Отношение николая II к Церкви

Царь не только не отменил и не смягчил введенное по протес­тантскому образцу антиканоническое возглавление и управле­ние Церкви мирянином (импера­тором) и ее фактическую подчи­ненность обер-прокурорам, цар­ским фаворитам, Распутиным, выразившуюся в их вмешательст­ве в любые, в том числе в чисто внутренние дела, но и усугубил ее угнетенное положение реформа­ми 1905-1906 гг. В результате Русская Церковь оказалась един­ственной из всех религиозных объединений, которая по новым законам не получила никаких свобод, так и оставшись государ­ственным «ведомством»! Даже царский указ от 17 апреля 1905 г. об «Укреплении основ веротерпи­мости» готовился правительством без какого-либо участия иерар­хов, Святейшего Синода. Не случайно инспектор Москов­ской духовной академии профес­сор (впоследствии архиепископ и исповедник) Иларион Троицкий прямо писал: "Перед началом войны (первой мировой. - А.О.) Церковь в России была унижена до крайнос­ти... Церковная жизнь в новом зако­нодательстве совершенно не выделе­на из круга ведения представитель­ных учреждений. И теперь юридиче­ски обсуждать и решать многие во­просы даже внутренней церковной жизни получили право и Фридман, и Чхеидзе. Порабощение Церкви госу­дарством достигло окончательного развития. И это в то самое время, когда и раскольники, и сектанты, часто вредные России, выросшие из немецкого семени, получили полную свободу. Открываешь газету и ви­дишь, как легко раскольникам со­браться на собор. Вспоминаешь, как и высланный теперь из России Фетлер устраивал съезды баптистов в древней православной Москве. И только Православная Церковь не может составить Собора и поста­вить на нем законного Главу, соглас­но 34-му апостольскому правилу! Тяжело иногда бывать в Москов­ском Успенском соборе... Но еще больнее, чем всегда, было видеть пу­стое патриаршее место! Хотелось воскликнуть: доколе, Господи!» (цит. по «Церковь и общество», 1998, № 3. С. 57). О том же с горечью писа­ли и говорили многие иерархи, бо­гословы, выдающиеся церковные люди. Но мечтам и о Соборе, и из­брании Патриарха Всероссийско­го Николай II так и не позволил осуществиться. Все это произошло лишь после его отречения от пре­стола.

В феврале 1917г., когда Помест­ный Собор наконец открылся, ар­химандрит Иларион писал: «Поло­жение Православной Церкви стано­вилось невыносимым. Церковная жизнь приходила все в большее и большее расстройство... Прежде го­нимые религиозные общины получили свободу. В древней православной Москве беспрепятственно заседали соборы раскольников, собирались съезды баптистов. Для Православ­ной же Церкви все еще не настало лето благоприятное... Отношение царствовавшей династии к Право­славной Церкви - это исторический пример неблагодарности... Ужасным позором и тяжким всенародным бедствием оканчивается Петер­бургский период русской истории».

ПОЛИТИКА В ОБЛАСТИ СВОБОДЫ СОВЕСТИ

Дарованные императором сво­боды 1905 г., не ограниченные надлежащими рамками и скоро переродившиеся фактически в откровенный произвол, помимо прямого унижения Русской Церкви открыли легальную возмож­ность дискредитации и трона, и православия, развития в стране всякого рода мистицизма, оккуль­тизма, сектантства, аморализма и проч. Сразу же после указа стали в изобилии выхолить из подполья и возникать вновь всевозможные общества, организации, партии и союзы, издающие огромное коли­чество журналов, газет, книг, в ко­торых активно пропагандируются либеральные, антимонархические, антицерковные, революционные, атеистические идеи. В России на мгновение наступила эпоха демо­кратии по образу и подобию «просвешенного» Запада, закончивша­яся смерчем тоталитаризма.

Святой Иоанн Кронштадтский резко осудил дарованные царем свободы: "Свобода печати всякой сделала то, что Священное Писа­ние, книги богослужебные и святоотеческие писания пренебрегаются, а читаются почти только светские книжонки и газеты. Вследствие этого вера и благочестие падают, Правительство либеральничающее выучилось у Льва Толстого всякому неверию и богохульствует в печати, смердящий всякой гадостью страс­тей. Все дадут ответ Богу за потворы».

Указы о свободах явились есте­ственными проявлениями общей разрушительной для страны либе­ральной политики Николая II. Ближайшие к царю люди преду­преждали его о происходивших в стране крайне негативных, рево­люционных процессах, о полити­ческих заговорах, называли кон­кретных лиц, в том числе в Думе и в Государственном совете. Просили, умоляли, требовали принять меры. Он нередко соглашался с этим, писал на письмах: «Да», «Я тоже так думаю», «Правильно» и т.д., но никаких мер так и не принимал, что у многих вызывало чув­ство безнадежности и отчаяния и, естественно, привело к полному подрыву авторитета царской влас­ти.

Эта странная нерешительность с исключительной силой прояви­лась у него в революцию 1905 г. и особенно в февральско-мартовские дни 1917 г. В результате у многих серьезно охладели отноше­ния с царской семьей, например, у Великого князя Сергея Александ­ровича (который даже ушел с по­ста генерал-губернатора Москвы) и его супруги, родной сестры ца­рицы, святой Елизаветы Федоров­ны. (Не это ли основная причина того, что «кругом измена, и тру­сость, и обман».) Многие из иерар­хов Церкви, из царского дома и государственных людей, даже из близких друзей, отвернулись от Николая II (и приняли участие в заговоре против ближайшего друга царской семьи - Распутина). Ре­акция Святейшего Синода на его отречение убедительно иллюстри­рует это: 9 (23) марта 1917 г. Свя­тейший Синод, в составе которого были святой Владимир, митропо­лит Московский, и святой Тихон, будущий Святейший патриарх Всероссийский, совместно с се­мью другими иерархами выступил с Обращением ко всем верным ча­дам Российской Православной Церкви по поводу отречения Им­ператора (2 [15] марта) и отказа Ве­ликого князя Михаила Александровича (3 марта) воспринять власть. В этом Обращении Синод не выразил сожаления ни по пово­ду случившегося, ни даже в отно­шении ареста бывшего государя и тем ясно показал свою оценку Ни­колая II как правителя.

РАСПУТИН И РЕЛИГИОЗНОСТЬ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ

Настойчиво продолжались и уг­лублялись связи с Распутиным до самой его смерти, несмотря на все­общий соблазн и самые решитель­ные протесты виднейших людей России. Вот что писал, например, один из замечательных людей пер­вой половины XX века, непосред­ственный очевидец и участник многих событий того времени митрополит Вениамин (Федченков) по этому поводу: «Потом посте­пенно начали вскрываться некото­рые стороны против Распутина. Епископ Феофан и я увещевали его изменить образ жизни, но это было уже поздно, он шел по своему пути. Епископ Феофан был у царя и цари­цы, убеждал их быть осторожными в отношении Г[ригория] Е[фимовича Распутина], но ответом было раз­дражение царицы... Потом выяви­лись совершенно точные, документальные факты, епископ Феофан порвал с Распутиным. По его пору­чению я дал сведения для двора через князя О., ездил к другим, но нас мало слушали, он был сильнее... Тогда царь затребовал документы... Ничто не изменило дела. Пытался воздейст­вовать Санкт-Петербургский мит­рополит Владимир, но без успеха». (На рубеже двух эпох. М., 1994).

Религиозность царской четы при всей ее внешне традиционной православности носила отчетливо выраженный характер интерконфессионального мистицизма. Этот вывод следует из многих фактов. Известна холодность царской семьи, главным образом царицы, к русскому духовенству, что особен­но ярко выявляется из писем Александры Федоровны («...в Си­ноде одни только животные»!). Да­же с высшими иерархами отноше­ния царя и царицы носили исклю­чительно официальный характер. В то же время современники сообщают о большой их близости и дружбе с широко известным в высшем свете французским спиритом, магом, главой международного ор­дена мартинистов Папюсом, вызывавшим дух Александра III для беседы с сыном, с другим французским мистиком, «ясновидцем» Филиппом (которого Александра Федоровна в письме от 14 декабря 1916 г. вспоминает как «нашего друга месье Филиппа», но которо­го ее же духовник называет «по­рождением бесовских сил»); нако­нец, в течение целых десяти лет с Распутиным – до самой его смер­ти. Этот мистицизм наложил пе­чать на весь душевный настрой императора, что особенно ярко обнаружилось в его отношении к Записке, оставленной Павлом I и содержащей предсказание о судьбе последнего императора. Только непониманием православия мож­но объяснить принятие ее как бе­зусловного божественного предопределения, как это решил Нико­лай II. Пророчество в первую оче­редь всегда является предупрежде­нием об опасности неправедной жизни, ошибочной деятельности и призывом к покаянию, но никак не фатумом, не произволом всемо­гущего Бога. Если бы царь больше общался со святым Иоанном Кронштадтским и оптинскими старцами, а не с французскими оккультистами и русскими псевдо­старцами, то, может быть, и не придал бы этой Записке безуслов­ного значения и не отрекся бы от престола, поверив в судьбу. Хрис­тианство и фатализм несовмести­мы.

Особенно поражает тот факт, что увлечение открыто неправо­славными мистиками-оккультистами и более чем сомнительными чудотворцами происходит в то са­мое время, когда рядом живут и творят истинные чудеса Иоанн Кронштадтский, оптинские стар­цы.

Достаточно убедительно харак­теризуют духовные интересы Ни­колая Александровича литература и досуг. «Действительно, любимым чтением Государя была светская, особенно историческая литерату­ра... В круг его чтения входят имена А.Дюма, А.Доде, А.Конан Дойля, И.Тургенева, Л.Толстого, Н.Леско­ва, А.Чехова, Д. Мережковского и других. К чтению Библии император обращается крайне редко... «(Мате­риалы, связанные с вопросом о ка­нонизации царской семьи. 1996, с. 62—63). Святоотеческая литерату­ра отсутствует. «Изо дня в день Император аккуратно записывает в свой дневник: «дивный день» - про­гулка — обед - чтение художест­венной или исторической литерату­ры - игра в кости или карты -дождь — обедня — прогулка — и так далее...» (Там же, с. 67).

Что принципиально не позволя­ет с христианской точки зрения ставить вопрос о канонизации Ни­колая II, так это его личное при­знание своей матери в письме из ссылки: «Бог дает мне силы всех простить, только генерала Рузского простить не могу». Этого призна­ния не снимает свидетельство ве­ликой княжны Ольги о том, что отец всех простил, так как она ничего не говорит о главном в дан­ном вопросе - простил ли он Руз­ского? Следовательно, она или не знала об этом, или предпочла по понятным мотивам молчать.

По причине как этих, так и це­лого ряда других фактов Комиссия Священного Синода по канониза­ции сделала, в частности, следую­щий вывод: «Подводя итог изуче­нию государственной и церковной деятельности последнего Российско­го Императора, Комиссия не нашла в ней достаточных оснований для его канонизации».