Роберт Ладлэм. «Круг Матарезе».

 

Пешавар. Британская Индия

Июля 2016 года

 

Пешавар, перекресток путей, богат гостиницами. Любой путник, богат он или беден, найдет себе пристанище по кошельку. Богатым – отели в старом Пешаваре, построенные британскими отельерами в стиле «Британский радж». [139] Победнее, но тем кто приехал по делам, безликие гроздья отелей около основных рынков и торговых путей, около них есть большие склады для товара, которые можно взять в аренду вместе с номером. Тем, кто приехал не по торговым делам, но не имеет достаточно денег, чтобы поселиться в центре, лучше посоветовать покинуть этот город как можно быстрее. В Пешаваре неспокойно, похищают людей и для «отдыха в краю приключений», для того чтобы почувствовать себя первопроходцем, лучше выбрать другое место. Например, Абботабад, небольшой городок в горах, поросших соснами, где все старшие офицеры держат свои виллы и там расквартированы войска. Ну, а тем, кто приехал продавать себя или своих детей, найдется крыша и охапка соломы в одном из морских контейнеров, поставленных возле рынков, за сущие пенсы или вообще бесплатно.

Город Пешавар, город на Великом шелковом пути, – город совершенно библейский, здесь проходят сквозь время и пространство, из XXI века в XVIII каждый день, и не по разу. Современные трассы, военные городки, база ВВС, которая теперь принадлежит русским, потому что русские подошли совсем вплотную к городу, бетонные трассы с высоченными, выше метра отбойниками, на которых можно держать 129–130 километров в час. Но стоит только сойти с главной улицы – и вот ты уже в веке XIX. Бачи в сандалиях с деревянными подошвами, торгующие вразнос самодельными сладостями, лепешками и чаем, суровые, бородатые, обветренные лица, в которые намертво въелся особенно сильный, горный загар, кривые кинжалы за поясом. Торговля на каждом углу, плакаты с наивными сюжетами из Болливуда, прикрывающие убогие, щербатые, рушащиеся на глазах стены старых домов. Телеги, запряженные быками и волами, водоносы и дровоносы со своими огромными телегами, которые на вид не под силу стронуть и троим, автомобили, разукрашенные, как индуистские храмы. Здесь жили просто: испражнялись прямо на улицах, лечились чтением Первой суры Корана, резали жен только потому, что пошел какой-то слух, ибо честь мужчины дороже жизни женщины. И жили… англичане не смогли ничего изменить, хотя честно пытались. И русские не смогут. Никто не сможет…

Несколько человек прибыли в Пешавар с запада, с русских территорий. Пуштунские территории сейчас начинались в пяти милях от городских окраин, так что «прибыли» – сильное слово, но будем считать, что прибыли. К таким гостям с пуштунских территорий всегда относятся настороженно, но русским не был ни один из них, и это снимало часть подозрений. Невысокие, узкоглазые дети гор – киргизы, в которых причудливо перемешалась кровь белых и азиатов, один казах, бородатый, широкий и крепкий, трое или четверо, национальность которых так сразу и не определить – то ли узбеки, то ли таджики, то туркмены, то ли еще кто. Все пожилые – ни одного моложе сорока, и из этого тоже можно сделать определенные выводы: под подозрением всегда молодые, именно они служат и в армии, и в спецподразделениях. Но не эти – старшему среди них было вообще лет шестьдесят, и можно было сомневаться только насчет возраста киргиза, потому что у него, как и у всех представителей азиатских рас, определить возраст по внешнему виду очень трудно.

Все они были одеты как купцы – не бедные, но и не богатые, все они шли одним караваном, но не разговаривая между собой и не общаясь во время привалов – здесь каждый предпочитал общество соплеменников, которых в караване было достаточно. Каждый из них был достаточно богат, чтобы нанять одну-две машины под товар, и достаточно предусмотрителен, чтобы не брать с собой деньги, которыми нужно было расплачиваться за товар. Их деньги ждали их в местном отделении хавалы, которая здесь, в Пешаваре, называется «хидж». Невидимая финансовая сеть, связывающая страны и континенты, – уничтожить ее не могла даже русская контрразведка.

Люди с запада остановились в безымянной гостинице в Хаятабаде, заплатив за десять дней наличными, русскими рублями (а чем еще, если шли с запада), оставили на месте нехитрый скарб и разошлись по своим делам. В Хаятабаде – кроме нескольких «потогонных» фабрик, где работали беженцы, – было несколько рынков, среди которых главным и одним из крупнейших в мире был рынок Кархано…

Кархано-маркет (рынки здесь назывались именно так, с приставкой маркет на английский манер) не был похож на рынки, какими их представляют себе в России. Это был целый торговый город, стихийно сложившийся, разраставшийся на бойком месте на протяжении десятилетий и сейчас насчитывающий более пяти тысяч магазинов и лавок. Это место изначально было не рынком, а обычным жилым районом, но как только торговцы поняли, что на этом месте можно сделать деньги, они скупили все квартиры, все дома и превратили их в торговые дома в том понимании, в каком это было в средневековой Европе: на первом этаже магазин, на втором склад, на третьем тоже склад, а иногда и производство, на четвертом – живет хозяин дома и его семья, и тут же располагается контора с приказчиками, бухгалтерами и всеми, кто нужен для дела. Здесь было так же: для товаров поставили в несколько рядов один на другой контейнеры, частично перекрыв улицы и создав закрытые галереи с потолком на уровне второго-третьего этажей. Везде было электрическое освещение – на этом тут не экономили, покупатель должен был видеть товар лицом, висела реклама. Выделялась известная всему миру «Кока-кола» и ее вечный конкурент – «Пепси-кола», остальные вывески были местными, написанными на урду, пушту, английском, иногда и на русском. Здесь продавали все, но специализировался рынок на дорогой одежде и электронике. Сюда пастухи и землевладельцы с севера привозили шкуры, и здесь же, прямо в домах, работали фабрики, на которых поденщики шили кожаные куртки, плащи, утепленные дубленки всех видов, делали обувь. Те, кто приходил с запада, обычно покупал это, потому что вещи здесь были необычными, ручной работы и в то же время дешевыми. А продавали пришельцы с запада здесь обычно электронику и различные технические приспособления и вещи. В Северной Индии было широко распространено кустарное производство, потому что оригинальные британские вещи стоили очень дорого, и кустари съезжались сюда с половины Индии, чтобы приобрести нужные вещи, от молотка и до небольшого станка русского производства. А что вы хотите, если обычный с виду резец для токарного станка русского производства стоит как двадцать английских, но при этом он сделан не из обычного металла. У него кромка из кубического циркония, и потому его не надо затачивать, править, и он послужит еще твоим детям. Два мира встречались здесь, обмениваясь плодами своими на этом клочке земли, и разноязыкий гомон здесь не смолкал круглые сутки…

Коренастый, бородатый купец, мало чем отличающийся от таких же, как он торговых людей – недоверчивый, прислушивающийся, машинально оценивающий качество вещей на витрине, – сошел с маршрутного такси, которые в этом городе были специфическими, на длинном шасси, джипа «Лэнд Ровер» и канул в толпу, как камень в воду. Он шел неспешно и в то же время собранно, никого не толкал и не задевал, но умудрялся продвигаться в кипящем водовороте толпы довольно быстро…

На углу он остановился. Купил у бачи – мальчика, торгующего вразнос с лотка, как русские коробейники когда-то, две большие самодельные конфеты «барфи», это нечто среднее между шоколадным батончиком и русским леденцом-петушком, делается на основе сухого молока. Сунул одну конфету в рот, другую в карман и продолжил свой путь. Его взгляд, как щуп в руках опытного сапера, с одинаковым равнодушным профессионализмом рассекал пространство, втыкался то в установленные на крыше, побитые ветром рекламные щиты, за которыми может быть наблюдатель, а то и снайпер, то в вооруженного самодельным помповым дробовиком бородача у лавки ювелира – охранника, то в полицейский внедорожник, на переднем сиденье которого спали безучастные ко всему полицейские. Он ощупывал толпу опытным взглядом мясника или хирурга, точно знающего, что скрывается под кожей в том или ином месте и где надо резать. Его интересовало, нет ли здесь засады, не сдали ли их, не поджидают ли его боевики, а то и оперативники контрразведки. Он был нетороплив, обстоятелен и мудр, ибо он дожил до пятидесяти двух лет и тридцать с лишним отдал родине и Его Величеству. Он был старым солдатом невидимого фронта, и это значит, что он не был смелым, ибо старых и смелых солдат не бывает, бывают старые и осторожные. Он шел по улице и присматривался к тому, что происходит, готовый в любую минуту оборвать контакт, раствориться в толпе, словно старый, многое повидавший сом в черноземе болотного озерца. Но тут не было ничего – ничего такого, что подсказало бы ему, что впереди ждет опасность…

Человек немного сбавил темп. Шагнул вправо, нырнул в загадочный, запретный для чужих торговый город, где контейнеры – крыша над головой и где можно исчезнуть без следа. В этом ряду, оживленном и шумном, торговали запасными частями к мотоциклетной технике. На промасленных брезентовых полотнищах лежали самые разные детали, к самым разным мотоциклам, от «БСА-Энфильд» до современного «Триумфа», от неприхотливого «Ижа» до гоночного «Кавасаки», от трудяги «ДКВ» с его мотором родом из 30-х и грузовой платформы на триста килограммов груза до модернового «Полариса» на четверых с багажником. Мотоцикл был самым популярным видом транспорта в Индии, потому что здесь не было зимы, ездить можно было круглый год, а девяносто процентов жителей – это миллиард двести миллионов человек – не могли позволить себе машину.

Человек шел не спеша, прислушиваясь, присматриваясь, вслушиваясь в разноязыкий говор торговцев. Главными языками здесь были урду, типичный для севера Индостана и хинди, типичный для юга, но и у того и у другого языка было столько диалектов, что многие предпочитали говорить по-английски, на языке угнетателей, который знали все. Еще слышались типичные для Афганистана пушту и дари. Чаще пушту, потому что в Индостане, в самой северо-западной его части проживали пуштунские племена, отрезанные от своих сородичей линией Дюранда. Это были лучшие воины в регионе и источник половины неприятностей.

Знакомый купец, увидев бородача, вскочил с места. У него были глаза навыкате и окладистая, делающая его больше похожим на гнома борода, но без усов, что выдавало в нем человека религиозного…

– Салам алейкум, дорогой! Салам алейкум!

Протянутую пожилым гостем руку он схватил двумя руками и потряс.

– Салам, рафик, салам… – Гость использовал афганское приветствие, обозначающее близость людей, общность их интересов и дела.

– Рад видеть тебя у нас снова. Как семья, как дела?

– Все хорошо, дорогой. Хвала Аллаху, я скоро стану еще раз дедушкой.

– Да? Да благословит Аллах твою семью и твою дочь, и да воздаст он вам за вашу богобоязненность, пусть твой внук вырастет у тебя на глазах, и пусть Аллах даст тебе видеть проявления его почтительности. Хвала Аллаху, это хорошо, когда рождаются дети.

– Шукран, брат, дай Аллах и тебе того же, да вознаградит он твои молитвы и твою почтительность…

– Хвала Аллаху, и у меня скоро родится сын. Моя третья супруга снова понесла.

– Ну, дай тебе Аллах, брат… А как твои дела?

– Все хорошо, брат, хвала Аллаху. На него единственного мы уповаем и в делах, и в отдыхе своем. Проклятые англичане берут слишком много налога, а в остальном – все хорошо, хвала Аллаху…

– Да покарает Аллах безбожников, которые берут то, что не положено брать по шариату, пусть он нашлет на них болезни.

– Аллах свидетель, какие хорошие слова, брат…

Так, в цветистых приветствиях двое купцов подошли к сути дела, ради которого они, собственно, и распинались друг перед другом минут десять, заверяя друг друга в уважении и призывая Аллаха в свидетели искренности их слов.

– Говорят, ты привез хороший товар, брат… – сказал, наконец, владелец торгового места и еще нескольких.

– О, Аллах, вероятно, здесь ничего нельзя сохранить в тайне.

– Ты прав, брат, хорошие дела становятся здесь быстро известными, равно как и плохие. Слава о хорошем товаре становится известной задолго до того, как он въедет в город. Так что ты привез?

– Ровно двести ремкомплектов на двигатели «Ижа» и кое-что из инструмента.

– О, Аллах. И сколько ты хочешь за все это?

– Ровно сто двадцать лакхов. [140]

– О, Аллах! Берегись, брат, ты впадаешь в грех лихвы.

– Но разве ты сам не сказал, что мой товар хорош? Только из уважения к тебе я пришел сюда в первую очередь и не пошел к твоим конкурентам.

– Брат, разве они дадут подходящую цену на твой товар? Тот же Алихан – как он может разбираться в двигателях? Еще мой дед держал ремонтную мастерскую для автомобилей, а его дед пас коз в горах!

– Но ведь и ты не даешь мне хорошую цену, разве нет?

Купец пригладил бороду. Глотнул зеленого китайского чая из глиняной посудины – чай здесь был хорош и довольно дешев, был даже «Рашн караван», [141] потому купцы, которые приходили с запада, числили чай одним из товаров, которым можно закупиться на обратный путь. Конечно, чай тоже надо было уметь выбирать, это целая наука. Чай, контролируемый по происхождению, здесь не найдешь, но можно купить чай с тех же плантаций по полцены. Дело в том, что ради поддержания цен на чай и недопущения затоваривания рынка Чайная ассоциация устанавливает максимальные квоты на выращивание чая тех или иных сортов, но все владельцы плантаций закрывают глаза, когда управляющие не уничтожают лишний чай в костре, а пускают его налево.

– Я пока ничего не сказал про цену, – сказал он осторожно.

– Так скажи свое слово.

Купец помялся.

– Не думай, что сейчас хорошие времена для торга, брат. Проклятые англизы всех задавили налогами, да и у меня, признаться, нет лишних денег.

– Так купи, что считаешь нужным, а я продам другое остальным.

– Э… так не пойдет, брат… Хочешь выпить чаю? Заодно поговорим о цене.

Этот ритуал торга был давно известен и выполнялся всегда и всеми. Продавец завышал цену от полутора до трех раз, иногда и больше, чтобы было потом куда уступать. Покупатель всегда жаловался на жизненные обстоятельства и неподходящее время для торга. Это все делалось публично, чтобы могли послушать и оценить остальные – как мастерство покупателя, так мастерство и продавца. Затем продавец и покупатель поднимались наверх, где собственно и заключалась сделка. Каждый был в выигрыше – продавец продавал товар, покупатель сбивал цену, причем существенно.

Торговец неспешно поднялся и последовал к тому, что раньше было подъездом, а теперь было просто входом в лавку. Покупатель последовал за ним.

По узкой лестнице они неспешно поднялись на четвертый этаж. Было темно, потому что лампочки в бывшем подъезде не жгли из экономии, пахло машинным маслом, металлом. Встречные почтительно уступали дорогу.

На четвертом этаже купец открыл дверь в завешанный коврами кабинет, посетитель пропустил гостя вперед. Кликнул прислугу, чтобы принесли чаю.

– Эфенди Нурулла… – сказал он, прижав свои толстые руки к сердцу для большей правдоподобности, – клянусь Аллахом, я не могу заплатить тебе больше двадцати пяти лакхов. Это все, что есть сейчас из денег.

– Позволю дать вам совет, уважаемый, – сказал гость, – разве у вас нет кассы взаимопомощи? Возьмите деньги оттуда, а потом расторгуетесь и вернете. Вы сами сказали, что слава о хорошем товаре приходит в город быстрее, чем он сам. И покупатели потянутся к вам.

– О, Аллах, но кассой заведует скупец Мойеддин, он не даст денег!

– В таком случае возьми его в долю. Человек может не дать денег другому человеку, но он всегда даст денег самому себе, верно?

Принесли чай.

– О, Аллах, ты не знаешь, что говоришь, брат… – посетовал купец, – Мойеддин не только скуп, но и бесчестен. Свяжись с ним – и у тебя не будет ни дела, ни покупателей, ничего. И все потому, что у него дядя полковник индийской полиции. [142] Назови другую цену, брат…

– Только из уважения к тебе – сто десять лакхов.

Говоря это, гость написал записку на листке небольшого блокнота и протянул хозяину вместе с самим блокнотом и ручкой.

Записка гласила:

 

Шейх Хасан.

 

Хозяин покачал головой.

– Клянусь Аллахом, эта цена неподъемна для бедного купца. Но я, пожалуй, накину еще пять лакхов из уважения к вашим трудам и к долгой дороге, которую вы проделали с товаром. Итак – тридцать лакхов, вот моя цена.

Хозяин резко начеркал что-то в блокноте и вернул обратно.

Мечеть Мохаббат-Хан, пятница, десятого. После намаза.

 

Гость прочитал написанное.

– Тридцать лакхов, это не цена, эфенди. Но полагаю, мы сможем сговориться.

– Я в этом и не сомневаюсь, эфенди Нурулла… – проговорил хозяин, прижимая к сердцу руки, – но прошу войти в мое положение, бедного торговца и купца, с которого хочет взять деньги каждый, кому не лень…

 

 

20

 

Населенный пункт Дарра

Британская Индия

Июля 2016 года

 

В то время, пока один из прибывших в Пешавар купцов торговался с местным, хорошо осведомленным и авторитетным купцом о цене на ремкомплекты на мотоциклетные двигатели и инструмент для примитивного металлообрабатывающего производства, другой купец отправился на юг, чтобы навестить одно примечательное место под названием Дарра.

Вообще-то полное название этого города было Дарра Адам Хель, но так его никто не называл – все говорили просто Дарра. Этот город был административным центром населенного района Хайбер Пахтунхва, а Пахтунхва означало «пуштуны», то есть Хайбер, где живут пуштуны. Место это практически было неконтролируемым – то есть здесь не было британской колониальной администрации, и город, и весь район управлялись пуштунскими советами самоуправления. О степени самостоятельности этого места говорило то, что решения британских судов здесь не имели юридической силы, если не были подтверждены местными религиозными авторитетами. Основной религией здесь был ислам, но ислам весьма своеобразный. Поборники чистого ислама, которых в последнее время развелось слишком много, считали местных жителей бидаатчиками, потому что они соизмеряли свою жизнь не столько с законами шариата, сколько с доисламскими нормами племенного права и кодексом чести пуштунов Пуштун-Валлай. Но дальше обвинений в запрещенных Кораном нововведениях дело не шло, потому что пуштунов было много, а оружия у них было еще больше.

Дарра был одним из мировых центров нелегального производства и торговли оружием, крупнейшим в Азии, точно так же как в Европе крупнейшим центром такого рода было Загорье в Великом банстве Хорватском. Нелегальным производством оружия здесь занималось больше половины жителей города, в каждой семье эти традиции передавались из поколения в поколение. Существовали и оружейные фирмы, а также сбытовые кооперативы, такие как «Африди армс», сбытовой кооператив пуштунов племени Африди. Местные оружейники настолько поднаторели в своем искусстве, что для них достаточно было просто получить в руки какой-либо образец оружия – и через неделю они изготавливали его копию. В последнее время они даже наловчились делать тюнинг оружия, закупая части для тюнинга посредством Интернета. Копировалось оружие любых видов и типов, от пистолетов до пулеметов и дальнобойных снайперских винтовок. Ни один каталог не смог бы вместить все многообразие производимых здесь видов и типов оружия, многие семейные предприятия имели собственный, не имеющий аналогов модельный ряд. Например, здесь можно было купить британский «БРЭН», но под русскую пулеметную ленту или автомат Калашникова, но сильно внешне похожий на «черную винтовку» «М16».

Купца звали Искендер, в честь Александра Македонского – это имя очень уважаемо на Востоке до сих пор. Он был невысоким, почти квадратным, с сильными руками и короткими, кривыми ногами степняка-кочевника, которые тем не менее крепко стояли на земле. У него были короткая, подстриженная клином «китайская» бородка и узкие, ледяные, почти змеиные глаза – в целом он походил на отрицательных героев индийских кинобоевиков из Болливуда. [143] Зная о своей примечательной внешности, он надел на голову цветастый, в красную и белую клетку платок и прикрыл лицо шарфом-шемахом, а глаза – прочными черными очками. С небольшой переметной сумкой из грубой ткани через плечо он сел в микроавтобус на улице у скотного рынка, и никто не обратил на него внимания. В его собственной стране были горы, людей было не так-то много, и потому незамеченным оставаться было нельзя. Здесь же людей было слишком много, и тебя не замечали, если ты знал, как себя вести.

Микроавтобус был разукрашен, как передвижной индуистский храм, а вот стекол не было, и вся пыль с дороги летела прямо в лицо. Купец сидел на деревянной скамейке неподвижно, как маленький китайский божок, и слушал музыку, которую веселый, молодой водитель микроавтобуса включил на полную громкость. Пела Сандра…

У рыночной площади Дарры купец вместе со всеми сошел с автобуса. Здесь, в Индостане, немного высокорослых людей, средний рост взрослого мужчины на десять-двенадцать сантиметров ниже среднего европейца. Но купец был ниже даже местных мужчин, и потому следить за ним в этой толпе было делом аховым. Он даже почти не проверялся – просто канул в толпу.

Покружившись по базару – и здесь торговали на главной площади, и это был классический базар, не Кархано-маркет, – купец уяснил цены на основные виды товара и понял, что опасаться особо нечего. Вряд ли ему стоило опасаться полиции или контрразведки – ни те, ни другие сюда не совались без особой надобности. Скорее стоило опасаться местных, потому что торговля есть торговля, но, как только что-то происходило, в местных как бес вселялся, и они начинали громить лавки конкурентов и убивать любых, кто не похож на них самих. Чаще всего это происходило после пятничного намаза и особо зажигательной речи муллы, но в принципе могло случиться в любое время. Однако сейчас было тихо, все мирно торговали тем, что у них было, потому и он мог сделать то, ради чего приехал…

Купец знал, где и что стоило искать, и потому от площади он пошел направо. На площади продавали ширпотреб, а ему нужен был штучный товар. Конечно, можно было привезти и свой, но по здравом размышлении лучше было не рисковать и купить все на месте. На границе досматривали, досматривали сурово – англичане были совсем не в восторге от того, что Афганистан уплыл от них, – и рисковать не стоило. К тому же он бывал здесь раньше, во время Четвертого восстания, и знал, где и что надо искать.

Купец медленно шел по торговой улице. Она состояла из двух– и трехэтажных домов, увешанных самой разной рекламой. На стенах увековечены в граффити усатые герои синематографа, полюбившиеся простому люду. Толчея людей – кто-то смотрит, кто-то покупает. Пахнет гарью от некачественного топлива, дизельными выхлопами, звук десятков работающих дизель-генераторов, удары молотами, визг отрезных кругов сливаются в сплошную какофонию. Здесь часть фирм из тех, кто торгует на площади, держит шоу-румы (как «Джеймс Перде» и «Голланд-Голланд») [144] и часть своих производственных мощностей. Критические детали, такие как стволы, выделываются в других местах. На распахнутых воротах и ставнях на крючках, как в хорошем оружейном магазине, выставлен товар. Властвуют его величество «Калашников», более старый «Симонов», «СТЭНы» и «Ли-Энфильды». «Калашниковы» здесь в массовом порядке начали выделывать как раз после Четвертого восстания, когда в руках пуштунских воинов неожиданно оказалось русское оружие и британцы понесли чувствительные потери, а пуштунские воины оценили его удобство, скорострельность и безотказность.

Купец резко свернул к сторону лавки, где «Калашниковых» не было, но были «СВД» и винтовки «Ли-Энфильд» разных модификаций.

– Салам алейкум, – поздоровался купец с сидящим у входа в нечто среднее между механической мастерской и автомобильным гаражом хозяином производства, хозяином фирмы, строгающим что-то напильником.

– Ва алейкум ас салам, – ответил хозяин, откладывая в сторону деталь и напильник.

Купец снял очки.

Глядя в узкие, непроницаемо черные, змеиные глаза гостя, хозяин оружейной лавки и производства почувствовал себя не в своей тарелке. Он понял, что новый покупатель – скорее всего монгол. Недобрая память о монголах еще была жива в этих краях. Хоть с того времени и прошло больше тысячи лет, но пуштуны помнили, как по их земле прошлась монгольская конница и от больше чем миллионного пуштунского народа осталось в живых несколько тысяч человек. Монголы были одними из тех, кому удалось завоевать Афганистан и покорить его жителей. Точнее, не покорить. Они их просто уничтожили.

На самом деле купец не был монголом. Он был профессиональным горным охотником и снайпером и происходил из воинственного рода Саваттаров. Он давно не служил в спецназе, сейчас он был проводником и держал фирму, организовывающую охотничьи туры в родных горах, которые он знал, как свои пять пальцев. Но когда к нему обратился полковник Тимофеев, которого он учил снайперскому делу, решил помочь.

– Я ищу хорошую винтовку. Даже две, – сказал монгол.

– У нас лучшие винтовки во всей Дарре, – сказал хозяин, – стволы с Ишрапурского арсенала, где я когда-то работал. Уважаемый господин хочет охотиться?

– Да, охотиться… – гость чисто говорил на пушту, – покажите вон ту винтовку.

– Пожалуйста…

Монгол принял винтовку – и уже по тому, как он сразу начал смотреть ствол и качество его отделки, а также то, как он был сделан, каким методом, хозяин заключил, что гость очень опытный стрелок-снайпер.

Купец неторопливо осматривал ружье. Это была снайперская винтовка «Ли-Энфильд, L42A1», но с ложем, типичным для более поздней британской винтовки, знаменитой «AW» сэра Малькольма Купера, олимпийского чемпиона по стрельбе. Ствол типичный для старого «Энфильда», пять нарезов, левое вращение. Патрон тоже стандартный, 303-й. Телескопический прицел в стальном корпусе, производства «Броадхерст-Кларксон» в Лондоне, качественный и выносливый, хотя тяжелый и с очень небольшой по современным меркам кратностью. Но он сам до сих пор пользуется прицелом с постоянным, 3,5-кратным увеличением, для него это не проблема – здесь 3,8. Ложе массивное, из местного, очень твердого и хорошо выделанного дерева, но форма его типична для винтовки «AW». Хотя «AW» построена по схеме жесткого шасси, а эта винтовка – нет. И ствол – не заводской, потому что заводские стволы выделываются холодной ковкой на ротационно-ковочной машине, а тут нет ни следов от ударов молотов, ни следов финишной внешней обработки…

– Ствол не заводской, – сказал купец.

– Вы правы, эфенди… – согласился хозяин, – этот ствол выделан на станке мною. Он очень хороший, вот почему эта винтовка самая дорогая из всех, что у меня есть…

Купец кивнул. Он понял, о чем говорит хозяин. Современные стволы выделываются либо методом электрохимического редуцирования – для снайперского оружия это неприемлемо, либо методом холодной ротационной ковки. Последний метод заключается в том, что полую заготовку надевают на специальную основу из очень прочной стали, а потом проковывают молотами со всех сторон, не нагревая: таким образом внутри формируются нарезы. Этот метод плох тем, что при ковке образуются внутренние напряжения в стволе, кроме того, основа тоже деформируется. Последний метод – нарезание нарезов на токарном станке без ковки. Он очень трудоемкий и не подходит для массового производства: даже на современных станках такой ствол обрабатывают два дня. Здесь, с местным оборудованием, – это займет две недели, и одного неверного прохода достаточно, чтобы запороть ствол. С другой стороны – этот метод позволяет получить чрезвычайно качественные и точные стволы: вот почему так дорого ценятся «николаевские» «Мосинки» со стволами старой технологии выделки, одну из которых в его семье передают из поколения в поколение. Такой ствол может быть как очень хорошим, так и очень плохим…

Купец поднял свои непроницаемо черные глаза, и его взгляд встретился со взглядом хозяина, как два толедских клинка. Хозяин уже понял, что имеет дело со снайпером мирового класса, и снайпер понял, что правильно зашел именно в эту лавку.

– Винтовку надо опробовать, – сказал гость.

Хозяин лавки едва заметно улыбнулся, но глаза его оставались настороженными и внимательными.

– Предоплата сто процентов.

Купец молчал.

– Не понравится – верну деньги…

Купец сунул руку в карман, и хозяин напрягся, потому что в кармане мог быть и пистолет. Но в руке гостя оказался всего лишь кошелек, самодельный, шитый на афганский манер разноцветным бисером. Гость достал из кошелька несколько сотенных бумажек. Он платил рейхсмарками.

– Нужны патроны. Хорошие.

– Сколько?

– Не менее ста.

Хозяин поднялся, картинно кряхтя, ушел в заднюю часть лавки и вернулся с несколькими коробочками с патронами и молодым человеком, кустистая поросль на щеках которого еще не превратилась в положенную мужчине бороду.

– Это Абдалла, – коротко представил он молодого человека, – он пойдет с тобой и покажет, где можно пристрелять винтовку. А это твои патроны.

Гость молча принял коробочки, осмотрел их, вскрыл одну из них и высыпал на ладонь маленькие, блестящие, как ракеты, патроны. Это были коммерческие патроны, производства «Кинох», не Королевского арсенала, но так даже лучше. Британские снайперские патроны Королевского арсенала – это стандартные патроны, производимые на одной и той же линии с пехотными – просто у них есть одна маленькая особенность. Британцы при производстве пуль используют матрицу, ее хватает на пятьдесят тысяч циклов, причем с каждой тысячей циклов точность изготовления последовательно ухудшается вследствие износа матрицы. Так вот снайперский патрон представляет собой патрон, полученный на матрице, работающей первые пять тысяч циклов, его маркируют зеленым носиком. А это – спортинг-патрон безо всякой маркировки, но изготовленный лучшей патронной фирмой в Великобритании. И, судя по маркировке – это не обычный винтовочный, а пулеметный боеприпас «Mark VIIIz», предназначенный для предельных дальностей с пулей весом в 175 гран.

Гость взвесил на пальцах несколько патронов, осмотрел… хорошо сделаны. Хотя, конечно, надо перемерять микрометром и взвешивать на весах с точностью до тысячной доли грамма.

– Поехали…

 

Здесь плодородные равнины Центральной Индии уже переходили в горы… горы здесь были невысокими, поросшими лесом, довольно населенными. Они ехали по дороге, мощенной гравием, укатанным катком: дорогу давно не ремонтировали, и сейчас от гравия почти ничего не осталось. Росинантом им служил мотоцикл японского производства, довольно новый, с крышей над водительским и пассажирским местами и грузовой платформой, вмещающей ровно тысячу фунтов товара. Мотоцикл был почти что новым, и из украшений на нем были только деревянные четки с небольшим изображением наподобие русской иконы. Типичная для местных амулетов сцена – рука с вытянутым указательным пальцем в венке из колючей проволоки и надпись «Аллах акбар!».

Дорога уходила вверх, в горы. На склонах ласточкиными гнездами примостились многочисленные деревни, это немного походило на горные города на юге Аравийского полуострова, в районе Абьян – только этажность намного меньше, там доходит до восьми-десяти этажей, а здесь и два-то хорошо. Еще Кавказ… по дороге шли люди: мужчины, бородатые, с палкой-посохом, часто гонящие перед собой скот, и женщины, торопливо укрывающие себя никабом – глухим одеянием. Купец невозмутимо смотрел на это… в его народе подобное не было принято, хотя среди них было немало мусульман. Его самого учил шариату сухонький сельский старичок – мулла… было лето, было жарко, и хотелось пойти на пруд, где уже ждали русские пацаны, которым не надо было ходить в медресе. А мулла говорил: «Коран неисчерпаем, мальчики, и каждый в нем найдет оправдание собственным делам, и злым и добрым, если захочет. Но если вы действительно хотите обрадовать Аллаха и Пророка его – каждый раз перед тем, как что-то сделать, спросите себя, а хочет ли Аллах, чтобы вы так сделали…»

Да, Аллах вряд ли будет рад его действиям и его намерениям… и это прибавит еще одну строчку в его и так немалом списке грехов, за которые ему отвечать на Страшном суде. Но он защищает свой народ и свой образ жизни, и у его народа есть школы и больницы, в то время как здесь все лечение начинается с чтения первой Суры Корана и им же заканчивается. Возможно, это послужит ему хоть каким-то оправданием, когда он предстанет перед Создателем и Аллах спросит его, зачем он убил столько людей…

Они остановили мотоцикл у опушки невысокого соснового леса. Кривые сосны тянулись к небу, искореженные сучья цеплялись за воздух, чтобы не упасть, склон был достаточно пологим. Купец осмотрелся по сторонам, достал из кармана сотовый телефон, который купил в Пешаваре, и посмотрел на показатель сигнала. Слабый, но есть.

Да, наверное, здесь в самый раз.

Второй телефон он вручил мальчишке.

– Умеешь пользоваться?

– Да, эфенди.

– Тогда держи. В памяти только один номер.

Мальчишка был удивлен, как хорошо этот монгол говорит на урду, языке его народа. Но виду не подал.

– Сейчас пойдешь вниз. Вон туда. Выставишь несколько камней. Потом отбеги вправо и заляг, понял?

– Да, эфенди…

Купец достал купюру в десять рейхсмарок. Порвал пополам.

– Иди. Делай, как я говорю.

Пацан помчался выполнять поручение…

Купец неспешно зарядил винтовку. Присмотрелся в прицел. Затем сделал один за другим три быстрых выстрела в сторону, чтобы оценить, насколько точно бьет винтовка. Винтовка била достаточно точно.

Он достал метеостанцию, замаскированную в мобильный телефон и снял показания погоды. Лазерным дальномером, находящимся в телефоне же, промерил расстояние. Восемьсот семнадцать метров. Там придется стрелять с девятисот с лишним. Цель будет находиться под немного более острым углом, чем здесь, и к тому же Пешавар находится на отметке в тысячу двести футов над уровнем моря, а здесь, если верить навигатору, – аж три с половиной тысячи. Значит, надо будет учесть поправки. По-хорошему надо бы вообще пристреляться в самом Пешаваре или где-то, где такое же атмосферное давление, и под таким же углом к цели, но это, увы, невозможно, нужно довольствоваться тем, что есть. Не так уж и плохо – бывало, когда ему вообще не удавалось сделать ни одного пристрелочного выстрела и довольствоваться незнакомым оружием.

Монгол опер цевье винтовки о край борта грузовой платформы мотоцикла и начал стрелять. Первую серию в восемь выстрелов он сделал по камням, которые расставил мальчишка – их было восемь. Вторую серию он отстрелял ровно по этим же камням, которые отлетели в стороны – при этом два камня раскололись. Третью серию в десять выстрелов он отстрелял по одному и тому же валуну на дистанцию девятьсот пятьдесят – ему нужно было оценить рассеивание, которое давала винтовка. Четвертую серию он отстрелял на разные дальности – от трехсот до тысячи четырехсот ярдов. Ему надо было уяснить, понял ли он винтовку, то, как она бьет или нет. Опытный снайпер с корректировщиком, наладонником с баллистической программой и винтовкой стоимостью в пять тысяч рублей с прицелом за столько же, конечно, выполнит всю работу ничуть не хуже, даже лучше. Проблема только в том, что в Пешаваре он не выйдет даже на позицию – его засекут местные и разорвут.

Винтовка била хорошо.

– Поднимайся, – сказал купец в сотовый телефон, – я закончил.

Когда пацан подошел к мотоциклу, в его глазах светился восторг.

– Хотел бы я научиться так стрелять, эфенди… – выдохнул он.