Глава 3. Моя первая сцена: мамин магазин «тётушка эмма»

Сегодня я уже не знаю точно,когда именно все началось. Возможно, когда мне было три или четыре года. Но всю свою сознательную жизнь я хотел заниматься только музыкой. Я только-только начал разговаривать, но уже пытался подпевать песням из радиоприемника. Мой брат регулярно переписывал для меня песни с радио на кассеты. «Райнер Хольбе и парад звезд» - в конце шестидесятых эта передача была чрезвычайно популярна.

Меня завораживал мир музыки и звезд. Музыку я воспринимал на совершенно ином уровне. Мои родители поддерживали это моё стремление к счастью.

Мой отец с определенным упорством пытался внушить нам, детям, то, что мы должны овладеть по крайней мере одним музыкальным инструментом. По-моему, это правильно. Даже являясь бургомистром Мёрца, он иград на празднике, посвященном Дню Св. Мартина, на аккордеоне. Я, а также мои брат с сестрой, обучались игре на фортепиано у фрау Пис из местечка по-соседству. Но по-настоящему хорошо петь в нашей семье могу только я. Итак, я учился играть на пианино, пел в своей комнате и уже карапузом мысленно готовился покорить мировые подмостки.

Мои мама и папа восхищались этой моей одержимостью музыкой с понимающей улыбкой любящих родителей. Однако с самого начала они дали мне ощущение того, что они меня воспринимают всерьез. Они позволяли нам, детям, быть такими, какие мы есть, и они поощряли наше желание делать то, что нам нравится. В то время как Ахим был членом местного Союза стрелков, меня невозможно было оторвать ни от одного электроприбора, из которого доносилась музыка.

Я рос в либеральной, открытой семье. Наши родители старались привить нам мысль, что нужно относиться друг к другу честно и справедливо. Конечно, раньше мы часто ругались. Но и до сих пор, как только возникают проблемы, я всегда в состоянии их уладить, напрямую разобравшись в конфликте и выработав решение. В принципе, я всегда стремлюсь к гармонии. Любой день, когда я с кем-то ссорюсь, для меня — потерянный день. По крайней мере, только в отношении людей, которых я люблю. Что касается остальных — мне совершенно все равно!

В школе я семь лет был старостой класса. Возможно, мой спокойный и рассудительный нрав убедил моих одноклассников в том, что я обладаю лидерскими качествами. Я всегда решал их проблемы. Они знали, что если я о чем-то позабочусь, то все получится. До сих пор я никогда не повышаю голос и не истерю, если ситуация выходит из-под контроля. К чему это? Тот, кто постоянно ругается, не в состоянии решить проблемы. Если ты кого-то критикуешь, всегда все зависит от интонации и жестов. Этому я научился у своих родителей. Они никогда не были по-настоящему строги с нами, скорее, как сегодня принято говорить в смысле воспитательных технологий, «заботливо-последовательны». Это особенно необходимо, когда имеешь трех детей. Да еще в придачу огромное количество друзей, которые постоянно приходили к нам в гости. Без четкой воспитательной линии мы бы превратили наш дом в проходной двор.

Моя мама по сути своей очень спокойный и уравновешенный человек. Но не дай Бог, кто-то скажет что-то плохое о её любимых людях, она сразу же превращается во львицу. Мама- дипломированный декоратор. От неё я унаследовал любовь к деталям и всему красивому. Сколько я помню, она по любому поводу, к любому юбилею старалась с большой любовью переоборудовать и украсить наш дом. Мой отец создал гнездо для своей семьи, мама его обустроила и сделала всё для того, чтобы мы себя в нем чувствовали уютно. Что касается характера (в детстве, конечно, неосознанно), я перенял многое у своих родителей. Мы с папой абсолютно прагматичные люди. Если уж мы однажды что-то решили, это будет сделано. В соответствии с девизом: сказал А, говори Б, а потом посмотрим, что получится.

Сколько я себя помню, лозунг отца всегда звучал следующим образом: Меньше разговоров — больше дела. Это наш менталитет. Всегда только вперёд, при этом оставайся честен. Уже когда я был подростком, мне не раз повторяли, что я — ярко выраженный дипломат. Мои друзья считали, что даже когда я говорил кому-то в лицо, что он засранец, он все равно считал меня любезным. Это не сработало только в случае с Дитером Боленом. Я сказал ему в лицо всё, что думаю он нём, а он, как ни странно, до сих пор со мной не разговаривает. Но об этом позже.

Эту прямую, честную манеру общения я перенял от своих родителей. Особенно от мамы, которая была для нас, детей, главной фигурой для подражания.