Глава III . Развитие форм собственности в первобытную эпоху и основные принципы ранней социальной организации.

3.1. Социально-экономические отноше ния в раннепервобытной общине. Историческая реконструкция социально-экономических отношений в раннепервобытной общине, как, впро­чем, и всех других аспектов характерных для нее общественных отношений, представляет большие трудности. Сколько-нибудь уверенно судить об общественных отношениях можно только по данным этнологии. Этнология же, как уже говорилось, располагает сведениями главным образом лишь о раннепервобытных общинах мезолитического облика. Между тем на значительной части ойкумены к эпохе мезолита изменилась природная среда, население стало более подвижным, и это не могло не отразиться на самых различных сторонах его жизни.  Из-за этого для исторической рекон­струкции стадии в целом приходится прибегать к проекции данных мезолитического времени на верхнепалеолитическое время и пользо­ваться методом не только аналогов, но и пережитков. Получаемая картина во многом предположительна и неодинакова у разных ученых. Однако имеющиеся разногласия - это, как правило, разногласия по относительно частным вопросам. Они не затрагивают главного: пони­мания общественных и прежде всего производственных отношений в раннепервобытной общине как отношений коллективистических.

На протяжении всей стадии раннепервобытной общины уровень производительных сил был таков, что, во-первых, выжить можно было только при условии тесной кооперации трудовых усилий и, во-вторых, даже при этих условиях общественного продукта добывалось не больше или немногим больше, чем было необходимо для физического существования людей.

Добыча таких крупных животных, как мамонт или шерстистый ноcopoг, в позднем палеолите приледниковых областей Евразии, загонная охота на лошадей, быков, оленей и других стадных животных, повсеместно практиковавшаяся в верхнем палеолите и не утратившая своего значения в мезолите, ловля рыбы с помощью различных ловушек, сооружение жилищ и лодок - все это всегда или достаточно часто требовало совместных усилий общины. Но дело не сводилось к необходимости коллективных действий. Результаты присваивающего хозяйства далеко не всегда предсказуемы: в любом из его промыслов может повезти и не повезти. Поэтому даже при индивидуальной охоте, рыболовстве, собирательстве неудачу одних приходилось возмещать удачей других.

Это было тем более необходимо, что совокупной добычи общины во всех областях се присваивающей деятельности и на протяжении года в целом обычно едва хватало для обеспечения жизненных потребностей. Конечно, были сезоны, когда создавался избыток пищи, и имелись районы, где такой избыток образовывался относительно чаще. Но в целом простое присваивающее хозяйство низших охотников, рыболовов и собирателей позволяло получать, как правило, лишь жизнеобеспечивающий и только как исключение избыточный продукт. Тем самым для раннепервобытной общины становились необходимы коллективная собственность и уравнительное, или равнообеспечивающее, распределение.

В коллективной собственности, по-видимому, находилось, прежде всeгo, главное средство производства - земля, в данном случае промысловая территория со всеми имевшимися в ее пределах объектами охоты, рыболовства и собирательства, сырьем для производства орудий, утвари и т. п. Такой порядок засвидетельствован, в частности, у аборигенов Австралии, яганов и большинства других, сходных с ними по уровню развития этнологических групп. В то же время у некоторых таких групп (алакалуфы, часть эскимосов, хадза Восточной Африки) собственности на промысловую территорию вообще не было, и на этом основании часть ученых считают, что на стадии раннепервобытной общины собственность на угодья не фиксировалась. Это едва ли верно: отношение к земле как к «ничейной» встречалось преимущественно лишь там, где экстремальные природные условия вынуждали соседние группы взаимно пользоваться важнейшими угодьями. Широко засвидетельствована также коллективная собственность на охотничьи загоны и рыболовные запруды, лодки, жилища и огонь. Сложнее вопрос о том, как понимать принадлежность отдельным лицам индивидуальных и притом часто изготовленных ими самими орудий труда - топоров, копий, луков со стрелами и т. п., равно как и различной бытовой утвари, одежды и украшений. В этнологических описаниях они обычно характеризуются как личная собственность, и косвенно это подтверждается тем, что со смертью владельца они либо погребались вместе с ним, либо наследовались близкими. Такие по­гребения известны и на археологическом материале, например, на верхнепалеолитической стоянке Сунгирь в Сибири. Наконец, в пользу этого понимания принадлежности индивидуальных орудий и бытовыx предметов говорят некоторые общие соображения: ясно, что их наи­более эффективное использование было возможно лишь в том случае, если они соответствовали индивидуальным особенностям владельца.

Коллективной была и собственность на пищу или другую добычу. Независимо от того, как - коллективно или индивидуально – она была добыта, распределение ее было уравнительным, или равнообеспечивающим. По-видимому, древнейшим принципом дележа добычи, отмеченным у ряда низших охотников, рыболовов и собирателей, а в пережитках - и у более развитых групп первобытного человечества, был ее раздел между присутствовавшими либо всеми вообще членами общины. При этом даже самый удачливый добытчик получал не больше других. Во многих общинах аборигенов Австралии человек, убивший кенгуру, не имел на него никаких особых прав, и при разделе ему доставалась едва ли не худшая часть мяса. У бушменов, по сообщению очевидца XVIII в., все члены группы имели право на долю в охотничьей добыче каждого. Такой коллективизм в распределении был не просто автоматическим следствием коллективного производства, а необходимым условием выживания в условиях примитивного присваивающего хозяйства с его низкой производительностью труда и частой нехваткой пищи. Коллектив, получавший лишь жизнеобеспечивающий продукт, должен был регулировать потребление в интересах всех своих членов и не допускать положения, при котором одни благоденствовали, а другие голодали. Но вместе с тем распределение было не просто уравнитель­ным, а учитывающим различия в потребностях по полу и возрасту, и поэтому некоторые специалисты считают, что его точнее называть равнообеспечивающим. В определенных случаях учитывались и вы­сшие интересы коллектива в целом. В тяжелой борьбе с природой, которую постоянно вели раннепервобытные общины, их судьба неред­ко зависела от запаса сил у трудоспособных охотников и рыболовов. Вот почему в случаях необходимости, при чрезвычайных обстоятельствах трудоспособные могли получать последние куски пищи, а их иждивенцы оставаться голодными. Больше того, бывало, как, напри­мер, у некоторых групп аборигенов Австралии или эскимосов, что в экстремальных ситуациях практиковались инфантицид, в особенно­сти по отношению к девочкам, и геронтицид.

Иное положение складывалось там, где уже на стадии раннепервобытной общины коллектив начинал получать не только жизнеобеспечивающий, но и избыточный продукт. В этих случаях наряду с уравнительным, или равнообеспечивающим, распределением возника­ло также и трудовое распределение, т. е. получение продукта в соот­ветствии с затраченным трудом. Вместе с избыточным продуктом и трудовым распределением зародился обмен. Обмен возник в межобщинной форме, при которой различные коллективы снабжали друг друга специфическими богатствами их природной среды, например, ценными сортами камня и дерева, раковинами и охрой, янтарем и т. п. О межобщинном обмене уже в позднем палеолите свидетельствуют археологические находки кавказского об­сидиана в Сибири, прибалтийского янтаря на Русской равнине, морских раковин во внутренних районах Восточной и Западной Европы. По крайней мере с мезолита возник и обмен изделиями, о чем можно судить на основании существовавшей у аборигенов Австралии специализации общин на выделке различных видов орудий труда, оружия, утвари, украшений. Каких-либо обменных эквивалентов еще не было: происходил обмен дарами, или, как его чаще называют в этнологии, дарообмен. Обмениваться сырьем или продуктами труда могли как целые общины, так и отдельные лица. И в том и в другом случае расширялись и упрочивались социальные связи, что закреплялось также и ритуализацией обменных операций: сопровождавшими их празднествами и пирами. Однако обмен, в особенности первоначальный или между отдаленными друг от друга общинами, мог быть и так называемым немым. Одна сторона оставляла определенное количество предметов, другая забирала и оставляла то, что могла дать взамен. Если первая сторона считала себя неудовлетворенной, то не брала оставлен­ное, и тогда вторая сторона добавляла еще.

3.2. Народонаселение и его воспроизводство. Простое присваивающее хозяйство и свойственные ему примитивные общественные отноше­ния, тяжелый повседневный труд и полная опасностей жизнь резко ограничивали численность населения на стадии раннепервобытной общины. Чтобы низшие охотники, рыболовы и собиратели могли прокор­миться на своей промысловой территории, размеры общин должны были соответствовать ее ресурсам, не превышая определенной плот­ности населения. Но наряду с этим действовали и другие факторы, определявшие нижний и верхний пределы численности групп. В частности, в общине должно было быть достаточно много взрослых мужчин - охотников и защитников коллектива и в то же время не слишком много, так как в этом случае примитивная общественная организация не смогла бы обеспечить его нормальное функциониро­вание. Преобладает мнение, что средняя численность раннепервобытной общины составляла 25-30 человек.

По данным, наиболее полно обобщенным В.А. Шнирельманом, малые размеры общин поддерживались как путем стихийного действия природных факторов, так и при посредстве определенных социально-культурных механизмов. В первом случае длительные голодовки уве­личивали смертность, особенно среди женщин, детей и стариков, и снижали рождаемость. Во втором случае действовала целая группа обстоятельств. Это ранние браки девочек, нередко приводившие к физическим травмам и бесплодию, тяжелый труд женщин, сокращав­ший их репродуктивный период, диспропорция полов из-за умерщв­ления части новорожденных девочек и высокой смертности рожениц, безбрачие части молодых мужчин из-за многоженства стариков. Сни­жению рождаемости способствовали и различные религиозные представления, в особенности широко распространенный запрет на половыe отношения во время различных крупных хозяйственные предприятий, некоторых обрядов и в послеродовой период, нередко довольно длительный. Считалось, что нарушение этого запрета при­несет неудачу охотникам, повредит ребенку и т. п.

По-видимому, было известно и сознательное ограничение рожда­емости с помощью простейших контрацептивных средств, абортов и других способов. Распространенность контрацепции, впрочем, остает­ся спорной, так как данные этнологии австралийцев оставляют откры­тым вопрос, осознавал ли человек того времени связь между половым актом и зачатием. Однако при всех обстоятельствах несомненно, что люди раннепервобытной об­щины в своем стремлении регули­ровать рождаемость преследовали не экономико-демографические, как мы назвали бы их теперь, це­ли. Их заботили непосредствен­ные бытовые нужды. Женщина, имевшая двух или более маленьких детей, становилась неполно­ценным работником, не могла нести их на себе при очередных передвижениях группы, не имела возможности вскормить их своим молоком. Поэтому все низшие охотники, рыболовы и собирате­ли, как это известно, по этнологи­ческим данным, старались, чтобы интервал между рождениями со­ставлял не менее трех лет. Особенно часто умерщвляли одного из близнецов: это был обычай, сложившийся в раннепервобытной общине на чисто практической основе, но во многих сообществах удержавшийся и позднее уже по религиозным мотивам. Судьбу таких детей решала группа в целом, так как вся группа была заинтересована в устранении хозяйственные и бытовых помех.

3.3. Половозрастная организация. Естественное разделение труда по полу и возрасту и связанная с ним хозяйственная специализация наложили глубокий отпечаток на всю общественную жизнь раннепервобытной общины. На их основе складывались особые половозрастные группы (классы, категории, ступени и т. п.), принадлежность к которым порождала связи, переплетавшиеся с общинными и родовыми. В одних случаях, как, например, у аборигенов Австралии, такие группы были более или менее формализованы, в других, как, скажем, у эскимосов, имели неформальный характер. Однако повсеместно выделялись груп­пы детей, взрослых мужчин и взрослых женщин, различавшиеся предписанными им обязанностями и правами, общественным поло­жением и т. п. В обществах с более или менее формализованными половозрастными группами большое значение придавалось рубежу перехода из категории подростков в категорию взрослых людей. Этот переход сопровождался определенными испытаниями и торжественными тайными обрядами, известными под на­званием инициаций. В разных обще­ствах инициации проходили неоди­наково, но, по существу, они всегда заключались в приобщении подрост­ков - обычно каждого пола в отдель­ности - к хозяйственной, общест­венной и идеологической жизни пол­ноправных членов общины. Не выдержавшего инициаций ждали позор и в лучшем случае повторные испытания. По случаю успешного завершения инициаций устраивалось празднество с различными цере­мониями, песнями и плясками. Девушку, как правило, не подвергали сложным испытаниям. Ее лишь заставляли соблюдать некоторые пи­щевые запреты, объясняли ей, как она должна вести себя по вступлении и брак, учили песням и мифам, совершали над ней различные религи­озные церемонии. Вообще, женские инициации получали намного меньшее развитие, чем мужские. Независимо от общественного положения полов от мужчины всегда требовалось больше смелости и выдержки, и поэтому именно мужским инициациям придавалось первостепенное значение. Иначе говоря, кульминационный пункт социализации детей и подростков - инициации - у мужчин был более сложным и ответственным, чем у женщин.

Одной из составных частей инициации была подготовка к брачной жизни. Для этого посвящаемым не только сообщали связанные с этим обычаи, но и производили над их половыми органами различные операции - обрезание и подрезание юношей, обрезание и искусст­венную дефлорацию девушек. Особенно большое распространение имело мужское обрезание, воспоминание о котором удержалось до нашего времени в предписаниях иудаизма и ислама. Причины, вызвав­шие к жизни этот обычай, неясны. Существует предположение, что таким способом инициируемых заставляли временно воздерживаться от половой жизни. Совершались и другие операции или манипуляции: например, практиковавшееся у аборигенов Австралии натирание де­вичьей груди жиром и охрой. Считалось, что это должно было способ­ствовать росту груди.

Более или менее четким было также разделение на группы взрослых мужчин и женщин, подчас приводившее к их своеобразному обособ­лению. В некоторых раннепервобытных общинах те и другие распола­гались на стоянках порознь, готовили разную пищу, имели свои тайные праздники, обряды и верования, а иногда даже свои тайные «языки». Существовали специфически мужские и женские обязанности и при­вилегии. Мужские орудия труда считались собственностью мужчин, женские -собственностью женщин, и бывало, что как тем, так и другим не разрешалось дотрагиваться до чужих орудий.

Существовавшая в раннепервобытной общине половозрастная организация не создавала в ней отношений неравенства между взрослыми мужчинами и женщинами. Те и другие специализировались в разных, нo в равной степени общественно полезных, сферах трудовой деятель­ности. Поэтому не могло быть отношений господства и подчинения в положении полов. Несхожие социально-бытовые статусы мужчин и женщин, возникшие на основе их своеобразного обособления, также не вели к какой-либо иерархии.

Более сложен вопрос о наличии среди взрослых членов раннепер­вобытной общины главенствующей возрастной категории. Данные по аборигенам Австралии, у которых отчетливо выделялась влиятельная прослойка стариков -руководителей общины, и некоторым сходным обществам позволяют полагать, что уже на этой стадии существовала так называемая геронтократия. Но можно спорить, приложимы ли такие факты к подлинной первобытности. Многие раннепервобытные общины жили в иной, несравненно более суровой природной среде, и, как показывают данные палеодемографии, их члены нечасто до­живали до сорока - пятидесяти лет. К тому же несомненно, что уже тогда действовали сохранившиеся впоследствии у самых различных племен обычаи геронтицида. От утративших трудоспособность стариков избавлялись так же, как нередко избавля­лись от больных, ослабевших от голода, от маленьких детей, которых нельзя было прокормить. Раннепервобытная община была общиной равных, но в условиях жестокой борьбы за существование этими равными были лишь полноценные члены производственного коллек­тива.

3.4. Об щинная организация. Важнейшими ячейками рассматриваемой эпохи долго считались община и род. Какую роль играла каждая из этих ячеек и как они между собой соотносились? Социальная органи­зация племен низших охотников, рыболовов и собирателей, по которой обычно восстанавливается жизнь раннего первобытного общества, создает впечатление ведущей роли общины. Но вспомним еще раз, что это племена мезолитического облика, и возможно, что в позднем палеолите, по крайней мере, в приледниковых областях Евразии, род имел относительно большее значение. Поэтому и в данном случае в науке высказываются различные взгляды, что в значительной мере связано с расхождениями во взглядах на начальные формы брачно-семейных отношений.

Раннепервобытная община, которую называют также локальной группой, состояла из группы или групп родственных семей, к которым могли примкнуть семьи свойственников, друзей и т. д. Если такая группа была одна, общину называют однородовой, или компактно-родовой, если их было несколько - многородовой, или дисперсно-родовой. Среди этнологически изученных общин преобладали много­родовые. Община вела хозяйство в пределах определенной территории, осваивая ее в зависимости от сезонных условий то в полном составе, то небольшими группами вплоть до отдельных семей. Соответственно варьировали кооперация труда и порядки распределения добычи. Но независимо от этого раннепервобытная община (или временами ее части) была реальным производственным коллективом. Именно такие общины, или локальные группы, обнаружены у аборигенов Австралии, огнеземельцев, лесных веддов, бушменов и в других обществах этой стадии развития. Со своей стороны, археологические данные по Евра­зии свидетельствуют об уменьшении с конца позднего палеолита размеров раннепервобытных общин, усилении их подвижности и общей атомизации.

Гипотетически реконструируемый некоторыми исследователями (число их убывает) ранний род, как и всякий род, был коллективом людей, осознававших свое родство по одной линии и связанных обычаем экзогамии. Родство в нем было не предковым, или вертикаль­ным (возведение себя к общему родоначальнику), а горизонтальным. Предполагается, что первоначально горизонтальное родство осознавалось только в форме связи с общеродовым покровителем-тотемом. Люди рождались в определенном коллективе, имевшем общий тотем, и поэтому были сродни друг другу. Родство было явлением не столько биологическим, сколько социальным: не естественная, кровная близость определяла общность интересов, а наоборот. Однако уже вскоре стала осознаваться связь с этим коллек­тивом через одного из родителей, и горизонтальное родство приняло форму филиации.

Даже самые ранние из известных этнологии родов не были едиными производственными коллективами: ведь значительная часть сородичей в силу обычая экзогамии уходила из своей общины в другие. Очень часто именно это не лишало род большого экономического значения. Род, а не раннепервобытная община, считался собственником промыс­ловой территории. Связи между сородичами, жившими вместе, были теснее, чем их связи с другими членами раннепервобытной общины. В частности, об одной из групп аборигенов Австралии в конце XIX в. сообщалось, что сородичи в ней вместе живут и едят, ссужают друг другу своих женщин и держатся солидарно. О социальном значении рода говорить не приходится: именно он был носителем экзогамного начала, сплачивавшего коллектив и поддерживавшего его связи с другими коллективами.

Сопоставляя эти данные, одни ученые пришли к выводу, что в общинно-родовой организации преимущественное значение имели родовые связи, другие - общинные. Первые полагают, что, поскольку собственность на земельную территорию была, как правило, родовой, основной ячейкой на раннем этапе первобытности был род, в своем полном составе образовавший социально-экономический коллектив - общину, и таким образом на данном этапе производственные связи совпадали с родовыми. Но как же род с его экзогамией мог оставаться целиком локализованным экономическим коллективом? Сторонники этой точки зрения видят ответ н реконструируемой ими первоначальной дислокальности брака, при которой раннепервобытная община и род совпадали. Вторые указывают, что поскольку гипотеза первона­чальной дислокальности брака не более чем гипотеза, основной ячей­кой на любом этапе первобытности была община, род же лишь регулировал брачно-семейные отношения. Но если род не был эконо­мическим коллективом, почему же он обычно являлся собственником основного условия производства - промысловой территории? На это сторонники второй точки зрения малоубедительно отвечают, что род был только номинальным собственником, фактическим же собственником была раннепервобытная община.

Казалось бы, перед нами неразрешимое противоречие. С одной стороны, род с присущей ему экзогамией не мог быть единым экономическим коллективом. С другой стороны, основа экономических отношений -отношения собственности -по большей части связана именно с родом. Однако это противоречие неразрешимо только тогда, когда род и раннепервобытная община искусственно разрываются и жестко противопоставляются друг другу.

Положение о том, что ранний род был не только брачно-регулирующей, но и экономической организацией, совсем не требует обязательного допущения дислокальности брачного поселения. Даже и при унилокальном дуально-родовом браке приблизительно три четверти всей раннепервобытной общины составляли сородичи - взрослые, не ушедшие по браку в другую общину, и их дети. Это была локализован­ная часть рода, составлявшая вместе с тем и основное ядро, костяк древнейшей раннепервобытной общины. Но важно и другое: насколько органичным было включение в ее состав чужеродцев, пришедших сюда по браку? Выше мы уже видели, что, хотя парная семья имела некоторые хозяйственные функции, экономические связи в ней были слабыми и непрочными. Следовательно, интеграция одного из супругов в общину другого была далеко не полной. Все это позволяет считать, что поначалу род и раннепервобытная община, родовые и производ­ственные отношения были не тождественны, но в основном совпадали друг с другом. При этом ни род в целом, ни раннепервобытная община в целом не были основной экономической ячейкой эпохи. Часть сородичей, вступая в брак в других общинах, в определенной степени утрачивала связь с родом, а часть общинников, приходя по браку со стороны, лишь отчасти включалась в свою новую общину. Строго говоря, такой ячейкой была только локализованная часть рода, являв­шаяся в то же время костяком, ядром раннепервобытной общины. Именно поэтому термины «первобытная община» и «родовая община» могут употребляться и очень часто употребляются в одном значении.

3.5. Организация власти. В раннепервобытной общине действовал принцип народовластия, при котором определяющее значение имела коллективная воля всех ее взрослых членов. При этом, естественно, особый авторитет имели зрелые, умудренные опытом люди, очень часто - старшее поколение группы. Из их среды обычно выходили главари, руководившие повседневной хозяйственной, общественной и идеоло­гической жизнью коллектива, однако конкретный характер потестарной организации мог принимать различные черты. В частности, главари могли быть молчаливо признанными или выборными, а их деятельность - относительно самостоятельной или направляемой другими органами власти.

Власть главаря или совета старейших основывалась на их опыте, примере образцовых действий, интеллектуальном и эмоциональном превосходстве, умении убеждать, иначе говоря, на их индивидуальном или групповом авторитете. Формально она не имела обязательной силы, но редко случалось, чтобы к советам или распоряжениям главаря не прислушались. Важнейшей заповедью, внушавшейся молодежи во время инициаций, являлось послушание старшим. Еще важнее другое: власть главаря служила интересам всей группы и, по существу, была конкретным повседневным воплощением ее воли. Поэтому она могла быть поддержана реальными действиями группы. В отношении аборигенов Австралии хорошо известно, что ослушника, если он не успевал скрыться, ждала расправа. У андаманцев, как сообщал о них их исследователь А.Р. Рэдклифф-Браун, «непокорному» пришлось бы иметь дело с большинством туземцев, в том числе со многими из своих собственных друзей. Такой порядок, равно как и продолжавшееся участие главарей в трудовой жизни общины, позволяет говорить об организации управления на данной стадии как о примитивном народовластии, а не как об отделенной от народа власти профессиональных правителей.

В раннепервобытной общине еще не было разделения власти, скажем, на хозяйственную, военную и судебную. Во время мелких военных столкновений предводительствовали те же главари. Они же были хранителями и блюстителями обычаев группы. В некоторых обществах (аборигены Австралии, огнеземельцы, семанги) существовании лишь особые знахари и колдуны, также имевшие большое влияние на общинников и сородичей. Там, где власть обычного главаря и колдуна совмещалась в одном лице, она была особенно заметной и крепкой.

Как правило, главари не только продолжали участвовать в производстве, но и не имели никаких льгот в потреблении. Однако, как показывают данные по низшим охотникам, рыболовам и собирателям, для всей главенствовавшей прослойки старших мужчин все же имелись определенные бытовые льготы. Там, где практиковалась полигиния, полигинны были преимущественно старшие мужчины, у которых иногда насчитывалось более десяти жен. Они же подчас претендовали на самые лакомые куски добычи. Но такие льготы определялись не столько обычаем, сколько естественным ходом вещей. Это в особенности относится к полигамии: тот, кто больше прожил, имел возмож­ность вступить в большее количество браков.

3.6. Социальные нормы. Каждая община управлялась на основе не только свободного, менявшегося от случая к случаю волеизъявления ее взрослых членов, совета старших, главарей. Существовали социаль­ные нормы, т. е. обязательные, общественноохраняемые правила поведения. Эти нормы - правила разделения труда, сотрудничества, распределения, взаимозащиты, экзогамии и т. п.- отвечали жизненно важным интересам коллектива и, как правило, неукоснительно соблюдались. Кроме того, применяясь из поколения в поколение, они приобрели силу привычки, т. е. стали обычаями. Наконец, они были закреплены идеологически - религиозными предписаниями и мифа­ми. Все же, как всегда, находились нарушители общепринятых норм. Это требовало применения мер общественного воздействия - не толь­ко убеждения, но и принуждения. Практиковались самые различные способы принуждения -от порицания, осмеяния или ругани до фи­зической расправы. Крупные проступки влекли за собой серьезные наказания: побои, увечье, а в особо тяжких случаях даже умерщвление или, что по существу было тем же самым, изгнание из коллектива. Так, у аборигенов Австралии, веддов, сеноев человек, нарушивший правила экзогамии, должен был уйти или умереть. Та же суровая кара ждала юношу, разгласившего тайны инициаций. Наказание в этих случаях определялось старейшими и ими же приводилось в исполнение; не­редко бывало, что исполнителями становились ближайшие родичи виновного. Напротив, в случае проступков, не имевших большого общественного значения, например, нарушения прав личной собст­венности или прелюбодеяния, разбирались между собой сами заинте­ресованные стороны. Важнейшей особенностью этих общинных норм был примат в них группового начала. Они регулировали отношения не столько между личностями, сколько между группами -соплеменни­ками и чужеплеменниками, сородичами и свойственниками, мужчи­нами и женщинами, старшими и младшими и в целом подчиняли интересы личности интересам коллектива.

3.6. Социально-экономические отноше ния в позднепервобытной общине. Эпоха развитой родовой общины связывается, в первую очередь, с зарождением и распространением производящего хозяйства. В это время мы наблюдаем сочетание двух типов хозяйства: зарождающегося хозяйства земледельцев и скотоводов – с одной стороны, и охотников, рыболовов и собирателей - в других. На протяжении всей этой стадии повсюду, где имелись благоприятные природные условия, первая форма хозяйства вытесняла вторую. Но дело даже не в их количественном соотношении. Возникновение производящего хозяй­ства было величайшим достижением первобытной экономики, фундаментом всей дальнейшей социально-экономической истории человечества, важнейшей предпосылкой получения регулярного избыточного, а затем прибавочного продукта. В перспективе именно оно повело к разложению первобытного и складыванию классовых обществ. Не­даром за этим поворотным моментом, приходящимся в основном на время неолита, закрепилось название «неолитической (или аграрной) революции», предложенное английским археологом Г. Чайлдом по аналогии с введенным Ф. Энгельсом термином «промышленная рево­люция». Высокоспециализированное хозяйство высших охотников, рыболовов и собирателей также открывало значительные возможности для дальнейшего развития. Но они были несравненно ограниченнее: его носители смогли подняться лишь до предклассового уровня, да и то только в немногих, особенно благоприятных районах ойкумены.

Основные производственные достижения на стадии позднепервобытной общины - станов­ление земледелия и скотоводства, усовершенст­вование техники обработки камня, изобретение керамики, ткачества и т. п.- свидетельствуют о значительном расширении опыта и навыков человечества. Эти достижения требовали также дальнейшего совершенствования организации труда. Труд по-прежнему оставался простой ко­операцией, но его разделение стало уже не только половозрастным. Новый производствен­ный уровень сделал возможной дальнейшую индивидуализацию и специализацию в некоторых областях деятельности.

Ранние земледелие и скотоводство чаще все­го были как мужским, так и женским занятием, причем на долю мужчин обычно приходились наиболее тяжелые, а на долю женщин - наи­более кропотливые работы. В высокоспециали­зированном присваивающем хозяйстве почти всегда мужчина был охотником и рыболовом, женщина - собиратель­ницей. Изготовление орудий труда, средств передвижения, предметов обихода по большей части считалось делом мужчин, и только в изготовлении керамики лидирующая роль чаще принадлежала женщи­нам. Зато такие домашние работы, как доставка воды и топлива, приготовление пищи, уход за детьми, неизменно оставались за жен­щинами. Разделение труда по возрасту заметнее всего сказывалось в том, что молодым мужчинам чаще доставались более трудные и опасные, пожилым - более сложные работы. Некоторые общинники, выделявшиеся своим опытом и умением, как бы специализировались в некоторых сферах деятельности, но эта специализация обычно ещене предполагала особых знаний, не передавалась по наследству и в принципе не освобождала от других работ.

Дальше продвинулось межобщинное и межплеменное разделение труда. Это было подлинно общественное разделение труда, т. е. закреп­ление определенных занятий за определенными группами людей, не связанное с их половозрастным делением. До конца XIX в. считали, что первым крупным общественным разделением труда было выделе­ние пастушеских племен. Позднее выяснилось, что скотоводство не старше земледелия (см. об этом дальше), но на стадии позднепервобытной общины действительно произошло первое крупное разделение труда - выделение племен с производящим хозяйством из общей массы других племен. Это способствовало развитию обмена между ранними земледельцами или земледельцами-скотоводами и охотника­ми-рыболовами, как низшими, так и высшими. Наряду с сырьевыми ресурсами и изделиями стали обмениваться скот и пищевые продукты.

Ранние земледельцы и земледельцы-скотоводы не только известны по археологическим находкам, но и широко представлены этнологи­ческими аналогами в Юго-Восточной Азии, Африке, Океании, Северной и Южной Америке. Высшие охотники, рыболовы и собиратели, помимо того, до сравнительно недавнего времени имелись в Северной Сибири. Материал по ним огромен, и трудности характеристики стадии   позднепервобытной общины состоят главным образом в том, чтобы отделить подлинную первобытность от явлений, возникших под воздействием соседних классовых обществ.

3.7. Социально-экономические отношения. И раннее производящее, и высокоспециализированное присваивающее хозяйство по-прежнему требовали тесной кооперации трудовых усилий. Расчистка леса, выпас скота, сколько-нибудь эффективные охотничьи и рыболовческие пред­приятия были не под силу отдельным семьям. Получаемый в хозяйстве продукт также еще оставался огра­ниченным. Первоначальное земле­делие и скотоводство нередко были менее продуктивны, чем присваива­ющее хозяйство, а успех охоты или рыболовства не мог быть предсказан с уверенностью. Все это способство­вало более или менее широкому сохранению коллективной собственности и уравнительного распределения. К тому же и тогда, когда про­изводимый продукт являлся дос­таточным и даже избыточным, не могла не действовать сила традиций, сложившихся на предшествующей стадии развития. Все же на данной стадии, возросшие и продолжавшие возрастать производительные силы обеспечивали намного более замет­ное получение избыточного продук­та, постепенно становившегося регулярным. А это не могло не по­влечь за собой начавшуюся парцелляцию собственности. Сохранявшееся уравнительное распределение только при экстремаль­ных ситуациях охватывало всю общину, а в обычных условиях замы­калось в более узких группах близких родственников по крови и браку. Но и такое распределение постепенно вытеснялось трудовым, при котором человек, получивший хороший урожай или приплод скота, преуспевший на охоте или в рыбной ловле, оставлял продукт себе или делился либо обменивался им только с теми, с кем хотел. Так, если у папуасов голодный мог самовольно взять несколько клубней ямса с огорода близкого родственника, известив о своей готовности отплатить тем же, то у кубео Южной Америки это считалось кражей и каралось.