Утрата способности генерировать идеи

 

Даже для светских людей очевидной является мысль, что человека, оставившего без внимания свою внутреннюю жизнь, настигает кризис. Кризис на начальных этапах своего развития может проявиться как неспособность написать, например, дипломную работу. Некоторое время назад были у человека какие-то созидательные, творческие мысли, а теперь их нет. И ничего с их отсутствием он поделать не может. Кризис мысли может также выражаться в угасании способности взглянуть творчески на имеющуюся в наличии информацию. А также – в угасании способности понять – чего именно в этой информации недостает для построения полной картины и как образовавшийся пробел может быть устранен (некоторые проявления кризиса могут быть сопоставлены с описанием так называемой функциональной неграмотности, которая выражается в неспособности человека понять прочитанный текст).

Человек, попавший в стадию угасания творческой активности, способен, в основном пересказывать только чужие мысли, но целостно их охватить, творчески осмыслить и применить к своей работе – уже не может. Он перечисляет даты, факты, но не видит объединяющих их связей. Кризис личности проявляет свое разрушительное воздействие и на другие сферы человеческой активности.

Человек не может понять, как выстраивать отношения, например, с родителями, с коллегами. Он не может вчувствоваться в социальную ситуацию. А ведь жизнь становится все более и более непредсказуемой, и потому способность творчески вчувствоваться в ситуацию является тем качеством, без которого трудно найти ориентацию. Изменчивость жизни и ее непредсказуемость ставят человека, умеющего действовать только по заранее заданному алгоритму, в крайне затруднительное положение.

 

Об утрате способности генерировать идеи см. подробнее в главе «Вместо постскриптума» в статье «Горение сердца», подготовленной на основе одноименных лекций (в статье расширена 8 часть, добавлены разделы «Вместо постскриптума», «Талант: Благословение или проклятие?» http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/1789/

 

Частная ситуация может быть прочувствована тогда, когда у человека выстроена картина мира. В имеющуюся картину мира он вписывает ситуацию, в который на данный моменты находится, и видит каким образом она соотносится со всей жизнь в целом. Этот принцип, возможно, уместен и тогда, когда речь идет о способность прочувствовать красоту. Жених, воспринимая свою невесту в целом, видит её прекрасной.

Но вот её целостный образ распадается в его сознании, и он начинает видеть лишь сумму элементов, к каждому из которых можно придраться. «Глядя на любимейшую из любимых, – описывает такое положение дел Антуан де Сент Экзюпери, – ты вдруг думаешь: "Вот, оказывается, какое у нее лицо… Как я мог полюбить его? И какой тонкий голос. Какую страшную глупость она сейчас сказала. Как нелепо поступила…" Твоя любимая распылилась на досадные частности, она больше не вдохновляет тебя, и тебе кажется – ты ее ненавидишь».

Нечто подобное может произойти и с верующим человеком в отношении веры. Он помнит, что когда-то верил и что было ему радостно жить. Но вот теперь он сознает себя утратившим что-то, и эта утрата как-то связана с его неспособностью верить. Вера была потеряна на каком-то из поворотов жизни, как и любовь к невесте.

 

Утрата желания жить

 

Как описать механизм возникновения такой ситуации и какой выход из нее можно предложить? Этот вопрос ставится в первой беседе беседа цикла «Искра жизни».

Описанное положение дел может возникнуть не только по отношению к возлюбленной, но и по отношению к жизни вообще. Жил человек, творил, занимался чем-то и чувствовал как интересна была ему жизнь. Но потом что-то оборвалось в его груди, причем – почти внезапно, и не хочется ему уже более ни жить, ни творить, ни что-либо делать.

И подобный кризис может настигнуть человека столь неожиданно, что скажи ему о том раньше – не поверил бы. Человеку, увлеченному любимой деятельностью, кажется, что «так будет всегда»: что жизнь его сердца всегда будет напоминать непрестанно наполняемую чашу, от полноты своей переливающую содержимое вовне (во внешнюю деятельность). Но сердце в своем беге имеет свойство спотыкаться и напоминает порой человека, в которого был произведен неожиданный выстрел из-за угла. Споткнулось сердце в своем беге – и человек сражен, как трава – косой косаря.

 

«И сердце споткнулось в груди,

И не зачем жить, бороться, идти».

 

Когда речь заходит о такого рода кризисе, стоит обратить внимание на два жизненных рубежа (конечно, даты имеют весьма условный характер, так как в каждом отдельном случае время наступления кризиса зависит от личностных характеристик и особенностей развития человека; числа приводятся исходя из предположения, что некоторые процессы, ведущие человека к кризису, к определенному времени входят в свою полноту).

 

См. также цикл лекций «Доминанта жизни и самоубийство» и статью, подготовленную на основе лекций.

 

Лет

 

27 – 30 лет. О многочисленности людей, входящих в эту группу, свидетельствует факт образования устойчивого выражения «Клуб 27». За наименованием «Клуб 27» стоят имена молодых людей, ушедших из жизни в 27 лет. Можно, конечно, дебатировать вопросы, справедливо ли с точки зрения статистики выделять данную группу или нет, существует ли она в реальности или нет и пр. и пр. Как бы ни дебатировались данные вопросы, действительность свидетельствует, что человеку в связи с определенными обстоятельствами к 30 годам может стать тошно жить. В этом смысле заслуживает внимание мысль, вложенная Ф.М. Достоевским в уста одного из персонажей романа «Братья Карамазовы» – Ивана Карамазова.

Иван говорил своему брату Алёше, что даже, если бы он, Иван, не верил бы в жизнь, разуверился бы в дорогой женщине и в порядке вещей, если бы его поразили бы все ужасы человеческого разочарования, то все-таки он захочет жить. «И уж как припал к этому кубку [жизни], – воскликнул Иван, – то не оторвусь от него, пока его весь не осилю! Впрочем, к тридцати годам, наверно, брошу кубок, хоть и не допью всего и отойду… не знаю куда. Но до тридцати моих лет, знаю это твердо, все победит моя молодость – всякое разочарование, всякое отвращение к жизни». Иван спрашивал себя много раз: есть ли в мире такое отчаяние, чтобы победило в нем его жажду жизни, и решил, что нет такого. Но сделав такое заявление, он сопроводил его поправкой: «то есть опять-таки до тридцати этих лет, а там уж сам не захочу, мне так кажется».

Жизнь людей, входящих в указанную условную группу, можно предположить, что не чужда искаженных активностей. Каких – например? Речь идет в том числе и о нецеломудренном поведении (здесь очень мягко сказано о такого рода поведении) и отношении к другим людям как к инструментам, с помощью которых достигается самоудовлетворение. Речь идет о гордости ума, вследствие которой человек отвергает здоровые основы жизни и говорит, что люди, призывающие к ним, для него – не указ. Речь идет о эксцентричных выходках, издевательствах над другими людьми и о прочем, и о прочем, и о прочем.

Причем, к активностям такого рода люди из указанной группы, возможно, стали стремиться не с самого начала своего творческого пути. Первые успехи, сделанные на поприще творчества, могли сопровождаться поступками, совершаемыми в русле потворства различного рода страстям. Действие страстей оказало опаляющий эффект на глубинное ядро личности. Вследствие этой опаленности, людьми стала ощущаться какая-то утрата. Что-то очень значимое, то, что ранее давало им возможность творить, стало угасать. Возможно, эти люди не знали, что ядро личности развивается на основании определенных законов. Жизнь же вопреки этим законам приводит человека к конфликту с ядром, находящимся в глубине его существа.

Что пытается предпринять вступивший в полосу само-конфликта человек? Не имея достаточного знания о характере действия этих законов и не понимая, что сердце стало угасать вследствие того, что он перешагнул через черту, через которую не следовало бы переступать, он пытается реанимировать свое сердце. И – как?

Он вовлекается в обжигающие совесть, «перекошенные», с точки зрения нравственности, отношения. В любые формы деятельности, которые, с его точки зрения, могли бы вызвать в нем максимально-возможно сильные эмоции. Но вместо реанимации сердца человек сталкивается с его добиванием. Сердце глохнет, так как указанная деятельность вступает в противоречие с его сокровенной жизнью, развивающейся на основании законов, положенных в основании мира Творцом. Человек с заглохшим сердцем вступает в полосу тяжелейшего кризиса.

Характер жизни человека, находящегося в подобном состоянии, можно приблизительно представить, исходя из слов одного спортсмена: «Живешь – словно ешь и не чувствуешь вкуса еды»[1].

Суть происшедшего со спортсменом можно выразить словами одного молодого человека, также испытавшего глубокий кризис в свои молодые годы - «Они украли моё моджо»[2]. Конечно, нельзя не отметить, что словом «моджо» обозначается магический талисман, а в контексте фильма этим словом обозначалась сексуальная энергия, помогающая добиваться успеха у женщин.

Молодой человек, хотя и повторил фразу из фильма, но вложил в неё иной смысл. Он утратил жизненную силы, стал пустым футляром без содержимого. Его руки опустились, и сам он почувствовал к самому себе чувство невыразимого омерзения.

 

О том, как молодой человек выходил из «зоны минуса» см. в главе «"Конец игры": Рассказ студента» в части 4-ой статьи «ОБРАЩЕНИЕ К ПОЛНОТЕ. Становление личности как путь преодоления зависимого поведения»

http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/1896/

А также – в части 4.3 статьи «Родители и дети», в главе «Постскриптум» (см. ответ на вопрос «Возможно ли исправление подростка, прожившего многие годы в деструктивном ключе?»; http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2139/

 

Человек вступивший в полосу само-конфликта начинает страдать. В некоторых случаях человек начинает ощущать себя так, словно он – отрезанный ломоть. Он ощущает будто стена отделяет его от мироздания, словно он окутан «ватным коконом», сквозь который звуки пробиваются с трудом.

Находясь в подобном состоянии, человек, бывает, стремится к различного рода экстремальным активностям максимально возможного накала. С помощью такого рода активностей, болезненных, вводящих в ненормальные, «перекошенные» отношения с мирозданием и с другими людьми, он как-бы пытается пробиться сквозь стену «ватного кокона», отделяющего его от мира. Он как-бы принудительно желает вызвать максимально-возможное по силе переживание, так как сердце его давно уже перестало добровольно эмоционально откликаться на происходящее с ним (то есть с самим человеком). Он как бы пытается доказать самому себе, что он еще жив.

На этот счет можно привести два свидетельства. Первое заимствовано из фильма «Прерванная жизнь» (1999), поставленного по книге девушки, два года проведшей в психиатрической клинике. Эта девушка общалась с пациенткой по имени Ли́са. Лиса время от времени сбегала из клиники, но вновь и вновь оказывалась в ней. Однажды в приступе возбуждения Лиса стала кричать главной героине о горечи своего положения. Лису до чрезвычайности интересовал извечный вопрос «Почему?» На этот вопрос главная героиня ответила следующим образом: «Потому, что ты умерла, Лиса. Никто не расстроится, если ты умрешь. Потому что ты уже мертва. У тебя бесчувственное сердце. Поэтому ты всегда сюда возвращаешься. Ты не свободна. Тебе необходимо быть здесь, чтобы чувствовать себя еще живой».

Вторым свидетельством дополняется первое. Хотя в приведенной мысли речь идет о людях, находящихся в пограничном состоянии, что-то, сказанное в отношении них, возможно, уместно сказать и в отношении тех, кто, вроде бы, к категории «пограничников» не относится. Ведь сложная это штука – классификация. Сложность читается в описании самой «пограничной повреждающей психической организации» (ПППО): «эти лица часто испытывают необъясняемое никакими причинами состояние психического дискомфорта». То есть науке трудно понять причину возникновения у этих лиц состояния дискомфорта.

Среди лиц с ПППО встречается группа 20-30-тилетних людей, «основной жалобой которых является невозможность устанавливать и поддерживать сколько-нибудь стойкие, теплые эмоциональные отношения с другими людьми». «Не имея способности к установлению приносящих удовлетворение эмоциональных контактов, эти лица могут испытывать чувство безжизненности, мертвой апатии». Чтобы изменить свое психическое состояние они использует как химические средства [наркотики, например], так и нехимические. «К числу  последних  относятся  промискуитет, сексуальные извращения, причинение себе физической боли (с целью хотя бы на время освободиться от тяжелых психических переживаний)»[3].

 

См. также главы «Забвение как попытка обрести душевный покой. Опыт героя автобиографического романа "Шантарам"», «Развлечения "на грани" как форма забвения, попытка вернуть вкус к жизни» из части 5.1 статьи «Преодоление игрового механизма»

http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2069/

 

Лет

 

Второй рубеж условно относится к 37-40 годам. Здесь речь идет о людях, которые не совершали активно зла, но и не совершали активно добра - жили, как говорится, в свое удовольствие. И вот вокруг их «шеи» удавкой затягиваются процессы, которые в юности не ощущались как опасные.

В годы юности, человек обращенный к Небу и другим людям, вследствие этой обращенности черпал материал для вдохновения и для своей творческой жизне-активности. Но по мере влюбляемости в самого себя, он стал потихоньку разворачивать и свои системы восприятия на самого себя. В результате творческий контакт с миром пресекается, и приток содержаний, которые ранее включались в творческий процесс останавливается.

Конечно, дело не в том, чтобы быть только вовне. И уметь переключаться в жизнь другого человека нужно. Но обращаться вовне, к другому, можно лишь исходя из сердца, укорененного в Истине. Если внутри человека есть некий центр, тогда восприятие человека из внешних источников соберет то, что согласуется с жизнью центра. Если же центр не сформирован, то обращенность вовне грозит человеку распылением, усваиванием того, что может потушить и без того, еле теплящиеся искры внутренней жизни.

Обращение внутрь может и не быть сопоставлено с эгоистическими тенденциями, если человек стремится победить живущий внутри грех. Ведь грех, самость, эгоизм, – все это препятствия, стоящие между человеком и Другим (Богом, миром, другими людьми). То есть, обращаясь к внимательной внутренней жизни, человек может, в том числе, ставить перед собой и такую задачу как преодоление того, что стоит между ним и Другим (Богом, миром, людьми).

Внутренняя и внешняя жизнь могут гармонично сочетаться, если человек понимает, что и для чего он делает. Подобно певцу, который в пении гармонично сочетает работу в верхнем (высокие ноты) и нижнем (бас, грудные звуки) регистрах. Он «не уходит в ноту», скажем, в высокую, забыв об опоре на грудь (фальшиво и неприятно звучащая высокая нота). Не уходит в звериное рычание, когда пытается петь басом (беря низкую ноту, не забывает о том, что нужно контролировать звукоизвлечение – поднятие нёба). В высоких нотах нет визжания, ибо они уравновешиваются глубиной, а низкие ноты не расплываются, ибо их направление конкретизировано.

 

В данном случае с катастрофой ассоциируется ситуация, при которой человек активно стремится к реализации собственных моделей, без оглядки на законы мироздания. Полагая в реализации своих моделей причину своего счастья, он на определенном этапе теряет способность усваивать иной опыт, чтобы с его помощь пересмотреть свои представления. В итоге, нарастает количество усвоенных и закрепленных ошибок.

Человек обносит себя стеной из своих представлений о мире и людях. Но эти представления часто слишком отличаются от того, каковы и мир, и люди – на самом деле. Человек не может к ним пробиться, утрачивает основу для внутреннего обогащения, оскудевает, остается наедине со своей падшей природой. Если сказать не богословским языком, – со своими «загонами», «тараканами». Сквозь призму своих «загонов» смотрит на мир и то, что ему видится ужасает его. Сквозь призму своих «тараканов» он смотрит на мир и людей, и «тараканы» мерещатся ему везде.

Данную ситуацию можно проиллюстрировать один анекдотичным случаем, когда на снимках звездного неба исследователи стали замечать «космического червя». Стали возникать гипотезы на тему его появления. Как выяснилось со временем причина появления на снимках загадочного чудовища была в следующем. На линзе телескопа оказалась ниточка, и эта, ниточка, будучи увеличена и наложена на звездное небо, стала восприниматься как гигантское извивающееся тело, несущееся в звездном пространстве.

 

Итак, активно стремясь лишь к себе и «к своему», люди, о которых идет речь, получают то, что искали. Стремясь к себе и «к своему» они и не думали, что в итоге столкнутся с падшей, не преображённой природой. И от созерцания её они не могут отвлечься, так как за прожитую жизнь приучили себя не отвлекаться от себя и «своего» ни ради кого и ни ради чего. Природу же свою так и не успели возделать, так как заняты был другим – делом, от которого получали удовлетворение (бизнес, спорт, коллекционирование и пр[4].)

Человек активно стремится исключить из своей жизни всё, что мешает ему заниматься любимым делом. С годами дело перестает быть любимым, чувства удовлетворения от выбранной активности человек уже не получает, но жизнь, настроенная «под себя» продолжает катиться по проложенным рельсам. Жить становится реально тошно.

На что можно обратить внимание, чтобы предупредить трагедии такого рода, если они еще не произошли, и преодолеть их, если они уже случились? Вопросы, поднятые в цикле «Искра жизни», отчасти разбирались в циклах «Преодолеть отчуждение»: лекции об унынии, депрессии, об уходе в игру и в экстремальные активности», «Остаться человеком (жизнь сердца): офисы, мегаполисы, концлагеря». В цикле «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма», можно сказать, подводится некий промежуточный итог и дается лишь новая ступень, с которой открываются новые горизонты.  

 

К ответам на поставленные выше вопросы ведет своих читателей Иван Ильин в книге, в которую вложил опыт своей жизни – «Путь к очевидности». В частности, он пишет, что судьба человека зависит от того, что он «излучает в мир». Человек должен встать на путь очищения, оживления, на путь творческой работы в отношении своего сердца. «Потому что заглохшее и омертвевшее сердце бессильно и слепо; и когда оно обращается к жизни, то оно не может вложить в нее ничего хорошего. Человеческая культура может быть обновлена только живым, излучающим сердцем, ибо только в нем зарождаются новые творческие идеи, только ему дается очевидность»[5].

Начав борьбу за очищение и обновление, нужно знать, что речь идет о борьбе «великого напряжения и долгого дыхания». «Мы должны вернуть себе цельную веру, в которой сердце и разум, созерцание и воля – сольются в единый гимн, в такой гимн, чтобы на него отозвалась сущая духовность нашего инстинкта; чтобы он, обуздавши своего «волка», обновился в своем духовном зраке и приступил бы к новой жизни. Тогда будут найдены новые творческие идеи и начнутся новые творческие дела, завещанные нам Евангелием. И сложится новая христианская культура»[6].