Свобода древних и свобода новых

Прежде чем приступать к консерватизму, необходимо сказать несколько слов о либеральной идеологии. Почему это так, с чем связана необходимость некоего проговаривания либеральной проблематики, либеральной идеологии, как она формируется в конце XVIII – в первые полтора-два десятилетия XIX в.? Дело в том, что консерватизм является реактивной идеологией. Это реакция на события Великой французской революции и, собственно, на идеологию либерализма. Предельно упрощая и огрубляя, необходимо сказать, что консерватизм не имеет собственной актуальной повестки. Реактивен он в том смысле, что является реакцией на некие тезисы, темы, вбрасываемые другими. Консерватизм специфичен по типу реакции. Но он производен, он является ответом на некую внешнюю по отношению к нему повестку. Следовательно, своей собственной актуальной повестки консерватизм как таковой не имеет.

Возвращаясь к характеристике либерализма, можно остановиться на той формулировке, которая дается Бенжаменом Констаном, видным деятелем французского либерализма первых двух десятилетий XIX в. Он был ключевой фигурой в эпоху наполеоновских «Ста дней», сыграл решающую роль в возвращении Наполеона с острова Эльбы, которое закончилось поражением при Ватерлоо, в осуществлении конституционных реформ, краткого стодневного либерального периода наполеоновского правления. Уже в 1810-е гг. Констан формулирует ключевую дихотомию в понимании свободы, а именно – противопоставляет свободу древних и свободу новых.

Здесь необходимо сделать уточнение. Понятие древности в русском языке, в обычном словоупотреблении, противопоставляется понятию античности. Но, говоря по-французски о свободе древних, Констан имеет в виду свободу античности, свободу в греко-римском понимании. Констан говорит о том, что между тем, как понимается свобода в античности, и тем, как понимается свобода нами сейчас, заключается принципиальное различие. А именно, в Греции и Риме, когда мы говорим о свободе, мы имеем в виду свободу политическую, свободу политического сообщества. Кто свободен? Разумеется, свободен гражданин. Это ключевая характеристика. Свободен не человек, свободен гражданин определенного полиса. Следовательно, он является свободным, потому что он гражданин свободного полиса.

Т.е. свободным оказывается полис, civitas, гражданская община в римском понимании. Ключевое противопоставление, которое здесь существует, это противопоставление свободы и рабства. Я являюсь свободным, потому что я гражданин свободного полиса. Я являюсь свободным, потому что не являюсь рабом. Дихотомия свободы и рабства здесь ключевая, точно так же как свобода полиса, т.е. существование данного полиса как самостоятельной гражданской общины. Неподчиненность другому. Понятие «свобода» выступает исключительно в политическом измерении.

Напротив, говоря о свободе новых, современной, в модерном понимании, понимании Нового времени, Констан фиксирует, что эта свобода в первую очередь – свобода конкретного лица. Кто свободен? Еще раз напомню: когда мы говорим о древности, то свободен полис, civitas. Когда мы говорим о модерне, свободен я, конкретный человек. Я свободен или не свободен, я свободен в большей или в меньшей степени.

Если обратиться к гораздо более поздней, относящейся к концу 50-х годов ХХ в. формулировке, принадлежащей Исайе Берлину, то мы должны разграничить свободу позитивную и свободу негативную. Свобода негативная – свобода от. Это некое пространство свободы как границы, рамки. В этой рамке, в этом пространстве я свободен. Соответственно, возникает вопрос о том, насколько широко это пространство свободы, насколько велики границы от вмешательства. Свобода тем самым задается границами, запретом на определенные действия. Соответственно, запрет переходить эту границу одновременно означает мою произвольность в рамках этих границ.

Почему это понимание свободы новых столь принципиально? Потому что оно оказывает фундаментальное влияние, в свою очередь, на толкование политической свободы. Свобода политическая оказывается важна мне не сама по себе, не как самоценность, а как способ обеспечения индивидуальной свободы. Поскольку я не могу обеспечить в большинстве случаев свою индивидуальную свободу своими собственными силами и средствами, мне необходимо сообщество, взаимодействие с другими. Политическая свобода тем самым оказывается инструментом защиты индивидуальной свободы. Но раз политическая свобода оказывается инструментом, то отсюда вытекает, что она не самоценность. Более того, для обеспечения индивидуальной свободы могут понадобиться другие, не политические свободы.