Жизнь и творчество в эмиграции: николай Александрович бердяев в годы Второй Мировой войны

 

Аннотация. В статье анализируется жизненный путь и творческие вехи виднейшего просветителя русского Зарубежья – Николая Александровича Бердяева в 1939-1945 гг. Доказывается его принадлежность к патриотически настроенным эмигрантским кругам. Основным источником является собственный текст Н.А. Бердяева – книга «Самосознание (опыт философской автобиографии), одну из глав которой составили мемуары о пребывании автора во Франции в годы второй мировой войны. Отмечаются новые темы творчества ученого в военные и послевоенные годы.

Ключевые слова: Н.А. Бердяев, религиозная философия, просвещение, вторая мировая война, фашистская оккупация, советская Россия, Франция.

 

Н.А. Бердяев, крупнейший русский мыслитель, в эмиграции живший и работавший во Франции, так высказал во многом общую для всех русских эмигрантов оценку собственного жизненного пути: «Мне пришлось жить в эпоху катастрофическую и для моей Родины, и для всего мира. На моих глазах рушились целые миры и возникали новые. Я мог наблюдать необычайную превратность человеческих судеб. Я видел трансформации, приспособления и измены людей, и это, может быть, было самое тяжелое в жизни. Из испытаний, которые мне пришлось пережить, я вынес веру, что меня хранила Высшая Сила и не допускала погибнуть. Эпохи, столь наполненные событиями и изменениями, принято считать интересными и значительными, но это же эпохи несчастные и страдальческие для отдельных людей, для целых поколений. История не щадит человеческой личности и даже не замечает её. Я пережил три войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс начала XX века, потом русский коммунизм, кризис мировой культуры, переворот в Германии, крах Франции и оккупацию её победителями, я пережил изгнание, и изгнанничество мое не кончено. Я мучительно переживал страшную войну против России. И я ещё не знаю, чем окончатся мировые потрясения. Для философа было слишком много событий: я сидел четыре раза в тюрьме, два раза в старом режиме и два раза в новом, был на три года сослан на север, имел процесс, грозивший мне вечным поселением в Сибири, был выслан из своей Родины и, вероятно, закончу свою жизнь в изгнании» [1]. Эмиграция для Н.А. Бердяева стала личной драмой, он всю жизнь думал о возвращении в Россию.

Бердяев считал первую мировую войну главным источником революции и описывал ее в свойственном ему личностном ключе, считая, что в ходе революции в России возник новый тип человека: «И появились совершенно новые лица, раньше не встречавшиеся в русском народе. Появился новый антропологический тип, в котором уже не было доброты, расплывчатости, некоторой неопределенности очертаний прежних русских лиц. Это были лица гладко выбритые, жесткие по своему выражению, наступательные и активные. Ни малейшего сходства с лицами старой русской интеллигенции, готовившей революцию. Новый антропологический тип вышел из войны, которая и дала большевистские кадры» [1].

Начало войны Бердяев встретил в Париже. Известный священник и публицист Александр Мень писал о начале оккупации: «Бердяев был непримирим ко всякой диктатуре, и конечно, нацистской, франкистской, сталинской, и когда немцы заняли Париж, он, как тогда уже очень известная фигура, сделал все, чтобы показать людям, насколько для него неприемлема эта нацистская власть. Он много писал против нацистской идеологии, выступая открыто и резко. Его собирались арестовать, но нашлись люди, даже в гестапо, которые знали его известность и не решились. Он тщательно следил за сводками с фронта. Душой он был вместе с Красной Aрмией, вместе с Россией, несмотря ни на что, всегда желал ей только победы» [5].

В период оккупации Германией Франции Бердяевы вместе с К.Н. Мочульским, известным публицистом и исследователем Н.В. Гоголя, уехали из своего дома под Парижем на берег океана, под Аркашон, где жили его друзья. Философ переживал оккупацию как унизительное для Франции состояние и не мог смириться с разнузданно-властным поведением немцев. Он писал довольно резкие антифашистские статьи, каждый день, ожидая ареста. Однако его всемирная известность и слава, особенно в Германии, видимо, помешала фашистским властям арестовать ученого.

Это отношение к фашизму еще более обострилось со времени начала Великой Отечественной войны: «Вторжение немцев в русскую землю потрясло глубины моего существа. Моя Россия подверглась смертельной опасности, она могла быть расчленена и порабощена. Немцы заняли Украину и дошли до Кавказа. Поведение их в оккупированных частях России было зверское, они обращались с русскими как с низшей расой» [1]. Ученый пишет, что, несмотря на успехи германской армии, он, мучительно переживая опасность для России, тем не менее, всегда был убежден в ее победе. Он буквально по карте следил за успехами Советской Армии и не желал общаться с той частью эмиграции, которая, ненавидя большевизм, желала ему поражения в войне.

Патриотизм у Бердяева всегда носил духовный характер. Т.Н. Беспалова пишет: «Патриотизм в политике – это всегда пересечение сфер этического и политического, взаимодействие которых вызывает определенные сомнения и дискуссии, поэтому Н.А. Бердяев подчеркивал в этом взаимодействии религиозный момент как определяющий. Вера в Бога придает политике подчиненный характер, и политический патриотизм в этом случае может иметь единственную возможную форму – служение отчизне верой и правдой – ради высшей божественной справедливости» [2, c. 87].

С великой болью, и поэтому, возможно, не совсем справедливо по отношению ко всем русским в Европе, ученый пишет, что в период войны русская эмиграция приспосабливалась к засилью немцев, что он лично оценивал как измену. По окончании оккупации русские в Париже стали приспосабливаться, по его мнению, к почти неизвестному коммунизму, представленному советским дипломатическим корпусом. Про себя он отмечает, что всегда был лоялен к советскому строю, как неизбежности, несмотря на то, что всегда критиковал коммунистическую идеологию, ограничивающую свободу личности и мысли.

Н.А. Бердяев с упованием на лучшие времена относился к сведениям о том, что в советской России стали изучать русскую классическую литературу, считая, что придет и время философской науки, которая в СССР была представлена единственно возможным ее направлением – диалектическим материализмом. С надеждой думал Бердяев и о возможностях отъезда в Россию: «Вопрос о возвращении на родину для меня очень болезненный. Сердце сочится кровью, когда я думаю о России, а думаю очень часто. Много думаю о трагедии русской культуры, о русских разрывах, которых в такой форме не знали народы Запада. Есть что-то мучительное в русской судьбе» [1]. По-видимому, переход к новой, такой не похожей на прежнюю, власти, власти, отрицающей почти всю предыдущую историческую традицию, виделся ученому истинной и небывалой в мире трагедией.

В самом конце второй мировой войны Н.А. Бердяев потерял свою супругу, очень тяжело пережив ее уход из жизни. Социальная трагичность послевоенного мира и личная трагедия собственного бытия, навели философа на тему веры, Божественного промысла, соотношения его с личной свободой, которая волновала его всю жизнь, но самым полным образом выразилась в послевоенной книге «Истина и откровение. Пролегомены к критике Откровения» (1946-1947). Бердяев рассуждает на темы жизни и смерти, веры, призыва Бога к человеку, его ответа, соотношения религии и атеизма. Философа не устраивает религиозный консерватизм, он желает развить новый церковный подход к вере. Поэтому, полагает мыслитель, иногда, для преодоления традиционного отношения к Богу, полезен даже атеизм, только не воинствующий и злобный, а серьезный и глубокий. Преодоление «статического христианства» становится одной из задач творческого пути автора. Здесь надо отметить, что существует «естественный» консерватизм Церкви, вырастающий из церковного Предания; и есть та косность, которая сформировалась в синодальный период церковной истории, когда она все больше отрывалась от образованного общества и просвещенных слоев.

В этом контексте Бердяев пытается понять самого себя, так определяя свою миссию: «Я человек известной эпохи, отражавший ее противоречия и борьбу, и вместе с тем восставший против эпохи и обращенный к грядущему».

Надежды Н.А. Бердяева на послевоенные перемены в советском обществе не оправдались. Свобода творческой мысли, писал он, в нем также точно отсутствует, пишет он, как и перед войной. Изменилось лишь место православной церкви: она теперь поставлена в особое положение, считает философ. В России возрастает религиозное движение, которое так сильно в русском народе, что никакими репрессиями его не подавить. Однако церковь загнана все же в очень жесткие рамки и в ее ограде также отсутствует, считает Бердяев, такая драгоценная для философа свобода мысли. То есть, ситуация с православной мыслью та же, что была и в царской России. Церковь не свободна.

Мыслитель упрекает церковных авторов в статичности, консерватизме – в том, что является отчасти естественной чертой церковного богословия. Он сокрушается, что «тема, поставленная русской религиозной мыслью о социальном и космическом преображении, о новой творческой эпохе в христианстве, отсутствует» [1].

Однако мысль о своей полезности родной стране не покидала ученого, и в 1946 г. он получает советское гражданство. Александр Мень пишет, что у Бердяева возникла мысль о возвращении на Родину, он начал встречаться с советскими людьми, приезжавшими на работу во Францию. Однако моральных и физических сил перебраться в СССР у него уже не было.

Весной 1947 г. вклад Н.А. Бердяева в мировую философскую науку был подтвержден присуждением ему почетного звания доктора теологии honoris causa Кембриджского университета. Профессор был очень польщен такой высокой оценкой его научных заслуг, однако в его последних письмах и статьях чувствуется все же некоторое разочарование в том, что эта оценка была дана его трудам не на Родине. С горечью он пишет, что признан везде, кроме своей родной страны. В 1942-1947 гг. он 7 раз был номинирован на Нобелевскую премию по литературе.

Умер Бердяев в 1948 году за письменным столом в своём рабочем кабинете в доме в Кламаре от разрыва сердца. За две недели до смерти он завершил книгу «Царство Духа и Царство Кесаря», начал вынашивать замысел нового труда, который не успел закончить.

Таким образом, мы видим, что, несмотря на тяготы, лишения и трудное военное время, ученый все годы войны продолжал активно работать, писал новые научные и литературные труды, занимался просветительством, находился на творческом подъеме. Всегда, до последнего дня жизни, он, несмотря ни на что, сохранял любовь и патриотические чувства к своей родной стране.

 

Литература:

1. Бердяев Н.А. Самопознание (опыт философской автобиографии). Тяжелые годы (Добавление 1940–46 годов). М.: 1991 // Электронный ресурс: http://www.vehi.net/berdyaev/samopoznanie/dobav.html (дата обращения 12.02.2010).

2. Беспалова Т.В. Патриотизм в концептуальной версии Н.А. Бердяева: социально-философский анализ // Философия права, 2009. № 1 (32). – С. 85-88.

3. Волкогонова О. Д. Н. А. Бердяев: интеллектуальная биография. — М.: Изд-во. МГУ, 2001. – 112 c.

4. Казарян А.Т.Метафизика личности Н.А. Бердяева. Философское образование. 2001. № 5. – С. 3-16.

5. Мень А. В. Николай Александрович Бердяев // Мировая духовная культура. Христианство. Церковь. Лекции и беседы. — М.: Фонд имени Александра Меня, 1995. — 671 с.

6. Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века. Энциклопедический биографический словарь. М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. – С.77-83.

7. Целух С. Протоиерей Сергий Булгаков и русское Зарубежье. Электронный ресурс:http://www.lomonosov.org/article/sergej_bulgakov_i_russkoe_zarubezhie.htm (дата обращения 03.01.2020).

УДК 7.067

Белов В. А.

Старший преподаватель КазГИК (Казань, Россия)

Кавеева А. И.

Доцент КазГИК (Казань, Россия)