Эрнест чернышев и равиль габделхаков на омском вокзале.

Павел Андреевич Галкин

 

 

Слово - однополчанину

Мне выпало счастье быть в течение года боевым соратником и другом Евгения Францева, штурманом экипажа его самолета-торпедоносца. В боевых условиях за год совместной жизни узнаешь о человеке очень многое. Для меня Евгений Иванович всегда был живым примером целеустремленности и деятельности. Хотелось бы, чтобы образ героя помогал всем учащимся школы его имени быть достойными высоких нравственных идеалов Евгения, его постоянного стремления к познанию и трудолюбия.

Я часто вспоминаю своего командира. Его образ на всю жизнь остался в моей памяти. Я многому у него научился, многое от него перенял. Для меня он был олицетворением всего самого лучшего. Уважал его за принципиальную уставную требовательность, за товарищескую чуткость, за примерность везде и во всем. Евгений Иванович не раз водил нас на сложные боевые задания, которые мы успешно выполняли.

Надеюсь, что эта книга выйдет в свет и сыграет ту роль, которую отводят ей ее издатели и энтузиасты, принимавшие участие в подготовке ее содержания.

В период моего краткого пребывания в Чернушке в 1983 году я видел, с каким трепетом ученики школы и все земляки Евгения Ивановича относятся к минувшим событиям, к людям, причастным к недавней героической истории нашего народа. Благодаря их настойчивости, систематическому поиску и умению изучать различные источники информации, собран разносторонний и богатый материал, который, наверняка, поможет в воспитании молодого поколения, от которого скоро будет зависеть будущее России.

 

                           Павел ГАЛКИН,

                           Герой Советского Союза,

                              штурман экипажа Евгения Францева.

 

Тепло семейного очага

  

Три года мальчонке. Дитя малое, а глаза острые, жестковатые, как у батяни, Дмитрия Моисеевича. Тот был крестьянином характера твердого: исконная черта породы Францевых в ком-нибудь в семье да проявится, видно, передалась и Ивану.

Несмышленый он еще, да, видно по горящим глазам, чует свою беду: круглым сиротой остался...

Посматривают на него сельчане, вздыхают. Куда девать горемычного?

- Отдать в монастырь! - решила община. Так и поступили.

Случилось это в 1890 году. В селе Сиалейский Майдан, которое неподалеку от Саранска. Ныне Красноузельский район Мордовской автономной республики.

Монастырское воспитание известное: в строгости и в труде, учебе грамоте и почитании законов божьих. Особого тепла и ласки Иван там не чувствовал. Зато дух аскетизма усилил главные черты его характера: упорство и трудолюбие, самостоятельность и любознательность. Последнее развило тягу и к знаниям, он пристрастился к книгам и пронес это увлечение через всю жизнь. Любимые его писатели – Некрасов, Пушкин, Лермонтов.

Когда исполнилось Ивану Францеву 12 лет, покинул он монастырь, где его и не задерживали, ибо видели в нем не слугу божьего, а непримиримого атеиста, и вступил в самостоятельную рабочую жизнь на разъезде Золотковский. Это в настоящее время юг Нижегородской области, в сотне километров по железной дороге от Арзамаса в сторону Саранска. Поначалу был ремонтным рабочим, потом весовщиком. Делового, сообразительного парнишку приметили, и вот он уже дежурный по станции, а затем - начальник станции.

Пришлось и в царской армии послужить, в 1914 году демобилизовался в чине писаря и вернулся работать на старое место. Грянула империалистическая война, однако Иван в сражения не попал: с железки на фронт не брали. Прошла мимо него и революция, и гражданская война. Иван добросовестно выполнял свои обязанности железнодорожника на маленькой станции, пламя классовых схваток ее не опаляло.

Наступило мирное время. Работа у Ивана спорилась и постепенно он, как говорится, встал на ноги. Можно теперь семьей обзаводиться, да и возраст подошел. В жены выбрал себе девушку под стать - из крестьянской многодетной семьи, приученную к любому труду, Варвару Васильевну. Была она на два года моложе Ивана. Любимая и милая для него, для детей; для всех людей - добрая, открытая да к тому же - лучшая в селе певунья.

Судьбой создана была Варвара стать истинной хранительницей домашнего очага и душевной хозяйкой большой семьи. Всей ее жизнью были дети. Первой родилась дочь, назвали Марией. За ней - Александра, потом Юлия, Людмила. Наконец, появился на свет и сынок, дали имя Николай. И теперь уже Варвара Васильевна дарила мужу сыновей. Вторым был Евгений. Затем Володя, и самый младший Слава. Затем родились еще две дочери. Вот и стало в семье десять детей!

Все они были крепышами, к работе отец приучал их жестко. Спуску не давал. Впрочем, в них самих витал дух занятости делом, учебой, чтением. Все это шло от атмосферы, которую создавали родители. Богато и всесторонне одаренные, они гармонично дополняли друг друга в отношении к детям.

- Отец был человеком довольно суровым и строгим, - вспоминает Вячеслав Иванович. - А мама наоборот - удивительно мягким. Единственно - где она проявляла жесткую требовательность - отношение к учебе. И наши школьные неудачи переживала острее любых других.

Однако за видимой суровостью Ивана Дмитриевича скрывалась заботливость и справедливость. Хотя внешне он молчаливый и строгий. Даже смеялся редко. Все, что ни делал, считалось правильным. Поэтому дети даже не смели жаловаться маме. Наказывал провинившихся Иван Дмитриевич, в основном, психологически. Бывало, вызовет к большому столу проказника и с такой интонацией произнесет полное его имя (к примеру “Николай!”), что у того чуть не мурашки по спине. И стоит бедняга, опустив голову. Но рукоприкладства Иван Дмитриевич не позволял. Иногда уж так, “по шапке”, когда совсем выведут из себя.

Жизнь его семье выпала кочевая. Работая на железной дороге, Иван Дмитриевич почти каждые три-четыре года, как тогда было принято, переводился с места на место. Первые годы прошли на Золотковском разъезде близ Мурома. Здесь уже шестым ребенком и родился 8 марта 1922 года Евгений.

На разъезде было всего несколько домиков. Ребята постарше большее время года жили в интернате школы, где учились: она была на станции почти в сотне километров от дома. Однако на выходные дни школьники приезжали. Иван Дмитриевич одно время работал билетным ревизором и упаси бог попасться ему без билета. А что греха таить, ребята нередко так и ездили в проходящих поездах.

- Ваш билет? - сурово спрашивал отец и свое же дитя высаживал из вагона вместе с другими безбилетниками. А потом еще дома отчитывал:

- Это где видано! Сын железнодорожника ездит зайцем!

Дома ребят обычно ожидало много работы. Семья, по сути дела, содержалась натуральным хозяйством. Был огород, держали корову, пару овец. Зарплату отца тратили на самое необходимое. Сказывалась рачительность, хозяйственность Варвары Васильевны.

- Трудно себе представить, как мама все успевала, - вспоминал Вячеслав Иванович. - Всех накормить, обстирать, обшить. Старое отцовское обмундирование, которое выдавалось на железной дороге, она перелицовывала на всех братьев по очереди.

Дома у каждого из детей были неписанные обязанности. У девочек - помогать маме. Она рано научила их шить. У мальчишек - пилить и колоть дрова, носить воду; у самых маленьких -собирать грибы и ягоды. Случалось - и рыбу ловили.

Только вот заработки легкие, “неправедные”, как их определял отец, не только не поощрялись, за них даже наказывали. Один из мальчиков где-то подобрал “плохо лежащие” две пустые бутылки, сдал их и принес 40 копеек. Отец жестко отчитал его, даже шлепнул и велел эти 40 копеек отнести сторожу заведения, у которого “плохо лежали” бутылки. Вот после этого дети четко уразумели слова отца: от худа добра не бывает.

Мама же истину вносила в детское сознание другим путем: нежностью и добротой. От строгости отца дети - к ней, вроде, как под крылышко. Поворкует с ними, то же самое, что и отец скажет, только другими словами и другим тоном. Единодушны родители были почти во всем, особенно в воспитании честности. Как бы ни провинился, честно сознайся и тогда попадет меньше, чем если соврешь, а потом все узнается. Так и случилось однажды: Варвара Васильевна пару раз хлестнула Володю бельевой веревкой, когда нашла у него в кармане 20 копеек, от которых он отпирался.

                       

Иван Дмитриевич Францев

 

Светлая березка детства

 

С Золотковского разъезда Ивана Дмитриевича перевели на станцию Муром, где семья поселилась в домике на опушке большого леса. Здесь к маленькому Жене пришли незабываемые впечатления: в памяти навечно остались извилистые тропинки меж могучих сосен и буйных зарослей трав; на яркой цветами поляне полуразвалившаяся церковь с березкой, выросшей из расщелины в стене; тихие улицы древнего городка; утопающие в садах дома с причудливой старинной резьбой.

Мимо них стал ежедневно проходить Женя, когда поступил в первый класс железнодорожной школы. А проучившись четыре года, мальчик попрощался с учителями и товарищами: в 1934 году отца вновь направили на другую станцию, в Шумерлю. Так что учиться в пятый класс Женя пошел в новой школе. Освоился с обстановкой, познакомился с товарищами по классу, с мальчишками - соседями по улице довольно быстро. Однако уже сказывался своеобразный характер Жени. Скромный, сдержанный, но с неуемным устремлением к новому, интересному, пытающийся всегда поступать правильно и справедливо, он и товарищей находил такого же склада. Не любил ребят-пустословов, шумливых, задиристых. Нередко проявлялась необычная для его возраста серьезность; выделялся среди сверстников Женя и аккуратностью.

Именно здесь, в Шумерле, в годы отрочества, складывается характер Жени, его взгляды на жизнь, его убеждения, увлечения, привычки. Интерес к познанию невольно вызывает стремление больше и больше читать, глубже вникать во все, что изучается в школе. К тому же отец и мать фанатично убеждены в том, что учеба для детей - святое дело. И идут на все, чтобы создать им нормальные условия для занятий.

Жить на одну зарплату сложно. Спасает хозяйское, экономное отношение ко всему Варвары Васильевны. Она даже умудряется отцовскую форменную одежду железнодорожника, когда он ее сносит, перелицевать на старшего сына - Николая. Он вырастет из нее, перекраивает на Женю. С Жени - на Володю, а с того - на Славу.

Но, несмотря ни на что, в доме постоянно появлялись новые книги. На какие деньги покупал их отец - никто не знал. Но принимали как должное и сочинения классиков, и литературу по истории, которую Иван Дмитриевич очень любил и хорошо знал. И сердился, стыдил детей, если они слабо представляли исторические события, путали даты, не знали имен знаменитостей прошлого.

У самого же - великолепная память. После ужина посадит всех возле печки и читает почти наизусть что-нибудь из классики. Или заведет речь о музыке, перескажет содержание какой-нибудь оперы. Он их много знал. Опять загадка: откуда? Радио-то в доме не было.

А в другой раз детям командует: “Берите бумагу и ручки. Будем писать диктант!”. На ошибки хмурил брови: как это школьнику не знать родного русского языка! Не терпел в речи косноязычия, упрощенчества, типа “бушмаки”, “Ну дых что” и тому подобного, и, если слышал от своих что-либо в этом роде, ругал нещадно.

Но вот отец в хорошем настроении, и хотя, бывало, сильно устанет на работе, вечером, возьмет и придумает что-нибудь интересное. Затейник был необыкновенный. Особенно в праздники. Устраивались елки и игры, представления. Иван Дмитриевич был их душой: играл на гитаре, мандолине, даже скрипке, пел. И вместе с ним все пели, танцевали. Лучших “артистов” отец брал в клуб железнодорожников выступать в концертах и спектаклях.

Нередко после трудов праведных и когда уроки уже выучены, отец и ребята садились играть в шахматы или шашки. Особенно ими увлекались Женя и Николай. А вот карт в доме сроду не было. Отец видеть их не мог. Так же как не признавал в доме семечки, детей с рогатками, пистолетами. А его слово было законом. И воспринималось это всеми естественно, без всяких сомнений, ибо, если по большому счету, - отец всегда оказывался правым, и в принципе он был очень человечным.

С младшим сыном, Славой, случилось несчастье, когда ему было три года: поскользнувшись, упал и сломал бедренную кость. Возникла контрактура мышц. В Муромской больнице ему делали операцию. Нужны были лекарственные препараты, которых в больнице не нашлось. Иван Дмитриевич с ног сбился, весь Муром обегал и все-таки раздобыл препарат. Однако аптекарь оказался хапугой и помимо денег пришлось дать бутылку водки. За такую же цену отец приобрел и другие лекарства.

Но полностью вылечить ногу Славы удалось нескоро. До одиннадцати лет мальчик ходил в специальном корсете. Он лечился в больницах, был в санаториях, и, будучи школьником, упорно учился, зачастую самостоятельно, по учебникам. Наудачу чаще всего ему встречались заботливые, душевные люди. Они отложили в сознании Славы стремление к доброте и участию. И когда он сам стал на стезю врачевания, его непреложным правилом стало условие: как бы ни была скромна плата за его труд исцелителя - лечить, прилагая все силы и знания.

За год до отъезда из Мурома семье пришлось пережить очень тяжелое время. В один из периодов сложной обстановки на железной дороге (это было в 1934 году) Иван Дмитриевич, служивший тогда заместителем начальника станции, составил неправильную сводку погрузки. Из-за чего была допущена ошибка, он и сам понять не мог. Но наказание пришлось отбывать - несколько месяцев принудительных работ. После этого судимость сняли. А вообще же, слава богу, никакие репрессии семьи Францевых не коснулись.

Бурное развитие страны, гигантские стройки, глубинные социальные преобразования создавали атмосферу подъема и всеобщего энтузиазма в работе, учебе, творчестве у подавляющего большинства людей и, конечно же, особенно у молодежи.

Юный Евгений увлекается многими делами. Он готов отдаться самой дерзкой мечте - отрочество, период неудержимых устремлений, время светлых грез и прекрасных порывов. Однако Женя не был беспочвенным в желаниях, его намерения всегда реальны и разумны.

Читать, познавать, учиться - сознание этого все четче и яснее становилось для мальчика как раз в годы жизни в Шумерле. Тогда он открывал для себя много нового и интересного. Больше всего времени отдавал учебе, над учебниками и тетрадями просиживал подолгу; стремился познавать предмет глубоко, основательно. Сердился, если мешали, отвлекали, не терпел, когда не давали сосредоточиться. Безо всякого прогонял от себя малышей. А настроившись, с упоением разбирал сложные задания, особенно по физике, алгебре, геометрии. Иногда так увлекался, что решал задачу разными способами и с удовлетворением добивался одного ответа.

Выполнив заданное в школе, подбирал и читал дополнительную литературу, которая углубляла, расширяла знания по предмету. Хотелось познать больше других, шире, чем в учебниках. Братьям и сестрам не приходило в голову спрашивать, что Женя читает, думали, - читает что-то особенное. Настолько он казался взрослым. Его часто видели уединившимся, склоненным над книгой, хотя в этой большой семье и всегда небольшой квартире трудно было найти какое-нибудь укромное местечко. Отдельного стола для занятий не было. Все готовили уроки за большим обеденным столом. Где уж тут найдешь тихий уголок! Но Женя ухитрялся, читал вечерами и даже ночами, прикрыв чем-нибудь поставленную рядом керосиновую лампу или свечу.

Как раз в Шумерлинской школе Женя стал выделяться в учебе, здесь получает первые похвальные листы, здесь активно участвует в общественных делах, становится энергичным пионерским вожаком. Его энтузиазм и отличная учеба были отмечены путевкой во Всесоюзный пионерский лагерь “Артек”. Побывал Женя в нем летом 1937 года, после окончания 7 класса.

- Годы моей учебы в Шумерлинской школе были самым лучшим временем детства, - вспоминал потом Евгений.

Здесь выработались высоконравственные особенности характера, определились его черты, хорошие привычки. Например, заметная аккуратность. Она проявлялась во всем: в учебе, любом деле, отношении к людям. Женя никогда не шел в школу в невыглаженных рубашке и брюках (причем это проявилось у него с раннего детства), а уж тем более с грязным или помятым пионерским галстуком.

Личные вещи никогда не разбрасывал, для них существовал свой уголок. Учебники и школьные принадлежности хранил в отдельном ящичке общего домашнего шкафа и непременно закрывал его на ключ, чтоб малыши не “залазили”. В ящике царил полный порядок, все стояло и лежало “по ранжиру”: отдельными стопками книги и тетради; по своим местам чернила, ручки, карандаши, перья, линейки, угольники, готовальня. Все - стройными рядами.

Сестры и братья даже завидовали такому порядку, тем более, что у них, как бы они ни желали, так не получалось. А у Жени выходило вроде само собой. Хотя он вечно чем-то занимался. Его никогда не видели скучающим, изнывающим от безделья. Наоборот, этому парню не хватало времени. Особенно, когда повзрослел. Удивляться, впрочем, не стоило: в период возмужания ум юноши впитывал все окружающее, словно губка, а глубина восприятия, тонкость чувств делали для него интересным очень многое из того, что видел, слышал, читал.

Даже домашние дела (в семье, как уже отмечалось, у всех имелись обязанности) Женя выполнял со своим особым интересом - быстро, ловко, энергично. И не как попало, а тщательно, аккуратно. Особенно, если об этом просила мама. Ведь он очень любил ее и уважал.

Однажды летом, после окончания 6 класса, Женя заинтересовался моделированием самолетов-планеров. Трудно сказать, с чего все началось: увлечение моделированием переросло в мечту стать летчиком, или, наоборот, “летная мечта” потянула к занятиям с моделями. “Но, вспоминая Женю в детстве, - рассказывает его сестра Тамара Ивановна, - неизменно вижу его увлеченного работой с моделями: он нарезает и клеит папиросную бумагу, раскалывает бамбуковые палки, вырезает детали, греет их на огне свечи, гнет, затем собирает крылья, хвост, все части модели. Это было очень интересно. Однако малыши не смели мешать, следили со стороны.”

Модель изготавливалась несколько дней. И вот она создана. Наступал торжественный момент пуска ее в небо. Женя выходил на улицу, сопровождаемый оравой братьев, сестер и соседских ребятишек. Затаив дыхание, все ожидали чуда. И оно свершалось, планер взмывал вверх. Все кричали, хлопали в ладоши, прыгали от восторга, гурьбой бежали за планером и очень гордились своим братом - “гениальным” конструктором.

Впрочем, конструкторские способности Жени проявились и в том, что он смастерил коляску-автомобиль для младшего брата, Славы, который не мог ходить из-за травмы ноги, а время подошло учиться. Женя сделал ему коляску типа ручной и братишка ездил в ней в школу, везде катался, что явилось сенсацией для всех ребят улицы.

Любил Женя и поиграть в шахматы. Сразиться с ним за доской обычно садился старший брат Николай. Иной раз, увлекаясь, они забывали о времени и играли несколько часов.

Вообще в доме всегда были такие игры как шахматы, шашки, домино. В них с удовольствием играли и родители, и дети. А Евгений к шахматам питал особую страсть, когда проигрывал, довольно бурно проявлял свою досаду и стремился непременно взять реванш. Тем более, всегда участвовал в различных соревнованиях, особенно в школе, и считался сильным соперником.

Спорт, физкультура в те предвоенные годы являлись увлечением номер один в школах, учебных заведениях, на предприятиях. Молодежь тянулась к физкультурным занятиям всей душой. Всюду витала атмосфера прекрасного лозунга: “В здоровом теле - здоровый дух!” Главной целью были не рекорды, а массовость: коллективные выступления, различные соревнования, спортивные праздники, походы, марши.

Евгений в этих занятиях был особенно активным, зачастую заводилой. К тому же в марте 1938 года, когда завершал учебу в 8 классе, он вступил в комсомол, и одним из комсомольских заданий было поручение, считавшееся очень серьезным, - организовать и проводить физкультурно-спортивные мероприятия. Помимо моделирования и шахмат он увлекался волейболом, лыжами и... борьбой с братом Колей.

Как вспоминает Тамара Ивановна, нередко братья устраивали борцовские схватки. “То ли это была своеобразная тренировка перед соревнованиями по волейболу и футболу (Николай увлекался футболом), то ли проверка сил друг друга, но боролись они серьезно. Женя сильно напрягался, видимо, ему очень хотелось победить брата, но тот оказывался сильнее: все-таки на три года старше.”

Летом 1938 года отца вновь переводят на другое место работы - станцию Сергач. Хлопоты переезда: новая квартира, новые заботы, среди которых устройство детей в незнакомую школу - далеко не из простых. Но родители об этом уже не беспокоились. Евгений, серьезный, даже чуть важный, сам выполняет это дело. Относит документы, знакомится с учителями, а когда начинаются занятия, ведет своих младших братьев Володю и Славу и сестру Тамару в школу. Самая маленькая - Наташа, еще “под стол пешком ходила”.

Сам Евгений пошел в 9 класс. Судя по школьной характеристике, выданной ему через несколько месяцев, когда семье Францевых пришлось вновь переезжать на другую станцию, в Сергаче в жизнь класса и школы он вошел быстро, уверенно освоился и проявил себя с лучшей стороны. Однако неожиданный новый перевод отца внес очередные расставания... Теперь путь семьи лежал на станцию Чернушка, где судьба уготовила Францевым самую долгую жизнь.