Глава 2 Исторические основы науки о сознании

 

Введение  

XIX век: от философии к экспериментальной науке о сознании  

Интроспекционизм: первая научная психология сознания  

Крах интроспекционизма как науки о сознании  

От когнитивной науки к науке о сознании  

Выводы  

Вопросы для обсуждения  

Введение

На первый взгляд может показаться, что современное научное изучение сознания – совершенно новая область науки, неожиданно возникшая в конце XX века. На самом же деле у этой науки глубокие исторические корни. Возникновение первой волны науки о сознании относится к концу XIX века. Теперь нам предстоит проследить тот путь, который прошла наука о сознании с тех самых пор до наших дней.

XIX век: от философии к экспериментальной науке о сознании

Примерно до середины XIX века человеческое сознание рассматривалось как некий картезианский дух: нефизический по своей природе, лишенный пространственной протяженности и местоположения в физическом пространстве и единый и неделимый. Считалось, что по самой своей природе дух не подлежит ни научному наблюдению, ни измерению, а это значит, что не может быть никакой науки о сознании.

Френология

На протяжении XIX века ученые постепенно отказывались от картезианской дуалистической теории. В начале века такие френологи, как Франц Йозеф Галль (1758-1828), высказали мысль о том, что человеческое сознание можно «разделить» на несколько разных способностей, каждая из которых «располагается» в определенной части мозга. Они также рассматривали человеческое сознание не как некий нематериальный дух, которым должны заниматься только метафизики и философы, а как биологическое явление, подлежащее научному изучению, что соответствует современному научному представлению о сознании. Однако френологическая теория, связанная с природой способностей, или подсистем сознания, их корреляция с локализацией в мозге, с формой и размером данного участка мозга, а также с наружной формой черепа, оказалась катастрофическим заблуждением.

Френологи создавали анатомические чертежи и скульптуры человеческой головы, на которых череп был поделен на десятки различных зон, обозначенных более или менее туманными психологическими терминами, которые описывали то, что считалось такими универсальными психологическими характеристиками, как «скрытность», «любовь к животным», «тяга к алкоголю», «чувство ужасного» и «интуиция». Это лишь некоторые из наиболее курьезных ментальных способностей, изобретенных френологами. Их расположение на поверхности черепа указывало на участки мозга, расположенные точно под ними, в которых, как считали френологи, «располагались» данные психологические свойства. Анализ психологического профиля индивида был основан на предположении, что выпуклости на тех или иных участках черепа отражают величину лежащего под ним участка мозга, которая в свою очередь отражает силу присущего человеку данного психологического свойства.

Как это часто случалось в XIX веке, френология не развилась в академическую психологическую науку, а превратилась в процветающую лженауку. Френологи предлагали анализ личности человека и его перспектив в будущем, основанный на измерении величины и формы черепа. Получавшийся в результате некий идол или фетиш не сильно отличался от астрологических гороскопов, которых было немало и в более поздние времена.

Френологическая терминология и теория широко популяризируются некоторыми деятелями современной культуры и литературы. Примером может служить доктор Мортимер, персонаж повести о Шерлоке Холмсе. Он – энтузиаст френологии, однажды заявивший детективу, что хотел бы иметь в своей коллекции слепок черепа Холмса (пока оригинал недоступен) (Hothersall, 2004).

Хотя френология часто подвергалась насмешкам как сумасбродная причуда, на самом деле в ней содержались ценные с научной точки зрения идеи; это становится особенно заметным, если рассматривать френологию в ее историческом контексте. Во-первых, это была самая первая попытка научного подхода, защищавшего сугубо биологический взгляд на сознание в отличие от чисто философского и религиозного дуализма, царившего в науке на протяжении многих веков. Во-вторых, это была первая теория, предположившая, что сознание делится на несколько разных, функционально специализированных подсистем. В этом она подобна современной когнитивной психологии. В-третьих, она исходила из того, что за каждую подсистему «ответственна» локальная и специализированная зона мозга, а именно эта идея лежит в основе современной когнитивной нейропсихологии. Некоторые из подсистем, обозначенных на френологических картах, на самом деле аналогичны современным идеям о функциональной специализации коры головного мозга человека: специализированные зоны мозга, «ответственные» за язык, вербальную память, обработку информации о цветах и формах, расчеты, планирование и юмор, можно найти как на некоторых френологических картах, так и в моделях и в представлениях о связи мозга и сознания, которые существуют в современной нейропсихологии и когнитивной нейробиологии. Конечно, в отличие от современной науки в основе френологических карт не было ни верной научной теории, ни надежных эмпирических данных или валидных измерений. Следовательно, хотя некоторые френологические «лейблы» до сих пор не утратили своего смысла, во френологии локализация функций в мозге была не более чем догадкой.

Психофизика

В 1860 году физик Густав Фехнер выполнил первые научные измерения и сформулировал первую научную теорию сознания. Он назвал свой подход психофизическим.  Фехнеру удалось связать некоторые аспекты субъективной психологической реальности (сенсорные опыты) с количественными физическими измерениями. Его наблюдения и теории до сих пор считаются правомерными, до сих пор существует раздел экспериментальной психологии, называемый психофизикой, и проводимые в нем исследования основаны на работах Фехнера.

Фехнер понял, что специфическое содержание субъективного опыта может возникнуть в ответ на предъявление наблюдателю определенного физического стимула. Тщательно контролируя физические свойства стимула, экспериментатор может косвенно манипулировать содержанием сознания наблюдателя и контролировать его. Фехнера прежде всего интересовала интенсивность  стимуляции и ее связь с наступающими субъективными ощущениями. Интенсивность представляет собой свойство, характеризующее физический стимул: один звук может быть физически громче другого, а один вес тяжелее другого (он содержит больше физической энергии). Физическая интенсивность может быть объективно и точно измерена. Субъективные ощущения, вызванные разными стимулами, тоже характеризуются разной интенсивностью: разные звуки воспринимаются как более громкие или более тихие, а разные веса – как более тяжелые или более легкие.

Фехнер положил начало изучению связи между объективными физическими измерениями интенсивности и субъективным явным ощущением интенсивности и сделал ряд новаторских научных наблюдений. Он понял, что физические стимулы чрезвычайно низкой интенсивности не вызывают в сознании абсолютно никаких субъективных ощущений. Это феномен был назван негативными ощущениями.  В какой-то момент, когда физический стимул становится интенсивнее, человек начинает едва различать его. Минимальная физическая разница между двумя стимулами, которая вызывает распознаваемую разницу ощущений или восприятия, называется дифференциальным порогом различимости стимулов  и представляет собой границу между наличием и отсутствием ощущений (или чувствительности).  Субъективно два ощущения могут быть похожими и непохожими друг на друга. Минимальная воспринимаемая разница интенсивности стимулов  называется дифференциальным порогом различимости стимулов и представляет собой основу дифференциации стимулов.

Фехнер установил, что между интенсивностью физического стимула и интенсивностью субъективных ощущений нет прямой, или линейной, корреляции. Дифференциальный порог различимости стимулов (едва заметное различие) между двумя физическими стимулами зависит от их абсолютной интенсивности: чем интенсивнее два сравниваемых стимула, тем больше должна быть физическая разница между ними, чтобы мы субъективно восприняли их как разные. Например, мы можем ощутить разницу в 100 г между весами 1 кг и 1,1 кг, но мы не почувствуем никакой разницы между весами 10 кг и 10,1 кг.

Фехнер сформулировал математический закон, описывающий связь между физическим стимулом и субъективным ощущением, известный также как закон Вебера – Фехнера, согласно которому субъективное ощущение есть логарифмическая функция физической интенсивности.

Интроспекционизм: первая научная психология сознания

Вильгельм Вундт и рождение психологической науки

Подход Фехнера к объективной оценке сознания получил дальнейшее развитие в трудах другого немецкого ученого, Вильгельма Вундта (1832-1920). В начале XIX века среди ученых существовало согласие в том, что «психология» занимается изучением сознательного опыта, иными словами, ее по определению признавали наукой о сознании. Вундт считается отцом-основателем экспериментальной психологии. В 1879 году он основал в Лейпциге (Германия) первую лабораторию экспериментальной психологии, где вместе со своими многочисленными учениками использовал экспериментальную методологию, разработанную Фехнером, для изучения не только ощущений, но и многих других осознанных ментальных явлений.

Поскольку психология занималась изучением сознания, или непосредственного опыта, она пользовалась особым методом: интроспекцией.  Этот метод дал название интроспекционизму –  первому научному подходу к экспериментальной психологии в период с 60-х годов XIX века до 1920 года.

В интерпретации Вундта и его последователей метод интроспекции состоял просто из переживания  опытов, пристального внимания к ним  и последующего их вербального описания.  Следовательно, для «наблюдения» за содержанием чьего-либо сознания не нужно ни «способности ума осознавать свою деятельность», ни «внутренней перцепции». Интроспективные лабораторные эксперименты Вундта тщательно планировались и контролировались. Интроспекция использовалась наряду с другими методами, в частности наряду с измерением времени двигательной реакции. Испытуемые, которые участвовали в этих экспериментах, были хорошо подготовлены, так что они вполне могли дать подробные и надежные описания своих сознательных опытов.

На теоретическом уровне Вундт рассматривал сознание как целое поле  эмпирических элементов. Эти элементы – не пассивные, единичные качества, которые соединяются благодаря механической ментальной химии, как считал последователь Вундта Титченер, а элементы сознания, претерпевающие процессы или события и превращаемые рассудком в сложное содержание сознания, или в идеи. Поле сознания, где происходят эмпирические события, разделено направленностью внимания на центр и периферию. В центре элементы образуют более крупные структуры, которые воспринимаются более отчетливо. Этот процесс Вундт назвал апперцепцией.  В отличие от событий, происходящих в центре, события, происходящие на периферии, схватываются лишь в общих чертах,  иными словами, они воспринимаются нечетко (Leahey 1980).

Оглядываясь назад, можно сказать, что представления Вундта на удивление современны. Сегодня мы говорим о сосредоточенном, селективном внимании и о процессах связывания элементарных перцептивных признаков в когерентные перцептивные объекты, т. е. о когнитивных процессах, которые, похоже, не так уж далеки от идеи Вундта об апперцепции. Более того, Вундт придерживался холистического взгляда на сознание, полагая, что простые элементы сознания с помощью внимания образуют целостные структуры. Самый важный последователь Вундта, Эдвард Титченер (1867-1927), придерживался атомистического взгляда на сознание.

Титченер и структурализм: атомы сознания

Титченер, ученик Вундта, получил степень доктора философии в Лейпциге в 90-х годах XIX века. После этого он переехал в Америку и до конца жизни работал в Корнельском университете. Титченеру принадлежит авторство наиболее радикальной формы интроспекционизма, известной под названием структурализм.  

Согласно Титченеру, разум представляет собой поток ментальных процессов, переживаемых нами субъективно. Этот поток течет от рождения до смерти. Разум – это общая сумма ментальных процессов, переживаемых индивидом на протяжении всей его жизни, тогда как сознание,  по определению Титченера, представляет собой сумму ментальных процессов, определяющих мои переживания в данный момент.  Следовательно, сознание представляет собой временной, или поперечный, срез разума: сознание – это разум в данный момент времени.

По Титченеру, задачи психологии как науки о разуме и сознании заключаются в следующем:

1) проанализировать простейшие компоненты ментального опыта;

2) выяснить, как эти простейшие элементы образуют более сложное ментальное содержание и по каким законам это происходит;

3) описать связь между ментальными опытами и физиологическими (или телесными) процессами.

Название психологической теории Титченера «структурализм» происходит от фундаментального допущения, на котором она основана: сознание имеет атомистическую структуру,  основу которой образуют простые элементы.  В 1896 году Титченер писал (Titchener, 1896, р. 13):

 

...

Следовательно, первой целью психолога является определение природы и числа ментальных элементов. Он мало-помалу, шаг за шагом, делит ментальный опыт и делает это до тех пор, пока деление не остановится. Достижение этой точки означает, что элемент сознания найден.

 

Титченер черпал вдохновение в успехах физических наук, в которых господствовали аналогичные атомистические и аналитические стратегии. Он обращался к химии как к некой модели психологии. «Идеи», или сложные ментальные процессы, подобны химическим соединениям; «ощущения», или простые ментальные элементы, подобны химическим элементам, которые не могут быть разложены на более простые составные части:

 

...

«Идея» представляет собой сложную структуру, состоящую из ряда элементарных процессов, бок о бок перемещающихся в сознании: следовательно, она похожа на сложные соединения, которые анализируются в химической лаборатории. Однако ощущение не поддается анализу точно так же, как и такие химические элементы, как водород и кислород. Они связаны с идеей точно так же, как кислород и водород связаны с водой (Titchener, 1896, pp. 27-28).

 

На основе интроспекции Титченер разработал тонкую и сложную лабораторную методику, правильно использовать которую могли только специально подготовленные испытуемые, обладающие определенными навыками.

 

...

Будьте максимально внимательны к объекту или к процессу, вызывающему ощущения, и когда объект удален или процесс завершен, призвав на помощь память, вспомните свое ощущение с максимальной полнотой и так живо, как только можете (Titchener, 1896, р. 33).

 

Чтобы не мешать естественному ходу переживания, интроспективный отчет должен быть сформулирован и предъявлен только после  того, как оно уйдет. Титченер писал: «Интроспективный анализ переживания – это анализ после окончания  переживания» (Titchener, 1896, р. 34).

Однако интроспективный отчет не должен ограничиваться описанием переживания как такового. Подобная дескриптивная (описательная) интроспекция не может дать нам элементы сознания. Чтобы получить их, нужна аналитическая интроспекция,  которая дробит это переживание на составные части. Современник Титченера Освальд Кульпе так описывает аналитическую интроспекцию:

 

...

Прежде всего, мы должны подвергнуть все содержание сознания точному анализу и определить те конечные элементы, из которых оно состоит… Из всех естественных наук только в химии можно найти аналогичные элементы… И подобно тому, как химический элемент представляет собой некую субстанцию, не поддающуюся дальнейшему анализу, так и из простых элементов психологических переживаний нельзя выделить никаких составляющих (Külpe, 1895, р.19).

 

В своих лабораторных экспериментах структуралисты использовали психологические принципы Фехнера. Так, чтобы выяснить, сколько разных элементарных цветовых ощущений испытывает человек, испытуемым предъявляли два совершенно одинаковых спектра. Они наблюдали их через две узкие щели. Испытуемый должен был посмотреть на один цвет в первом спектре, а затем, перемещая вторую щель вдоль второго спектра, найти в нем сначала точно такой же цвет, а затем – минимально отличный. Каждый «минимально отличный» цвет представляет собой элемент сознания. Титченер определил, что мы различаем около 700 + 150 + 30 000 качеств визуального ощущения: 700 разных степеней осветленности между черным и белым, 150 разных цветов спектра и около 30 000 разных сочетаний цвета и освещенности.

Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что это было исследовательской программой структурализма. У него было немало сильных сторон: структурализм пытался связать психологию с естественными науками как метафизически, так и методологически. Метафизическая идея атомизма возникла под непосредственным влиянием физики и химии. Методологический лабораторный подход был непосредственно вдохновлен естественными науками: «Между психологическим, физиологическим и прочими естественнонаучными экспериментами нет никакой принципиальной разницы» (Titchener, 1896, р. 35).

Следовательно, психология как наука о сознании старалась быть настолько объективной и научной, насколько это было возможно, если учесть, что объектом ее изучения было сознание, которое нельзя непосредственно измерить и от которого нельзя «отобрать пробу на анализ». Тем не менее Титченер считал, что психология не сильно отличается от других наук. Результаты психологических экспериментов воспроизводились другими исследователями и в других лабораториях, так что, в принципе, каждый мог проверить результаты сам; если эти результаты и не были публично проверяемыми, то, как минимум, их можно было проверить на межсубъектном уровне.

Тем не менее структурализм не привел к объединению результатов из разных лабораторий. Серьезные разногласия между разными лабораториями (в частности, лабораториями Титченера и Кульпе) свидетельствовали о неких фундаментальных проблемах в методологии аналитической интроспекции. Предметом одного из них было число элементов сознания. Согласно результатам Титченера. таких элементов было всего более 42 415 (Titchener, 1896, р. 67). Однако лаборатория Кульпе называла значительно более скромную цифру – около 11 000. В науке само по себе несовпадение результатов – обычное явление, это скорее правило, нежели исключение. Однако оказалось, что в данном случае не было никакой возможности решить, чьи результаты ближе к истине. Не было никакого объективного метода, который позволил бы определить, чьи интроспекции были ошибочными, а чьи – верными. Каждая лаборатория по-своему тренировала испытуемых, благодаря чему они, возможно, воспринимали и анализировали, а следовательно, ощущали и описывали одни и те же стимулы по-разному.

Не менее серьезные дебаты вызвал вопрос о «мысли без образа». Лаборатория Кульпе сообщила, что в экспериментах, в которых задание требовало решения какой-то проблемы и целью которых было наблюдение за мыслью, возникающей сразу после того, как проблема решена, испытуемые сообщали о некотором похожем на мысль опыте, лишенном каких бы то ни было конкретных образов (слов, картин). Это противоречило теории Титченера (и Вундта), согласно которой содержание сознания обязательно включает какие-то образы: мысли без образов быть не может. И в данном случае не было никакой надежды с помощью дальнейших экспериментов выяснить, на чьей стороне правда. Повторяя эксперимент, испытуемые Титченера сообщали о том, что у них не было никаких «мыслей без образов», тогда как испытуемые Кульпе продолжали сообщать о «мыслях без образов». Сам по себе эксперимент мог вызвать то, что мы сегодня назвали бы неосознанной когнитивной обработкой информации, но в то время разум приравнивался к сознанию. Вне сферы сознания не может быть ни умственной деятельности, ни мыслительного процесса, только физиологические, нементальные процессы. Следовательно, ни Титченер, ни Вундт не допускали существования бессознательного, но мыслительного процесса, потому что это противоречило их основным философским воззрениям относительно мыслительных процессов.

Эти внутренние противоречия оказались среди наиболее важных причин краха интроспекционизма. Однако не менее важными оказались и нападки извне со стороны новых, нарождающихся исследовательских программ в психологии. Спектр этих программ был чрезвычайно широк – от подходов, которые рассматривали психологию как науку о сознании, но не разделяли основополагающих представлений структурализма об атомистической природе последнего, до подходов, которые не признавали существования сознания.

Уильям Джеймс и поток сознания

В то время как Вундт представлял истинно немецкий подход к изучению сознания, ведущая роль в англо-американском мире принадлежала Титченеру. Однако самая известная роль в истории интроспеционистской психологии принадлежит Уильяму Джеймсу (1842-1910). Его считают дедушкой современной науки о сознании. Его классический труд, двухтомник «Principles of psychology»  («Принципы психологии») (1890/1950), по сию пору считается если не лучшей, то одной из лучших работ, когда-либо написанных философом или ученым.

Взгляды Уильяма Джеймса на психологию как на науку о «ментальной жизни» заметно отличались от взглядов Вундта и Титченера. Джеймс не признавал как минимум двух аспектов подхода Вундта – Титченера: их приверженности к бесконечным, скрупулезным лабораторным экспериментам и атомистического представления о сознании. Джеймс был прекрасно осведомлен о работе Вундта и посещал его лабораторию, но механистичная, лабораторная психология сознания не привлекала его.

 

...

В течение нескольких лет в Германии возникло то, что может быть названо «микроскопической психологией», движимой экспериментальными методами, которые, конечно же, ежесекундно ищут интроспективные данные… Эти методы требуют величайшего терпения и вряд ли могли возникнуть в стране, коренным жителям которой это быстро наскучило бы (James, 1890/1950, vol. 1, p. 192).

 

Джеймс подчеркивал превосходство интегративной теории над детальными лабораторными экспериментами и считал недостаточными теоретические плоды, полученные в результате лабораторного подхода. Более того, Джеймс не принимал атомистическую теорию сознания, которая лежала в основе немецкого подхода к психологии и была еще более заметна в британском ассоциационизме, представителями которого были такие знаменитые философы, как Дэвид Юм и Джон Стюарт Милл. Структурализм Титченера вобрал в себя обе эти атомистические традиции, а потому был диаметрально противоположен взглядам Джеймса. Джеймс критиковал представления структурализма и ассоциационизма о том, что психология должна начинаться с ощущений, с простейших ментальных фактов. Он утверждал, что таких вещей, как «простые ощущения», не существует:

 

...

Ни у кого никогда не было простого ощущения как такового. Сознание, с самого нашего рождения, представляет собой изобилие объектов и связей, а то, что мы называем простым ощущением, есть результат дискриминативного внимания, которое часто может достигать чрезвычайно высокой степени (James, 1890/1950, vol. 1, p. 224).

 

По Джеймсу, сознание – это единый, динамичный, постоянно изменяющийся поток переживаний. Джеймс использовал слово «мысль»? так же как и «поток мыслей», но под «мышлением» понимал «сознание»: «Я называю словом "мышление" любую форму сознания без различия» (vol. 1, р. 224).

 

...

Следовательно, сознание не состоит из фрагментов. Прежде всего, такие слова, как «цепь» или «последовательность», точно не описывают его в том виде, как оно проявляется. Сознание не есть нечто соединенное, связанное, оно течет. «Река» или «поток» – вот метафоры, которые описывают его наиболее естественно. Когда мы дальше будем говорить о сознании, давайте называть его потоком мыслей, потоком сознания или потоком субъективной жизни  (James, 1890/1950, vol. 1, р.239).

 

Однако потоку субъективной жизни присуща некоторая внутренняя структура. Но она отличается от фиксированной структуры химического соединения, состоящего из атомов элементов, и представляет собой динамично струящуюся структуру, в которой, в центре внимания, возникают четкие образы, окруженные менее четким фоном, окрашивающим нынешние переживания мириадами отражений от прежних переживаний и воспоминаний, от других нынешних переживаний и будущих ожиданий.

 

...

Каждый определенный образ в сознании вымачивается и окрашивается в омывающей его свободно текущей воде. Она приносит ощущение его связей, ближних и дальних, умирающее эхо оттуда, откуда он пришел к нам, зарождающееся чувство, куда он приведет нас. Значение, ценность этого образа заключается в этом ореоле, в этой полутени, которая окружает и сопровождает его, или он растворяется в ней. (James, 1890/1950, vol. 1, р. 255).

 

Для Джеймса фундаментальным фактом для науки о сознании, фактом не вызывающим никаких сомнений, является существование состояний сознания. Метод научного изучения этих фактов – интроспективное наблюдение.

 

...

Интроспективное наблюдение – это то, на что мы можем полагаться в первую очередь и всегда.  Слово «интроспективное» вряд ли нуждается в объяснении: разумеется, оно означает наблюдение над нашим собственным сознанием и фиксирование того, что мы при этом обнаруживаем. Каждый согласится с тем, что при этом мы обнаруживаем состояния сознания»  (James, 1890/1950, vol. 1, p. 185).

 

Да, Уильям Джеймс был представителем эпохи интроспекционизма в психологии, но его основополагающие идеи о сознании и психической деятельности кардинально отличались от идей, которые были характерны для структурализма, доминировавшего в то время. В известном смысле взгляды Джеймса на сознание и его критика атомизма делают его союзником гештальт-психологии, немецкой школы психологической мысли, которая стала вторым после Вундта заметным явлением в немецкой психологии.

Крах интроспекционизма как науки о сознании

Расцвет интроспекционизма пришелся на начало XX века, когда его лидеры Вундт, Титченер и Джеймс достигли пика своей карьеры и доминировали в психологии как в Европе, так и в Америке. Но его дни были сочтены: в Германии возникло новое движение, получившее название гештальт-психология и направленное в первую очередь против структурализма Вундта и Титченера. Более того, за пределами лабораторий экспериментальной психологии взгляд Фрейда на психику как преимущественно бессознательную по своей природе начал завоевывать признание во всем мире. В Америке бихевиоризм вообще поставил под вопрос научные и философские основы интроспекционистского подхода к психологии.

Гештальт-психология: сознание целостно, а не атомарно

Гештальт-психология – это детище троих немцев: Макса Вертгеймера, Курта Коффки и Вольфганга Келера, – чьи имена отождествляются с этим подходом. К 20-м годам XX века он завоевал в Германии достаточно прочное положение. Однако, к несчастью, в дальнейшее развитие гештальт-психологии и науки вмешалась политика. В 1933 году все евреи, работавшие в университетах Германии, были изгнаны, а оставшиеся профессора были вынуждены начинать свои лекции с нацистского приветствия. В результате к 1935 году ведущие гештальт-психологи покинули Германию и эмигрировали в Америку, где им не суждено было занять такое же лидирующее положение в академической науке, какое они занимали в Германии. В США гештальт-психология просуществовала в тени бихевиоризма вплоть до 60-х годов XX века, когда скончался Вольфганг Келер, последний из отцов-основателей этого движения.

Гештальт-психология критиковала структурализм за его атомистические представления о сознании и отстаивала свою концепцию его целостности. Для гештальт-психологов сознание, мир субъективного опыта – основная реальность, которую должна изучать психология. Но эта реальность не образована мельчайшими, локальными фрагментами простых ощущений, связанных, подобно фрагментам мозаики. То, как человек испытывает локальные ощущения, зависит от всего окружающего контекста. Следовательно, мельчайшие фрагменты зависят от целого, а не это целое построено из независимых локальных атомов ощущений. Иными словами, гештальт-психология отвергала «мозаичную гипотезу» интроспекционизма:

 

...

Основное допущение интроспекционизма заключается в следующем: истинные сенсорные факты есть локальные явления, зависящие от локальной стимуляции, а не от стимулирующих условий в окружающей их среде» (Köhler, 1947, р.95).

…сенсорный опыт в данном месте зависит не только от стимула, воздействующего на это место, но и от стимулирующих условий в окружающей среде… таков взгляд, которого придерживается гештальт-психология» (Köhler, 1947, р. 93).

 

Гештальт-психология критиковала также и интроспеционистскую методологию, аналитическую интроспекцию, как неестественный, искусственный метод изучения нашей психологической реальности, приводящий к стерильной и изолированной психологии, которая не изучает ту психологическую реальность, в которой на самом деле живут люди:

 

...

Следовательно, если будет преобладать его [сторонника интроспекционизма] позиция, те опыты, которые формируют матрицу всей нашей жизни, никогда не будут серьезно изучены. Психология будет наблюдать и обсуждать только такие опыты, которые для большинства из нас навек скрыты под покровом едва приобретенных характеристик. Даже лучший интроспекционист не имеет представления о своих истинных сенсорных фактах, пока исходит из представлений, навязанных его профессией, которые он, к счастью для него, отбрасывает, выходя из психологической лаборатории. Его истинный сенсорный мир так далек от среднестатистического опыта, что даже если мы когда-нибудь постигнем его законы, они все вместе не приведут нас назад в тот мир, в котором мы живем» (Köhler, 1947, р. 85).

 

На современном психологическом языке этот аргумент представляет собой критику низкой экологической валидности  интроспекционистской исследовательской программы, ибо похоже, что лабораторные результаты мало применимы к повседневной жизни.

Для гештальт-психологии психологическая реальность, подлежащая изучению, – это естественный чувственный мир, воспринимаемый нами как единое целое. Сознание, подлежащее изучению психологией, – единый воспринимаемый мир, который мы видим вокруг себя, а не набор элементарных ощущений, спрятанных где-то глубоко за повседневными восприятиями, и открываемый только с помощью тщательных экспериментальных процедур и анализов, выполняемых в психологической лаборатории.

Согласно гештальт-представлениям о восприятии, паттерны стимуляции вызывают в едином поле сознания сложные холистические переживания. Мы видим целостные объекты в окружающем нас перцептивном поле, и в центре этого поля мы видим наше собственное тело. Все содержание нашего опыта, включая наше собственное тело, представляет собой ощущаемые объекты в сознании, а не реальные физические объекты, воспринятые напрямую каким-то образом так, как мы относимся к ним в своем повседневном мышлении.

 

...

Наш взгляд таков: вместо того чтобы реагировать на местную стимуляцию местными и не зависящими друг от друга событиями, организм реагирует на группы стимулов, которые действуют на него, и эта реакция представляет собой единый процесс, функциональное целое, дающее в результате скорее сенсорную сцену, нежели мозаику сенсорных ощущений (Köhler, 1947, р. 103).

…«мое тело», в присутствии и вне которого воспринимаются ощущаемые объекты, является таким же ощущаемым объектом, как и остальные, в том же ощущаемом пространстве. Ни при каких обстоятельствах его нельзя отождествлять с организмом как с физическим объектом, который изучают естественные науки – анатомия и физиология (Köhler, 1929/1971, р. 130).

 

Динамично структурированное единое поле сознания соответствует сопровождающим его событиям, протекающим в мозге:

 

...

Восприятие порядка в пространстве всегда структурно идентично функциональному порядку в распределении лежащих в его основе физиологических процессов (Köhler, 1947, pp. 61-63).

 

Это изложение знаменитого принципа психофизического изоморфизма,  теории «душа-тело», которой придерживались гештальт-психологи. Согласно этому принципу, структура сознательного перцептивного опыта напрямую (изоморфно) отображается в виде какого-то физиологического процесса в мозге. Поле субъективного сознания основано на едином электрическом поле мозга (или, возможно, идентично ему):

 

...

Ни при каких обстоятельствах явный объект не имеет никакого отношения к тому месту в физическом пространстве, где расположен «соответствующий» физический объект. Если он вообще должен находиться в какой-то точке физического пространства, тогда, и это очевидно, правильнее всего считать, что он расположен в той точке мозга, которая прямо соответствует протекающему физиологическому процессу (Köhler, 1929/1971, р. 128).

 

Хотя гештальт-психологи отвергали атомистический взгляд на сознание, которого придерживался структурализм, они разделяли взгляд Вундта и Титченера на психологию как на науку о сознании. Задача психологии – изучить принципы и законы, которым подчиняется сознание, и связать его с лежащей в его основе физиологической реальностью – мозгом. В отличие от этих научных течений бихевиоризм, пришедший на смену и интроспекционизму и гештальт-психологии, полностью отрицал факт существования сознания.

Бихевиоризм: как сознание оказалось под запретом в научной психологии

В период с 1920 по 1950 год бихевиоризм был ведущим направлением в экспериментальной психологии. Его основатель Джон Уотсон (1878-1958) впервые подверг критике интроспекционизм в 1913 году в знаменитой статье, в которой утверждал, что сознание не может быть объектом изучения научной психологии. Представления Уотсона базировались на двух взглядах на природу науки – позитивизме и эмпиризме. Согласно этим философским идеологиям, наука должна основываться только на прямых и открытых наблюдениях. Теоретические понятия, описывающие сущности, наблюдать которые невозможно, недопустимы, как и метафизические спекуляции. Сознание или субъективный опыт невозможно наблюдать открыто и невозможно понять с позиции чистой физики, а это значит, что они не могут быть частью какой-либо науки. Разговор о сознании и о субъективном опыте в психологии ничуть не лучше обскурантистского разговора о «душе» в философии. И «сознание», и «душа» находятся за пределами научных измерений и остаются лишь метафизическими спекуляциями. Поэтому, считал Уотсон, психологии следует отказаться от упоминания сознания и от всех психологических понятий (таких, как ощущение, восприятие, волевые способности, желание, мысль, эмоция), содержащих субъективный компонент. Тогда психология, наконец, станет такой же объективной, как естественные науки.