Архангел Михаил в житии. Фрагмент иконы. Конец XIV начало XV в. Архангельский собор Московского Кремля.

Благовещение. Икона. Конец XIV в. Государственная Третьяковская галерея, Москва.

вынес на своём гребне Андрея Руб­лёва. Но несомненно также и то, что этот взлёт стал возможен только благодаря русским мастерам, кото­рые изучали новейшие достижения византийских, а также южнославян­ских мастеров эпохи «Палеологовского ренессанса». До этого москов­ские иконописцы «разговаривали» на художественном языке, который был всё же слишком элементарен. Вот почему такое важное значение имело появление в Москве грече­ских «письцов». И их первым рус­ским ученикам было суждено ска­зать новое слово в московской живописи.

Наиболее известным памятни­ком, в котором нашли воплощение новые веяния, является икона Ус­пенского собора с оплечным изо­бражением Христа, получившая на­звание «Спас Ярое Око». Общий иконографический тип, абрис голо­вы, объёмная трактовка лика, сдержанный сумрачный колорит с яр­ким ударом красного на губах вос­ходят к широко распространённым в то время византийским образ­цам, хотя некоторые детали (напри­мер, слишком тщательная прори­совка морщин на лбу, придающая образу Спаса налёт патриархальной суровости) выдают руку местного мастера. Прекрасным произведени­ем московского искусства, обогащённого византийским художест­венным опытом, считается также икона «Борис и Глеб на конях». В ней много общего с коломенской иконой: огромное внимание к силу­этам, ставшим здесь изысканно щеголеватыми, тяготение к плос­костной композиции, к яркому, праздничному колориту. И всё-таки многое изменилось. Фигуры стали значительно объёмнее, движения и жесты — мягче и естественнее, тща­тельно проработанные одежды пе­редают пластику форм.

ФЕОФАН ГРЕК

(около 1340 — около 1410)

Когда в 90-х гг. XIV в. в Москве по­явился знаменитый византийский художник Феофан Гречин (в ис­кусствоведении его обычно называ­ют Греком), здесь уже сложились новые животворные традиции, что позволило ведущим столичным мас­терам избежать подражания замор­скому изографу. Местные живопис­цы благодаря Феофану получили возможность познакомиться с ви­зантийским искусством в испол­нении не рядового мастера-ре­месленника, а гения, для которого, казалось, не было ничего невоз­можного. Впрочем, нельзя забы­вать, что Феофан Грек к этому вре­мени уже около двух десятилетий (если не больше) прожил на Руси, ставшей для него второй родиной. Он прибыл в Новгород Великий или с греческой депутацией, или с русским купеческим караваном ещё в давние времена московско-твер­ских распрей. А позднее пересёк Русь с запада на восток и трудился в Нижнем Новгороде, а может быть, и в каких-то других городах. За это время он должен был, вероятно, впитать в своё творчество образы и идеи новой художественной культу­ры, которую имел возможность изу­чить во всей её разнокрасочности. Однако это только облегчало кон­такты и делало их особенно плодо­творными.

Феофан воспитал в Москве груп­пу талантливых учеников, факти­чески стал главной фигурой в худо­жественной жизни русской столицы конца XIV — начала XV в. К сожале­нию, иконы, достоверно созданные самим Феофаном или его ученика­ми, неизвестны, хотя ему приписы­валось (и приписывается до сих пор) немало первоклассных произ­ведений. Например, монументаль­ный образ Петра и Павла, «Преобра­жение» из Спасского собора в Переславле-Залесском, «Богоматерь Донская» с «Успением» на обороте из Успенского собора в Коломне.

Иконостас Благовещенского со­бора Московского Кремля (точнее, деисусный чин) до последнего вре­мени считался самым достоверным произведением Феофана Грека в Москве. Однако сейчас эта точка зрения оспаривается. Сомнительно, что изначально иконостас при­надлежал Благовещенскому собору, расписанному в 1405 г. Феофаном, Прохором с Городца и Андреем Рублёвым, а стилистически иконы заметно отличаются от фресок ви­зантийца в Новгороде. Иконостас, очевидно, привезли из какого-то

Феофан Грек.