Глава 13: 2257. Журналист на крыше

— Виски будешь?

Я пришёл в себя от неожиданного вопроса, поднял взгляд и увидел ящик с бутылками. Такими же бутылкам, которые он видел в исторических фильмах. В фильмах о временах, когда люди, чтобы попасть из точки А в точку Б, скакали на лошадях или крутили руль бензиновой повозки. Великие, бесстрашные люди. Колумб, Эйнштейн, Ван Гог, Стив Джобс. Давно ушедшие, но не забытые в своей крутости. А доскакав в точку Б — чтобы расслабиться — эти люди глотали яд. Алкоголь. Виски, текила, водка. Слова, пахнущие риском и откровенностью. Запрещённое, но не забытое.

— Так будешь или нет?

— Э-э-э… Но ведь…

— Боишься?

— Опасаюсь.

— А зря. От глотка виски ещё никто не умирал. А вот людей, пропавших на планетах Второго пояса можно пересчитать по пальцам. Моим пальцам, пальцам моего помощника Андрея Сергеевича. И твои пальцы нам тоже понадобятся.

Бородатый мужик, предлагавший мне нелегальный напиток, взглянул на мои руки. Думаю, он заметил, что мои ладони вспотели. Я вытер их о штаны, постаравшись сделать это как можно более небрежно. Но мне показалось, что бородатый заметил.

— А с кем я собственно?...

Бородатый улыбнулся и снял очки. Мне понравилась его улыбка: будто адресованная лично мне, добрая. С добротой, которая встречается только у сильных людей. Тех, кому не нужно с тобой любезничать, но они это делают просто потому что в их душе нет зла и страха. Что было странно, потому что не далее как пять часов назад мы выползли из потерявшего связь челнока на раскалённый песок «Артемиды-3». И никто не знал, найдут ли нас спасатели. Ищут ли вообще. Ищут ли там, где мы есть. Найдут ли раньше, чем мы умрём от жажды и голода.

Бородач понял, что я его не узнаю и сказал:

— Андрей Сергеевич, представьте меня, будьте любезны, — и отвернулся, чтобы поговорить с другими пассажирами.

Андрей Сергеевич представил. Я охнул. Андрей Сергеевич понимающе кивнул и присоединился к начальнику.

Я разглядывал спину бородача. Караман носил белую рубашку, как простой смертный. В отличие от простых смертных он был создателем и владельцем чёртовой уймы бизнесов. В частности, если память мне не изменяла, той самой транспортной компании, которой мы только что летели. И, кажется, той планеты, на которую мы упали. Я, впрочем, не был силён в праве, и не знал, может ли один человек владеть планетой в том смысле, в котором владеет своей белой рубашкой, но передо мной точно был человек знаменитый тем, что делал невозможное. Брал кредиты на невозможное и делал невозможное прибыльным. Это благодаря ему по дальнему космосу стали летать недорогие челноки. При том, что ещё десять лет назад шутили, что космический корабль не в состоянии поднять столько золота, чтобы хоть один пассажир мог купить обратный билет.

«Как простой смертный» снова подумал я. Быть может, если с нами на мёртвом песке есть такой человек, то не всё кончено? Нас будут искать? Нас найдут? Быть может, такую яркую в межпланетном бизнесе фигуру видно из космоса, несмотря на плотную атмосферу «Артемиды-3»? Или непростой смертный — всё же смертный? Челноки очень редко теряют связь после прыжка, и в девяти случаях из десяти их спасают. Но вдруг именно сейчас и происходит один случай из десяти? И всем нам, включая Сергея Карамана, предстоит пропасть без вести?

«Он вывел человечество в космос, он пускай нас отсюда и вытащит», — услышал я голос одного из проходящих мимо пассажиров.

«Он всего лишь бизнесмен», — возразила пассажиру женщина — наверное, его жена.

«Он не всего лишь бизнесмен. Это один из самых талантливых бизнесменов в мире».

«Удачливый капиталист! — возразил кто-то — Делец! Понастроил челноков. И что теперь? Как ему помогут его деньги? Быть может, он быстренько развернёт на этой планетке завод по производству ракет? Нас тут целых 50 человек. Много дешёвой рабочей силы! Или быть может, он купит спасательную шлюпку у вон той ящерицы. А, нет здесь ящерицы, мне показалось. Здесь ничего нет! Песок!»

Но пассажиры сгрудились вокруг Карамана. Час назад все толпились возле пилота, но сейчас центром притяжения стал бизнесмен.

— Впереди ночь, — объявил Караман. — Утром на аварийном транспортнике мы отправимся к сигнальной станции. Станция обязана здесь быть. А поскольку до утра ещё далеко, я предлагаю всем расслабиться и попробовать настоящий виски.

В толпе ахнули и заговорили.

«Настоящий алкоголь?»

«Виски… это же целое состояние»

«А это законно?»

— Я хотел бы напомнить, — прервал гул чей-то гнусавый, но хорошо поставленный голос. Люди повернулись к говорящему. Это был пилот.

— Я хотел бы напомнить, что инструкции прямо запрещают покидать место вынужденной посадки. Мы обязаны оставаться здесь и ждать спасательную команду. Что касается психоактивных веществ…

— Что касается инструкций… — начал отвечать Караман.

— Что касается психоактивных веществ, — повысил голос пилот, — то их употребление прямо запрещено правилами нашей транспортной компании. Запрет действует на время всего полёта. Исключению подлежат только лекарства, назначенные лечащим врачом.

— На время всего полёта, — повторил с лёгкой улыбкой его слова Караман и посмотрел мимо пилота на наш закопавшийся носом в песок корабль.

В толпе кто-то придавил смешок.

— И в случае вынужденной посадки полномочия капитана судна не прекращают действовать. Они действуют до прибытия судна по месту назначения либо до отстранения капитана должностным лицом по статье 12-й..

В толпе загудели. Караман вежливо слушал пилота, изучая взглядом всю его фигуру, как человек, отыскивающий паттерн в огромной колонке цифр.

…и действие этой статьи распространяется на всех пассажиров судна, — сказал пилот.

Караман молчал.

Пилот добавил:

— Включая мажоритарных акционеров нашей компании и высокопоставленных политиков. Все обязаны пристегнуться и вести себя в соответствии с правилами. К слову, я считаю безответственной глупостью отправляться искать маяк. Со времени последней проверки его могло занести песком. Он может быть разряжен или неисправен. Мы могли быть отброшены в прошлое, в точку, в которой никакого маяка ещё не было. Статистика и опыт говорят нам, что лучше поберечь аккумуляторы транспортной машины и силы людей. Аккумуляторы пригодятся хотя бы для того, чтобы поддерживать комфортную температуру при неблагоприятных погодных условиях.

— Да, трупы лучше хранятся в холодильнике, — сказал кто-то в толпе.

Все смотрели на Карамана.

— Статистика и опыт? — переспросил Караман.

— Так точно, — прогнусавил пилот.

— Андрей Сергеевич, — Караман обратился к помощнику, но громко — так что было понятно, что это разговор для публики, — скажите, пожалуйста, что вы думаете о статистике и опыте?

— Это хорошие вещи, Сергей. Это прекрасные вещи. Когда речь идёт об изведанном и сделанном. Но если человек оказывается перед чистым листом, перед малоизведанный территорией, то статистика врёт, а опыт обманывает. Двадцать лет назад, когда Сергей Караман пришёл к инвесторам, статистика и опыт путешествий за пределы второго прыжкового кольца показывали, что… в общем, лучше туда не путешествовать. Подробные карты и убедительные сводки цифр, выкладки учёных и подсчёты астрономов недвусмысленно и доходчиво гласили, что только полный дебил захочет вложиться в проект, предлагаемый Сергеем.

Однако прошло одиннадцать с половиной лет и те несколько людей, которые вложили свои состояния в систему прыжков малой дальности, стали не только богаты, но и обессмертили себя тем, что построили мост, приведший человечество к дальним пределам Млечного пути. По моему скромному мнению это охренеть просто. Ах, да. Ещё это нас учит тому, что настоящая статистика — это статистика твоих личных попыток. Чтобы один раз преуспеть надо девять раз ошибиться. Но чтобы девять раз ошибиться, надо сделать девять попыток. Которых ты не сделаешь, если будешь сидеть сложа руки.

Андрей Сергеевич едва заметно покосился на пилота.

— Вы, конечно, скажете, — Андрей Сергеевич выставил руки, будто защищаясь от возражений, — что это всё банальности, которые мы сто раз слышали от вонючих киборгов на курсах по мотивации. Но спросите себя — следовали ли вы им? Как часто? Всегда ли? Нет? А Сергей Караман следовал им всегда. В результате он построил не только…

Караман поднял палец и его помощник замолчал.

— Видите, какой я хитрый, — сказал Караман, — нанял помощника, он меня хвалит, но никто не скажет, что я нескромный. А если он приукрасит, можно отпереться: сказать, что это всё не я говорил.

В толпе заулыбались. Караман явно завладел вниманием.

— И таки действительно. Есть люди, которые, попав в неприятность, будут сидеть и ждать. Потому что так велят инструкции. Другие же люди будут исследовать.

— Но вы же не можете гарантировать, что найдёте маяк. А что если вы зря истратите заряд батареи? — спросил кто-то из толпы.

— Я не могу ничего гарантировать, — согласился Караман, — но на этой планете — он обвёл взглядом песок, который становился бурым вместо жёлтого, потому что наступал вечер, — никто ничего не может гарантировать. Мы даже не знаем, что это за планета. По справочникам это «Артемида-3», но кто уверен? Когда мы строили транспортную систему, физики говорили мне, что в момент прыжка через пространство происходят дьявольски непонятные вещи. Иногда они происходят не так, как обычно. Тогда я сказал им: окей. Допустим, это сам дьявол берёт космический корабль и несёт через полгалактики на руках. Иногда он может подскользнуться и не донести корабль до пункта назначения. Останавливает ли нас это? Нет. Это риск, который мы — космические путешественники — на себя берём.

Он обвёл взглядом толпу и каждый почувствовал себя храбрым космическим путешественником, который не разменивается на риск. Я во всяком случае. Один седой мужчина хмыкнул под нос и отодвинулся от кружка слушателей, но ничего не сказал.

— Иногда корабли пропадают. Иногда их находят. Иногда нет. Я рад, что лично попал в эту ситуацию. И…

Он нашёл взглядом пилота.

— Дмитрий Анатольевич! Я надеюсь, вы не будете меня корить за то, что я действовал так, как действовал всю свою жизнь. Извините меня, я не могу по-другому.

Он улыбнулся так искренне и широко, что в него невозможно было не влюбиться. Чёрт. Если бы он в тот момент попросил меня вложить все мои сбережения в его проект и отправиться на ездовых собаках к полюсу, я бы пошёл за ним.

— Но инструкции, — сказал пилот. — Я человек военный.

— Понимаю, понимаю. Мы все читали инструкции. Ну я читал. Не я их писал, к сожалению. Но утверждал. С министерством не шутят. Вот что… Вы ведь сказали, что мы могли быть отброшены в прошлое? Верно?

— Так точно, — кивнул пилот.

— Итак, если мы в прошлом, то инструкции не действуют. Они просто ещё не написаны. И юридически ничтожны. Верно, Андрей Сергеевич? Вот видите, Андрей Сергеевич кивает, а он один из самых гнусных юридических засранцев, которых я встречал. Именно поэтому я его и нанял. Если же мы в будущем, то по возвращению я вас уволю на период этого полёта, а потом снова найму. Так что вы совершенно точно можете избежать ответственности за любое нарушение инструкций, которое совершили ваши пассажиры. Андрей Сергеевич, кивните, пожалуйста. Спасибо, Андрей Сергеевич.

— А если мы в настоящем?

— Выхода нет, — сказал Андрей Сергеевич, — мы подкупим кого-нибудь из министерства.

— Я этого не говорил! — быстро сказал Караман.

Пассажиры засмеялись.

— Ну что вы в самом деле, — сказал Андрей Сергеевич. — Речь о человеке, который владеет каждым подлокотником в этом корабле и каждой песчинкой в этой планете.

— Дело даже не в этом, — махнул рукой Караман и стало тихо. — Либо мы выберемся и всем будет плевать, что здесь происходило. Либо нас никто не найдёт, и никто ничего не узнает. По моему опыту — главное выбраться. Я вырос в заплёванных коридорах детского приюта на «Белой Вершине». И понял, что главное и единственное, что я могу делать — это не сидеть на месте. Множить число попыток. Выбираться любой ценой.

Он помолчал.

— Эта пустыня страшное место, — сказал он очень серьёзно, — пустое и незнакомое. Но поверьте мне…

Толпа молчала и не шевелилась.

— В приюте было гораздо страшнее.

В толпе засмеялись.

— Я не шучу, — серьёзно сказал Караман.

— Знаете что, — сказал пилот, — я как должностное лицо сказал всё, что должен был. Но добавлю кое-что от себя. Я не в первый раз попадаю в аварии. И… Я не умею долго и красиво говорить, поэтому не буду рассказывать, где я был и что видел. Мой опыт подсказывает, что инструкции писали люди бывалые. Если ты упал на раскалённый песок — сиди, не дёргайся, экономь воду. Может быть, выживешь.

— Может быть, — кивнул Караман, — может быть.

Пассажиры явно были на его стороне, и он не собирался вступать в спор, в котором мог потерять преимущество.

— Я к тому, — продолжил пилот, неловко жестикулируя, — что если тратить воду и энергию, то вероятность дождаться спасателей резко снижается.

В толпе загудели, не слушая его.

Пилот вздохнул.

— Публичное заявление! Public service announcement! — крикнул пилот. — Воду будет выдавать первый помощник. Количество воды лимитировано. Употребление наркотиков внутри корабля запрещено и даёт мне право применить оружие. Всем, кто испытывает чрезмерное беспокойство, инструкции рекомендуют обратиться к нашему штатному психиатру.

— К киборгу? — спросил кто-то

— К киборгу. И вам я это советую в первую очередь, — он посмотрел на Карамана. — При всём уважении, ваши действия импульсивны, и вы собираетесь подвергать опасности и себя и окружающих.

Караман на долю секунды улыбнулся, но тут же убрал всякую насмешку с лица.

— Спасибо за рекомендацию, — медленно сказал он. — Я воздержусь.

По нему было видно, что он о чём-то размышляет.

— А вы не могли бы пригласить психиатра сюда? У меня есть несколько вопросов.

 

Ящик виски уже чуть занесло песком, поэтому он казался древним сокровищем, найденным прямо здесь — под крылом космического корабля. Мы сидели под ним, как под крышей летнего ресторанчика, спрятавшись в тень, хотя солнце уже почти зашло. Приглашение выпить алкоголь приняли двенадцать пассажиров. Остальные на ночь спрятались в корабле.

— Подумать только, какое приключение, — ко мне на уши сел немолодой клерк с седеющими усами. — Мы невесть где. И даже невесть когда. И сам Караман угощает нас… кто бы мог подумать? Сколько стоит этот ящик? Дороже моего дома. Выдержка 25 лет… Да я его вспоминать буду дольше, чем 25 лет.

Я вежливо улыбнулся и отодвинулся от беспокойного типа. Тот не замолкал.

— Вы только подумайте… когда-то люди это пили. Вообще древние были… настоящими! Подумайте! Вода! Огонь! Плоть! Они рожали в настоящих мучениях. Они ездили на двигателях внутреннего сгорания. Послушайте, это даже звучит как стих. Внутреннее сгорание! Это означает, что в двигателе повозки то и дело взрывается горючая жидкость. Вы едете благодаря взрывам! Ни один благоразумный человек в наши дни не сядет в такую повозку. Не говоря уж о том, чтобы запустить двигатель и проехать три метра. А уж алкоголь… это же смертельный яд. Растворитель. В наше травоядное время он запрещён, как и всё интересное.

— Тут вы ошибаетесь, — Караман появился откуда-то из салона, неся в руках поднос с чашками. — Алкоголь не запрещён, он отнесён к 4-му классу психоактивных веществ. Это означает, что вы можете его пить, но перед этим вам нужно заплатить страховку, получить разрешение и заполнить столько форм, что нервные клетки, которым якобы вредит алкоголь, умрут сами по себе — от скуки и напряжения. Но по счастью…

Караман взял бутылку из ящика, взвесил её в руке и всмотрелся в янтарно-жёлтую жидкость.

— По счастью у меня есть орава юристов. Такие дела: одна орава киборгов пишет правила. Другая орава киборгов заполняет формы, которые позволяют эти правила соблюсти. В древние времена человек просто наливал и пил. Джей-джей, — он посмотрел на психиатра, — скажите, будьте любезны, что происходит с человеком под действием алкоголя?

— К непосредственным наркотическим эффектам этанола относятся нечувствительность к боли, ступор, а при употреблении больших доз — кома.

— Я не это хотел спросить, — добродушно проворчал Караман. Андрей Сергеевич, попробуй ты.

— Мммм. Воздействие малых доз этанола на психику?

Джей-джей посмотрел на нас пустым взглядом.

— Этанол, минуя гемато-энцефалический барьер, попадает в мозг и вызывает вызывает улучшение настроения, ощущение эйфории, блаженства. Увеличивается содержание морфиноподобных веществ в крови и головном мозге. Алкоголь повышает уровень серотонина в мозге и вмешивается в работу серотониновых рецепторов. Из-за повышения уровня серотонина усиливается также синтез и действие внутримозгового дофамина…

— Стоп! — Поднял руку Караман. — И этот робот должен был мне мозги править. Объясни по-человечески. Почему люди выпивали… ну… в компании.

— Помощь алкоголя в социализации объясняется преобладающим торможением коры головного мозга по сравнению с подкорковыми образованиями. Кора головного мозга отвечает за сознательное поведение человека, в том числе в части социальных и индивидуальных запретов. Торможение коры приводит к блокированию социально важных запретов, и в таком состоянии люди проявляют свои бессознательные стремления.

— Социальных запретов. Слышал, Андрей Сергеевич? Волшебная жидкость, снимающая запреты.

— Строго говоря, — заговорил вдруг без приглашения киборг, — растормаживающим кору действием обладает масса легальных, доступных в свободной продаже, психоактивных веществ, таких как «Эдем-5».

— Не смеши. Легальные порошки для офисных самураев, которые доползли до конуры в спальном районе, растеклись в кресле и нацепили шлем для вирт-порно. Безопасно, я согласен. Приятно, не спорю. Но как-то мелко… Где риск? Где то, ради чего пили Хемингуэй и Ван-гог? «Никогда не откладывайте на потом поцелуй с красивой девушкой или открытие новой бутылки виски», — вот что говорил Хемингуэй.

Караман сорвал упаковку с горлышка и вытащил пробку.

— Вынужден сообщить, — вмешался киборг,— употребление алкоголя может привести к дезориентации в пространстве, тошноте, рвоте, острой аллергической реакции и так называемому похмельному синдрому.

— К чему?

— Через несколько часов после употребления вследствие действия токсичного метаболита этанола — ацетальдегида — у вас разовьётся головная боль, диспепсический синдром, а также тревога и сниженное настроение, дисфория. Длительное употребление алкоголя ведёт к алкогольному психозу, характеризующемуся устрашающими галлюцинациями и агрессивным поведением.

Пока Джей-Джей это произносил, Караман разлил виски по чашкам.

Мы замолчали, смотря в чашки, нюхая напиток. Один из нашей компании — англичанин, одетый в странный спортивный костюм, продекламировал стихотворение. Много лет спустя я встретил его в сборнике Эмили Дикинсон:

 

I taste a liquor never brewed –

From Tankards scooped in Pearl –

Not all the Vats upon the Rhine

Yield such an Alcohol!

 

Тогда никто ничего не понял, Караман вежливо улыбнулся англичанину, а потом мы все, не сговариваясь выпили.

Виски обжёг меня изнутри, как горячий кофе. Хотя вовсе не был горячим. Он был острым как чили, хотя я был уверен, что его делают не из перца. Он был пахучим, как одеколон, но пах вовсе не одеколоном. Все эти сравнения пришли мне в голову позже, а первые пару минут я мог только глотать воздух и вытирать слёзы.

Мне показалось, что я проглотил прошлое. Все эти смутные века — от шестнадцатого, когда изобрели дистилляцию до двадцать третьего, когда алкоголь изъяли из свободной продажи — вошли в меня одним глотком. Мировые войны, бензиновые повозки, настоящее мясо, огнестрельное оружие, книги из бумаги. Алкоголь. Безумные, жестокие века. Я чувствовал огонь в желудке и думал о Хиросиме. Мне стало страшно. Но огонь в желудке превратился в тепло. Тепло разошлось по телу и стало похоже на объятие.

Мне стало хорошо.

Я открыл глаза. Караман улыбался. Все улыбались. Англичанин ещё откашливался, но тоже улыбался.

— А вы часто пьёте виски, Сергей? — спросил один из компании.

— Я отвечу на этот вопрос, — сказал Караман, — но это будет последний вопрос, на который я отвечу вам сегодня.

Он пристально посмотрел на того, кто спросил. Это был молодой человек с длинными волосами в круглых очках. Мне показалось, что я его где-то видел. Потом я понял, что он старается походить на какого-то музыканта из далёкого прошлого, что было модным в кругах столичных интеллектуалов и казалось экстравагантным — за неимением более крепкого слова — всем остальным. Особенно в той части, что парень, возможно, сделал себе пластическую операцию и хранил любезное выражение лица. В отличие от любезности Карамана, его любезность показалась мне фальшивой.

— Пить алкоголь безответственно, — сказал Караман, — а здесь и сейчас — вдвойне. Но я подхожу ответственно к безответственным вещам.

— Это как? — Вдруг спросил я вслух и удивился своей смелости.

— Сейчас объясню, Виктор, — сказал Караман.

Мне стало очень приятно, что Караман помнит моё имя. Мир тихонечко закружился. Серотонин и дофамин, про которые говорил киборг, взялись за руки и стали танцевать. На музыку вышли из нервных клеток морфиноподобные вещества. Собственно, ничего из этого не было для меня новым. Легальные снадобья, которые облил таким презрением Караман, умели делать примерно то же самое, но были и различия. Если бы я взялся описывать различия между водопроводным краном и морской волной, внезапно накрывшей человека на побережье, список получился бы короче.

— Во-первых, — сказал Караман, — я изучаю действия тех веществ, которые принимаю до того, как принимаю их. А во-вторых, я изучаю людей, с которыми принимаю вещества, до того, как приглашаю их в свою компанию. Человека, который задал мне сейчас вопрос, зовут Эндрю Пабло Проханофф. Друзьям известен как Эйпи. Но свои статьи он подписывает полным именем. Как принято у них — у журналистов.

Молодой человек затряс головой, подтверждая сказанное. У него были мелкие суетливые движения. Мне захотелось хлопнуть его по плечу, чтобы он держался непринуждённей.

— А поскольку наш дружище киборг верно заметил, — продолжил Караман, — что алкоголь тормозит что-то там…

— Кору.

— Да, кору, которая мешает мне болтать лишнее, то надо бы мне озаботиться тем, чтобы не болтать лишнее в присутствии журналистов. Ситуация простая: либо мы прекращаем пить, либо прекращаем находится в одной комнате с журналистом.

— А мы и так не в комнате, — заметил кто-то.

— А, да. Но всё же. Эндрю, вы меня простите за дерзость. Я собирался попросить вас об этом только когда замечу, что язык мой развязался, но поскольку вы, скотина репортёрская, начали нашу дружескую беседу с интимного вопроса, то я предлагаю вам тотчас же покинуть нашу компанию. Вот вам бутылка виски — от всего сердца. Мои очки мне сообщают, что сердце уже обуяла алкогольная тахикардия, и оно бьётся пылко. Но заверю вас, не только от воздействия хмельного напитка наших буйных предков, но и от пылающей ненависти ко всей вашей братии, которые столько крови моей выпила.

Молодой человек отвёл глаза и замотал головой, пытаясь начать возражать.

— А давайте заставим его подписать соглашение о неразглашении, — предложил Андрей Сергеевич.

— Не надо, — сказал журналист и глупо улыбнулся. — Я не буду навязываться.

— Ну вот и чудесно. Мы сможем спокойно поговорить, не опасаясь, что наши беседы завтра узнает вся галактика. А вы… выпейте за наше здоровье, как говорили предки.

Он с лёгким поклоном вручил ему непочатую бутылку.

Журналист принял подарок.

— Вы действительно думаете, что я напишу о том, что здесь услышал, несмотря на…

— Да нет, — сказал Караман. — на самом деле мне просто не понравилась ваша рожа, когда я её рассмотрел поближе.

Журналист хмыкнул.

— Что ж, по крайней мере честно. Но куда же я пойду? Пилот же запретил пить в салоне.

— Поднимитесь на крышу корабля — в салоне есть проход. Давайте я провожу вас.

— Давайте я провожу, — сказал киборг, — заодно проверю одного тревожного пассажира.

— Я выпью за ваше здоровье под звёздами, — сказал журналист приторно. — И если за нами прилетят, то я первый это замечу. Ура!

Он отсалютовал нам бутылкой и мы вяло ответили ему чашками.

Когда журналист и киборг ушли, Караман вздохнул.

— И почему мне ни капли не стыдно? Может, мне следовало его оставить?

Он посмотрел на нас.

— Нет, — хором сказали мы.

 

Дальнейшие три часа — пока нас не прервал глухой и жуткий стук — мне придётся выпустить из рассказа. Нам было весело. Мы говорили откровенные вещи. Караман был душой компании. Алкоголь действовал на нас удивительно. Это был первый и последний раз, когда я принимал этиловый спирт. Я никогда его не забуду. Думаю, многие из сидящих здесь, на группе поддержки, знакомы с теми таблетками, которые нам предлагают психотерапевты для раскрепощения на личной или семейной терапии. Хорошие таблетки, прекрасно помогают говорить о сложном. Нечто похожее делает алкоголь, но с интенсивностью и деликатностью дикаря. Огонь в желудке, взрыв в груди и братское тепло. Вот что такое виски.

И хотя я не давал подписок о неразглашении, сказанное в той компании, останется со мной.

 

А потом нас прервал глухой и жуткий стук. Даже удивительно, каким он был громким. Мы хохотали, шумели, кто-то включил музыку и подпевал. А потом — хлоп. Хотя это мог быть всего лишь звук двери корабля, мы почему-то сразу замолкли. И оглянулись.

Караман первый что-то увидел и тут же бросил чашку, вскочил с песка и побежал вдоль корабля к чему-то, что чернело на песке.

Остальные последовали за ним, из корабля также выбежали люди. Скоро образовалась небольшая толпа. Появился пилот и разогнал собравшихся. Я увидел, как над лежащей на песке фигурой склонился киборг Джей-Джей. Он осмотрел лежащего, потом поднял его с песка и с нечеловеческой ловкостью и скоростью побежал в корабль, унося тело.

Я успел заметить длинные волосы. Лицо человека было сильно окровавлено, но журналиста можно было узнать.

— На крыше ещё есть люди, находящиеся под воздействием алкоголя? — спросил пилот.

— Нет, — сказал кто-то из нас.

— Он был там один? Что он там делал один? Употреблял алкоголь?

— Да.

— Почему?

Мы все посмотрели на Карамана.

— Я потребовал от него.

— Пить виски на крыше?

— Нет. Уйти на крышу.

— Почему?

Караман вздохнул.

— Он журналист и мог опубликовать то, что мы наговорили, находясь под действием алкоголя. Потому что алкоголь умеет делать тебя говорить разные сокровенные вещи, — попытался объяснить кто-то.

— Нет, — сказал Караман. — Не поэтому. Мне не понравилась его рожа. Вот поэтому.

Пилот смерил взглядом бизнесмена. Караман не отворачивался, но смотрел куда-то в сторону.

— Интересно, — сказал пилот, — ну теперь, похоже, у него нет рожи. Никакой. Он упал лицом вниз на камень. Я сомневаюсь, что он выживет. Хотя Джей-джей, конечно, высокого класса медик. Скажите, уважаемый Сергей, вам было известно, что алкоголь нарушает координацию движений?

— Да.

— И вы посоветовали человеку отправиться на крышу, предварительно дав ему выпить алкоголь.

— Да. И ещё дал бутылку с собой.

Пилот почесал затылок. Он оглядел нас с удивлённым видом и помотал головой.

— Сергей, а что он сказал тебе? — спросил Карамана кто-то из нашей компании.

— Что? — тот словно очнулся.

— Журналист сказал тебе что-то.

— Нет.

— Я видел. Ты подбежал к нему, перевернул его на спину и поднял голову. Он говорил тебе что-то.

— Тебе показалось.

— Я тоже видел, — сказал другой. — Из иллюминатора падал свет на вас обоих. Он открывал рот, а ты наклонился к нему, чтобы лучше слышать.

— Он просто хрипел, — сказал Караман.

— Вот что, — прервал разговоры пилот, — всем употреблявшим алкоголь, вход в салон запрещён. Транспортные средства я блокирую до завтра. Не поубивайте друг друга, пожалуйста, до утра.

Он ещё раз оглядел нас со сдержанной опаской и презрением и ушёл. Трезвые пассажиры живо последовали за ним.

Мы вернулись под крыло, где на ящике из-под консервов стояли наши чашки. Всего две минуты назад нам было жарко и весело. Мы потели, а сейчас пот стал холодным и липким. На душе было так же холодно и липко.

Караман сел на своё место во главе «стола» и по-прежнему пристально смотрел куда-то то ли прямо перед собой, то ли внутрь себя.

— Мне его не жалко, — сказал он.

— Что? — переспросил кто-то. Я тоже не поверил своим ушам.

Караман вновь встряхнулся, будто просыпаясь, а потом стал вытирать руки носовым платком — от крови журналиста.

— Мне его не жалко. Что самое странное. Он мне не нравился, конечно, но он был молодым и в общем-то безвредным. Тщеславный гном из плохого издания. Ну я ему дал виски. Но не могу же я думать за всех: и за журналиста и за силу тяготения.

Мы помолчали.

— Можно не оправдываться перед нами, Сергей, — сказал кто-то из нас.

— А я не оправдываюсь.

— Верно, ты не оправдываешься, — сказал Андрей Сергеевич. — Сказать тебе, что ты делаешь? Ты разыгрываешь карту честности. Это один из твоих двадцати семи приёмов обаяния. Говорить мелкую правду про себя. «Смотрите, какой я плохой вот в этой мелочи. Это значит, что не буду от вас скрывать и то, какой я плохой в крупном». Это создаёт иллюзию, что ты прямой, честный и безопасный.

— А я не такой? — мгновенно переспросил Караман.

Андрей Сергеевич не нашёлся, что ответить, а потом спросил:

— Скажи честно, тебе нравится моя рожа? Или ты меня держишь рядом, потому что я хороший юрист?

Караман рассмеялся.

— Ты изрядно выпил, Андрей Сергеевич, — ответил он.

— Так нравится?

— Нет, — Караман развёл руками, как бы показывая, что ничего не может поделать с фактом. — Нет!

— Ну тогда я тоже пойду на крышу.

— Не смею задерживать! Надеюсь, ты не забудешь, что у крыши есть край. А все тела во вселенной притягиваются друг к другу. Это известно всему человечеству со времён Исаака, хер ему в лоб, Ньютона.

Андрей Сергеевич ушёл.

— Да ну его… — сказал Караман. — Когда мы подписывали контракт на создание транспортной цепи, мы знали, что будут жертвы. Рабочие будут гибнуть. Пилоты будут гибнуть. Испытатели двигателей будут гореть заживо. Корабли будут пропадать. Ну и что? Этот гордый хрен тогда вышел из комнаты? Нет, он светился от гордости. И правильно. Вся эта махина — самый безопасный транспорт в истории. Безопаснее самолётов и бензиновых автомобилей. А может, и лошадей. Лошади умеют лягаться. Вас когда-нибудь лягали, когда вы летали нашей транспортной компанией? А? Вас лягали? Я спрашиваю!! Лягали?

Он замолчал.

Я, не очень понимая, что делаю, тоже направился вслед за Андреем Сергеевичем на крышу. У трапа я оглянулся — другие тоже уходили. Караман сидел один на один бутылкой.

 

На крыше Андрей Сергеевич заговорил первым:

— На самом деле ему жалко журналиста. Ну я так думаю.

— Почему вы так думаете?

— Ну или скорее чувствую… Я давно знаю Карамана. Наверное, лучше, чем он себя. Знаете, когда постоянно приходится принимать жестокие решения… Скажем так. Ему жалко, но он забыл, что такое жалость. Поэтому он её испытывает, но не понимает, что это такое. Тут ещё этот виски, будь он проклят. Хотите глотнуть?

Он протянул мне бутылку, я сделал глоток из горлышка.

— Аааах. Уф. Андрей Сергеевич, а скажите…

— Можно просто Андрей.

— Да вот я как раз хотел спросить, почему он вас по-имени отчеству называет, как в историческом сериале каком-то?

— Ну, наверное, от большого уважения, — сказал юрист с сарказмом. — А вы как думаете?

— Я, признаться, не знаю, что думать.

— Вот это правильно. Хорошо, когда не знаешь, что думать и думаешь, что получается думать. А то появляются разные психотерапевты, коучи, философы и лидеры мнений. И говорят тебе, что ты должен думать. И ты знаешь, что тебе думать. И стараешься думать, что должен.

— Погодите, я не понял.

—А вы запишите, прочитаете на трезвую голову. В отличие от Карамана, я не запрещаю пересказывать мои пьяные разговоры. Можете хоть рассказ написать. Вот заселили мы тут «Пегас-4» земными животными. Они нагадили местной фауне. Урон экологии. Но местные жители довольны, потому что пусть лучше ворона летает за окном, чем местная шестикрылая дрянь, верно? Но урон экологии. И экологи нам говорят, что по этому поводу думать. А Караман… А ну его. Хотите глотнуть?

— Спасибо, я не могу так часто это глотать. А мы не свалимся?

— Надо следить за краями крыши. Вы видите, где она кончается? Не надо так, чтобы внезапно у вас под ногой закончился металл и начался воздух. Кстати, здесь вполне светло. Звёзды светят. Песок тоже видно самым чудесным образом. Вот край и вот край. Давайте пройдём, разведаем, где третий край, чтобы он не бросился к нам под ноги внезапно.

Мы приобнялись и пошли по корпусу корабля. Мы не успели сделать и десяти шагов, потому что чуть не наступили на спящего человека.

Это был журналист.

 

Карамана мы нашли только на следующее утро. Он заперся в своей персональной каюте и не отвечал на звонки. Рано утром он открыл нам. Мрачный и с кругами под глазами, но бодрый и сфокусированный, как спортсмен перед соревнованиями по стрельбе из лука.

— Вы кому-нибудь ещё рассказали?

— Нет.

— Хорошо. Сам журналист знает?

— Что?

— Ну… что он жив. То есть, что он погиб. То есть. Фу, проклятие. Вся эта история. Кто-то упал с крыши. Это был не он. Он нажрался до беспамятства, как говорят в старых книгах. Вы нашли его с бутылкой. Он был невменяемый? Спящий? Верно?

— Всё верно. Мы пытались разбудить его. Но он едва-едва бормотал.

— Можно быть уверенным, что он не падал лицом вниз с высоты?

— Точно. Личико у него отполированное, ни царапинки.

— Ч-ч-чёрт. Не нравится мне это. В смысле… да, рожа мне его не нравится, это мы уже выяснили. Это значит, что кто-то разыграл спектакль. Чтобы…

Караман рухнул на кресло и закрыл лицо руками. Андрей Сергеевич выглядел очень встревоженно.

— Голова не работает, — признался Караман. — У вас есть стимуляторы? Свои я уже сожрал. Кто-то ведёт на меня психическую атаку. Больше не знаю, как это объяснить. Но это также означает, что вся история с высадкой в пустыне может быть неслучайной. И если меня атакуют психически, значит, я им нужен живым.

Он замахал руками, рисуя какую-то схему в виртуальном пространстве, видимом через очки. Потом сорвал с себя очки и растоптал.

— Могли и в очки влезть. — пояснил он. — Поехали.

Без очков он выглядел моложе и менее солидно. Какое-то сверкание в глазах, которое я принимал за блики стёкол, оставалось в его лице, придавая резкость взгляду.

— Искать маяк? — спросил Андрей Сергеевич.

— Точно. Больше никого не берём. Вы — он посмотрел на меня — с нами. Я приглашаю.

— Почему?

Он помотал головой.

— Вот не надо этого сейчас. Просто поехали. Хорошо?

Я согласился.

 

Через 6 часов и 25 минут мы увидели точку на горизонте. Точка — это очень хорошие новости. Когда много часов колесишь по гладкой пустыне, точка — это много.

Спустя ещё 25 минут стало ясно, что это не маяк. Это плохие новости. Но в пустыне что-то — это всё же лучше, чем совсем ничего.

Через 13 минут и 27 секунд я увидел поржавевший металл, клок волос и человеческие кости. Это был брошенный транспортник. Кто-то искал маяк, истратил ресурсы батареи и умер от жары. Их было двое. Мужчина и женщина.

Мы с Андреем Сергеевичем долго смотрели на транспортник. Это было ужасно, но мы не могли отвести глаза. Караман быстро спрятался в машину и включил кондиционер на полную мощность. Когда мы вернулись в кабину, он глухим ровным голосом сказал, что мы возвращаемся на базу.

Андрей Сергеевич сказал, что не верит своим ушам.