Лидер нации определяет врага

 

21 ноября в Лужниках состоялась кульминация всей кампании – массовая демонстрация сторонников Путина, на которой лидер «Единой России» произнес речь. Его участие в финальной части предвыборной кампании было необходимо, поскольку в своем обращении к сторонникам он смог повторить те идеи, которые месяцами распространяли лояльные ему медиа. Упоминание лидером партии основных конспирологических концепций делало их легитимной частью политического языка. Свое появление на съезде сторонников партии Путин объяснил тревогой за будущее страны, а также надеждой на то, что победа «Единой России» позволит продолжить его линию после выборов. Целью путинского выступления было разрушить и без того подорванную репутацию оппозиционных партий, служивших мишенью для критики и демонизации уже несколько лет.

Почти половина выступления Путина на митинге в Лужниках была посвящена критике политических элит, якобы ограбивших страну в 1990‑е гг., тех политиков, кто потворствовал развалу СССР, и обсуждению подрывных действий иностранных посольств и связанных с ними НКО. Все они, по мнению Путина, стремились внести разлад в единство российской нации. Путинская речь, таким образом, стала отражением всех конспирологических идей, разработанных прокремлевскими спикерами и интеллектуалами, и некоторые из фраз стали в последующие годы мемами: «Те, кто противостоит нам, не хотят осуществления нашего плана. Потому что у них совсем другие задачи и другие виды на Россию. Им нужно слабое, больное государство. Им нужно дезорганизованное и дезориентированное общество, разделенное общество – чтобы за его спиной обделывать свои делишки, чтобы получать коврижки за наш с вами счет. И, к сожалению, находятся еще внутри страны те, кто “шакалит” у иностранных посольств, иностранных дипломатических представительств, рассчитывает на поддержку иностранных фондов и правительств, а не на поддержку своего собственного народа»[631].

Эта часть путинского выступления почти в точности повторяет текст книги «Враги Путина», вышедшей месяцем ранее: «Мы внимательно изучали тех, кто на самом деле желает распада России, кто борется за ее ослабление всерьез, кто стремится купить или поставить государство в подчиненное положение, кто старается ограбить весь народ ради удовлетворения своих корыстных намерений. Чем дольше мы препарировали этот паноптикум, тем яснее становилось, что за большим количеством пустозвонов и разной шушеры, которая за американские доллары готова мать родную продать, вырисовываются вполне себе серьезные и зловещие фигуры нескольких человек. Именно эти люди и являются настоящими врагами Владимира Путина. Всех их объединила ненависть к президенту, который не дал им обделывать свои делишки за счет всего общества, всего государства. Именно поэтому они являются и врагами России»[632].

В типично популистском стиле противопоставляя себя коррумпированным элитам, Путин на митинге старался предстать именно народным лидером. В его речи содержались и прямые обвинения в адрес социальных и политических групп, якобы несущих угрозу российскому народу и процветанию России. Унизительные сравнения с «шакалами» у посольств были призваны усилить недоверие к тем же НКО и «непатриотичным» политикам ельцинского десятилетия, вновь стремящимся стать действующими политическими лидерами. Накануне декабрьских выборов самые большие опасения у хозяев Кремля вызывал «Союз правых сил» под руководством молодого лидера Никиты Белых. Все тот же Данилин в одном из интервью обвинил СПС в заговоре против Путина, а лидеров партии – в том, что они раздувают свою популярность и врут избирателям[633]. Пару месяцев спустя эти же аргументы повторил и Путин: «Все эти люди не сошли с политической сцены. Их имена вы найдете среди кандидатов и спонсоров некоторых партий. Они хотят взять реванш, вернуться во власть, в сферы влияния. И постепенно реставрировать олигархический режим, основанный на коррупции и лжи. Они врут и сегодня. Ничего они никому не сделают. В том числе и пенсионерам, которых они многократно обворовали в прежние годы. Вот сейчас еще на улицы выйдут. Подучились немного у западных специалистов, потренировались на соседних республиках, теперь здесь провокации будут устраивать. В общем, я думаю, что ни у кого нет сомнений: эти господа могут только одно, если вернутся к власти, – обворуют опять миллионы людей, набьют себе карманы, но сделают это с присущим им обычно блеском и цинизмом. В этом никто не сомневается»[634].

Путин не назвал имена политических оппонентов, но всем было понятно, что это атака на СПС. «Союз правых сил» потенциально мог подорвать монополию «Единой России» в новой Думе, что не входило в планы президентской администрации. Если бы СПС попал в Думу, он мог бы поставить под вопрос многие законодательные инициативы единороссов и осложнить процедуру трансфера власти. Поэтому Кремль атаковал СПС не только словесно: ко многим его спонсорам у властей появились вопросы, что сильно осложнило работу партии на выборах[635]. Протестуя против давления Кремля, лидеры партии вывели на улицы своих сторонников. Это стало еще одним козырем для прокремлевской пропаганды, поскольку шествие оппозиции по улицам оживляло в памяти телевизионные сюжеты о «цветных» революциях.

29 ноября 2007 г. Путин неожиданно выступил с обращением к своим сторонникам в эфире вечерних новостей Первого канала. В своей речи он раскритиковал неназванную группу политиков, стремящихся вернуть страну в состояние разрухи. Хотя Путин в открытую и не рассуждал в конспирологическом стиле, тем не менее он не преминул разделить общество на «патриотичное» большинство и меньшинство проамериканских либералов в союзе с беглыми олигархами. Вновь и вновь говоря о своей поддержке «Единой России», действующий президент таким образом напрямую вмешался в предвыборную кампанию, чтобы своей популярностью гарантировать высокий результат партии власти.

В декабре 2007 г. «Единая Россия» триумфально победила на парламентских выборах, и первая часть операции «Преемник» успешно подошла к концу. Как только страх лишиться власти начал таять, политический истеблишмент быстро поменял центральную тему своей повестки, уйдя от параноидальной истерии предвыборных лет. Как писал в 2008 г. «Русский Newsweek», новый президент Медведев в одном из своих первых обращений лично убрал все ссылки на «оранжевую» революцию и вместо этого посвятил речь экономическому прогрессу и модернизации[636]. Этот штрих в очередной раз показывает, насколько риторический характер носят конспирологические теории в выступлениях постсоветских политиков и как быстро от них отказываются в угоду политической тактике. Тем не менее, когда над властью нависает серьезная угроза, именно теории заговора становятся первейшим элементом политической философии и популярной мобилизации.

 

«Голос ниоткуда»: протестная зима 2011–2012 гг.

 

«Рокировка» – осенью 2011 г. это слово стало главным. 24 сентября на знаменитом теперь съезде «Единой России» Дмитрий Медведев объявил, что на следующих президентских выборах кандидатом от партии власти вновь будет Владимир Путин. Надо сказать, что такой исход не был совсем уж неожиданным: еще весной 2011 г. журнал «Коммерсантъ Власть» прогнозировал, что самым сложным для Кремля будет убедить электорат в том, что Путину нужно вернуться, а Медведеву отдать свой пост[637]. Власть просчиталась в своей оценке поддержки Путина накануне выборов, а противоречивые сигналы, исходившие из Кремля весь период медведевского правления, раскачали президентскую вертикаль. В результате эффект рокировки оказался неожиданным: 20 ноября Путин, присутствовавший на турнире по смешанным единоборствам, был освистан толпой, хотя официальные трактовки Кремля были иными[638]. Так или иначе, этот инцидент показал, что изначальная стратегия кампании, в которой Путин воспринимался бы безусловным лидером, дала сбой. В результате Кремль обратился к уже проверенному в чрезвычайных ситуациях орудию – теориям заговора.

27 ноября, спустя неделю после инцидента на турнире, Путин обратился с речью к сторонникам «Единой России». Принимая предложение идти на выборы в качестве кандидата в президенты, он отметил, что «в преддверии выборов в Государственную думу, президента России представители некоторых иностранных государств собирают тех, кому они платят деньги, так называемых грантополучателей, проводят с ними инструктажи, настраивают их на соответствующую “работу”, чтобы повлиять самим на ход избирательной кампании в нашей стране»[639]. Отсылка к НКО была очевидна: в Кремле опасались, что независимая оценка результатов голосования и экзитполы могут поставить под сомнение результаты как парламентских, так и президентских выборов. Кроме того, намек на то, что деньги «иностранных противников Кремля» могли бы быть потрачены лучше, указывал на США, стоящие за НКО.

Лояльные Кремлю телеканалы не заставили долго себя ждать: спустя несколько дней после выступления Путина НТВ показал в прайм‑тайм фильм «Голос ниоткуда»[640]. Редакция общественно‑правовых программ, созданная на телеканале специально, чтобы выпускать продукцию такого рода[641], обвинила Ассоциацию некоммерческих организаций в защиту прав избирателей «Голос» в работе на иностранные разведки и заговоре с целью подрыва легитимности выборов 2011 г. В то же время новостной сайт «Газета.ру» закрыл совместный с «Голосом» проект «Карта нарушений», который занимался мониторингом нарушений на выборах по всей стране. Из‑за этого первый заместитель главного редактора «Газеты.ру» Роман Баданин вынужден был уйти в отставку[642]. Закрытие проекта сопровождалось выступлениями «патриотично настроенных» депутатов: Антон Беляков, депутат Госдумы от партии «Справедливая Россия», заявил, что США как геополитический оппонент России финансировали «Голос» с целью уничтожения репутации страны и подрыва инвестиционного климата[643]. Вместе с коллегами по Думе Беляков написал заявление в Генеральную прокуратуру с требованием проверить, действовал ли «Голос» в интересах иностранных государств[644]. А Николай Левичев, руководитель «Справедливой России», назвал Ассоциацию за ее попытки повлиять на исход выборов и сменить таким образом власть в России «кукловодом» с «мессианскими амбициями»[645].

Совместная инициатива законодателей и лояльных Кремлю медиа создала необходимый образ «иностранного агента», разрушающего механизм российских выборов изнутри. Несмотря на то что «Голос» раскрыл все детали своего финансирования, демонизация его как антироссийского инструмента западных правительств пригодилась, особенно когда на улицы вышли недовольные избиратели. Уже после начала протестов прокремлевское СМИ «Взгляд» напрямую обвинило организацию в разжигании протестов: «Именно “Голос” стал “точкой входа” “западных партнеров” во внутрироссийские дела, именно через эту ассоциацию начало оказываться давление, которое привело в итоге к тому, что несистемная оппозиция сегодня заявляет о нелегитимности российских выборов и безуспешно пытается опротестовать их результаты на улице»[646].

Так же как и в 2007 г., главные страхи Кремля были связаны с недостаточной легитимностью выборов, что могло бы вызвать общественное недовольство, как произошло в Грузии и в Украине. Именно поэтому власти вновь попытались оградить результаты выборов от любых попыток опротестования. Однако эксперты предполагали, что нарушений будет больше, чем обычно, и это связывали с несколькими факторами: падением рейтинга Путина, административной сумятицей из‑за наличия двух лидеров (Медведева и Путина), развитием новых технологий, а также ростом политической активности[647].

Пятого декабря протестующие вышли на улицы Москвы, а на 10 декабря была назначена новая демонстрация (она станет самой многочисленной за все годы путинского правления). В этой ситуации прокремлевские силы тут же прибегли к традиционной тактике – запугиванию общества и мобилизации сторонников через популяризацию антизападных теорий заговора.

 

Разделенная нация

 

Вероятность несогласованных уличных акций, внушавших опасения, что в России повторится украинский Майдан 2004 г., породила в медиа волну спекуляций. СМИ пугали обывателей, что во время уличных акций прольется кровь невинных участников и это приведет к вооруженным столкновениям. Наконец, впервые с 2005 г., когда российские власти только включились в процесс производства конспирологических мифов о «цветной» революции, эти идеи получилось применить на практике. Стариков в своем блоге описывал грядущие протесты в Москве как часть плана Запада по уничтожению России: «Главная надежда “партнеров” России – это наша короткая память. Память на выборы и их последствия. Потому что “партнеры” и их “пятая колонна” сейчас пытаются раскрутить в России тот же самый сценарий, что не раз был ими опробован на постсоветском пространстве. Киргизия, Грузия, Украина – везде было одно и то же. Выборы – крики об их “фальсификации” властью – вывод людей на улицы – оранжевая революция (государственный переворот) – полная управляемость политической жизни этой страны из Вашингтона»[648].

Одним из символов протеста 2011 г. стала белая лента, призванная подчеркнуть чистоту намерений протестующих и их единство в борьбе с фальсификациями. «Когда (и если) несколько миллионов людей в Москве наденут на руки белые ленточки, повяжут их на машины, прицепят к сумочкам, лацканам etc, то вбрасывать, подбрасывать и вообще фальсифицировать будет просто нечего. Все же всё сразу увидят и все всё будут знать», – написал в своем блоге писатель Арсен Ревазов, создатель символа протестующих[649]. Коллега Старикова, блогер Дмитрий Беляев, отреагировал на символ протестующих, заявив, что образ белой ленты был создан в США и является частью плана «оранжевой» революции, в ходе которой обязательно должна пролиться кровь участников, а виновными будут выставлены власти. Согласно Беляеву, сайт «Белая лента» был зарегистрирован в США за два месяца до российских выборов. Этот факт, а также участие в протестах граждан других стран (Израиля, Великобритании)«доказывали», что план США по подрыву единства россиян находился в активной фазе. Призыв Беляева, повторенный и другими блогерами, был следующим: «Россию втягивают в готовящуюся Третью мировую и в то же время стараются расколоть ее изнутри, устроив гражданскую войну. Что делать простым гражданам? Не поддаваться на провокации и не ходить на митинги»[650]. В этом контексте страх насилия и заговора должны были сработать как сдерживающий фактор для тех, кто собирался выйти на улицы.

Когда московские власти отказывались согласовывать официальный митинг, а лидеры оппозиции призывали к несогласованным акциям, Стариков и Беляев, вторя друг другу, писали, что главная цель протестов – расшатать ситуацию в обществе и пролить кровь на улицах Москвы, чтобы обвинить во всем российские власти: «Десятого декабря людей собирают не для того, чтобы выразить протест, а с одной целью – пролить кровь и, разъярив толпу, устроить беспорядки. Так было во многих странах на Ближнем Востоке, так было сто лет тому назад и в России. “Белая лента” по замыслу организаторов должна стать красной. И тогда этот символ примет совсем иное значение»[651].

Мирная атмосфера митинга, прошедшего на Болотной площади 10 декабря, развеяла страхи кровавой провокации. Тем не менее она не смогла снизить накала страстей, вызванных фальсификацией выборов: лидеры протеста и обычные граждане требовали пересмотра их результатов. Справиться с этой критикой можно было только одним способом – перенаправив общественное недовольство с фальсификации выборов лично на Владимира Путина. Выступая на «Прямой линии» 15 декабря 2011 г., премьер Путин сравнил белые ленты с контрацептивами, унизив таким образом протестующих[652]. В социальных сетях сразу же начали появляться мемы с Путиным и контрацептивами, и именно они и критика самого премьера стали главной темой следующей акции на проспекте Сахарова 24 декабря 2011 г. Участники митинга соревновались в том, как лучше ответить Путину на оскорбление. Однако в действительности именно комментарий Путина о контрацептивах серьезно повлиял на ход предвыборной кампании, а реакция на него протестующих дала козырь в руки прокремлевским пропагандистам.

Дело в том, что оскорбительное высказывание премьера помогло сменить повестку: протестующие переключились с обвинений в фальсификации выборов на критику лично Путина и призывы к его уходу. Фигура Путина стала маркером для оппозиции и сторонников Кремля, и провластным спикерам удалось построить вокруг этого социального деления всю предвыборную кампанию будущего президента. В различных медиа (как в традиционных, так и в блогах) они представляли российское общество разделенным на «путинское большинство», «настоящую Россию» и «креативный класс» (так называемых креаклов), «хипстеров» и «либералов», которые воплощали собой образ «другого», чуждого большинству населения. Перформативность этого популистского деления на своих и чужих, «настоящий народ» и «столичных хипстеров», вкупе с агрессивной медийной поддержкой Путина помогла сформировать его народный образ и превратить выборы в настоящий референдум по поддержке действий будущего президента. Для этого в кампании появились новые лица, призванные олицетворять собой образ путинского электората. На все той же пресс‑конференции 15 декабря прозвучало высказывание Игоря Холманских, рабочего из Нижнего Тагила: «В трудные времена, Владимир Владимирович, Вы приезжали к нам на предприятие и помогли нам. Спасибо Вам за это. Сегодня наш многотысячный коллектив имеет заказы, имеет зарплату, имеет перспективу, и мы очень дорожим этой стабильностью. Мы не хотим возврата назад. Я хочу сказать про эти митинги. Если наша милиция, или, как сейчас она называется, полиция, не умеет работать, не может справиться, то мы с мужиками готовы сами выйти и отстоять свою стабильность, но, разумеется, в рамках закона»[653].

Эта реплика стала началом медийной и политической карьеры Холманских, который из простого рабочего превратился в 2012 г. в лицо путинского «народа», а затем и в полномочного представителя президента РФ в Уральском федеральном округе. Его высказывания зимой 2011–2012 гг. ярче всего демонстрировали популистскую природу социальной мобилизации в поддержку Кремля: «Я хочу сказать этим людям – и всем нормальным людям, всем, кто не делает вид, а действительно работает… Это наша общая страна. Это не они лучшие люди страны и соль земли – а все мы! Страна должна развиваться так, как считает правильным весь народ. А мы считаем, что нужна промышленность, что власть должна уважать человека труда, что должны строиться новые заводы, дороги, жилье для молодых семей, что деньги нужно вкладывать в производство, что уровень жизни в наших городах должен расти. Этот курс проводит Владимир Путин все время, что он находится у власти, – поэтому мы его поддерживаем. И будем поддерживать, что бы ни писал в своих блогах “офисный планктон”. Просто потому, что мы – не планктон, а люди с собственным опытом и собственным мнением. Потому что мы видели, как росла страна с 1999 года. Как начинали работать заводы. Как возрождался оборонный заказ. Как появилась сначала надежда, а потом уверенность в завтрашнем дне»[654].

Тезис о делении общества на «нормальных» людей, якобы поддерживающих Путина, и испорченное, привилегированное меньшинство жителей российских столиц был повторен и в первом предвыборном тексте Путина, опубликованном в «Известиях». В нем кандидат в президенты обвинил часть элит в готовности ниспровергать власть ради собственных интересов, отсутствии желания плавно двигаться вперед и в подрывных действиях, направленных против улучшения жизни простого человека[655]. Таким образом, он противопоставил себя элитам. Постоянный сторонник курса Путина и один из фронтменов его президентской кампании 2012 г., журналист Михаил Леонтьев, описал это социальное деление еще ярче: по его словам, оппозиция Путину – это «маленькое‑маленькое, сытое, амбициозное, абсолютно безмозглое, беспамятное меньшинство»[656].

По сравнению с кампанией 2007 г., когда образ опасного «другого», вокруг которого выстраивалось конспирологическое мифотворчество, был определен четко – иностранные НКО, партия СПС, – в 2012 г. этот образ был куда менее конкретен. Прежде всего это было связано с природой протеста и теми социальными группами, которые разделяли лозунги оппозиции. Владимир Гельман отмечает, что количество групп, недовольных политикой Кремля, с 2008 по 2011 г. постепенно росло[657]. Те, кто поддержал лозунг Медведева о модернизации, и те, кто пострадал от экономического кризиса 2008 г., необязательно входили в одну и ту же социальную группу. Однако они в целом разделяли идею того, что Путину не стоит возвращаться в Кремль после 2011 г. Поэтому в новую кампанию прокремлевским интеллектуалам было намного сложнее сформировать конкретный образ внутреннего «другого». Соответственно, они обращались к максимально абстрактным социальным категориям (таким как «люди с Болотной», «ставленники Запада»), воплощавшим, по их мнению, угрозу внутренней российской стабильности.

К примеру, Сергей Кургинян максимально абстрактно, но в духе манихейского деления общества обвинил «их» – либеральные элиты Кремля – в исполнении «иноземной злой воли» и начале новой «перестройки»: «Перестройка – это не только перегруппировка номенклатурных сил для окончательного ограбления народа. Это еще и катастройка – развал страны. Первая перестройка, затеянная Горбачевым, – это полномасштабная катастрофа, завершившаяся распадом СССР. Новая перестройка начата с еще более зловещими целями»[658]. По мнению Кургиняна, события 2011 г. повторяли происходившее перед распадом СССР, который стоил миллионам жителей карьер, доходов и социального статуса. При этом Кургинян, не отрицая социальных проблем в обществе, заявлял, что настоящий российский народ не поддерживает лозунги оппозиции: «НАШЕ недовольство – это недовольство профессоров и врачей, рабочих и инженеров, военных, учителей, аграриев. ИХ недовольство – это недовольство Ксении Собчак, Михаила Горбачева, Михаила Касьянова, Бориса Немцова и других жирных котов, выясняющих свои отношения с Владимиром Путиным»[659]. Этот популистский выпад Кургиняна должен был отражать социальное расслоение и отсылать к травматическому опыту 1990‑х. Понимая, что часть требований Болотной может быть поддержана и теми, кого сложно назвать «креативным классом», Кургинян, описывая суть конфликта вокруг фальсификации выборов, сделал центральным именно вопрос социальной поляризации.