Публицистическая полемика вокруг «поединка»

 

Отношение к творчеству Куприна в целом, а к «Поединку» в частности, было разнородным. После выхода в свет в 1905 году повесть спровоцировала бурную реакцию у разных слоёв населения, но воспринята была однозначно: как революционное произведение. Отсюда следует гнев и ненависть по отношению к «Поединку» со стороны приверженцев монархического строя, в основном от офицерского слоя, и сильный восторг от демократически настроенного населения. Можно судить о реакции по статье А. С. Шестопаловой «Публицистическая полемика вокруг повести А. И. Куприна «Поединок» в свете обсуждения «офицерского вопроса» в начале ХХ в».

 

Исследовательница отмечает, что «Поединок» послужил началом разговора в обществе на тему «офицерского вопроса», так как повлёк за собой множество критических статей от «гражданских», направленных против офицерской касты и, как следствие, ответные статьи от представителей военного сословия, пытающихся объяснить и оправдать свои ценности и образ жизни, разгромленные Куприным в повести. Шестопалова ссылается на статьи в периодических изданиях П. М. Пильского и В. Львова, сторонников Куприна: «В своих отзывах они обращались к офицерам императорской армии не иначе как «господа», «жрецы милитаризма», «гидра милитаризма», «члены мёртвой касты», «тупые рутинёры», «недоучки». Они утверждали, что Александр Куприн – «бывший поручик, поэтому он хорошо был знаком с военным бытом, а с помощью художественных образов он смог перенести читателя в среду касты, показать её изнутри». Шестопалова отмечает, что эти авторы следуют в своих обвинениях за Куприным, их дискурс «направлен на осуждение всех сторон повседневной жизни и военной службы офицеров»[1]. Оба публициста – представители упомянутого выше демократически настроенного населения, Львов-Рогачевский принимал участие в революционном движении, Пильский – друг Куприна, яркий журналист и публицист своего времени.

 

Среди противников Куприна и его повести исследовательница выделяет П. А. Гейсмана и А. И. Введенского как наиболее яростных: «По мнению генерала П. А. Гейсмана, «писатель взял сцены из действительной офицерской жизни и преднамеренно их исказил, поскольку в современных условиях в обществе стали востребованы произведения обличительного толка». <…> Русский писатель и философ [А. И. Введенский] оценил «Поединок» как «прикрытую проповедь антимилитаризма, полный неряшливых инсинуаций памфлет, главная цель которого заключалась в том, чтобы военные усомнились в правильном выборе своей профессии»[2]. Если Гейсман является генералом, и тогда его негативную реакцию можно объяснить хотя бы отчасти личной обидой, то критика Введенского представляется мне более интересной в силу того, что он так называемый «гражданский». Как бы то ни было, в обоих случаях очевидно то, что спор был именно с Куприным и его мировоззрением, отражённым в повести, то есть идеологическим, что и свойственно публицистике в целом.

 

Далее Шестопалова говорит о тех публицистах, которые придерживались умеренной позиции. То есть критиках, по мнению исследовательницы, солидарных с Куприным «в наличии недостатков в военном быту», но при этом считавших, что «другие круги общества также не свободны от них», поэтому не стоит заострять внимание только на них. К таким критикам она относит Н. Я. Стечкина (под псевдонимом Н. Я. Стародум) и А. Дрозд-Бонячевского. Первый поднимал вопрос дуэли и говорил о её необходимости как о способе защиты чести не только личной, но и полковой, полемизируя таким образом с Куприным. Второй, полковник, в своей статье «“Поединок” Куприна с точки зрения строевого офицера» писал о том, что, к его сожалению, офицеры своим поведением не соответствовали данному им высокому положению, что и отразил Куприн в своей повести. В силу этого Дрозд-Бонячевский говорил о необходимости реформ в армии, в частности, в областях, касающихся нравственного воспитания офицеров[3].

 

Все приведённые выше работы характерны тем, что содержат именно идеологическую полемику, не касающуюся чисто литературной стороны обсуждаемой повести, что, опять-таки, естественно для публицистики. Единственное отличие статей друг от друга – это, по факту, отличие в степени сходства идеологий авторов этих работ с идеологией Куприна, отражённой в тексте «Поединка».

ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА

 

Помимо публицистических статей, можно обратить внимание и на краткие высказывания разных писателей о «Поединке». Например, вот, что М. Горький сказал о повести: «Великолепная повесть. Я полагаю, что на всех честных, думающих офицеров она должна произвести неотразимое впечатление. Целью А. Куприна было — приблизить их к людям, показать, что они далеки от них!.. В самом деле, изолированность наших офицеров — трагическая для них изолированность. Куприн оказал офицерству большую услугу. Он помог им до известной степени познать самих себя, свое положение в жизни, всю его ненормальность и трагизм»[4]. Как известно, «Поединок» был опубликован в издании «Знание», руководимым Горьким, и в целом писался во многом под его руководством, или, выражаясь точнее, с его активным участием. Писатель активно поддерживал Куприна и высоко оценивал его повесть уже на уровне отдельных глав, поэтому его оценка достаточно планомерна.

 

Из других упоминаний можно отметить оценку повести Л. Н. Толстым. В «Яснополянских записках» Д. П. Маковицкого присутствует подробное описание чтений «Поединка» Куприна и все высказывания писателя насчёт произведения. Толстой даёт оценку многим главам повести и самому автору: «Когда читали выговор полковника пьянице-капитану, сперва начальнически строгий, потом человеческий, мягкий, Л. Н. похвалил: “Хорошо”»[5], «хорошо, весело, только, где пускается в философию, неинтересно», «Куприн выше Горького и Андреева»[6], «это хорошо описано»[7] и т. п. Там же можно найти и любопытное замечание о повести: «гадкая книга; с талантом написана, но издевается над Юлианом, ходившим за прокаженным, над слабыми и говорит, что надо жить в свое удовольствие»[8]. Опираясь на эти выдержки, можно сделать вывод, что Толстой высоко оценил художественное мастерство, с которым было написано множество сцен повести, однако, явно не принял философскую составляющую романа.

 

В досоветском периоде встречаются и работы насчёт творчества Куприна в целом. Рассмотренные ниже статьи характерны тем, что они заключали в себе попытку анализа чисто литературной стороны творческой деятельности Куприна, в том числе и «Поединка». Большинство из этих статей было написано через несколько лет после выхода повести в свет, что позволяло несколько дистанцироваться от общественного резонанса, вызванного произведением.

 

Статья К. И. Чуковского «О Куприне» 1907 года представляется мне очень любопытной для разбора, поскольку она содержит очень своеобразную характеристику творчества Куприна, данную с помощью яркой метафоры, заключающейся в том, что писатель называется «зрячим кротом». Это связано с тем, что, по мнению Чуковского, «все современные писатели словно вдруг и поголовно ослепли», кроме Куприна. Иными словами, Чуковский отмечает, что в представлении множества влиятельных и талантливых современных поэтов и писателей не существует быта и зримого мира, есть лишь «общечеловек, живущий общежизнью и умирающий общесмертью», противопоставляя им Куприна. Но замечает при этом, что «зрячесть Куприна – это его болезнь». Чуковский объясняет это тем, что, «обожая быт глазами, он [Куприн] ненавидит его душой», что и ведёт того к трагичным последствиям, к внутреннему надлому. Куприн – не бытописатель, потому как он не воспевает быт, а, подробно описывая его, выносит ему приговор. Критик говорит о том, что многие произведения писателя строятся по одной схеме, по одному «неестественному и странному плану»: Куприным берётся и изучается быт, «с жадностью, гурмански», потом берётся человек, «нарочито золотушный и нервический», которого этот быт затягивает, и он погибает. Куприн при этом «начинает анафемствовать, и обличает, и шельмует этот жестокий быт», а затем пишет другое произведение, проделывая всё то же самое. По такой схеме выстроен и «Поединок». При этом писатель ругает не какой-то отдельный быт, а быт в целом, любую среду. Так и получается, что, отрицая быт, эту «силу», «реку жизни», но при этом отлично видя его, Куприн сходит к нигилизму и теряет всякую опору в жизни. Чуковский подтверждает это тем, что у Куприна нет «единого критерия бытия», которым он бы мерил мир, а есть два «аршина», попеременно использующихся. С одной стороны, Куприн восхищается и воспевает человеческую силу и смелость, с другой – измеряет мир аршином поручика Ромашова. Чуковский подмечает, что русская литература всегда действовала «во имя Ромашова» в силу национальной специфики, и первым воспевать силу человеческого духа начал Горький. И тогда Куприн, по мнению Чуковского, – «первый эклектик этих двух направлений», то есть творчество его противоречивое, механистически соединяющее в себе два оппозиционных начала. Вывод Чуковский делает неутешительный: «счастье тем, кто, приспособившись, ослеп во мраке безбытности, но горе кроту, оставшемуся зрячим»[9].

 

Любопытна статья тем, что в ней наблюдается попытка глубинного анализа не только творчества Куприна, но и литературы современной ему и Чуковскому эпохи. Чуковский делает примечательные наблюдения, выделяя, во-первых, сходство между «слепыми» поэтами (символистами, декадентами и др.) и Куприным, во-вторых, разницу между писателями-бытовиками и Куприным. Чуковский, называя Куприна «аномалией»[10], даёт таким образом ему совершенно обособленное место среди всех его современников.

В работе П. С. Когана «Очерки по истории новейшей русской литературы» критик и исследователь рассуждает во введении несколько в том же духе, что и Чуковский, отмечая, что современной литературе присущи два направления, «два полюса», наиболее яркими выразителями которых являются Андреев и Куприн. Автор «Поединка», по мнению Когана, является выразителем идеи о том, что у человеческого страдания есть «вполнѣ реальныя причины», оно социально обусловлено. Коган говорит, что Куприн «рѣзко подчеркиваетъ связь, соединяющую Ромашова съ окружающимъ его мiромъ» и утверждает, что в этом причина его страдания, в среде, в которой он находится[11]. Страдания Ромашова, считает Коган, обнажают «гнетущую фальшь, лежащую въ основѣ существованiя огромной группы общества, а за этой фальшью обнаруживается ещё нѣчто большее: вскрываются язвы всего колоссального общественнаго организма, страдающего тяжкимъ недугомъ»[12]. Критик считает, что специфика купринского творчества в том, что он призывает «къ борьбѣ личности съ несовершенствами жизни», то есть считает, что всё находится в руках человека и всё исправимо[13].

Далее в той же книге в статье «Купринъ – Творчество» Коган говорит о том, что для художественной манеры Куприна характерно «объективное отношенiе къ изображаемымъ явлениямъ и героямъ»[14]. Однако при этом, Коган отмечает, что эти явления сами по себе приводят к «изумительно-стройнымъ и яснымъ выводамъ»[15]. Он подчёркивает тот факт, что его произведения по-научному детальны, являют жизнь такой какая она есть: «“Поединок” - не только художественное произведенiе. Это - рядъ указанiй, касающихся реформы военнаго дѣла»[16]. Среди других особенностей его творчества Коган выделяет то, что при всём следовании лучшим традициям старой литературы, Куприн «ничего не принимаетъ на-вѣру», каждый даже не новый вывод добыт им самостоятельно. Критик называет это вдумчивым и глубоким отношением, позволившим Куприну постичь «душу новаго поколѣнiя». Для Когана это критерий «большого художника»[17].

Далее рассматривая героев Куприна и идеалы, высказываемые писателем в его творчестве, Коган замечает, что герои произведений писателя – это «ницшеанцы въ своихъ поискахъ абсолютнаго простора для личности»[18]. Он подробно разбирает специфику таких героев, говоря между прочим, что Назанский – самый яркий представитель подобного типа. Говоря об идеале писателя, критик отмечает, что Куприн – не из тех, кто «пишетъ не для того, чтобы проповѣдывать», однако его идеалы всё равно видны. Этот идеал – ницшеанство в широком смысле: преклонение перед сильной личностью, творческой силой человека, способностями его духа[19].

Жажду к «проявленiю своей личности» отмечает Коган и в Ромашове, противопоставляя его Ромашову только на том основании, что его идеал более конкретен, стремление к творчеству имеет более чёткие формы[20]. «Для Ромашова безразлично – возмущенiе, война: онъ жаждетъ дѣла». Коган отмечает, однако, неоднозначную составляющую такого стремления: с одной стороны, ничего нет хорошего в том, что люди могут стать оружием «и добраго, и злого», с другой – и в этом есть «своя свѣтлая сторона», поскольку жизнь требует от людей активных действий, а не продолжения размышлений[21].

Далее учёный рассматривает и Шурочку Николаеву, отмечая, что и она, как и свойственно персонажам Куприна, стоит крепко на земле, её идеалы хоть «очень невысокiе», но дают ей силы по мере приближения к ним. Критик говорит, что для её образа «авторъ не пожалѣлъ лучшихъ красокъ»[22]. Чуть далее Коган характеризует её поступок по отношению к Ромашову «гадким», замечая её холодный расчёт, но при этом говорит о том, что она умеет любить, что её цель состоит в том, чтобы «превратить свою жизнь въ сплошной опьяняющiй праздникъ», что всё остальное для неё – лишь средства к этой цели. [23] Коган замечает, что, возможно, «главная тайна обаянiя Куприна» в том, что идеалы «только что пережитаго больного времени» и «дѣлового направленiя здороваго и разсудительнаго поколѣнiя» он слил в «изумительное сочетаниiе»[24].

Это основные тезисы работы П. С. Когана, любопытной тем, что в ней произведен достаточно глубокий анализ творчества Куприна и «Поединка» в том числе. При этом Коган разбирает его произведения с точки зрения того, как они отражают одно из направлений общественной мысли в России, что позволяет говорить о методе его работы как о культурно-историческом, хоть и не без оговорок. Коган, учёный литературовед и критик, причудливо смешал оба рода своей деятельности в этой работе, попытавшись объяснить творчества Куприна с точки зрения его культурной основы, при этом не полностью отказавшись от оценок этих явлений. Так мы видим, что он явно не принимает декадентство, называя его больным течением, и изредка делает эмоциональные замечания на какой-либо счёт, что более характерно для литературной критики.

Другая работа, разбирающая творчество писателя – глава о Куприне в книге «Литературный Олимп» 1911 г. А. А. Измайлова, крупного литературного критика того времени. В ней он даёт положительную оценку творчества писателя, однозначно говоря о том, что «въ его лицѣ предъ нами роскошный, благоуханный талантъ, на которомъ можно слагать самыя смѣлыя надежды». При этом он отмечает в его произведениях и некоторую «типично-русскую безалаберность», из-за которой, по его мнению, «скомканъ конецъ “Поединка”», одно из «лучшихъ» его произведений. Измайлов отмечает, что талант Куприна здоровый, без «малѣйшаго надлома, малѣйшей извилины» и «болѣзненной психологiи»[25]. Помимо этого, критик отмечает, что по своему складу Куприн – «старый» писатель, продолжающий традиции Толстого и Чехова[26]. Основной акцент статьи делается на складе таланта Куприна, на том, что он «писатель-жизнелюбъ»[27]. Среди других недостатков «Поединка» Измайлов выделяет пропитанные «фальшью» монологи Назанского, «цѣликом выхваченныя изъ Штирнера», считая их уступкой новым философским течениям[28]. Критик замечает, что весь «Поединок» пропитан жизнелюбием и печалью против «попранiя правъ человѣка наслаждаться бытiемъ»[29]. Как видно, в целом критик высоко оценил Куприна, назвав его продолжателем традиции «старой» русской литературы, при этом заметив и его особенность в сравнении с писателями предыдущих поколений: жизнелюбие и энергичность, «звѣриное»[30] начало его творчества. 

Среди других статей начала ХХ века можно выделить несколько, не касающихся «Поединка», но прямо или косвенно характеризующих творчество Куприна. Хоть это и короткие выдержки, по ним можно сложить общее впечатление об отношении к Куприну современников. Так, поэт В. Ф. Ходасевич в статье «А. Куприн и Европа» 1914 года высказывается крайне негативно об уровне современной ему прозы на примере творчества Куприна. Он сетует на то, что современный прозаик становится не более чем занимательным рассказчиком, наблюдения которого «ни широтой, ни глубиной нисколько не отличаются от наблюдений обывательских». К таким прозаикам он и причисляет Куприна, намекая на ординарность его личности и таланта[31].

 

В статье А. В. Амфитеатрова «Морская болезнь», написанной в год выхода рассказа – в 1908 г., произведён разбор этого рассказа Куприна, тоже негативный, но при этом критик находит этот рассказ скорее исключением из общего правила, давая Куприну в целом очень высокую оценку: «В новой русской беллетристике "после Горького" Куприн едва ли не один заслуживает имени "художника слова", потому что он постиг тайну эпических красок Льва Толстого, пейзажных проникновений и жанровых мазков Антона Чехова»[32]. То есть в отличие от Ходасевича, Амфитеатров высоко ценит творческую манеру Куприна, ставя его не ниже литературных кумиров того времени.

 

Как видно из приведённых выше характеристик, современники оценивали творчество Куприна совершенно по-разному. Некоторые ставили его в один ряд с великими русскими прозаиками предыдущих поколений, некоторые – противопоставляли его тем же, не в пользу последнего. Однако, в приведённых выше заметках всё-таки достаточно мало упоминаний о непосредственно сути творчества Куприна, по которым можно было бы судить и об оценках этими критиками «Поединка», поэтому следует обратиться к другого рода работам, позволяющим выработать более ясное представление об этом.

ЭМИГРАНТСКИЕ СТАТЬИ

 

Немаловажный пласт критики о Куприне и «Поединке» представляют и статьи, написанные различными авторами в эмиграции, как правило, на смерть Куприна в 1938 г. Далее будут рассмотрены работы Г. В. Адамовича, И. А. Бунина, Евгения Тарусского, Л. И. Львова.

 

Статья Г. В. Адамовича «О Куприне», изданная в 1924 году в эмигрантском журнале «Звено», содержит довольно интересные наблюдения о творчестве писателя. Так, поэт отмечает, что «художественные средства его ограничены, вкус не безупречен и кругозор не широк». Адамович говорит при этом об одном важном свойстве его прозы – простоте, однако, он считает, что это «скорей, отсутствие недостатка, чем наличье достоинства»[33]. Далее, перечислив часть недостатков творчества писателя, поэт говорит о самом существенном: отсутствии «второго плана». Критик считает, что в «точности и мелочности реализма» как таковой нет никакой ценности без этого «второго плана», без символичности, которая не может быть выявлена до конца. В связи с этим он говорит, что повесть «Поединок» не поднимает вопросов, «всегда живущих в сознании человека», то есть что она ограничена только офицерским вопросом, вырастающим из описанного Куприным бытом. Исходя из этого, Адамович делает неутешительный вывод о творчестве Куприна: он считает, что читать его будут только до тех пор, «пока жив быт, который он отразил»[34].

 

Любопытно, что через 14 лет Адамович, никак не опровергая тезис из статьи выше, написал другую о творчестве Куприна, гораздо более тёплого характера. В ней он отвечает на вопрос: «Был ли Куприн большим писателем?» Отвечает неоднозначно: «И да, и нет. Кое в чем был, в другом не был <…>, что-то помешало ему развиться и оправдать все возбужденные им надежды»[35]. На этот же счёт, к слову, высказывается и М. А. Алданов, тоже в статье на смерть Куприна: «А. И. Куприн, в сущности, все сделал, чтобы зарыть свой талант в землю, и о размерах его таланта можно судить именно по тому, что это ему совершенно не удалось: он все-таки стал большим писателем»[36]. Алданов, очевидно, отвечает на этот вопрос утвердительно, однако, вернусь к разбору статьи Адамовича.

 

На этот раз, в 1938 году, поэт больше высказывался о достоинствах произведений Куприна, говоря, между прочим, что та самая простота, которую ранее он назвал лишь «отсутствием недостатка»[37], является всё-таки достоинством, «роскошью»: «Непринужденность слога и самого повествования производит впечатление отраднейшее, и выделяет Куприна чуть ли не среди всех его современников»[38]. Интересно, что говорит критик о недостатке «Поединка»: он находит, что сцена с Ромашовым, называющим Хлебникова братом, та самая сцена, которая приведёт в восторг не одного советского учёного и писателя, – «нестерпимое мелодраматическое тремоло»[39]. Подводя итог, Адамович пишет о том, что хоть книги Куприна практически не побуждают задуматься о чем-либо, они оставляют в душе ощущения спокойствия и благодушия, «.

 

Логично предположить, что в критических работах, написанных после смерти какого-либо автора, возможны попытки переосмысления его творчества, взгляда на него с другой стороны. С трудом можно представить себе статью, выпущенную на смерть писателя, содержащую в себе негативную критику его творчества. Поэтому сам выход второй статьи Адамовича, даже со всеми её замечаниями о недостатках произведений Куприна, всё же говорит о том, что в это время поэт относился к творчеству писателя положительно, изменив таким образом свои более ранние взгляды. «Книги Куприна помогают жить, а не мешают жить. Спасибо и на том»[40].

 

Среди отреагировавших на смерть А. И. Куприна был и И. А. Бунин. Наряду с воспоминаниями об их дружбе, писатель делает небольшой критический обзор творческой манеры Куприна. Основная претензия Бунина – нередкая вторичность как внутренних, так и внешних форм его творчества, пошлость. «Все как надо и дальше, есть все, что требуется по образцам данного времени», – пишет Бунин с иронией о некоторых используемых им фразах. При этом он подмечает и «большие достоинства», свойственные рассказам Куприна, «и даже «Поединку»[41]. Это высказывание любопытно, ибо само построение фразы намекает, возможно, на то, что «Поединок» Бунину не понравился, хоть он, по его мнению, и не лишён «больших достоинств». В целом ясно, что отношение Бунина к творчеству Куприна неоднозначное, он видит в нём талант, который, однако, может не проявляться в тех его произведениях, которые вторичны по сути и содержанию.

 

Далее рассмотрю статью Л. И. Львова «Творчество А. И. Куприна», написанную так же в 1938 году, после смерти писателя. В ней приводятся и трактовка, и наблюдения о творческой манере «Поединке». Так, Львов считает, что повесть написана Куприным как «бытописателемъ, безпристрастнымъ наблюдателемъ», а не политиком-публицистом. Он замечает, что особенность Куприна-человека в сравнении с многими другими людьми в 1905 году заключалась в том, что он не был «самоувѣреннымъ оптимистомъ и утверждателемъ новой грядущей «правды». Его обличенie сопровождалось не патетизмомъ строителя, но щемящимъ чувствомъ грядущаго катаклизма, надвигающейся соцiальной катастрофы». При этом критик обращает внимание, что всё-таки основная идея, «завѣтное убѣждение», являющее собой основной смысл произведения – это любовь, «широкая, свободная, ничѣмъ не стѣсненная». Львов говорит, что Куприна в ту пору влекло именно к этим темам, и лишь в некоторой степени к темам социального равенства и человечества в целом[42].

 

В этой статье ощущается определённое настроение, характерное для эмигрантского сообщества и некоторых его людей в особенности, настроенных против свершившейся в России «соцiальной катастрофы». Поэтому при чтении складывается ощущение, что Куприна в этой статье как бы старались обелить, лишить его повесть по меньшей мере осознанно вкладываемого в неё автором революционного смысла. Акцент делается на том, что Куприн тянулся к общечеловеческим темам, и лишь слегка думал и «о равенствѣ и о счастьи людей»; на том, что эпоха 1905 года была «политической порой въ Россiи», поэтому «Поединок» и был воспринят как революционный акт[43]. 

 

Среди других статей, написанных эмигрантами на смерть Куприна, можно выделить статью журналиста Евгения Тарусского, в которой тот вспоминает свою встречу с Куприным в 1915 году и их обсуждение «Поединка». Тарусский замечает, что, когда он прочёл повесть ещё в юности, он не нашёл в ней той ненависти, которую приписывали автору, а скорее почувствовал в тексте «скрытую душевную боль». Из приводимого далее разговора с Куприным, следует, что писатель считал, что его повесть в момент выхода восприняли неверно, не поняли ни демократически настроенная интеллигенция, ни защитники монархии. Куприн сказал, что писал о бедности в полку, о низком культурном уровне офицеров, о безысходности их существования, а не выписывал нарочно «кунсткамеру нравственных уродовъ». При этом Куприн ответил Тарусскому на замечание об улучшении материального и культурного положения офицеров, что, по его мнению, один человек всё-таки понял его – государь. По окончании японской войны в армии были проведены реформы, как раз значительно повысившие уровень «офицерского ценза»[44].

 

Сложно судить об объективности передачи разговора Куприна с Тарусским, однако же в статье высказана практически та же позиция насчёт «Поединка», что и Л. И. Львовым. Повесть есть отражение не ненависти и презрения писателя к устройству армии при государе, а именно горечи и боли на этот счёт. По мнению этих двух критиков, идея повести была не революционная, антимонархическая, а общечеловеческая, связанная с бедственным положением людей вообще, а не какого-то класса в целом.

 

На этом я заканчиваю разбор дореволюционной и эмигрантской критики, обращаясь к другому крупному пласту исследований «Поединка» – советским работам и статьям.