О романах джека лондона «джон – ячменное зерно» и «мартин иден».

 

К 40-ка годам ушел из жизни известный писатель Джек Лондон. В своем автобиографическом произведении «Джон – Ячменное зерно» (таким именем называлось виски - Джек Лондон описывал как спивался) он рассказывал, что на определенном этапе жизнь стала восприниматься сквозь призму Белой Логики[7].

Сквозь призму Белой Логики женщины виделись самками, во всем виделся грубый биологизм, идея бессмертия человеческой души воспринималась как выдумка. Путешествуя по своем роскошному поместью, Лондон видел жизнь как бы с черной изнанки. Ему представлялось, сколько противоправных действий совершили прежние владельцы этой земли, чтобы ею завладеть. Они умерли, умрет и он – Лондон. То есть, остановить своем внимание на красоте бытия ему было сложно (возможно ли?). Доминирующими тегами, с помощью которых он просеивал данные, полученные при сканировании реальности, были распад и смерть.

 

О преодолении состояния, находясь в котором человек смотрит на мироздания лишь с позиции распада и тления, см. в части 4.1 статьи «Преодоление травматического опыта: Христианские и психологические аспекты». Отдельное название части 4.1 – «О посттравматическом росте – девушке, пережившей психологическое насилие и не могущей после пережитого прийти в себя»

http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2146/

 

Конечно, и православные авторы призывают помнить о смерти. Но памятование о смерти, воспринимаемое как духовное делание, направлено к иной цели: помни о смерти, чтобы попусту не растратить свою жизнь.

Иван Ильин в своих произведениях объяснял: Что недостойно смерти, недостойно и жизни. Живи ради того, ради чего ты можешь умереть. Только перед лицом смерти ты сможешь понять, стоит ли вкладывать свою жизнь в данное дело. Только перед лицом смерти можно понять, стоящее ли это дело, не легковесно ли оно[8].

Иными словами, жизнь становится полноценной и насыщенной, когда мы отсеиваем легковесное и ненужное, помня о смерти. Когда не откладываем то, что должны сделать на бесконечное «потом», помня, что этого «потом» может и не быть. Когда не тратим драгоценных минут на тупую спячку апатии, на бесконечный просмотр «всего-подряд-по-ТВ». Когда спешим сказать своим близким то доброе, что имеем сказать, помня, что завтра их может и не быть. Когда ценим то время, которое можем провести с ними.

«Смерть, мысль о ней, память о ней – единствен­ное, что придает жизни высший смысл», – говорил митрополит Антоний Сурожский. «…когда говорится, что мы должны помнить смерть, это говорится не для того, чтобы мы боялись жизни; это говорится для того, чтобы мы жили со всей напряженностью, какая могла бы у нас быть, если бы мы сознавали, что каждый миг – единственный для нас … имею в виду внутреннее становление, возрастание, спо­собность быть в совершенстве и в полноте всем, что мы есть в данный момент». Эти слова приводит духовная дочь владыки – Фредерика де Граф в своей книге «Разлуки не будет. Как пережить смерть и страдание близких».

В предисловии к книге Борис Братусь отмечает, что страх смерти завладевает человеком, если у него нет веры в то, что жизнь не кончается, что смерть является вратами в вечность. Воспринятая под таким углом мысль о смерти «не отнимет улыбки и смеха, восторга от созерцания Божьего мира, радости от милых мелочей нашего повседневного быта. Это просто придаст им истинную цену, взвесит однажды нашу жизнь, предостерегая впредь от легковесности».

 

Но Джек Лондон не под таким углом воспринимал мысль о смерти. Белая Логика говорила ему, что бессмертия нет (людям иногда кажется, что они столь начитаны и умны, что для них не comme il faut всерьез воспринимать мысль о бессмертии).

Уйти от невеселых дум он пытался с помощью общества, которое собирал в своем вместительном доме. Для увеселения собравшихся и хозяина, хозяином заказывались в массовом количестве алкогольные коктейли. Пока пилось и смеялось, давление Белой Логики приглушалось. Но как только Лондон оставался один, его мозг вновь попадал по ее обстрел.

А на каком-то этапе и здоровье стало рассыпаться. А при рассыпающемся здоровье, пить по-прежнему, залихватски и в почти неограниченных количествах, уже вряд ли получится.

 

О связи между употреблением алкоголя и мыслью о смерти, а также, о опытно переживаемом вследствие реализации заповедей Евангелия бессмертии см. в статье «Тирания мысли и алкоголь: О выходе из состояния "тирании мысли" и преодолении того, что толкает человека к алкоголю» http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/1890/

 в главах «История бывшего рецидивиста», «Непреображенная природа и ее восстановление во Христе», «Возможные проявления "тирании мозга" в жизни ученого».

Статья является дополнением к одноименному циклу бесед, в котором также рассматривалась тема в пунктах:

1. «Принцип бесед. Подход к проблеме. Стремление забыться. Смерть»

2. «Принцип бесед. Смерть. Смерть близких. Отсутствие перспективы».

 

Есть версия, согласно которой Лондон ушел из жизни через суицид. Да, конечно, эту версию пытаются опровергнуть с помощью различных аргументов. Но тот, кто прочитает автобиографический роман Лондона «Джон – Ячменное Зерно», в котором Лондон приводит свои суицидальные размышления, поймет, что у версии есть право на существование.

В частности, он пишет: «Длительные приступы пессимизма хорошо знакомы большинству людей, и о них не стоит здесь распространяться. Достаточно сказать, что я тяжко страдал. Я думал о самоубийстве с хладнокровием греческого философа и жалел, что не могу уйти из жизни, у меня на руках была целая семья. Но то был вопрос чисто моральный. Спасла же меня единственная уцелевшая вера – вера в народ.

То, за что я боролся, ради чего просиживал бессонные ночи, обмануло меня. Успех я презирал. Слава казалась мне мертвым пеплом. Люди, принадлежавшие к более высоким слоям общества, чем  портовые  пьяницы  и  баковые  матросы, оказались  ужасающе  убогими  в умственном отношении. Женская любовь стоила не больше всего прочего. Оставались деньги, – но ведь спать-то можно лишь в одной постели, а сотню бифштексов не съешь зараз, хоть ты на них и заработал! Искусство и культура в свете незыблемых фактов биологии казались мне смешными, а те, кто их представлял, – и того потешнее».

 

В романе он упоминает, помимо прочего, о своем произведении «Мартин Иден», восклицая: «Мартин Иден – это я!». Мартин Иден в считанные годы прошел путь от моряка до известного писателя. Мартин воплотил в своей жизни все, о чем мечтают многие: самореализация (понимаемая в секулярных терминах тренингов так называемого личностного роста), успех финансовый, успех социальный (известность, признание). Но жизнь не радовала Мартина. Ему стало больно жить. Люди стали его раздражать.

В попытке скрыться от жизни он отправился в плавание, надеясь достичь острова, на котором он спрятался бы от всех. Но по пути решился на иное: выпрыгнул в иллюминатор и утопился.

История Джека Лондона и Мартина Идена приводится в первой части статьи «Доминанта жизни и самоубийство» (пока не опубликована). Конечно, состояние, сделавшее жизнь Лондона невыносимой, отчасти может быть связано и с алкогольной деградацией. Но в отношении этого состоянием возможно также обсуждение и такой причины, как гордость - заточенность ума только на свои трактовки и интерпретации, исключительно на свое видение ситуации.

Такой человек становится заложником собственного мнения, ошибочность которого он с течением времени все менее и менее становится способным распознавать. Замкнувшись исключительно на свои мысли (которые он, возможно, считает гениальными и исключительными по своей глубине и степени проникновения в реальность, но которые – увы! – могут быть ошибочными) он утрачивает возможности к развитию и обогащению внутреннего мира.

А если человек не развивает свои представления (которые на физиологическом уровне могут ассоциироваться с функциональными системами), значит, те представления, которые уже были сформированы, начинают распадаться (один из принципов работы мозга: что не используется – погибает). Утрачиваются инструменты ума, с помощью которых человек мог бы охватить мир в его полноте и многогранности.

И вот в своей нарастающей ограниченности, человек начинает фиксироваться на какой-то грани бытия, не имея возможности охватить прочие. И ведь эту свою ограниченность некоторые ассоциируют с особой проницательностью (вот он-то, дескать, и познал всю лживость отношений, всю фальшь обещаний, он-то, мол, воочию убедился, что верности – нет, веры – нет, ничего – нет). В итоге человек остается ни с чем, с одним своим «умствованием».

Такова цена гордости и осуждения. Беда наша, что мы воспринимаем наименования этих процессов, как указание на какое-то «грешки-из-богословских-книжек» (некоторые люди, почитающие себя образованными, произносят слово «грех», чуть ли не со смешком и, мало понимая, что это слово значит; а слово «грех» с греческого языка дословно переводится как «мимо цели», то есть речь идет о таком искажении направленности жизни, при котором человек живет «мимо цели»). На самом деле – гордость и осуждение – не абстрактные символы «чего-то там», а страсти. Процессы, которые становятся типом реакции человека на импульсы, получаемые из внешнего мира, а также – на импульсы, улавливаемые из пространства мира внутреннего.

Под воздействием страсти мощно и полномасштабно происходит перестройка системы восприятия. Человек с переформатированной этими страстями системой восприятия может только расщеплять, разлагать, осмеивать и опровергать, но он становится бессильным сопоставлять, строить, развивать, преображать.

Его сносит на отмель нищеты смыслов, наткнувшись на которую, его корабль прочно вязнет. Его сознание, пораженное гордостью и осуждением, перерабатывает бытие в труху. Жить, созерцая мироздание таким, словно оно изъедено червями, – невыносимо.

 

То, что ранее происходило на уровне отдельного взятого сознания, происходит на уровне социума. Ранее человек мог полагать себя новатором, бросающим вызов обществу, если расшатывал в своем сознании критерии, на основе которых реализуется построение адекватной (то есть соответствующей реальному положению дел) картины действительности. Естественно, он сталкивался с последствиями, но нередко почитался героем, «павшим в борьбе роковой».

В эпоху же постмодерна разрушение системы восприятия (ранее считавшееся достоянием отдельных умов и, возможно, ассоциировавшееся в чьих-то произведениях с достижением) стало одной из характеристик социального фона.

 

Мир в постмодернистскую эпоху воспринимается человеком, как непостоянный, условный и случайный. То, что вчера считалось «правильным», завтра может оказаться «неправильным». «Постмодернистской культуре свойственны онтологическая неуверенность, исчезновение критериев правильности общепринятых систем ценностей, положений, мнений, стратегий поведения, принятия решений». Психологическое содержание положений и правил, формулируемых под воздействием постмодернистской культуры, «оказывается неполным, незавершенным, двойственным». Существование в таких условиях приводит человека «к отчуждению, изоляции, возникновению экзистенциального страха аннигиляции, отсутствия существования, состояния, названного известным польским писателем Гомбровичем "паникой на фоне обломков"».

Чтобы почувствовать себя хоть в какой-то степени целостным и спаянным в плане идентичности, человек стремится испытать возбуждение, став частью толпы. Временно насыщая свое слабо «фрагментированное эго» энергией толпы, человек переживает психический подъем, ощущение обладания необычными возможностями и силой, ощущение единения с другими членами толпы. Пытаясь обрести уверенность, человек стремится к идентификации себя с группой, с командой, с какой-то темой или интересом. В группе он ищет тепла, уверенности, возможности приобщиться к гуманистическим ценностям. Но тяга к единению с другими носит кратковременный характер, не имеет под собой глубокий корней (кроме первоначального стремления к объединению). При таком положении дел, в случае наличия у членов группы экстремистских идей и фанатичных установок, возможно возникновение социально опасных активностей[9].

Иными словами, люди описанного склада, легко могут стать жертвами сект, деструктивных культов. Прошло время, когда члены сект базировались в подвалах и носили странные одежды. Современные секты нередко позиционирую себя в качестве, например, программы управленческого успеха, программы по развитию личностного роста. Они привлекаются в свои ряды людей, ищущих ответы на сложные вопросы бытия, но утративших критерии по распознавания добра и зла.

Таким людям секты под видом метода развития роста личности дают сектантские критерии, основанные на неологизмах – словах, с помощью которых описывается учение секты. Паталогическая деятельность, будучи описанной на языке секты, каким-то человеком может начать восприниматься как норма. В итоге, поиски свободы, роста и успеха приводят такого человека к глубокому психологическому (да, и физическому тоже) рабству, что прекрасно было показано в сериале «Клятва».

Сериал основан на реальных событиях и отражает деятельность глобальной компании «Нексиам», привлекавшей в свои ряды людей, не искавших зла напрямую, а стремившихся к тому, чтобы сделать мир лучше. Это стремление тренерами компании перехватывалось, переформулировалось на языке программы и канализировалось в нужном для компании направлении. В итоге, люди, которые изначально пытались сделать мир лучше, но находились вне системы координат, открытой в Слове Божием, сталкивались с реформированием собственного мышления. В результате реформирования мышления они в каком-то смысле утрачивали способность к адекватному восприятию жизни во всей ее многогранности.

 

Истоки духовного заболевания, поражающего человека настолько, что он начинает испытывать «панику на фоне обломков» пытался проследить в своей книге «Цитадель» Антуан де Сент-Экзюпери. В виде метафоры он обозначал описанный выше социальный процесс как разрушение замка отца, в котором каждый шаг был исполнен смысла. Человек переходил из комнаты в комнату (у каждой комнаты было свое значение), он шел праздника к празднику, организуя пространство и время.

Но вот люди захотели разрушить этот замок - им показалось нелепым, что в этой комнате делается это, а в той – то. Им показалось, что, разрушив замок, они освободятся от условностей и станут великими, что, уничтожив лишние лестницы, они станут свободными.

Но эмоции питали их лишь до тех пор, пока шел процесс разрушения замка. Святотатство радовало, пока было что попирать. Когда же замок был разрушен, они ощутили себя как овцы, стоявшие на открытом месте, продуваемом ветрами. Они сбились в стадо [выше приводились мысли, что люди cо «слабо фрагментированным эго» пытаются укрепить свою идентичность, связывая себя с группой] с тоски понапридумывали игр с жестокими правилами. «Что порадует людей, затерявшихся в мелькании недель, в слепых годах без праздников? Людей, позабывших благородную иерархию, ненавидящих успех соседа и желающих одного, чтобы все вокруг были одинаково несчастны? Люди эти создали смрадное болото, так откуда придет к ним радость?»

Неверы, пишет Экзюпери, смеются на теми, кто ведает о Царстве Божием. Смеясь, они предпочитают осязаемые замки, но радует - только неосязаемое. Те, кто перебирают лишь то, что есть в царстве земном [осязаемого], никогда не дойдут до сути. У них есть горы, жилища, ячмень «и что еще кроме этого?» Кроме этого у них ничего нет, они чувствуют себя несчастными, им холодно, они – «прозекторы в мертвецкой». Они говорят, что жизнь – это кости, кровь и мускулы, ничего больше. Но в мертвом прахе нет света (которым могли бы засветиться глаза).

 

Подробнее о идеях Экзюпери в отношении депрессии и утраты способности воспринимать мир в его многогранности см. в главе в первой части статьи «Преодолеть отчуждение (в том числе, – и о депрессии)», в главе «Депрессия и распад картины мира»

http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/1988/

 

Некоторые люди считают веру «внутренним» делом (этим людям кажется, что «внутреннее» не влияет на внешнюю деятельность), чем-то вроде чтения газет во время кофе. Можно, мол, пить кофе и читать одновременно газеты, а можно просто пить и ничего при том не читать, – это, якобы, дело вкуса.

Но мы иногда забываем, что вера – это не просто мысль, а мысль, формирующая отношение к миру (по аналогии из Евангелия: закваска, взбраживающая тесто). И на основе этого отношения разрастается целая сеть поступков. Эти поступки анализируются человеком, порождая разветвленные нейронные сети, сквозь призму которых человек смотрит на мир.

Вера – активна. Если ты поступил вопреки совести и чувствуешь, что связь с Творцом нарушена вследствие твоего поступка, то рождается побуждение, призывающее к изменению поведения и к покаянию. Покаяние дает возможность взойти на одну из начальных ступеней духовного ведения, то есть познания[10].

По мере обретения навыка видеть свои грехи (о слове «грех» см. комментарий чуть ниже) у человека формируется как бы внутреннее око, с помощью которого человек начинает видеть действие в себе страстей и действие исцеляющей от греховных ран благодати (посещающей во время участия в Таинствах, вследствие реализации Евангельских заповедей). Этим внутренним оком человек начинает видеть следы Промысла Божия в мироздании, в истории - как всего человечества, так и в своей собственной. Он начинает понимать причинно-следственные связи между явлениями.

Он становится способным усваивать благодать, и она начинает просвещать его изнутри. Человеку многое, происходящее в его внутреннем мире, становится понятным. В частности, преподобный Исаак Сирин пишет, что благодать обучает человека «в рассуждении сокровенного, открывает пред ним хитросплетение мыслей и помыслов трудных, непостижимых. И легко сыскивается человеком значение их, взаимная между ними связь…»[11]

 

* * *

 

Комментарий к слову «грех»: «грех» – с греческого языка переводится как «мимо цели». У некоторых людей слово «грех» рождает чувство протеста в связи с ошибочной мыслью, что кто-то волевым решением определил, что называть грехом. А они, протестующие, теперь против желания, мол, должны соответствовать тому «стандарту», в обсуждении которого, мол, не принимали участия. На самом деле, дело выглядит совсем не так. Совершая «грех», человек идет «мимо цели», вступает в противоречие с теми духовными законами, на основании которых возможно достижение блаженства как состояния души.

См. подробнее о «грехе» как о поступке или образе жизни, которые – «мимо цели», в первой части статьи «Преодоление игрового механизма», в главе «Скука и нарушение законов мироздания»

http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2007/

 

* * *

К тому, в ком начало раскрываться духовное ведение, можно отчасти применить слова Экзюпери о человеке, который начал видеть картину сквозь хаос дробных вещей. Такой человек как бы держится за Божественный узел, который связывает отдельные дробные элементы (элементы пейзажа, домашних животных) в царство.

Выражая мысль Экзюпери своими словами, можно сказать, что человек может чувствовать свою приобщенность к царству, находясь на клочке земли, который защищает. И хотя он видит несколько камней и небольшую полосу деревьев, он понимает, что видит не просто деревья и лес, а видит Родину. Тот же, для кого этот узел развязался, перестает ощущать себя причастником царства. Он видит только изгороди, холмы, деревья, и за этими дробными элементами не видит ничего, что воспламенило бы его любовь и усердие – вспомним приведенные в начале главы слова Джека Лондона.

 

Его слова ассоциируются с теми описаниями, в которых Экзюпери рассказывает о последствиях развязывания связывающего все Божественного узла. «Если Бог отдалился, Он подает о Себе весть ощущением пустоты. Море для моряка исполнено смысла. Для мужа исполнена смысла любовь. Но приходит минута, и моряк спрашивает: "Зачем оно мне, это море?" Спрашивает муж: "Что она, эта любовь?" Как им тоскливо, уныло. Все при них по-прежнему, нет Божественного узла, связующего все воедино. И у них нет больше ничего».

Божественный узел связывает воедино разноликую дробность мира, превращая эту дробность в царство. Когда же этот узел выскользает из рук и развязывается, то царство «распадается будто само по себе». И вот, вокруг человека опять – лишь хаос разноликих вещей. Но от вещей, которыми человек пользуется, счастье отстоит далеко. «Счастье не от подарков, не от телесных ласк, не от полученных привилегий – оно от Божественного узла, связавшего все воедино».

 

Некую аналогию на тему последствий развязывания узла можно усмотреть о одном описании, заимствованном из книги Бориса Ширяева «Неугасимая лампада». Борис Ширяев в своей книге, помимо прочего, рассказывал о Глубоковском, который был арестован в годы послереволюционных репрессий начала 20 века (в те годы массовых репрессий люди арестовывались и отправлялись в концентрационные лагеря не за реальные преступления, а за то, что что-то «не то» сказали и пр.). Попав в концлагерь, он был освобожден от работ и закреплен в качестве актера лагерного театра и лектора. Лектором он был своеобразным. Ярко и забористо он мог «разделать под орех», когда угодно и что угодно. «Разделывать под орех» было его специальностью. «Его мозг, – как пишет Борис Ширяев, – прекрасно работал в аналитическом и критическом направлениях, но был абсолютно бессилен при синтезе и еще более – в области конструктивной, со­зидательной работы мысли».

Отличительной чертой Глубоковского, такова была фамилия этого человека, была фиксация внимания на грязных и кровавых сторонах лагерного быта (по крайней мере, эта черта рельефно выступает в описании этого человека). Конечно, быт страшнейшего Соловецкого концлагеря изобиловал самыми ужасными фактами. Но все же можно сказать, что не все узники фиксировали на них свое внимание. Сам Борис Ширяев более склонялся к тому, чтобы подмечать в людях те проявления духа, которые помогали им не ломаться и оставаться людьми.

О своих наблюдениях Глубоковский хотел написать книгу, но его желание не осуществилось. «В половине тридцатых годов он умер, отравившись, в психиатри­ческой больнице». Отравился он морфием, случайно или намеренно – Борис Ширяев не знал. Несколько подробностей в этом описании обращают на себя внимание: осуждение, психиатрическая клиника, морфий.

 

Конечно, пример Глубоковского приводится не с целью осуждения или насмешки, а с целью показать пример трагедии. Пример немощи человеческой, помноженной на силу искушений (проистекающих от мира, от страстей и от врага рода человеческого), – предупреждение всем нам.

В поисках выхода царь, от имени которого Экзюпери ведет свои размышления, торит дороги, восстанавливает силовые линии, строит плотины в горах, чтобы удерживать воды. Он восстанавливает иерархию там, «где люди стали похожи, как капли воды, и растеклись болотом». Царь знает, что вместе со скрепами люди утратят ощущение целостности царства и перестанут его любить, а не любя ничего больше, они потеряют сами себя.

Царство – это не поля и дома, оно является тем, что объединяет все вещественное, превращая его в единое целое. Оно является тем, что питает любовь в человеке. Те, кто любят такое царство, счастливы и живут в одном доме.

 

Когда ставится вопрос о любви, нужно отметить, что для людей «скорбных душой» пытаться проявить к кому-то внимание – нередко – непосильная задача. По поводу следующего далее раздела о любви (раздел 2), понимаемой как деятельное внимание к ближнему, один человек, упавший почти на самое дно депрессии и суицидальных настроений (про него тоже, отчасти, можно сказать, что для него развязался связывающий все узел) написал следующее: «Я только не очень понимаю, особенно на практике, как вслушиваясь и пробивая свою обособленность, можно пробиться к ближнему, каким образом мир оживает? Для меня пока немного оживает мир после Причастия, чуть-чуть он постигается от исповеди (где, кажется, есть шанс идти к собственной искренности о самом себе). Часто, вслушиваясь в людей и пытаясь им как-то помочь или, как минимум, их – не обидеть, мне лично становится только тяжелее жить, ну, а в депрессивном состоянии это вообще крайне сложно (душа в такие моменты выжата и измучена, внимание к ближнему зачастую в такие моменты воспринимается как непосильный груз)».

В тот-то и дело, что, когда «узел завязывается», интерес к миру, внимание к ближнему рождаются как бы сами собой. Не про это ли состояние говорят: «душа поет»? Если же искра не канула в сердце, то, действительно, при «развязанном узле» соприкосновение с миром другого человека может восприниматься как изматывающая, бессмысленная работа.

Сердце открывается Божиим лучом. Когда сердце оживает, человека не «нагружает» соприкосновение с миром ближнего. Мир ближнего, мир вокруг – изумляют. А сердце открывается, да, - после Исповеди и Причастия.

Через внутреннюю работу над собой человек приходит к способности обратить внимание на ближнего. А вследствие соприкосновения с ближним на тех основаниях, о которых рассказывает Евангелие, человек обретает способность обогатить свой внутренний мир, преодолеть страсти («в ближнем моё спасение» – говорят духовные авторы).

Тема связи внутреннего и внешнего была озвучена в одной проповеди, выдержка из которой станет переходом к разделу второму:

«...Один духовный автор указывал, что люди, зараженные любовью к самим себе, постоянно находятся в страхе и сомнениях. Они ни с кем не могут ужиться, постоянно конфликтуют. Тот, кто влюблён в себя – тот ненавидит ближних. Когда человек занят собой, все его мысли – о себе.

…Только тогда, когда духовная жизнь человека выстроена, когда любовь исходит из его внутренней связи со Христом, то и внешняя деятельность становится естественным выражением той любви, которую он обрёл в соединении с Богом. Тогда внешняя жизнь такого человека гармонична. Такая любовь не навязывает никому своих требований. Главное – такая внешняя деятельность приносит человеку глубокое удовлетворение. Когда человек бросается во внешнюю деятельность без внутренней жизни, то складывается впечатление, что это не естественная склонность его природы, а просто некая эмоция, которая его захватила.

…Для нас как христиан очень важно иметь периоды духовного восполнения. Если мы связаны с какой-то социальной деятельностью, то надо обязательно иметь время, когда мы можем уединиться, разобрать как идёт наша жизнь, не отклонились ли мы от исходного пути. Потому что, если периода восполнения не будет, если не будет аккумулирования внутренних сил, то внешняя жизнь, жизнь вовне, нас очень быстро истощит и сломает...»[12].

 

РАЗДЕЛ 2:
Некоторые мысли из цикла лекций
«Искра жизни: Свет, сумерки, тьма».