Глава 1. Досоветский период И эмиграция

ВВЕДЕНИЕ

 

В данной работе будут рассмотрены особенности процесса изучения повести А. И. Куприна «Поединок» с момента публикации произведения в 1905 году до 80-х гг. XX века. История изучения и восприятие повести на протяжении данного периода было достаточно разнородным. Так, в начале ХХ века все упоминания и попытки анализа «Поединка» не связаны ни с какой методологической школой в литературоведении, за редким исключением, а более характеризуются политической направленностью или оценочностью суждений; следовательно, эти работы скорее можно классифицировать как публицистику и литературную критику соответственно. Так было вплоть до становления Советского союза и, как следствие, развития марксистско-ленинского метода в литературоведении. Применяя его, многие учёные-филологи, советские писатели и общественные деятели исследовали творчество Куприна, в том числе и «Поединок». Помимо указанного выше, в данную работу войдут и работы о повести, написанные эмигрантами в период с 1924 по 1938 год. Эти работы тоже вносят весомый вклад в формирование неоднозначного историографического процесса изучения повести.

ГЛАВА 1. ДОСОВЕТСКИЙ ПЕРИОД И ЭМИГРАЦИЯ

 

В первой главе данной работы будет представлен аналитический обзор критики досоветского периода, касающейся творчества Куприна в целом и повести «Поединок» в частности, а также критики, написанной в эмиграции различными писателями, поэтами, журналистами и другими культурными деятелями. Только несколько работ начала ХХ века будут разобраны во второй главе настоящего исследования, так как они, хоть хронологически и не относятся к советскому периоду, рассматривают творчество Куприна с применением социологического метода, через призму этой идеологии. К этим работам относятся статьи В. В. Воровского и А. В. Луначарского («Куприн» и «О чести» соответственно). Остальные же работы начала ХХ века будут рассмотрены ниже.

ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА

 

Помимо публицистических статей, можно обратить внимание и на краткие высказывания разных писателей о «Поединке». Например, вот, что М. Горький сказал о повести: «Великолепная повесть. Я полагаю, что на всех честных, думающих офицеров она должна произвести неотразимое впечатление. Целью А. Куприна было — приблизить их к людям, показать, что они далеки от них!.. В самом деле, изолированность наших офицеров — трагическая для них изолированность. Куприн оказал офицерству большую услугу. Он помог им до известной степени познать самих себя, свое положение в жизни, всю его ненормальность и трагизм»[4]. Как известно, «Поединок» был опубликован в издании «Знание», руководимым Горьким, и в целом писался во многом под его руководством, или, выражаясь точнее, с его активным участием. Писатель активно поддерживал Куприна и высоко оценивал его повесть уже на уровне отдельных глав, поэтому его оценка достаточно планомерна.

 

Из других упоминаний можно отметить оценку повести Л. Н. Толстым. В «Яснополянских записках» Д. П. Маковицкого присутствует подробное описание чтений «Поединка» Куприна и все высказывания писателя насчёт произведения. Толстой даёт оценку многим главам повести и самому автору: «Когда читали выговор полковника пьянице-капитану, сперва начальнически строгий, потом человеческий, мягкий, Л. Н. похвалил: “Хорошо”»[5], «хорошо, весело, только, где пускается в философию, неинтересно», «Куприн выше Горького и Андреева»[6], «это хорошо описано»[7] и т. п. Там же можно найти и любопытное замечание о повести: «гадкая книга; с талантом написана, но издевается над Юлианом, ходившим за прокаженным, над слабыми и говорит, что надо жить в свое удовольствие»[8]. Опираясь на эти выдержки, можно сделать вывод, что Толстой высоко оценил художественное мастерство, с которым было написано множество сцен повести, однако, явно не принял философскую составляющую романа.

 

В досоветском периоде встречаются и работы насчёт творчества Куприна в целом. Рассмотренные ниже статьи характерны тем, что они заключали в себе попытку анализа чисто литературной стороны творческой деятельности Куприна, в том числе и «Поединка». Большинство из этих статей было написано через несколько лет после выхода повести в свет, что позволяло несколько дистанцироваться от общественного резонанса, вызванного произведением.

 

Статья К. И. Чуковского «О Куприне» 1907 года представляется мне очень любопытной для разбора, поскольку она содержит очень своеобразную характеристику творчества Куприна, данную с помощью яркой метафоры, заключающейся в том, что писатель называется «зрячим кротом». Это связано с тем, что, по мнению Чуковского, «все современные писатели словно вдруг и поголовно ослепли», кроме Куприна. Иными словами, Чуковский отмечает, что в представлении множества влиятельных и талантливых современных поэтов и писателей не существует быта и зримого мира, есть лишь «общечеловек, живущий общежизнью и умирающий общесмертью», противопоставляя им Куприна. Но замечает при этом, что «зрячесть Куприна – это его болезнь». Чуковский объясняет это тем, что, «обожая быт глазами, он [Куприн] ненавидит его душой», что и ведёт того к трагичным последствиям, к внутреннему надлому. Куприн – не бытописатель, потому как он не воспевает быт, а, подробно описывая его, выносит ему приговор. Критик говорит о том, что многие произведения писателя строятся по одной схеме, по одному «неестественному и странному плану»: Куприным берётся и изучается быт, «с жадностью, гурмански», потом берётся человек, «нарочито золотушный и нервический», которого этот быт затягивает, и он погибает. Куприн при этом «начинает анафемствовать, и обличает, и шельмует этот жестокий быт», а затем пишет другое произведение, проделывая всё то же самое. По такой схеме выстроен и «Поединок». При этом писатель ругает не какой-то отдельный быт, а быт в целом, любую среду. Так и получается, что, отрицая быт, эту «силу», «реку жизни», но при этом отлично видя его, Куприн сходит к нигилизму и теряет всякую опору в жизни. Чуковский подтверждает это тем, что у Куприна нет «единого критерия бытия», которым он бы мерил мир, а есть два «аршина», попеременно использующихся. С одной стороны, Куприн восхищается и воспевает человеческую силу и смелость, с другой – измеряет мир аршином поручика Ромашова. Чуковский подмечает, что русская литература всегда действовала «во имя Ромашова» в силу национальной специфики, и первым воспевать силу человеческого духа начал Горький. И тогда Куприн, по мнению Чуковского, – «первый эклектик этих двух направлений», то есть творчество его противоречивое, механистически соединяющее в себе два оппозиционных начала. Вывод Чуковский делает неутешительный: «счастье тем, кто, приспособившись, ослеп во мраке безбытности, но горе кроту, оставшемуся зрячим»[9].

 

Любопытна статья тем, что в ней наблюдается попытка глубинного анализа не только творчества Куприна, но и литературы современной ему и Чуковскому эпохи. Чуковский делает примечательные наблюдения, выделяя, во-первых, сходство между «слепыми» поэтами (символистами, декадентами и др.) и Куприным, во-вторых, разницу между писателями-бытовиками и Куприным. Чуковский, называя Куприна «аномалией»[10], даёт таким образом ему совершенно обособленное место среди всех его современников.

В работе П. С. Когана «Очерки по истории новейшей русской литературы» критик и исследователь рассуждает во введении несколько в том же духе, что и Чуковский, отмечая, что современной литературе присущи два направления, «два полюса», наиболее яркими выразителями которых являются Андреев и Куприн. Автор «Поединка», по мнению Когана, является выразителем идеи о том, что у человеческого страдания есть «вполнѣ реальныя причины», оно социально обусловлено. Коган говорит, что Куприн «рѣзко подчеркиваетъ связь, соединяющую Ромашова съ окружающимъ его мiромъ» и утверждает, что в этом причина его страдания, в среде, в которой он находится[11]. Страдания Ромашова, считает Коган, обнажают «гнетущую фальшь, лежащую въ основѣ существованiя огромной группы общества, а за этой фальшью обнаруживается ещё нѣчто большее: вскрываются язвы всего колоссального общественнаго организма, страдающего тяжкимъ недугомъ»[12]. Критик считает, что специфика купринского творчества в том, что он призывает «къ борьбѣ личности съ несовершенствами жизни», то есть считает, что всё находится в руках человека и всё исправимо[13].

Далее в той же книге в статье «Купринъ – Творчество» Коган говорит о том, что для художественной манеры Куприна характерно «объективное отношенiе къ изображаемымъ явлениямъ и героямъ»[14]. Однако при этом, Коган отмечает, что эти явления сами по себе приводят к «изумительно-стройнымъ и яснымъ выводамъ»[15]. Он подчёркивает тот факт, что его произведения по-научному детальны, являют жизнь такой какая она есть: «“Поединок” - не только художественное произведенiе. Это - рядъ указанiй, касающихся реформы военнаго дѣла»[16]. Среди других особенностей его творчества Коган выделяет то, что при всём следовании лучшим традициям старой литературы, Куприн «ничего не принимаетъ на-вѣру», каждый даже не новый вывод добыт им самостоятельно. Критик называет это вдумчивым и глубоким отношением, позволившим Куприну постичь «душу новаго поколѣнiя». Для Когана это критерий «большого художника»[17].

Далее рассматривая героев Куприна и идеалы, высказываемые писателем в его творчестве, Коган замечает, что герои произведений писателя – это «ницшеанцы въ своихъ поискахъ абсолютнаго простора для личности»[18]. Он подробно разбирает специфику таких героев, говоря между прочим, что Назанский – самый яркий представитель подобного типа. Говоря об идеале писателя, критик отмечает, что Куприн – не из тех, кто «пишетъ не для того, чтобы проповѣдывать», однако его идеалы всё равно видны. Этот идеал – ницшеанство в широком смысле: преклонение перед сильной личностью, творческой силой человека, способностями его духа[19].

Жажду к «проявленiю своей личности» отмечает Коган и в Ромашове, противопоставляя его Ромашову только на том основании, что его идеал более конкретен, стремление к творчеству имеет более чёткие формы[20]. «Для Ромашова безразлично – возмущенiе, война: онъ жаждетъ дѣла». Коган отмечает, однако, неоднозначную составляющую такого стремления: с одной стороны, ничего нет хорошего в том, что люди могут стать оружием «и добраго, и злого», с другой – и в этом есть «своя свѣтлая сторона», поскольку жизнь требует от людей активных действий, а не продолжения размышлений[21].

Далее учёный рассматривает и Шурочку Николаеву, отмечая, что и она, как и свойственно персонажам Куприна, стоит крепко на земле, её идеалы хоть «очень невысокiе», но дают ей силы по мере приближения к ним. Критик говорит, что для её образа «авторъ не пожалѣлъ лучшихъ красокъ»[22]. Чуть далее Коган характеризует её поступок по отношению к Ромашову «гадким», замечая её холодный расчёт, но при этом говорит о том, что она умеет любить, что её цель состоит в том, чтобы «превратить свою жизнь въ сплошной опьяняющiй праздникъ», что всё остальное для неё – лишь средства к этой цели. [23] Коган замечает, что, возможно, «главная тайна обаянiя Куприна» в том, что идеалы «только что пережитаго больного времени» и «дѣлового направленiя здороваго и разсудительнаго поколѣнiя» он слил в «изумительное сочетаниiе»[24].

Это основные тезисы работы П. С. Когана, любопытной тем, что в ней произведен достаточно глубокий анализ творчества Куприна и «Поединка» в том числе. При этом Коган разбирает его произведения с точки зрения того, как они отражают одно из направлений общественной мысли в России, что позволяет говорить о методе его работы как о культурно-историческом, хоть и не без оговорок. Коган, учёный литературовед и критик, причудливо смешал оба рода своей деятельности в этой работе, попытавшись объяснить творчества Куприна с точки зрения его культурной основы, при этом не полностью отказавшись от оценок этих явлений. Так мы видим, что он явно не принимает декадентство, называя его больным течением, и изредка делает эмоциональные замечания на какой-либо счёт, что более характерно для литературной критики.

Другая работа, разбирающая творчество писателя – глава о Куприне в книге «Литературный Олимп» 1911 г. А. А. Измайлова, крупного литературного критика того времени. В ней он даёт положительную оценку творчества писателя, однозначно говоря о том, что «въ его лицѣ предъ нами роскошный, благоуханный талантъ, на которомъ можно слагать самыя смѣлыя надежды». При этом он отмечает в его произведениях и некоторую «типично-русскую безалаберность», из-за которой, по его мнению, «скомканъ конецъ “Поединка”», одно из «лучшихъ» его произведений. Измайлов отмечает, что талант Куприна здоровый, без «малѣйшаго надлома, малѣйшей извилины» и «болѣзненной психологiи»[25]. Помимо этого, критик отмечает, что по своему складу Куприн – «старый» писатель, продолжающий традиции Толстого и Чехова[26]. Основной акцент статьи делается на складе таланта Куприна, на том, что он «писатель-жизнелюбъ»[27]. Среди других недостатков «Поединка» Измайлов выделяет пропитанные «фальшью» монологи Назанского, «цѣликом выхваченныя изъ Штирнера», считая их уступкой новым философским течениям[28]. Критик замечает, что весь «Поединок» пропитан жизнелюбием и печалью против «попранiя правъ человѣка наслаждаться бытiемъ»[29]. Как видно, в целом критик высоко оценил Куприна, назвав его продолжателем традиции «старой» русской литературы, при этом заметив и его особенность в сравнении с писателями предыдущих поколений: жизнелюбие и энергичность, «звѣриное»[30] начало его творчества. 

Среди других статей начала ХХ века можно выделить несколько, не касающихся «Поединка», но прямо или косвенно характеризующих творчество Куприна. Хоть это и короткие выдержки, по ним можно сложить общее впечатление об отношении к Куприну современников. Так, поэт В. Ф. Ходасевич в статье «А. Куприн и Европа» 1914 года высказывается крайне негативно об уровне современной ему прозы на примере творчества Куприна. Он сетует на то, что современный прозаик становится не более чем занимательным рассказчиком, наблюдения которого «ни широтой, ни глубиной нисколько не отличаются от наблюдений обывательских». К таким прозаикам он и причисляет Куприна, намекая на ординарность его личности и таланта[31].

 

В статье А. В. Амфитеатрова «Морская болезнь», написанной в год выхода рассказа – в 1908 г., произведён разбор этого рассказа Куприна, тоже негативный, но при этом критик находит этот рассказ скорее исключением из общего правила, давая Куприну в целом очень высокую оценку: «В новой русской беллетристике "после Горького" Куприн едва ли не один заслуживает имени "художника слова", потому что он постиг тайну эпических красок Льва Толстого, пейзажных проникновений и жанровых мазков Антона Чехова»[32]. То есть в отличие от Ходасевича, Амфитеатров высоко ценит творческую манеру Куприна, ставя его не ниже литературных кумиров того времени.

 

Как видно из приведённых выше характеристик, современники оценивали творчество Куприна совершенно по-разному. Некоторые ставили его в один ряд с великими русскими прозаиками предыдущих поколений, некоторые – противопоставляли его тем же, не в пользу последнего. Однако, в приведённых выше заметках всё-таки достаточно мало упоминаний о непосредственно сути творчества Куприна, по которым можно было бы судить и об оценках этими критиками «Поединка», поэтому следует обратиться к другого рода работам, позволяющим выработать более ясное представление об этом.

ЭМИГРАНТСКИЕ СТАТЬИ

 

Немаловажный пласт критики о Куприне и «Поединке» представляют и статьи, написанные различными авторами в эмиграции, как правило, на смерть Куприна в 1938 г. Далее будут рассмотрены работы Г. В. Адамовича, И. А. Бунина, Евгения Тарусского, Л. И. Львова.

 

Статья Г. В. Адамовича «О Куприне», изданная в 1924 году в эмигрантском журнале «Звено», содержит довольно интересные наблюдения о творчестве писателя. Так, поэт отмечает, что «художественные средства его ограничены, вкус не безупречен и кругозор не широк». Адамович говорит при этом об одном важном свойстве его прозы – простоте, однако, он считает, что это «скорей, отсутствие недостатка, чем наличье достоинства»[33]. Далее, перечислив часть недостатков творчества писателя, поэт говорит о самом существенном: отсутствии «второго плана». Критик считает, что в «точности и мелочности реализма» как таковой нет никакой ценности без этого «второго плана», без символичности, которая не может быть выявлена до конца. В связи с этим он говорит, что повесть «Поединок» не поднимает вопросов, «всегда живущих в сознании человека», то есть что она ограничена только офицерским вопросом, вырастающим из описанного Куприным бытом. Исходя из этого, Адамович делает неутешительный вывод о творчестве Куприна: он считает, что читать его будут только до тех пор, «пока жив быт, который он отразил»[34].

 

Любопытно, что через 14 лет Адамович, никак не опровергая тезис из статьи выше, написал другую о творчестве Куприна, гораздо более тёплого характера. В ней он отвечает на вопрос: «Был ли Куприн большим писателем?» Отвечает неоднозначно: «И да, и нет. Кое в чем был, в другом не был <…>, что-то помешало ему развиться и оправдать все возбужденные им надежды»[35]. На этот же счёт, к слову, высказывается и М. А. Алданов, тоже в статье на смерть Куприна: «А. И. Куприн, в сущности, все сделал, чтобы зарыть свой талант в землю, и о размерах его таланта можно судить именно по тому, что это ему совершенно не удалось: он все-таки стал большим писателем»[36]. Алданов, очевидно, отвечает на этот вопрос утвердительно, однако, вернусь к разбору статьи Адамовича.

 

На этот раз, в 1938 году, поэт больше высказывался о достоинствах произведений Куприна, говоря, между прочим, что та самая простота, которую ранее он назвал лишь «отсутствием недостатка»[37], является всё-таки достоинством, «роскошью»: «Непринужденность слога и самого повествования производит впечатление отраднейшее, и выделяет Куприна чуть ли не среди всех его современников»[38]. Интересно, что говорит критик о недостатке «Поединка»: он находит, что сцена с Ромашовым, называющим Хлебникова братом, та самая сцена, которая приведёт в восторг не одного советского учёного и писателя, – «нестерпимое мелодраматическое тремоло»[39]. Подводя итог, Адамович пишет о том, что хоть книги Куприна практически не побуждают задуматься о чем-либо, они оставляют в душе ощущения спокойствия и благодушия, «.

 

Логично предположить, что в критических работах, написанных после смерти какого-либо автора, возможны попытки переосмысления его творчества, взгляда на него с другой стороны. С трудом можно представить себе статью, выпущенную на смерть писателя, содержащую в себе негативную критику его творчества. Поэтому сам выход второй статьи Адамовича, даже со всеми её замечаниями о недостатках произведений Куприна, всё же говорит о том, что в это время поэт относился к творчеству писателя положительно, изменив таким образом свои более ранние взгляды. «Книги Куприна помогают жить, а не мешают жить. Спасибо и на том»[40].

 

Среди отреагировавших на смерть А. И. Куприна был и И. А. Бунин. Наряду с воспоминаниями об их дружбе, писатель делает небольшой критический обзор творческой манеры Куприна. Основная претензия Бунина – нередкая вторичность как внутренних, так и внешних форм его творчества, пошлость. «Все как надо и дальше, есть все, что требуется по образцам данного времени», – пишет Бунин с иронией о некоторых используемых им фразах. При этом он подмечает и «большие достоинства», свойственные рассказам Куприна, «и даже «Поединку»[41]. Это высказывание любопытно, ибо само построение фразы намекает, возможно, на то, что «Поединок» Бунину не понравился, хоть он, по его мнению, и не лишён «больших достоинств». В целом ясно, что отношение Бунина к творчеству Куприна неоднозначное, он видит в нём талант, который, однако, может не проявляться в тех его произведениях, которые вторичны по сути и содержанию.

 

Далее рассмотрю статью Л. И. Львова «Творчество А. И. Куприна», написанную так же в 1938 году, после смерти писателя. В ней приводятся и трактовка, и наблюдения о творческой манере «Поединке». Так, Львов считает, что повесть написана Куприным как «бытописателемъ, безпристрастнымъ наблюдателемъ», а не политиком-публицистом. Он замечает, что особенность Куприна-человека в сравнении с многими другими людьми в 1905 году заключалась в том, что он не был «самоувѣреннымъ оптимистомъ и утверждателемъ новой грядущей «правды». Его обличенie сопровождалось не патетизмомъ строителя, но щемящимъ чувствомъ грядущаго катаклизма, надвигающейся соцiальной катастрофы». При этом критик обращает внимание, что всё-таки основная идея, «завѣтное убѣждение», являющее собой основной смысл произведения – это любовь, «широкая, свободная, ничѣмъ не стѣсненная». Львов говорит, что Куприна в ту пору влекло именно к этим темам, и лишь в некоторой степени к темам социального равенства и человечества в целом[42].

 

В этой статье ощущается определённое настроение, характерное для эмигрантского сообщества и некоторых его людей в особенности, настроенных против свершившейся в России «соцiальной катастрофы». Поэтому при чтении складывается ощущение, что Куприна в этой статье как бы старались обелить, лишить его повесть по меньшей мере осознанно вкладываемого в неё автором революционного смысла. Акцент делается на том, что Куприн тянулся к общечеловеческим темам, и лишь слегка думал и «о равенствѣ и о счастьи людей»; на том, что эпоха 1905 года была «политической порой въ Россiи», поэтому «Поединок» и был воспринят как революционный акт[43]. 

 

Среди других статей, написанных эмигрантами на смерть Куприна, можно выделить статью журналиста Евгения Тарусского, в которой тот вспоминает свою встречу с Куприным в 1915 году и их обсуждение «Поединка». Тарусский замечает, что, когда он прочёл повесть ещё в юности, он не нашёл в ней той ненависти, которую приписывали автору, а скорее почувствовал в тексте «скрытую душевную боль». Из приводимого далее разговора с Куприным, следует, что писатель считал, что его повесть в момент выхода восприняли неверно, не поняли ни демократически настроенная интеллигенция, ни защитники монархии. Куприн сказал, что писал о бедности в полку, о низком культурном уровне офицеров, о безысходности их существования, а не выписывал нарочно «кунсткамеру нравственных уродовъ». При этом Куприн ответил Тарусскому на замечание об улучшении материального и культурного положения офицеров, что, по его мнению, один человек всё-таки понял его – государь. По окончании японской войны в армии были проведены реформы, как раз значительно повысившие уровень «офицерского ценза»[44].

 

Сложно судить об объективности передачи разговора Куприна с Тарусским, однако же в статье высказана практически та же позиция насчёт «Поединка», что и Л. И. Львовым. Повесть есть отражение не ненависти и презрения писателя к устройству армии при государе, а именно горечи и боли на этот счёт. По мнению этих двух критиков, идея повести была не революционная, антимонархическая, а общечеловеческая, связанная с бедственным положением людей вообще, а не какого-то класса в целом.

 

На этом я заканчиваю разбор дореволюционной и эмигрантской критики, обращаясь к другому крупному пласту исследований «Поединка» – советским работам и статьям.  

ПРОБЛЕМА ОБРАЗА НАЗАНСКОГО

 

Итак, Назанский. С ним велись ожесточённые идеологические войны, все сторонники революции спорили с его идеями, опровергали, стремясь к обесцениванию этого героя. И понятно почему, его проповеди слабо уживаются с социалистическими идеями, к тому же в «Поединке» его монологи занимают значительное место и никак не опровергаются повествователем, даже наоборот, принимаются с сочувствием. Советские критики и литературоведы взяли на себя этот труд – показать несостоятельность его идей на пути к лучшему будущему для человечества.

 

Наиболее ожесточённым критиком Назанского я нахожу Луначарского, который в своей работе «О чести» очень подробно и не без иронии вскрывает все особенности мировоззрения Назанского, которого считает выразителем «повидимому <…> воззрѣнія самого автора». Критик говорит, что в речах Назанского «ереси <…> скрываются за взглядами»[66], похожими внешне на воззрения самого Луначарского и его идейных соратников, поэтому, видимо, он и проводит такой подробный анализ взглядов этого героя. Я частично привожу ниже этот анализ с целью выявить наиболее показательное и опорное для многих других советских критиков мнение об этом немаловажном герое.

Революционный деятель обращает внимание, что за внешней пламенностью речей поручика скрывается «трусливая судорога»[67]; он обвиняет его в том, что он предпочитает даже страх – «подлѣйшее чувство» – смерти. «Это уже что-то для насъ совсѣмъ непостижимое»[68], – замечает Луначарский. Критик отмечает, что по факту, под внешне индивидуалистическими идеями, скрываются «мѣщанскія мысли»[69], что настоящий индивидуалист, «человѣкъ могучей, интенсивной и экстенсивной жизни»[70] мыслит не категорией «после меня – хоть потоп», а пониманием, что сознание – только часть его «я», часть чего-то большего, что останется и когда он умрёт. Луначарский высмеивает склонность Назанского судить других своей меркой: «узенькій Назанскій судитъ по своему маленькому сердцу о сердцѣ людей вообще»[71]. Критик разносит Назанского по всем фронтам, пренебрежительно высмеивая его трусость и не признавая за его словами никакой правды, в отличие от некоторых других критиков и исследователей, нашедших в этой противоречивой фигуре не только безвольный эгоизм.

«Речи Назанского сильны своим критическим пафосом. В них как бы подведен итог всему тому, что сказано в повести о царской армии. Назанским вынесен ей окончательный приговор, с горячим сочувствием встреченный Ромашовым»[72], – пишет Волков. С ним солидарен и Паустовский, считающий что именно словами «доморощенного ницшеанца Назанского»[73] Куприн дал наиболее точный комментарий о состоянии царской армии. Так же считает и Корецкая: «В его речах против царской военщины, против одряхлевшего самодержавия, в его предчувствиях "огромной, новой, светозарной жизни" слышен голос самого Куприна»[74].

Тем не менее, в самом мировоззрении Назанского, единодушно охарактеризированном советскими исследователями как противоречивое («этическая программа Назанского заключала в себе глубочайшие противоречия»[75], «логические несообразности Назанского»[76], «программа эта крайне запутанная, эклектическая»[77], «программа Назанского содержит ряд ошибочных положений»[78]), пожалуй, только Волков находит и «блёстки ярких и жизненных мыслей». «Устами Назанского писатель осуждает скудость духа, мещанскую ординарность, славит подлинное мужество», – не худшая характеристика, но в этой же «блёстке» заключается и проблема Назанского, по мнению Волкова: «разрыв между словами и делами». Он не способен «к живому делу»[79], его проповеди самоцельны и не переходят в активные действия.

Стоит сделать небольшую ремарку. То, что Волков считает «блёсткой яркой и жизненной мысли», приведённой выше, Берков находит лишь «более изящной, претендующей на философскую глубину формой»[80], перефразированием монологов Осадчего и Бек-Агамалова, славящих жестокость. Таким образом, мировоззрение Назанского, с подачи Беркова, оказывается близким к кровожадным инстинктам офицеров. Однако, мнение Волкова на тот же счёт оказывается всё же, по-моему, ближе к правде, чем Беркова, с которым исследователь, вероятно, полемизирует, как делал и в других частях его работы. Волков проводит грань между философией Осадчего (и Бек-Агамалова) и Назанского, говоря о том, что Осадчий с Бек-Агамаловым воспевают войну как таковую; смелость, сила нужны им «лишь для кровавой военной оргии», в то время как Назанский прославляет сильных и гордых людей прошлого, противопоставляя их «жалким, трусливым и слабым людям»[81] современности. Вернусь к дальнейшему разбору героя исследователями.

«В его [Назанского] уста Куприн вложил страстные тирады о человеческой мысли, которая дарит «величайшее наслаждение», о красоте жизни, о «жарком, милом солнце» — тирады, возникшие, очевидно, не без влияния вдохновенных горьковских гимнов в честь свободного и гордого Человека», – ещё одна «блёстка», проповедь, которая, однако, переходит в «ущербную, пессимистическую». Волков тоже выделяет преобладание ницшеанского аморализма, наравне с декадентским мироощущением в мировоззрении Назанского («Назанский впадает в ницшеанский аморализм, приходит к культу эгоизма, к культу автономного «я», которое воспевали декадентские писатели. <…> Любовь у него безумное блаженство, никогда не притупляющееся именно потому, что она безнадежна, не утоляется ответным чувством. Человек, так чувствующий, постоянно находится в состоянии любовного экстаза, полубезумного транса. <…> Здесь уже начинается декадентское мироощущение»[82]). Однако, проявления некой мысли социалистического толка у Назанского, которые Луначарский иронически высмеивает («онъ идетъ на борьбу, — только потому, однако, что „наслаждаться" сейчасъ не совсѣмъ удобно»[83]), Волков объясняет тем, что герой приходит «к пониманию необходимости коллективных действий», подчёркивая, однако, его неспособность к подобной борьбе, замкнутость на себе и, как следствие, «духовный распад»[84].

Как видно, в целом Волков настроен более позитивно по отношению к Назанскому, чем все остальные исследователи: он обращает внимание на зачатки здравых (для социализма) мыслей в нём и силу их обличительности. Литературовед лишь считает ошибкой Куприна попытку «наделить образ Назанского героическим ореолом» и недостаточность критики в отношении этого героя, что, по его мнению, «в значительной степени ослабляет художественную цельность этого яркого и интересного образа»[85]. Исследователь, однако, объясняет это тем, что образ Назанского очень тесно связан с личностью самого Куприна, являясь во многом отражением противоречивой натуры самого писателя. Такого мнения придерживается не один Волков; что Назанский частично является выразителем купринского мировоззрения, считает и А. Г. Соколов («Назанский в известной мере выражал и этическую концепцию самого автора»[86], «в его критических речах <…> слышится голос самого автора», «Это мысли самого Куприна, для которого высокая чистая любовь – праздник в жизни человека, едва ли не единственная ценность в мире, его возвышающая»[87]).

Волковым отмечается, что хоть и образ Назанского «полностью отражает противоречивость мировоззрения самого Куприна», он всё равно «не является рупором или alter ego автора»[88]. Однако, если первый тезис можно подтвердить по крайней мере обращением исследователя к биографии самого Куприна, отсутствием в «Поединке» непосредственного развенчания и опровержения идей Назанского, то второе утверждение (причём того же Волкова) оказывается на этом фоне прямо противоположным и не аргументированным вовсе. Конечно, сложно наверняка судить о степени связи автора с его героями, однако, понятно, почему советским исследователям важно было определить эту степень или хотя бы попытаться сделать это. Ведь по отношению к любому автору и его творчеству использовалась в первую очередь политическая, а не эстетическая мерка. Хотя к Куприну после 1937 года и так отношение было положительное, он считался «своим», складывается ощущение, что Волков в 60-е годы старался, насколько возможно, ещё более «обелить» писателя, находя зёрна социалистических идей в глубоко индивидуалистических проповедях Назанского и делая не особо обоснованные утверждения о том, что герой вовсе и не «alter ego» автора. При этом Волков не мог совсем уж полностью «оправдать» Куприна с точки зрения «правильного» мировоззрения, поэтому работа и не лишена критических аспектов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В данной работе были прослежены особенности и проблемы изучения повести А. И. Куприна «Поединок» в период с 1905 года до распада СССР в 1991 году. В момент выхода в свет «Поединок» спровоцировал активную публицистическую полемику, которой по своей сути свойственна идеологическая направленность. Помимо этого, на «Поединок» отреагировало немало литературных критиков, написавших ряд статей и работ, посвященных повести и творческой манере автора в общем, по-разному оценивавших как «Поединок», так и Куприна. Далее, в период с 20-х по 30-е гг. в эмиграции был написан ряд статей о Куприне и его повести, многие – на смерть автора, некоторые – своеобразной идеологической направленности. Своеобразной потому, что это, можно сказать, общечеловеческая идеология, отрицающая наличие в повести Куприна революционных мотивов, точнее, снимающая их значимость. Любопытно, что при этом, через некоторое время, исследователи творчества Куприна в СССР уже писали о том, какой революционный был «Поединок», как он «всем своим духом <…> звал к уничтожению кастовых и сословных привилегий <…>, к революционному отрицанию и разрушению старого, прогнившего, деспотического режима…»[129]. То есть «Поединок» рассматривали с разных точек зрения, через разные идеологические призмы, получая на выходе абсолютно противоположные значения и смыслы. Сам факт того, что такое применимо к «Поединку», может говорить о его актуальности во все времена, о символической многозначности, в которой Адамович отказал Куприну в 1924 году. Как следствие, классический статус произведения повлёк за собой множество научных статей, критических разборов и обсуждений и в наше время, не только в России, но и за рубежом. Это огромный пласт работ, требующий подробного изучения и внимательного рассмотрения, так как и они могут показать, насколько не ограничен в трактовках «Поединок» А. И. Куприна.

 

 

Библиография

· Общие работы

1. Измайлов А. А. Литературный Олимпъ. М.: Типографiя Т-ва И. Д. Сытина, 1911. 472 с.

2. Коган П. С. Очерки по истории новейшей русской литературы: в 3 т. Т. 3: вып. 1. М.: Общественная польза, 1910.

3. Соколов А. Г. История русской литературы конца XIX – начала XX века: Учеб. 4-е изд., доп. и перераб. М.: Высшая школа; Изд. центр Академия, 2000. 432 с.

4. Словарь русского языка (МАС) // http://feb-web.ru/feb/mas/mas-abc/default.asp

· Куприн Александр Иванович «Поединок»

 

1. Адамович Г. В. О Куприне // Г. В. Адамович. Собрание сочинений: в 18 т. Т. 2: Литературные беседы. («Звено»: 1923-1928) / вступ. статья, сост., подгот. текста и примеч. О. А Коростелева. М.: Дмитрий Сечин, 2015. 784 с.

2. Адамович Г. В. Куприн // Одиночество и свобода / сост., послесл., примеч. О. А. Коростелева. СПб.: Алетейя, 2002. 476 с.

3. Алданов М.А. Памяти Куприна // http://az.lib.ru/a/aldanow_m_a/text_1938_kuprin.shtml

4. Амфитеатров А. В. Морская болезнь // http://az.lib.ru/a/amfiteatrow_a_w/text_1912_morskaya_bolezn.shtml

5. Берков П. Н. Александр Иванович Куприн // http://kuprin-lit.ru/kuprin/biografiya/berkov-kuprin/glava-pyataya.htm

6. Волков А. А. Творчество А. И. Куприна // http://kuprin-lit.ru/kuprin/kritika-o-kuprine/volkov-tvorchestvo

7. Воровский В. В. Куприн // http://dugward.ru/library/kuprin/vorovskiy_kuprin.html

8. Катаев В. Б. Куприн - биобиблиографическая справка // http://kuprin-lit.ru/kuprin/biografiya/kataev-kuprin.htm

9. Корецкая И. В. А. И. Куприн - Критико-биографический очерк // https://dom-knig.com/read_244412-1#

10. Кулешов Ф. И. Александр Иванович Куприн // А. И. Куприн. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1970. 512 с.

11. Львов Л. И. Творчество А. И. Куприна // Иллюстрированная Россiя. 1938. №38 (696). С. 2-4.

12. Луначарский А. В. О чести // Отклики жизни. СПб.: Изд-во О. Н. Поповой, 1906. 225 с.

13. Маковицкий Д. П. Яснополянские записки // Литературное наследство: в 111 т. Т. 90: У Толстого. Кн 1. М.: Наука, 1979. 687 с.

14. Михайлов О. Н. «Поединок» и русское общество // Куприн. М.: Молодая гвардия, 1981. 270 с.