Из истории военно-морских училищ.

Жизнь Ейского ВМАУ началась в середине июля 1931 года. На окраине городка, вдоль берегов лимана и Таганрогского залива, стали строиться корпуса аэродромных служб и технических баз, учебные и жилые здания. Просторы кубанских степей и плоские берега залива были очень подходящими как для учебных занятий, так и расположения аэродромов и стоянок гидросамолетов.

Прежде школа морских летчиков находилась в Самаре. Создана была в 1919 году. Но место для нее оказалось неудобным. Отрицательно влияли резкие погодные изменения, не хватало для занятий солнечных дней. Зимой Волга сковывалась льдом, а летом мешало оживленное плавание по ней водного транспорта.

После долгих поисков было принято решение перевести школу под Севастополь. С марта 1922 года она начинает свою новую жизнь в 15 километрах от этого города, на берегу незамерзающей Круглой бухты. Здесь были старые ангары, жилые помещения, бетонная площадка для спуска на воду гидросамолетов и даже дачи, которые приспособили под общежития курсантов и квартиры командного состава. Из Самары же привезли всего три гидросамолета М-5 и один М-9. Причем, до крайности, изношенные.

Однако, худо или бедно, но школа начала действовать, и через год, 31 мая ей присвоили новое наименование - Высшая школа красных морских летчиков. К этому времени значительно расширилась теоретическая программа. Установлен постоянный срок обучения - полтора года. А 1926 год ознаменовался первым выпуском. Восемнадцать молодцев получили диплом морского летчика. Среди них - ставшие всемирно известными С. Леваневский и И. Доронин.

К концу 1930 года школа полностью сформировалась как военное учебное заведение. В ее стенах приступают к подготовке также и авиационных техников. Летчики колесных машин обучаются еще и мастерству вождения гидросамолетов. Заведение теперь именуется школой морских летчиков и летчиков-наблюдателей.

Возникает необходимость формирования нескольких учебных эскадрилий. И тут встает вопрос: где их размещать? В Севастопольской бухте невозможно, так как здесь основная стоянка Черноморского флота. К тому же где-то нужно создавать еще и сеть сухопутных аэродромов.

И вот тогда было определено новое место базирования школы, как уже было сказано выше - в районе Ейска.

... Тихую жизнь приморского городка наполнил шум прилетающих самолетов, появление множества летчиков и курсантов. Все это вызвало у жителей небывалое оживление и большой интерес. Говорили всякое, но едва ли предполагали, что многие из ейчан свяжут свою судьбу со школой морских летчиков, которая бросает “якорь” здесь, на северном крае кубанских степей.

Вскоре начало развертываться строительство. А пока городские власти выделили для школы лучшие здания. Местный курорт передал один из корпусов под учебные помещения. Жители Ейска сдавали квартиры семьям преподавателей и специалистов летного и технического составов.

Техническая база школы постепенно усиливается, поступают новые машины. Формируются и новые эскадрильи.

1 августа 1934 года школа дала ВВС первый отряд штурманов широкого профиля. А со временем Ейская школа, превратившись в монолитный творческий коллектив, стала широкопрофильным летно-техническим учебным заведением. Здесь стали готовиться пилоты на различные типы самолетов, штурманы и техники, радиоавиационные специалисты. Школа стала соответствовать рангу училища, то есть высшего военно-учебного заведения.

И 20 апреля 1937 года издается приказ народного комиссара обороны СССР о переименовании школы в военно-морское авиационное училище. Одновременно оно передается в подчинение командования Военно-морского флота.

К этому времени, помимо Ейского училища, летные и технические кадры для авиации ВМФ готовились в Военно-морском училище имени Леваневского. Оно было сформировано в 1937 году из школы морских летчиков полярной авиации Главсеверморфлота и Пермского авиатехнического училища и находилось, как мы уже знаем, в городе Николаеве.

 

 

Как много требований.

В Николаевском филиале летное обучение велось только по одному направлению - военно-торпедному. Это и стал познавать Евгений Францев с первых дней своей курсантской жизни.

Взору юности будущее всегда кажется светлее, чем оно обернется потом в действительности. Особенно в буднях. Стремясь всей душой к роли Икара, обладающего не сказочными крыльями, а современной техникой полетов, Евгений едва ли представлял сложными и трудными такие детали курсантского быта, как, к примеру, мокрые ботинки, облепленные комьями земли.

“Товарищ Тимошенко приказал сделать всех командиров, прежде всего, строевиками, а потом уже танкистами, артиллеристами, летчиками и др., - не без иронии замечает он в своем письме Вере Плехановой. - Вот поэтому нас целые дни муштруют по десять и более часов. Сегодня и вчера месили грязь. Здесь земля черноземная, к ботинкам пристают огромные глыбы, и идешь, как на ходулях...”

Занятия в школе начались в октябре. Проходили они для только что надевших форму парней, не знающих монотонности технического обучения и воинской дисциплины строевой службы, тяжело, как физически, так и психологически. Даже Евгений со своим оптимизмом и упорством хоть и не пал духом, но “опустился на сырую и холодную землю”.

Он пишет: “... наши занятия идут своим чередом, как длинная однообразная вереница ступенек лестницы, конца которой не видно, а взбираться все труднее - устали. Пришла дождливая осень, а вместе с ней слякоть и грязь. Ботинки приходится мыть и чистить на дню десять раз. И вообще чистить все, что прикажут. А приказы у нас не обсуждаются, а только исполняются. Всем трудно после “гражданки” привыкать к этому, особенно некоторым, невыдержанным...”

Учебные занятия, строевая служба, чистка обуви и одежды и прочие дела курсантской жизни повторяются изо дня в день и разнообразятся редко и незначительно, как, например, кто проверяет строй, выправку, заправку, чистоту - лейтенант, капитан или майор.

Вечерами курсанты отдыхают, смотрят кинофильмы и старые, и новые: “Трактористы”, “Член правительства”, “Сто мужчин и одна девушка”, “Переход”. А могли ли они читать или играть в шахматы, заниматься спортивными играми? Об этом Евгений не писал, но, думается, кто хотел, находил возможность, хотя в одном из первых писем Францев подчеркивает “время очень ограничено режимом и приказами командиров”. И тут же: “Пишу это письмо целый день, используя перерыв или свободные минуты перед построением”.

Однако постепенно настроение улучшается. Курсанты вживаются в ритм училища, приспосабливаются. У Евгения с его жизнелюбием и интересом ко всему получается это быстрее, чем у других. “У нас выпал снежок, - весело сообщает он в письме Кате Мартазовой (Разъехавшись, они остались в дружеских отношениях. Евгений регулярно рассказывал Мартазовой о своей жизни). - Начались классные занятия. Учиться трудно. Предметов очень много. Только сейчас я понял правду слов, что “к науке нет широкой дороги, есть лишь каменистая тропа, по которой надо упорно карабкаться, не страшась трудностей”. Время весьма и весьма ограничено. Целую неделю бегаешь, мечешься, занимаешься - и каждый шаг по команде.”

Но вот уже и приподнятое настроение (Из письма Мартазовой от 5 января 1941 г.).

“Живу хорошо, учусь и “здоровею” с каждым днем. Много занимаемся физкультурой: на полу, матах, на турнике, брусьях, коне. Надо уметь выполнять упражнения на силу и выносливость, ловкость и быстроту. Учебных предметов стало много, трудные, но нужные и интересные. Учиться приходится упорно. Даже не так, как в 10 классе. Бывает, не спрашивают полгода, а потом раз - зачет или контрольная. Даже история ВКП(б), казалось бы такая знакомая, здесь - предмет трудный, занимает много времени. Надо конспектировать. Проверяют часто.”

И в конце письма Евгений восклицает с ноткой восторженности: “Как много требований к краснофлотцу, курсанту, командиру! Учись так, чтобы уметь все всегда применить на практике.”

Наступил новый 1941 год. Каких-то два месяца курсантской жизни, но они внесли много незнакомого, сложного, трудного, но увлекательного. Парни в форме “морячка сухопутных войск”, как в шутку окрестил внешний вид курсанта Евгений в одном из писем, с их юношеским обликом и ребяческим мировоззрением, заметно перерождались, обретая крепкую физическую плоть и твердую духовную убежденность.

Интересно письмо Евгения, отосланное 5 января Вере Плехановой, в котором он рассказывает о встрече нового года. “О, что было! В 11.30 отбой. Мы спали, когда радио оповестило о торжественных церемониях: подняли бокалы, пробило 12 и... пошло веселье. Кружишься во все стороны, чувствуешь близко девушку - стройную, любимую, послушную в танце. Эта девушка - ты. И просыпаешься. Я долго не мог поверить, что все лишь сон.”

Из этого послания, как и из других, которые Евгений часто отсылает Вере, видно, что он увлечен девушкой, хотя о своих чувствах говорит довольно сдержанно. Даже с некоторой долей шутливости, и, если бы не отдельные вспышки душевной откровенности (как, например, в письме от 1 апреля 1941 года, которое он начал словами - “Вера! Я люблю тебя!”), то его отношение можно больше определить как дружеское, а не как влюбленность.

Ведь Евгений без утайки рассказывает Вере, что “... вчера был в Доме культуры. Познакомился с хорошенькой девушкой. Плохо только то, что ее зовут Валей. Но это мое убеждение против всех Валь” (Евгений, видимо, хотел сказать - предубеждение против девушек с этим именем, потому что одна из них, наверное, чем-то сильно не понравилась ему). Далее он продолжает: “Вечер мы провели весело. Она просила написать слова песни “Не уходи, еще не спето столько песен.”. Но мы с ней едва ли еще встретимся (Евгений хочет подчеркнуть, что эта девушка не заинтересовала его, и была только “знакомой на вечер”). Она всего лишь хорошенькая брюнетка. Нам даже танцевать не пришлось. Музыка забастовала. А ей очень хотелось.”

Вместе с тем Евгений с удовольствием бы повеселился, погулял. Впрочем, кому из курсантов этого не хотелось бы! Вот он и добавляет “Она (эта самая Валя) рассказала про все прелести Ейска, где можно хорошо погулять, побаловаться (я же тебе писал, что хочется озоровать)”.

Но заканчивает свои письма Вере он всегда с оттенком осторожного, мягкого, но ясного откровения человека любящего. Как вот тут...

“Всего хорошего, желаю счастья.

Горячий привет Мише и Шурику.

Жму крепко, крепко руки.

Пиши, дорогая. С сердечным приветом.

У нас ночь. Темно. Спокойной ночи.

Твой Евгений.”                     

 

 

И покорился пятый океан.

Теоретические занятия в классах, изучение материальной части, учеба в “самолетах на земле”, то есть познание всего необходимого - подготовительного к полетам, длилось всю зиму. Каковы достижения в этом у Евгения - данных нет, но, без сомнения, постигал военно-летную специальность он упорно и небезуспешно. Хотя в одном из писем с досадой сообщает: “Черт знает, почему сегодня так плохо выходило. Рассердился на себя. Даже сказал лейтенанту: почему-то ничего не получается! Он в ответ, - “Ладно, вылезай”. Я еще больше разозлился на себя. Вот, думаю, сглупил: вовремя не сделал хорошо, а теперь жди следующего раза. А как неприятно вылезать из кабины, когда плоховато получается.”

С начала апреля подразделение, в котором был Евгений, переводилось в летний лагерь, к аэродрому, и начиналось самое главное и самое интересное для курсантов - покорение “пятого океана” - “настоящая летная работа”, как определяет ее Евгений.

“О, что будет завтра! - с приятно-тревожной ноткой восклицает он в письме Вере. - Как скорее хочется повыше забраться, побыстрее летать. Какое чудесное ощущение - скорость. Послушная машина, ревущий мотор. Это увлекательная, но трудная работа.”

1 апреля (тогда этот день еще не был “Днем смеха”) с утра, в полном обмундировании и с винтовками за спиной, курсанты резво отправились в поход. День выдался теплый, в шинелях стало жарко, а идти - километров 15. Но вот и место лагеря.

Пришли, отложили винтовки, сняли шинели и начали ставить палатки. Подвезли долгожданный обед. Короткий отдых, и вновь работа по устройству солдатского уюта в палатках и оборудованию лагеря. Таскали камни, подносили песок, подчищали дорожки, подправляли газоны, подкрашивали, ремонтировали.

К концу дня лагерь принял “божеский вид”, как выразился Евгений в письме от 2 апреля. “Аллейки стали такие красивые! - добавляет он и продолжает восхищаться. - Этот первый вечер в лагере замечательный: тихо, тепло, светло. И мы с дружком Ленькой, забыв про усталость, обнялись и запели: “Не уходи, еще не спето столько песен”.

А через день Евгений впервые в жизни поднялся в воздух, побывал в ознакомительном полете.

Вел машину инструктор, а потом передавал управление курсанту. Как прошел этот первый выход в небо для Евгения, он увлекательно рассказывает в письме Вере от 5 апреля.

“Полный газ и все замелькало, побежало назад. Но вот земля остановилась, а затем медленно поплыла, самолет перестал дрожать и стремительно, но ровно лезет вверх. Земля кажется широким ярким полотном, которое едва заметно плывет. Чередуются зеленые, серые и черные полосы. И вот - высота 300 метров. Приятно и радостно. Невольно улыбаешься.

Но что это? После нескольких разворотов смотрю кругом и не знаю, где мы. Впереди вижу озеро; слева - не видно конца моря и начала неба, все слилось; а внизу - кучки домиков какой-то деревеньки, черные и зеленые, серые и желтые полосы и опять озера.

И тут инструктор спрашивает.

- Где Ейск?

А я и не знаю. Но не долго думая, указываю в сторону солнца.

- Что вы, товарищ Францев, - отвечает инструктор. И кивает в обратном направлении, на большое скопление квадратиков, похожих на дома, обвитых клубами дыма. “Вот фунт изюма!” - думаю я и внимательнее смотрю на землю.

Чувствую себя богом - на высоте удивительно хорошо. Вижу аэродром, знаки посадки “Т” и лагерь. Ага! Вот мы где. Начал соображать.

- Берите управление, - объявляет инструктор.

Я спокойно начинаю шуровать, и самолет послушно плывет. Прекрасно! Вот и посадка. Быстро приближается земля. Захватывает дух так, как во сне, как будто летишь с кровати и просыпаешься, или когда тебя неожиданно толкнули в воду и ты пытаешься схватиться за невидимые предметы.

Вот и земля. Самолет кренится и разворачивается.В этот момент кажется, что мы повисли в воздухе. А когда глубокий вираж - ощущение намного острее. С непривычки кажется, что перевертываемся и вот-вот вывалимся из кабины. Но все в порядке. И если во время восьми месяцев подготовки к этому дню мне казалось, что летчик почти то же, что шофер, то теперь ощутил огромную разницу. После первых же полетов все курсанты стали с большим уважением относиться и к инструкторам-летчикам, и к самолетам.”

Неудивительно, что после полетов курсанты почти с любовью мыли и чистили самолеты. Несмотря на горячее солнце, летную одежду, опаленное ветром и зноем лицо. А снимать спецодежду не положено. В ней еще семь километров идти от аэродрома до лагеря.

Вот такие экзамены на знания и сообразительность, на выносливость и упорство.

В первый день полетов курсантов подняли в воздух по два раза. Так же и в следующие дни. Однако ребята довольно быстро осваивали азы летного мастерства. Евгений успешно сдает зачет по технике пилотирования по прямоугольному маршруту, правильно выполняет взлет и посадку. Немного теряется, окунувшись в облака, где, по его словам, “скучно становится”, как верно отмечает метеоролог, но благополучно “вылетает” и из этой ситуации.

Покоряя “пятый океан”, Евгений и его товарищи по эскадрилье не только получили новые приятные впечатления, но и открывали в своих характерах изменения в лучшую сторону. Евгений прежде сетовал на то, что вспыльчив, и не может от этого освободиться. А когда стал летать, появились спокойствие, сдержанность, уверенность. “Теперь отправляюсь в полет, как на прогулку, - констатирует он. - Не думаю ни о какой опасности. Мысли - только о том, как лучше управлять самолетом. Не волноваться, не теряться - очень ценно. Такое состояние мне нравится.”

Евгений стремится воспитать в себе эти черты характера: чем сложнее и труднее ему в познании искусства воздушного аса, тем он упорнее и настойчивее. “Начали изучать боевые машины и другие сложные вещи. Помимо полетов опять занимаемся в классе. Как трудно сидеть на уроках - так и клонит ко сну, иной раз никакого усилия воли не хватает открыть глаза. Встаешь в 4 утра, идешь на полеты; затем обратно, - устанешь; а потом - в жару еще 8 часов в классе, - пишет Евгений Вере, как бы жалуясь, однако, словно спохватившись, добавляет, - Но без труда ничего не дается, так говорят умные люди. Послушаем их, и я буду больше стараться.”

Впрочем, Евгений и во всем очень старается. Это самая яркая его черта.