Знаменщик магдик под Ольтеницей

(см. приложение № 59)

могли противодействовать только отдаленные от главных сил войска Мало-Валахского отряда. Угрозы со стороны Рущука командующий войсками не боялся, так как на сильной позиции в 10 верстах от Журжи был сосредоточен отряд генерала Соймонова (7 бат. и 8 эск.), который мог быть поддержан операциями наших главных сил со стороны Будешти⁸³.

На другой день после того, как граф Анреп покинул со своей пехотой Калараш, направляясь на Негоешти, турки 29 октября начали демонстративную переправу через Дунай со стороны

325

Силистрии. Угроза в этом направлении была особенно чувствительна для князя Горчакова, так как движение неприятеля на Слободзею угрожало коммуникационной линии нашей армии. Вследствие этого командующий армией приказал флотилии сделать диверсию на Гирсово, а генералу Лидерсу сосредоточить свой корпус к Браилову, чтобы поддержать Слободзейский отряд, если бы неприятель двинулся туда от Гирсова или Силистрии. Войска же, собранные у Будешти, в свою очередь могли действовать против левого фланга противника, стараясь отрезать ему путь отступления.

Таким образом, в конце октября все внимание князя Горчакова было обращено на Ольтеницу, со стороны которой ежедневно ожидалось наступление турок на Бухарест. Большая часть войск с этой целью была собрана у Будешти и Негоешти; генерал Лидерс приближался к Браилову, чтобы действовать совместно с генералом Богушевским, если бы турки переправились у Силистрии; генерал Соймонов оберегал со стороны Рущука, а Мало-Валахский отряд Фишбаха наблюдал противника со стороны Калафата.

Но вся ольтеницкая операция кончилась для нашей главной квартиры самым неожиданным образом. 30 октября турки, взорвав карантин, безнаказанно ушли с левого берега Дуная, переправившись в Туртукай. «Не понятно», — занес после этого в свой дневник генерал Коцебу⁸⁴; «Обидно», — отметил в дневнике один из участников ольтеницкого боя⁸⁵.

Уход турок из-под Ольтеницы и очищение ими островов против этого пункта дали возможность передвинуть главные силы нашей армии к Бухаресту и расположить их там по квартирам; для наблюдения же за неприятелем со стороны Туртукая у Ольтеницы был оставлен отряд генерала Павлова, уменьшенный до 4 бат., 8 ор. и 16 эск., с обычной инструкцией в виде курса тактики, как ему расположиться и как действовать в тех бесчисленных «случаях», которые в полном объеме предугадать за многие десятки верст не суждено ни одному главнокомандующему⁸⁶.

Между тем у Журжи, против Рущука, все попытки турок переправиться на нашу сторону не только не имели успеха, но и дорого им стоили. Здесь действовал храбрый, распорядительный и в меру самостоятельный начальник 10-й пехотной дивизии генерал Соймонов, которого в исполнении его долга не стесняли мелочные, не соответствовавшие обстановке распоряжения главной квартиры из Бухареста, а предписание завладеть островом Макан вызвало даже отпор, с которым должен был согласиться и князь Горчаков⁸⁷.

Как было сказано выше, генерал Соймонов 20—21 октября действовал против турецкой флотилии, которая направлялась от Рущука вниз по Дунаю, и своим огнем не дал неприятельскому пароходу выйти из-за острова Макан. С целью покровительствовать

326

Прапорщик Попандопуло под Ольтеницей

(см. приложение № 59)

проходу судна турки 23-го числа насыпали на правом берегу реки, ниже острова, редут на 4 орудия, соответственно прикрыв его сильной пехотной частью, а 25-го числа построили на высоте против Журжи и в расстоянии 1200 саженей от нее редут на 5 крепостных орудий.

Отряд генерала Соймонова силой в 7 бат., 8 эск. и 32 ор. стоял на позиции у Фратешти (Дая), в 8 верстах от Журжи, которая должна была быть «удерживаема сколь возможно, долее и не иначе оставлена, как если бы была угрожаема обходом»⁸⁸.

327

В ночь с 27 на 28 октября турки начали производить работы на острове Макан и усиливать там свои войска, что вынудило генерала Соймонова произвести в этом направлении усиленную рекогносцировку⁸⁹. Под прикрытием утреннего тумана были двинуты из Фратешти батальон Томского полка, 8 батарейных орудий и дивизион гусар с конной батареей.

Пешая батарея, спустившись с гребня высот, лихо выехала на позицию против середины острова Макан в то время, как конная батарея расположилась подивизионно на самом берегу Дуная, против оконечности острова. Первые выстрелы наших орудий заставили турок бежать внутрь острова, а часть их на лодках начала переправляться на правый берег реки; три лодки, работавшие около парохода, бросили его и спасались вниз по течению. Рущукские, а также и вновь выстроенные батареи открыли сильный огонь, не действующий против нашего отряда и безвредный для Журжи, что очень успокоило жителей этого города⁹⁰.

Наши батареи, выпустив 51 выстрел, вернулись в Фратешти, а Соймонов приступил к приготовлению новой вылазки уже на остров Макан с целью окончательно выбить из него турок. «Продолжайте по вашему усмотрению подобные действия, — писал ему обрадованный Горчаков, — вообще старайтесь мешать неприятелю устроить переправу всеми зависящими от вас мерами, только не штурмуйте укреплений для избежания большого урона, а действуйте так, чтобы неприятелю наносить сколь можно более вреда, не подвергая себя опасности быть разбитым»⁹¹.

Узнав, что турки вновь усилились на острове Макан, Соймонов утром 31 октября двинулся к Дунаю с отрядом из 3 бат., 2 эск. и 24 пеш. и кон. ор.⁹² Расположив свою артиллерию в равных группах против середины и обеих оконечностей острова, он метким огнем заставил турок очистить Макан.

Неприятель в свою очередь открыл сильный огонь из всех орудий крепости и укреплений против Журжи, выдвинув, кроме того, 8 пеших и конных орудий на покатость правого берега Дуная, между островами Чарой и Макан.

Видя малую действенность неприятельского огня, наших 83 охотника, имея в том числе 20 казаков при 4 офицерах⁹³, бросились на пяти лодках под перекрестным огнем турок к острову Макан. Смело вскарабкавшись на высокий и обрывистый берег, охотники разделились на партии и под командой офицеров двинулись внутрь острова с целью уничтожить возведенные на нем постройки. Однако не найдя там никаких укреплений, кроме засек и завалов, охотники благополучно возвратились назад.

Это была последняя неудачная попытка турок, после чего они уже не пытались овладеть островом Макан⁹⁴.

328

С начала ноября и вплоть до конца 1853 года на всем протяжении среднего и нижнего Дуная происходили только редкие незначительные попытки турок сделать поиски на наш берег реки, всегда оканчивавшиеся для них неудачно.

Так, 3 ноября их двухтысячный отряд, собрав у Никополя свыше 60 лодок, высадился в устье р. Ольты, но ограничился сожжением трех валахских пикетов и бежал, не приняв атаки подполковника Шапошникова, подоспевшего из с. Пятры с находившимися в резерве сотнями Донского № 37 полка⁹⁵.

У Рущука турки 2 ноября построили укрепления на берегу Дуная между островами Чарой и Макан, против которых успешно действовала наша батарея, построенная против Макана. Попытка, произведенная неприятелем в этот же день, завладеть о. Радоман кончилась неудачно, и к 15 ноября он стянул к Рущуку все свои войска, стоявшие против этих островов, а к концу декабря мы окончательно срыли все возведенные там неприятелем укрепления, навели мост для соединения Журжи с Радоманом и собрали при Журже 21 гребное судно, которые могли поднять 210 человек⁹⁶.

Наконец, для лучшего наблюдения за Дунаем от Фламунды до устья р. Веде, и в особенности от Слободзеи до Бригадира, был сформирован летучий отряд полковника Бонтана из 3 офицеров и 195 нижних чинов, поддержкой которому служил батальон Колыванского полка, расположенный в Слободзее⁹⁷.

С ноября нашим войскам было разрешено делать небольшие поиски за Дунай, но лишь с крайней осторожностью, чтобы отправлявшиеся туда партии не были отрезаны от обратной переправы⁹⁸. Государь требовал только делать такие поиски с определенной целью, а не из одного молодечества — «для взятия или уничтожения турецких судов, было бы дело молодецкое и полезное»⁹⁹.

В силу этого с нашей стороны поиски на правый берег Дуная большей частью производились охотниками, преимущественно из казаков, не имея существенного для хода операций значения.

Действия у Силистрии и в низовьях Дуная вплоть до конца года также не представляли из себя ничего существенного и ограничивались лишь незначительными обоюдными поисками и безрезультатными стычками.

Вслед за окончанием ольтеницкой операции начальником Каларашского отряда вновь был назначен граф Анреп, которому главной целью указывалось «воспрепятствовать переправе неприятеля у Силистрии на левый берег Дуная и не допускать его утвердиться на оном…»¹⁰⁰.

В низовьях Дуная генерал Лидерс расположил к 10 ноября свои войска в пяти группах¹⁰¹: Измаиле, Сатунове, Рени, Галаце и Браилове¹⁰², имея на передовых постах от Браилова до Рени

329

Турецкий план сражения под Ольтеницей

три сотни Донского № 9 полка. Всего в отряде генерала Лидерса находилось 25 000 человек с 52 орудиями. К тому же времени со стороны турок было собрано в Мачине 15 000 человек при 38 орудиях, под начальством Измаила-паши, и в Исакче и Тульче более 10 000 человек при 30 орудиях, под начальством Садыка-паши, которому было поручено также формировать казачьи полки из некрасовцев и других раскольников, поселившихся в Турции.

Генерал Лидерс, чтобы лишить турок возможности переплывать на наш берег Дуная, предположил сделать рекогносцировку Мачина, близ которого у берега находилось до 30 турецких лодок. Наступившие холода дали возможность предпринять экспедицию только 1 декабря, причем цель ее заключалась в рекогносцировке расположения батарей вокруг города и в уничтожении перевозочных средств неприятеля, если бы это оказалось возможным¹⁰³.

С этой целью был сформирован под начальством генерала Энгельгарда отряд из пароходов «Прут» и «Ординарец» с 4 канонерскими лодками, 5 рот пехоты и 2 полевых орудий¹⁰⁴. Для отвлечения же внимания турок в то время должны были демонстрировать против Исакчи пароход «Метеор» и с берега, со

330

стороны Сатунова, 6 орудий под прикрытием 2 рот Житомирского егерского полка.

Отряд генерала Энгельгарда был для производства экспедиции распределен следующим образом: рота стрелков, две роты замосцев и два орудия были посажены на пароход «Ординарец», на котором должны были переправиться на остров Бындой, откуда содействовать своим огнем производимой рекогносцировке; одна рота замосцев была посажена на пароход «Прут», на котором находился и генерал Лидерс, и одна рота — на канонерские лодки.

Части, направленные на остров Бындой, расположились по восточному его берегу, против Мачина, и открыли огонь по турецкой пехоте, находившейся в укреплениях около города. Сам же генерал Лидерс на пароходе «Прут» и канонерские лодки вошли в 9 часов утра в Мачинский рукав и к 11 часов подошли к мачинской батарее в семь 12-фунтовых орудий, против которой открыли огонь. В то же время охотники двух рот Замосцского полка, бывших на лодках, направились на гребных судах под начальством полковника Гордеева к турецкому берегу и двинулись, рассыпав цепь, к главной турецкой батарее. Наткнувшись, однако, в вино-градниках на турецкие окопы, занятые целым батальоном, наши охотники принуждены были отойти назад.

Генерал Лидерс убедился в невозможности продолжать движение для уничтожения разбросанных, под прикрытием батареи, неприятельских судов и ограничился только произведенной рекогносцировкой¹⁰⁵.

Дальнейшее продолжение поисков на Дунае было отложено, чтобы, как писал князь Горчаков, «турки успокоились от сделанной им тревоги»¹⁰⁶.

Однако турки не только не успокоились, но вслед за нашей рекогносцировкой Мачина вновь стянули к берегам Дуная свои войска, первоначально отведенные на зимние квартиры в Бабадаг, и даже усилили их. Так, в конце декабря в Тульче уже числилось их до 2 тысяч, в Исакче — до 4 тысяч, причем в оба города ожидалось прибытие подкреплений до 4 тысяч человек.

К тому же времени турецкие укрепления на нижнем Дунае находились, по сведениям, собранным генералом Лидерсом, в следующем состоянии: в Тульче было 4 открытые батареи на 16 орудий и старый исправленный редут на горе, господствующей над восточной частью города;

в Исакче — 4 открытые батареи на 27 орудий, за ними во второй линии 2 батареи и редут; у Визирского кургана — редут на 4 орудия и на острове перед курганом батарея на 3 орудия;

в Мачине — по правому берегу Мачинского рукава батарея на 2 орудия и 2 батареи на 7 орудий, соединенные ложементом для

331

 

пехоты; перед самым городом был построен редут, а на западной стороне города батарея на 4 крепостных орудия;

у Гирсова — редут, батарея и три открытых укрепления; ниже Гирсова, близ места, где в 1828 году была произведена нашими войсками переправа, устроены 3 открытые батареи на 7 орудий и 2 редана.

В начале ноября наша Дунайская армия имела главные силы в составе 31 бат., 7 эск. и 92 ор. сосредоточенными у Бухареста, а остальные войска разбросанными по Дунаю, начиная от его устья, в следующих группах¹⁰⁷: 15 ѕ бат. и 16 ор. у Килии, Сатунова и Измаила; 11 бат., 8 эск. и 36 ор. между Рени и Браиловом; отряд графа Анрепа, 4 бат., 10 эск. и 12 ор. между Каларашем и Слободзеей; генерал Павлов с 4 бат., 8 эск. и 16 ор. против Туртукая; генерал Соймонов с 7 бат., 8 эск. и 32 ор. у Журжи; между Систовом и Никополем 8 эск., 6 сот. и 4 к. ор. и, наконец, Мало-Валахский отряд генерала Фишбаха силой в 8 бат., 16 эск., 6 сот. и 32 ор. — у Крайова¹⁰⁸.

Однако уход турок из-под Ольтеницы и отсутствие новых с их стороны серьезных попыток к переходу Дуная в других пунктах не успокоили князя Горчакова, который считал положение своего противника на Дунае столь прочным, что опасался ежеминутного наступления 90-тысячной турецкой армии¹⁰⁹ в неопределенном покуда для командующего армией направлении. «Ce diable de Danube, — жаловался он в письме к князю Меншикову¹¹⁰, — fait que ne puis avoir aucum renseignement sur les mouvements de l’ennemi».

Естественным последствием ожиданий князя Горчакова¹¹¹ было желание его увеличить Дунайскую армию, и с этой просьбой он неоднократно обращался как к государю, так и к военному министру. «По крайней мере две дивизии пехоты, несколько конницы и в особенности два полка казаков мне необходимы», — писал он последнему¹¹². Мотивы к такому увеличению армии были подробно изложены князем Михаилом Дмитриевичем в его письме государю¹¹³. Сюда входили и непременное наступление турок со стороны Силистрии или Никополя и Видина, и желание сберечь большую часть войск на спокойных зимних квартирах. «С теперешним же малым числом войск, — заканчивал он свое письмо, — им не будет, может быть, ни минуты спокойствия; малый резерв мой придется безостановочно водить взад и вперед по каждой тревоге, и того и гляди, что где-либо будет неудача, коей будет в высшей степени трудно помочь»¹¹⁴.

Князь Горчаков старался оправдать в глазах Петербурга разброску своих сил, находя, что в противном случае он был бы уже окружен турками в Бухаресте и его сообщения с Россией прерваны¹¹⁵.

333

Государь смотрел на дело более трезво и на оправдание командующего войсками заметил: «Предпочел бы так войск не дробить, а наблюдать кавалерией, держа пехоту вокруг себя в резерве»¹¹⁶.

Известие о переправе турок через Дунай, полученное к тому же первоначально через Вену, т. е. из иностранных источников, произвело и на императора Николая такое впечатление, что «война примет весьма серьезный оборот»¹¹⁷; при этом государь, предупредив просьбу князя Горчакова, решил усилить нашу Дунайскую армию войсками 3-го корпуса. «Не могу довольно повторить тебе, — писал при этом государь князю Михаилу Дмитриевичу, — мое желание, чтобы ты берег войска, елико можно, не тревожа напрасно для всяких сведений, часто ложных, но не щадя тогда, когда неожиданностью и быстротой предприятия приобретается решительный успех»¹¹⁸. Упомянув далее о слухах, что после переправы через Дунай турки вступят с нами в переговоры о мире, император Николай категорически выражал надежду, что Горчаков прежде переговоров их разобьет и прогонит за Дунай. Эти слова государь два раза подчеркнул.

На такие правдивые обвинения императора Николая последовал со стороны князя Михаила Дмитриевича ряд оправданий. Исчисляя силы турок для наступательных операций в 90 тысяч человек¹¹⁹, он предполагал, что Омер-паша может действовать одним из трех способов:

1) наступать незначительными силами в Малую Валахию со стороны Калафата и Турно, отвлекая этим наши резервы от Бухареста к Крайову, и переправиться главными силами у Туртукая, Журжи или Силистрии для атаки Бухареста;

2) ограничиться устройством нескольких предмостных укреплений на левом берегу Дуная и из них производить набеги;

3) делая частные тревоги, не предпринимать ничего важного до весны, когда перейти, в зависимости от нашего образа действий, к общему наступлению или к обороне.

Князь Горчаков полагал, что принятое им расположение вполне соответствует противодействию изложенным выше предполагаемым операциям турецкой армии.

В последующих письмах император продолжал успокаивать нервы князя Горчакова. Он считал безрассудством переправу турок у Гирсова — при наличии нашей флотилии и близости корпуса генерала Лидерса и безопасной для нас — у Силистрии, когда Горчаков, имея большую часть войск в сборе, «может дать им карачун»¹²⁰.

Более опасным могло быть наступление неприятеля со стороны Видина, но и это движение не представлялось государю, и вполне справедливо, опасным, так как «отдаляться им далеко, вовнутрь края, мудрено…».

334

Сражение под Ольтеницей

(французский рисунок, автор не известен)

Затрагивал государь в своих письмах и вопрос о зимней кампании, которую многие предлагали ему начать, но он лично был против нее, опасаясь невылазной грязи, которая затруднит движение обозов и артиллерии. Впрочем, Николай Павлович сознавал, что зимним походом «мы изумили бы турок»¹²¹.

Князь Варшавский также затрагивал в своей переписке с государем вопросы, касавшиеся военных действий, и мысли его как будущего главнокомандующего являются особенно интересными. По ним можно было бы судить о том плане, который он будет исполнять, став во главе Дунайской армии, но в действительности, как увидим впоследствии, князь Иван Федорович взглянул, в бытность на Дунае, на обстановку несколько иначе, чем она представлялась ему из Варшавы.

Наше политическое и военное положение рисовалось фельдмаршалу в очень радужном свете. «Англия и Франция должны узнать, — писал он государю¹²², — что их флоты, даже десанты, будут бесполезны. Никто не может воспрепятствовать нам, особенно в Азии, при настоящих средствах и при согласии с Персией, в первую кампанию завоевать до Эрзерума, взяв на жалование курдов. На другой же год взять Эрзерум, пододвинуться до греческих поселений и вооружить греков. С европейской же стороны мы с открытием весны можем занять все земли до Балкан и действовать по обстоятельствам».

Государь и в данном случае смотрел более правильно на обстановку. В своем письме к «отцу-командиру»¹²³ он сознавал, что

335

«турки гораздо сильнее, чем предполагалось, а смелость или дерзость их, благодаря присутствию флотов в Царьграде, достигла до бешенства». Возможной, по словам Горчакова, потери Бухареста государь придавал только политическое значение, так как дерзость Англии и Франции «тогда будет еще нестерпимее, и турки успехом воспламенятся донельзя». Горчакову государь рекомендовал «быть осторожным, не дробить сил и быть готовым броситься на ближайшего врага, не мучить войск напрасными передвижениями и тревогами».

Не радовали императора Николая и кавказские дела. «Воронцов болен и до того ослаб, что не может даже все дела отправлять... Удивительно, что он весь свой корпус, кроме 11 батальонов и вновь пришедшей (13-й) дивизии, все разбил по малым отрядам... Ни корпуса, ни резерва нет; будь он разбит, нечем остановить…»¹²⁴.

На обвинение Паскевичем Австрии и Пруссии в их поведении относительно нас государь заметил между прочим: «Австрии трудно, много забот по Италии и Венгрии; этим извинить только можно ее нейтралитет. Пруссия все дрожит Франции и Англии. Вот наши союзники ¹²⁵; и то хорошо, что, по крайней мере, не пристают ко врагам!»

Тем не менее просьба князя Горчакова была уважена, и в ноябре к нему на помощь был двинут 3-й пехотный корпус.

Ожидая наступления турок от Калафата через Крайово на Бухарест, командующий войсками направил в Мало-Валахский отряд 12-ю дивизию и принял меры для его дальнейшего, если понадобится, усиления.

С этой целью 3-й пехотный корпус был двинут из Волыни и Подолии к Скулянам, куда головные части 8-й и 9-й пехотных дивизий прибыли 24 ноября, и получил приказание вступить в Молдавию. В середине декабря в Скуляны прибыла и 7-я пехотная дивизия, которая в конце месяца была распределена, одна бригада — на нижнем Дунае в Сатунове и Рени¹²⁶, а другая оставалась на квартирах в средней Бессарабии с тем, чтобы в случае надобности быть направленной или к Одессе, или к нижнему Дунаю.

Войска 5-го корпуса, смененные 7-й дивизией, переходили в ведение князя Горчакова, усмотрению которого предоставлялось направить их в княжества.

Между тем пассивность наших действий не осталась без влияния и на успех враждебной нам пропаганды среди жителей княжеств.

Вскоре после открытия военных операций оба господаря оставили свои посты и покинули Яссы и Бухарест, что вынудило нас учредить для управления княжествами должность временного военного генерал-губернатора¹²⁷. «Отъезд господарей, — писал

336

император Николай князю Горчакову¹²⁸, — тем хорош, что развязывает нам руки, когда настанет время объявить независимость княжеств и сделать выбор князей для наследственного правления краями».

Одновременно с этим усилилось брожение и среди населения. Временный отъезд князя Горчакова из Бухареста придал смелости революционной партии, но несколько строгих наказаний заподозренных лиц по возвращении обратно главной квартиры сделали свое дело¹²⁹. Гораздо труднее было положение в Малой Валахии, где близость границы и отсутствие наших войск предоставляли широкое поле для успешной пропаганды; там дело дошло даже до открытого сопротивления, оказанного доробанцами (жандармами) трех уездов¹³⁰.

Что касается молдово-валахских войск, то они не только не представляли из себя надежного элемента для подкрепления нашей армии, а скорее, элемент опасный. «Quant à la troup, — писал князь Горчаков военному министру¹³¹, — elle n’a pas envie de se batte ni pour ni contre nous; les officiers principalement qui sont des poltrons, mais il n’y à rien a en resouter. J’envoie dans deux ou trois jours la batterie Valaque a Braïlow sous prétexte d’y armer des betteries de côte. Non que je la craigne, mais pour que, dans le cas ou je serai obligé de quitter Bucarest, les canons ne puissent tomber aux mains des révolutionnaures».

При таких условиях увеличение местной милиции являлось бесполезным, и князь Горчаков находил, что предназначенные для этого деньги было выгоднее употребить на формирование из греков, болгар и отчасти из румын батальонов волонтеров¹³².

Государь, который в мыслях своих уже решил, в случае продолжительного сопротивления турок, весной перейти Дунай и «приступить к объявлению независимости княжеств, Сербии и Болгарии»¹³³, разрешил князю Горчакову приступить к формированию волонтерских рот, ограничив свое разрешение характерным примечанием: «Берегись набрать каналий, которые и наших своим примером развратить могут»¹³⁴. При этом в помощь командующему войсками были командированы два надежных офицера греческого происхождения — генерал Салос и полковник Костанда¹³⁵.

Но обстановка была очень мало подготовлена к тому, чтобы эта мера дала ожидаемые положительные результаты. Население княжеств, как уже было выяснено выше, относилось к нам отчасти безразлично, отчасти враждебно; что же касается христиан, живущих по правую сторону Дуная, то трехсотлетнее иго, которое тяготело над христианскими народностями Турции, делало их мало способными к восприятию того быстрого подъема народного духа, который требовался для достижения самостоятельной

337