

У меня не по мужу

Нынче сердце расколото.

Вы прислушайтесь, люди!

Люди, так не бывает!

Где-то пьют, где-то любятся,

А детей убивают!

Не за грош, не за денежку

Души детские настежь!

А за то, что поделены

Нынче люди на масти.

Люди, где ваша совесть?

Бабы, где ваши вопли!?

2 женщина:

Я – Норвегия. Сольвейг.

Край мой в облаке, в облаке.

Я не женщина – песня.

Я само утешение.

Но накинуты петли

На детские шеи.

Плач мой больше не музыка.

Плач мой – колокол, колокол!

У меня не по мужу

Тоже сердце расколото.

Люди встаньте, как горы!

Горы – к ярусу ярус.

Люди, где ваше горе?!

Люди, где ваша ярость?!

Разве дети снежинки,

Чтобы просто растаять?

Люди, люди, скажите,

Вы не троллями стали?

Люди, это не правда,

Люди так не бывает.

Вы и слева и справа,

А детей убивают?!

Что же вы, онемели?!

Иль беды не постигли?!

3 женщина:

Я – Фламандия. Неле.

Я жена Уленшпигеля.

Плач мой тоже не музыка.

Плач мой – колокол, колокол!

У меня не по мужу,

Тоже сердце расколото.

От Саара до Брюкена

Небо дымом застелено.

Спят немецкие бюргеры

На двуспальных постелях.

Люди, как это можно?

Люди, так не бывает!

Спят на Рейне и в Мозеле,

А детей убивают!?

Разве мир – это пустошь?

Люди, так не бывает:

Есть науки, искусство,

А детей убивают!

Люди это не сказка,

Как могло так случится:

Пятилетних Клаасов

Пепел в сердце стучится!

Мир преступностью мечен!

Плачьте, немки, мы требуем!

Или греют вас печи

Освенцима и Треблинки!?

Никуда вам не деется!

В мире плач прибывает.

Плачьте немки по немцам,

Что детей убивают!

Красноморды от рома

И от пламени, пламени!..

4 женщина:

Отрекаюсь от рода!

Отрекаюсь от племени!

Я была Маргаритой.

Отрекаюсь от Фауста,

Потому что не гаснет

Пламя над Маутхаузеном!

Знаю – это не сказка.

Баба я, не волчица.

Пятилетних Клаасов

Пепел в сердце стучится!

Бабы, бабы, вы правы,

Только так и бывает.

Те, кто слева и справа,

Те, детей убивают.

Это брат мой и муж мой.

Плач мой грозен, как колокол!

Только разве он нужен

В этом мире расколотом?!

Плачем кровь не отмоется…

Бабы, это бывает:

Где-то пасторы молятся,

А детей убивают.

Перестаньте! Не смейте!

Пусть захлопнуться требники,

Если лагерем смерти

Стала польская Треблинка!

Никуда нам не деться,

Бабий плач прибывает!

Плачут, рвут свое сердце,

А детей убивают!

Учитель.Человек самоуверен. Он никогда не подумает, что его собственная

жизнь может закричать последним криком. Но если вы обернулись, я вам скажу: вот стою я, старый учитель из старой Варшавы. И я знаю, что человеческая жизнь должна не кричать, а петь! Но разве эта песня должна стать колыбельной для совести? Совесть любит поваляться в постели. Но каждое утро в шесть часов сорок пять минут наши обугленные рты станут шептать ей: Мы – были. Мы – были. И если совесть этого не услышит, наш тихий шепот станет воплем японской Хиросимы, вьетнамской деревушки Сонгми, ливанского Бейрута, осетинского Беслана. Люди не надо. Нельзя, чтобы убивали детей! Нельзя, чтобы гадили в душу.

Млада.Разве люди должны всегда хохотать, ходить на голове, есть конфеты,

прыгать и веселиться? Иногда люли должны сесть и подумать…

Млодек.Голова для того, чтобы думать, а совсем не для того, чтобы летать, как футбольный мяч, от сапога к сапогу.

- Мы – были! Мы – были! Мы – были!

Учитель. Если вам весело, остановитесь на минуту! Подумайте и помолчите….

 

Занавес