Основные компоненты стратегии соразвития

 

НА СОСТОЯВШЕМСЯ 19–23 сентября 2000 года Первом Байкальском экономическом форуме получили поддержку идеи о том, что стратегию соразвития России и АТР в XXI веке кратко можно было бы сформулировать в следующем виде:

— России важно активно и глубоко участвовать в процессах азиатско-тихоокеанской интеграции в интересах поднятия экономики Сибири, Дальнего Востока и России в целом;

— в целях обеспечения национальной и региональной безопасности России важно развивать военно-политические и стратегические отношения с партнерами по региону по принципу «безопасность через сотрудничество в развитии»;

— России необходимо адаптировать свою социально-экономическую и финансовую политику к параллельному сотрудничеству с двумя интеграционными группировками — Евросоюзом и формирующимися объединениями в Северо-Восточной Азии и Азиатско-Тихоокеанском регионе в целом;

— в стратегическом отношении России важно выполнить свою евразийскую функцию связующего и объединяющего экономического, финансового, информационно-культурного и цивилизационного пространства между Европой и Восточной Азией[189].

Главной стратегической целью России в АТР является превращение ее в связующее экономическое, финансовое, коммуникационное, культурное, цивилизационное звено европейской и азиатской экономик и шире — европейского и азиатского миров. Достижение этой цели предполагает участие России в создании в перспективе единого азиатско-тихоокеанского экономического, а затем и политического «дома», который живет на принципах единообразия закона при множественности культур и цивилизационно-страновых различий. Россия при этом должна стать органичной частью азиатско-тихоокеанской экономической интеграции, активным интеллектуальным, экономическим и политическим участником многостороннего процесса поиска взаимоприемлемых и, в глобальном смысле, наиболее эффективных путей и механизмов адаптации национальных экономик азиатских стран, и всей региональной экономики АТР в целом, к тенденциям экономической и политической глобализации, и расширения сферы влияния на мировые дела экономики знаний. При этом граждане России получают цивилизационную возможность ассоциировать себя не только с европейцами, но и с гражданами АТР и извлекать из этого все возможные преимущества.

В среднесрочной перспективе целью России в АТР является активное участие в экономической и финансовой интеграции в рамках АТЭС и на субрегиональных уровнях — в форматах АСЕАН плюс три, страны СВА плюс Россия, АСЕМ, СНГ плюс Азия и т. п. — и использование возможностей такой интеграции для поднятия экономики Сибири и Дальнего Востока и улучшения жизни россиян.

Краткосрочные цели связаны с развитием двусторонних отношений и с текущей работой России в форуме АТЭС. В формате двусторонних отношений приоритетными партнерами России выступают Китай, Япония, Республика Корея, США. Дополнительные, хотя и труднореализуемые, возможности связаны с реанимированием экономических связей с бывшими союзниками России по социалистическому миру в Азии, остающимися до сего дня финансовыми должниками России.

Средства достижения целей стратегии развития России в АТР включают:

— адаптацию экономической стратегии России к требованиям азиатско-тихоокеанской интеграции;

— использование возможностей и отражение угроз глобализации и регионализации, однако таким образом, который подразумевает втягивание России в мировые интеграционные связи, постепенное и поэтапное по мере ее оживления и развития, вовлечение российской экономики в процесс экономической глобализации, а не ее изоляцию от этого процесса;

— закрепление в федеральном и региональном бюджетах отдельной строкой средств, выделяемых на участие России в АТЭС по линии государственных и академических организаций, включая средства на многосторонние международные мероприятия, и исследовательскую, и просветительскую работу;

— выработку соответствующих механизмов согласования интересов федерального центра и регионов, включая создание специального арбитражного органа, который решал бы коллизии, возникающие между центральными и региональными властями, в контексте участия России в работе АТЭС и в азиатско-тихоокеанской субрегиональной интеграции, в частности, следил бы за исполнением центром и регионами своих прав и обязанностей в ходе реализации стратегии России в АТР;

— соответствующее внешнеполитическое, информационное и идеологическое обеспечение процесса интеграции России в АТЭС;

— инициирование центральными властями широкого обсуждения вопроса о том, как именно надо адаптировать внутреннюю хозяйственную политику России к требованиям глобализации и интеграции в АТР;

— наполнение новым интеграционным содержанием наших традиционных двусторонних экономических отношений с Китаем, Японией и Республикой Корея, а также с США, Австралией и другими странами — членами АТЭС;

— адаптацию российского потребителя и производителя к требованиям и новым вызовам «общества экономики знаний», включая воспитание нового поколения бизнесменов, интеллектуалов, управленцев, менеджеров, инженеров, рабочих, свободно ориентирующихся в экономике знаний.

 

* * *

 

БЕЗУСЛОВНО, на практике сотрудничество России с АТР окажется не столь гладким и простым, как это может показаться из теоретических построений. Уже сейчас можно поставить ряд сложных для ответа вопросов.

Ждут ли Россию в АТР? Как именно адаптировать экономическую стратегию России к решению двуединой задачи соразвития с Европейским союзом и Азиатско-тихоокеанским регионом? Как обеспечить баланс интересов центра и регионов в стратегии соразвития? Как «обойти» (при всей условности этого глагола) территориальный спор с Токио? Как побудить Китай шире, а не только в контексте двусторонних связей, смотреть на сотрудничество с Россией в СВА? Как избежать того, чтобы КНДР при нынешней интенсивности развития ее связей с Республикой Корея не стала конкурентом российского Дальнего Востока на рынке кредитных заимствований в СВА? Как адаптироваться к вызовам глобализации, которая наряду с соразвитием предполагает и жесткую конкуренцию в условиях открытости национальных хозяйств и поднимает планку требований к технологическому уровню национальных экономик? И так далее.

Эти вопросы надо ставить уже сегодня, и уже сегодня важно искать пути их решения, с тем чтобы использовать свой шанс и стать соавтором третьего, наряду с ЕС и НАФТА, регионального глубокоинтегрированного сообщества в Восточной Азии, живущего на новых принципах «безопасности через сотрудничество в развитии».

 

Примечания:

А.Д. ВОСКРЕСЕНСКИЙ

 

КИТАЙ ВО ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОЙ

К

СТРАТЕГИИ РОССИИ*

итай во внешнеполитической стратегии России традиционно занимал столь же важное место, как и Россия во внешнеполитической стратегии Китая. Актуальность исследованиям в этой области сегодня придают острая полемика по поводу национально-государственных интересов России и соответственно разнородные высказывания российских руководителей и политических деятелей. Одни из них говорят о стратегическом либо прагматическом партнерстве с Западом, другие же — об одновременном или же противопоставленном Западу конструктивном партнерстве с Китаем.

Как известно, после нормализации отношений контакты между Россией и Китаем вышли на новый уровень. Тем не менее эти отношения не отличает полная безоблачность. Показателем их сложности служат как целая серия визитов на очень высоком и даже высшем уровне, специальные слушания в Государственной думе в 1994 году по проблемам взаимоотношений с Китаем и в Совете Федерации в 1995-м по проблеме пограничных отношений с КНР, так и многочисленные публикации в прессе, посвященные различным аспектам взаимоотношений с нашим крупнейшим азиатским соседом. В получившей резонанс статье 1994 года в газете «Известия» С. Шахрай ратовал за выработку новой стратегии в отношении Китая, дальше призыва, однако, дело не пошло. А. Козырев в ряде статей, опубликованных в последние годы в России и США, писал о «конструктивном партнерстве» между Россией и КНР, если не противопос тавляя, то сопоставляя его с «прагматичным партнерством» с Западом. Имея в виду, по-видимому, прежде всего военно-политическое сотрудничество с КНР, сходную точку зрения высказывал и Павел Грачёв.

Невозможно, однако, выработать нацеленную в будущее стратегию, опираясь лишь на анализ сиюминутных отношений между нашими странами. Стратегия развития межгосударственных отношений с Китаем должна в полной мере учитывать опыт прошлого и в этом смысле базироваться на парадигме преемственности. Только кажется, что прошлое в наших отношениях может быть отринуто и забыто. Один лишь многовековой пограничный вопрос по-прежнему вызывает острейшие эмоции по обе стороны границы. Еще более существенными как в российских, так и китайских внешне- и внутриполитических расчетах оказываются экономический и демографический факторы. Мягко выражаясь, Россия находится сейчас отнюдь не на пике экономического подъема, ее население неуклонно убывает, особенно на российском Дальнем Востоке. По прогнозам Госкомстата России и Центра экономической конъюнктуры при правительстве РФ, за 1995–2005 годы число россиян уменьшится на 5,1 миллиона человек. На территориях от Байкала до Тихого океана проживает примерно 8 миллионов россиян. Между тем только в северных провинциях стремительными динамичными темпами развивающегося Китая проживает около 300 миллионов человек.

Эти новые тенденции неизбежно заставляют нас сегодня снова возвращаться к прошлому русско-китайских отношений, адекватное понимание которого может позволить России строить будущие сбалансированные отношения со своим великим восточным соседом. История российско-китайских межгосударственных отношений требует сегодня беспристрастного осмысления вне зависимости от тех идеологических интерпретаций и напластований, которые появлялись и, конечно, будут появляться и впредь в ответ на социальный заказ того или иного политического режима как в России, так и в Китае.

 

ЦАРСКАЯ РОССИЯ И КИТАЙ

 

Историческое продвижение русских в сторону Южной Сибири и Казахстана сопровождалось колонизацией края, сооружением оборонительных линий для защиты поселенцев, развитием сельского хозяйства и ремесел. В этом суть расхождений между российски ми и китайскими исследователями по вопросу оценки характера русско-китайских отношений. Китайские ученые однозначно оценивают и хозяйственный аспект деятельности русских поселенцев на Дальнем Востоке и в Центральной Азии как «экспансию русского царизма», «аннексию исконно китайских земель», хотя как сами эти земли, так и проживающие на них народы никогда полностью и во все времена не входили в пределы традиционных границ Китайской империи. Соответственно все русско-китайские договоры, за исключением Нерчинского, заключенного, с точки зрения российских ученых, в условиях давления Цинской империи, оцениваются китайскими историками как «неравноправные» и «насильно навязанные» Китаю.

В этой связи следует заметить, что в соответствии с одним из классических пониманий характера внешней политики он определяется прежде всего социально-экономической основой. Нелегко оспорить известную концепцию, в соответствии с которой политика считается концентрированным выражением экономики. Однако на внешнюю политику оказывают значительное влияние также и международная обстановка, определенные исторические и культурные традиции и множество других факторов. Соотношения между экономикой и политикой в конкретных случаях могут меняться под влиянием различных обстоятельств, эти процессы находятся в сложной зависимости от социально-экономических и политических факторов. Кроме того, внешняя политика отнюдь не является простым воспроизведением внутренней, поскольку за пределами собственной страны правящие круги имеют дело не со своими подданными, а с правящей элитой других стран.

В развитие этих подходов в России в 90-х годах начали разрабатываться концепции национальных интересов, основанные на методологическом различии общественных (то есть объективно существующих кардинальных потребностей общества) и государственных интересов (то есть потребностей, удовлетворение которых должно содействовать укреплению внешнего и внутреннего положения государства с целью создания наиболее благоприятных условий для его нормального функционирования). И хотя именно общественные интересы оказывают в целом превалирующее влияние на формирование государственных, последние сводятся отнюдь не только к общественным. В результате возникают противоречия между обществом и государством в таком важном вопросе, как обеспечение национальной безопасности. На формирование же государственных интересов (это особенно касается исторического прошлого) накладывают отпечаток классовые и групповые интересы, элитарные потребности и амбиции — именно их в максимальной степени отличает субъективная трактовка действительности, которую правящая элита всегда интерпретировала как соответствующую интересам общества в целом. Противоречия между обществом и государством в сфере национальной безопасности в одной стране, накладываясь на аналогичные, но противоположным образом ориентированные по отношению к контрагенту противоречия в другой стране, приводят, как правило, к прерывности межгосударственных отношений, выражающейся в широком спектре дисгармонии — от дипломатических конфликтов до вооруженных столкновений различной степени.

Успехи политики России на территории теперешнего Казахстана, укрепление позиций в Центральной Азии позволили ей в условиях изоляционистского курса дряхлеющей полуфеодальной Цинской империи, отступавшей по всему фронту под натиском западных держав, путем заключения межгосударственных договоров открыть возможности для расширения русско-китайских отношений в Центральной Азии и упрочения торговых связей. Это соответствовало общественным интересам обоих государств, отнюдь не означая, однако, тождественности государственных интересов. Они-то как раз и вступили в противоречие.

Развитие Российской абсолютистской империи, вхождение в ее состав Сибири, Дальнего Востока, затем территорий сегодняшнего Казахстана и Средней Азии, с одной стороны, и воцарившейся в Китае маньчжурской империи Цин, вхождение в ее состав Кореи, Северной Манчжурии, части Приамурья, Монголии (Восточной, Южной, а затем Северной), Джунгарского ханства, Восточного Туркестана — с другой, и привели к сближению двух государств, формированию их границы. В сущности, при анализе этих процессов речь, по нашему мнению, должна идти, как это все еще происходит в российских и китайских академических изданиях и прессе, не об «экспансии» или «расширении пределов», «колонизаторской» либо «хозяйственной деятельности» (хотя и тот, и другой терминологический аппарат, по всей видимости, имеет право на существование, поскольку описывает одни и те же явления, но под углом зрения различных государственных интересов). Анализировать следует скорее общие закономерности взаимодействия разных типов цивилизаций и разных типов обществ, к которым неприменима простая дихотомия «равноправности — неравноправности». Основные параметры этих закономерностей определялись соприкосновением на обозримом историческом этапе одной экономически и социально динамично развивавшейся империи с другой — дряхлевшей и полуфеодальной — на территориях, формально не принадлежавших ни той, ни другой стороне, но жизненно важных для обеих с точки зрения их национальных интересов. В этом заключался драматизм ситуации, от которой в гораздо большей степени страдали не сближавшиеся соседи-гиганты, а коренные народы этих территорий, находившиеся на стадии разложения родового строя (Южная Сибирь, Забайкалье, Северная Манчжурия, Приамурье, Приморье) или на различных стадиях кочевого феодализма (Монголия, Джунгарское ханство, Западный и Восточный Туркестан, Казахские ханства). Таков был объективный механизм складывания национальных границ государств в новое время, применительно к которому современные категории морали и нравственности могут быть применены лишь в весьма относительной мере. Актуальность же этого вопроса сегодня определяется тем, что он затрагивает геополитические аспекты современных концепций национальной безопасности России и Китая, а значит — привлекает равное внимание по обе стороны границы.

С середины 90-х годов XIX века центр тяжести в государственных отношениях между Россией и Китаем перемещается в сторону колониального по своему характеру политического и экономического проникновения России в Китай. Однако на народе России не лежит вина за курс, который осуществляли ее верхи, не спрашивая мнения самого народа. Русский народ заплатил за такую политику собственным бесправием и неприязнью со стороны тех, кто усматривал в нем «агрессора». Действительно, история, по выражению Н. Карамзина, весьма злопамятна. Реализацию государственных интересов России царские стратеги в XIX веке видели во взаимосвязанности сопредельных территорий и в создании «буферных зон». В то же время политика царского правительства в отношении Китая во многом отличалась от политики Англии, Франции, Германии, Японии, поскольку Россия прежде всего была заинтересована в том, чтобы сохранить на своих рубежах единое и независимое государство — Китай, которое, строя свои отношения с Западом, нуждалось бы в посредничестве России.

Специфический характер русско-китайских договоров (то есть наличие в их корпусе статей, которые могут быть квалифицированы как «равноправные» и тех, которые можно назвать «неравноправны ми»), определяющих политические, пограничные, торговые, культурные и другие отношения в совокупности, делает невозможным выработку объективных параметров анализа всех русско-китайских договоров прошлого в одних лишь категориях «равноправности — неравноправности». Основное содержание отношений государств — контрагентов вплоть до конца XIX века определялось особым характером русско-китайских отношений. Он объяснялся, во-первых, цивилизационными закономерностями взаимодействия бурно развивавшейся Российской империи с находившейся в упадке полуфеодальной империей Цин. А во-вторых, тем, что это взаимодействие осуществлялось на сопредельных территориях, формально не принадлежавших ни той, ни другой стороне, прямое (принятие под свой суверенитет) либо опосредованное (вхождение в сферу влияния) обладание которыми затрагивало государственные интересы обеих стран. При этом стратегическая установка России делалась на сохранение дружественного, а значит, единого Китая и развитие торговли как приоритетного направления взаимосвязей, что соответст вовало общественным интересам и той, и другой стороны.

Российско-китайские отношения ознаменовывались многими историческими событиями, однако общей чертой почти 400-летних связей двух соседних стран являлся их мирный характер: Россия и Китай ни разу не находились в состоянии официально объявленных военных действий. Другими словами, проблемы в их отношениях (редкий пример в истории) в принципе всегда удавалось решать путем дипломатических переговоров. Общественные интересы и России, и Китая требовали обеспечения безопасности и мирных условий развития, независимости и суверенитета, территориальной целостности и неприкосновенности границ — естественно, с учетом того, что в прошлом эти категории международного права понимались несколько по-другому. То, что обе страны никогда не находились в состоянии официально объявленных военных действий, и отражало эти коренные общественные интересы, являлось характерной чертой, общей тенденцией отношений двух стран. Однако государственные интересы России и Китая не всегда совпадали, более того, в некоторые периоды истории они были противоположными, так как другие их составляющие — национальные, классовые, групповые, личные и т.д. интересы, в формировании которых огромную роль играл субъективный фактор,— могли вступать в известные противоречия. Это определяло изменения (в некоторые периоды даже весьма кардинальные) как политики России относитель но ее стратегического курса на развитие дружественных отношений с Китаем, так и изменения во внешнеполитическом курсе Китая.

 

СОВЕТСКАЯ РОССИЯ И КИТАЙ

 

Китайская революция 1911 года свергла прогнившую маньчжурскую императорскую династию, но не принесла Китаю мира и процветания. В Китае началась эпоха соперничества милитаристских клик, а позже — противоборства Гоминьдана и КПК и борьбы с японской агрессией. Первым своим декретом — Декретом о мире — пришедшее к власти в октябре 1917 года Советское правительство формально отменило все тайные договоры, закреплявшие особые права России в странах Востока. Однако в целом русско-китайские договоры сохранились в качестве основы нормативной геополитической базы отношений между двумя государствами, что соответствовало реальностям первой половины XX века.

После того, как для большевиков в России стало очевидным, что мировая революция даже в отдаленном будущем не захлестнет западные страны, они направили свои взгляды на раздиравшийся смутами соседний Китай. Влияние Октябрьской революции 1917 года и большевизма на Китай было тогда огромным. С 1924 года правившая в стране партия Гоминьдан начала проводить политику на сближение с Советской Россией, гоминьдановцы решили пойти и по пути сотрудничества с коммунистами. К сожалению, из этого сотрудничества ничего не вышло, а в стране возникли две властные структуры — Советские районы и гоминьдановский Китай, претендовавшие на большие территории, чем они могли реально контролировать. Так в Китае в ходе смуты сформировались два резко отколовшихся друг от друга политических полюса, подобно тому, как это произошло в России в 1917 году. Однако постепенно суть раскола стала определяться уже не столько борьбой за власть, сколько разным видением путей преобразования страны — на базе социалистического либо капиталистического укладов. Эта борьба завершилась в конечном счете победой коммунистов: в октябре 1949 года компартия провозгласила в Пекине Китайскую Народную Республику, а Чан Кайши и его окружение были вынуждены отступить на Тайвань.

Трудно сказать, как бы сложилась судьба Китая, если бы в дело в тот период не вмешался Сталин. Как мы отмечали выше, царская Россия в своей политике до конца XIX века придерживалась стратегического курса на сохранение единого дружественного Китая, справедливо считая, что это в большей степени соответствует националь но-государственным интересам России, чем его распад. Но при этом царская Россия старалась не вмешиваться во внутренние дела самого Китая и к началу XX века приступила преимущественно экономическими методами к формированию буферной зоны по периметру российских границ. При этом царские стратеги руководство вались исключительно вопросами безопасности азиатских границ Российской империи, а не экспортом идеологических концепций.

Сталин же избрал другой курс. Поначалу он направил своих советников Чан Кайши, а впоследствии принял решение помогать и Мао Цзэдуну. Со временем сталинские стратеги пришли к выводу, что идеологически близкий и зависимый от большевиков Мао Цзэдун гораздо выгоднее с точки зрения интересов СССР, чем «чуждый националист» Чан Кайши, политический режим которого стремительно саморазрушался. В это время в советской внешней политике в нарушение провозглашенных принципов возобладала идея создания военным путем буферной зоны по периметру азиатских границ СССР, включающей так называемую Восточно-Туркестанскую Республику и «маньчжурскую революционную базу». Сегодня трудно сказать, кем было бы суждено стать Мао Цзэдуну, если бы не существовала «маньчжурская революционная база» и если бы Советская Армия в 1945 году не передала коммунистам вооружение разгромленной Квантунской армии Японии. Сталин, однако, не поддерживал безоговорочно и Мао, так как одновременно он помогал и правительству Чан Кайши. В его расчеты, судя по всему, входило образование двух Китаев, равно как и образование двух Германий, двух Корей и т.д. Он считал конфронтационное противостояние лучшей гарантией стабильности послевоенного мира и безопасности СССР. Действительность же преподнесла ему сюрпризы — Чан Кайши не смог удержаться на юге Китая и под натиском коммунистов оказался вынужден отступить вплоть до Тайваня, а Мао впоследствии стал гораздо большим националистом, чем это предполагали советские аналитики, и повел свою страну по пути, отличному от начертанного сталинскими стратегами.

На начальном этапе советско-китайских отношений руководители двух государств не заявляли о наличии между Китаем и Советским Союзом никаких серьезных спорных вопросов. Объяснялось это тем, что в соответствии с Договором о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР, подписанным 14 февраля 1950 года в Москве, сформировался военно-политический альянс двух государств, противостоящий США и их союзникам. Идеологическая близость двух правящих партий в это время заставила забыть о геополитических сложностях и представлять дело таким образом, будто государственные интересы обеих стран вполне совпадают. Определялось это прежде всего сохранявшимися для СССР и КНР враждебным окружением, эпохой «холодной войны» и военной напряженности, а для коммунистического Китая — еще и потенциальной угрозой вторжения армии Чан Кайши на материк, оказания военной помощи ей со стороны США, экономической блокадой и политической изоляцией страны. Так в советско-китайских отношениях с советской стороны соображения идеологического порядка возобладали над геополитическими факторами. В этом состоит коренное отличие отношений царской и советской России с Китаем. С китайской же стороны идеологические моменты в отношениях всегда были подчинены геополитическим соображениям.

В 50-х годах союз КНР с СССР являлся для Китая важнейшей гарантией безопасности страны, но в этом союзе Китай оказался «младшим партнером». Подобная ситуация отражала соотношение сил между СССР и КНР и их место в сложившейся системе международных отношений. После смерти Сталина новый советский лидер Н. Хрущев взял курс на мирное сосуществование и разоружение. Для этого он прежде всего попытался достичь координации внешней и оборонной политики союзных с СССР государств. На западном фланге СССР была создана Организация Варшавского Договора, но на восточном фланге китайские руководители отказались подчинять свою политику СССР. Разразившийся в то время «кризис в Тайваньском проливе» СССР расценил как попытку спровоцировать советско-американский конфликт, в то время как состоявшийся в 1959 году первый визит Хрущева в США был воспринят в Китае как «измена КНР». Таким образом, между обществом и государством в каждой из стран вновь возник конфликт по вопросам национальной безопасности и отношений с соседом. Однако теперь этот конфликт отягощался не только различием геополитических интересов, но и ядерным фактором и идеологическими разногласиями.

В 60-х годах нарушения советско-китайской границы с китайской стороны стали приобретать все более острый характер. Для того, чтобы предотвратить нарастание пограничных трений, а на деле хоть как-то приостановить разрастание межгосударственных разногласий, которые в СССР понимались лишь как идеологические, а в КНР однозначно считались геополитическими, советское правительство в мае 1963 года заявило о готовности провести консультации об уточнении пограничной линии на отдельных участках. Стороны, однако, лишь теоретически исходили из того, что успешное завершение переговоров послужило бы делу поддержания дружественных отношений между советским и китайским народами, между СССР и КНР. Такое решение отвечало в тот момент только общественным интересам двух стран (то есть советского и китайского народов), но не государственным интересам СССР и КНР — в том крайне субъектив ном и полярно противоположном их понимании, какое было характерно для внешнеполитических стратегов обеих стран того времени.

Постепенно стратегическое противостояние между СССР и КНР приобрело глобальный характер. При Л. Брежневе произошла милитаризация советско-китайского конфликта, приведшая в конечном счете к военной конфронтации, одной из причин которой послужил провал в 1964 году советско-китайских пограничных переговоров, а также сделанные Мао Цзэдуном заявления, расцененные в СССР как реальные претензии на полтора миллиона квадратных километров советской территории. Что же касается действительной позиции китайской стороны, то в Заявлении правительства КНР от 8 октября 1969 года при всей неоднозначности этого документа было все же специально отмечено, что «Китай не требует возвращения территорий, отторгнутых царской Россией с помощью этих (то есть русско-китайских.— А. В.) договоров». В условиях обострявшегося конфликта китайские научные и научно-популярные публикации по пограничному вопросу и истории русско-китайских отношений были, однако, однозначно восприняты советской стороной как «научное подкрепление» китайским «территориальным притязаниям». Советские руководители недооценили тогда как китайские внешнеполитические расчеты, так и внутриполитический фактор, связанный с появлением этих заявлений. Позиция руководства СССР определила острые публикации советских историков, носившие, как и статьи китайских ученых-обществоведов того времени, отпечаток конфронтационного подхода. Но в данном случае положение осложнялось геополитическим фактором и, в частности, тем, что границы, хотя они и пролегали по естественным рубежам, далеко не всегда совпадали с границами этнических общностей. Такая граница в принципе является зоной потенциальной напряженности в периоды конфронтации или нестабильности. К сожалению, понять это правительства двух стран смогли только после кровавых столкновений в районе острова Даманский и населенного пункта Жаланашколь.

В дальнейшем насущные задачи реформирования китайской экономики, а позже попытки М. Горбачева перевести страну с пути военного противостояния в русло нормальной созидательной жизни подвигнули двух соседей к урегулированию своих отношений, то есть к выведению идеологических соображений из сферы межгосударст венных связей. Ныне эти отношения строятся на основе четко осознаваемого соотношения национально-государственных интересов.