В определенный день. Столица Содружества, лондиниум. Резиденция премьер-министра.

На следующий день генерал-майор Хаберграм явился в назначенный час в резиденцию премьер-министра.

По пути он разглядывал унылое небо над головой. Скудный солнечный свет был нормальным. Не было ничего необычного в том, что солнце не выглядывало из осеннего неба.

Он вырос в этом климате с самого рождения. Он не мог жаловаться. Иногда ему хотелось съездить к внутреннему морю и насладиться пляжным отдыхом, но сейчас было военное время.

Общество и пляжи подождут окончания войны. Он практически привык к скучным военным вещам и к тому, что мир окрашен в бежевый цвет.

Конечно, даже трехчасовое чаепитие не могло избежать бедствий войны. Рядом с особняком премьер-министра находились позиции зенитной артиллерии, освещенные воздушным боем, и несколько блиндажей; тут и там солдаты пили чай на своих постах.

По сравнению с принципом, который заключался в том, чтобы не торопиться, расслабиться и поболтать, не было ничего печальнее.

Когда его подвели — “пожалуйста, прошу пройти вот сюда” — к столику в углу резиденции премьер-министра, ведра, расставленные тут и там на случай пожара, напомнили ему, что они воюют.

— А вот и ты. Садись.

Премьер-министр предложил ему стул, и дворецкий ушел готовить чай. До войны Хаберграму и в голову не могло прийти, что он будет сидеть за одним столом с премьер-министром Чурбулом.

Хотя он был польщен такой возможностью, она не принесла ему радости. Он чувствовал себя ужасно, потому что знал, что это значит, что его отечество в беде.

Например, люди вокруг него. Обслуживающий персонал, с их четкими движениями, которые практически воплощали дисциплину, были профессионалами, но многие из них были довольно старыми. Даже самому молодому было за пятьдесят.

Неудивительно, учитывая, что армия захватила большинство молодых людей. В какой-то момент все, что они считали само собой разумеющимся, стало прошлым. Осознанное наблюдение за течением времени всегда вызывало у него меланхолию.

То, что униформа людей, принесших чайные принадлежности, была столь же безупречна, как и раньше, на самом деле угнетало.

— Прошу прощения, но поскольку мы находимся в состоянии войны…

Чай был подан с намеком, что это все, что они могли сделать. Хаберграм уже собирался принять замечание за чистую монету, как вдруг не поверил своим глазам.

Отблеск серебра, отполированного до неестественной красоты.

Серебро так легко тускнеет — неужели его вообще можно так хорошо отполировать? Учитывая, насколько скудной была рабочая сила, он не был уверен, должен ли он быть впечатлен или отвращен.

Так чай с фарфором и серебром, как в старые добрые времена? В военное время, в резиденции премьер-министра, когда он и его люди находятся под давлением руководства войной?

— Мой дворецкий слишком разборчив. Чай довольно хороший.

— Учитывая обстоятельства распределения в военное время, я бы сказал, что это удивительно хорошо.

Ассамский чай, который ему предложили выпить, был неплох даже по меркам мирного времени. Учитывая торговые рейды, с которыми они столкнулись в настоящее время, можно сказать, что это было неожиданно восхитительно.

— Я уверен, что идеал моего дворецкого — подавать только то, что соответствует его качеству. Конечно, я не в восторге, когда мы не можем получить хороший материал и вынуждены делать замены.

Тонкий вкус, любовь к традициям и эта невозмутимая манера держаться. Даже если он выставлял себя храбрым фронтом, то, что он демонстрировал традиционное отношение Содружества, было действительно обнадеживающим.

— Я не могу отрицать, что у нас в правительстве есть серьезная работа, когда речь заходит об продуктах-заменителях. Задержка чая неожиданно серьезна. Нельзя воевать без чая. Премьер-министр рассмеялся, и генерал Хаберграм поймал себя на том, что криво улыбается.

Конечно, о войне без чая не могло быть и речи. Любой, кто столкнется с такой ужасной удачей, наверняка найдет ее где-нибудь. Хороший пример — офицеры разведки, посланные на южный континент. Несмотря на то, что их отправили в пустыню, они, по-видимому, так или иначе умудрялись получать свой чай.

Или, говоря иначе, они смогли найти чай в пустыне. Может быть, у них был талант выступать, даже если он работал с ними немного усерднее.

— Но я полагаю, что мы не можем тратить время на болтовню. Может, перейдем к делу? Все так, как вы слышали на заседании Комитета обороны Содружества.

Ах. — Хаберграм понял, что слишком расслабился. Он выпрямился и приготовился слушать.

Интересно, с какой целью его вызвал премьер-министр? Как ответственный за разведку, он действительно докладывал премьер-министру, но это был первый раз, когда его пригласили на чай с глазу на глаз.

— У нас ничего не хватает. От предметов первой необходимости, таких как чай, до эсминцев, других кораблей или даже надежных цивилизованных союзников на фронте войны.

Они действительно были вынуждены признать, что Содружество столкнулось с кризисом. И все потому, что они не смогли остановить разгром Республики на континенте. Они были вынуждены расплачиваться за свое вмешательство слишком поздно, столкнувшись с могущественной Империей без своего союзника.

— Таково истинное положение вещей здесь, в Содружестве. Хотя все стало немного лучше, чем тогда, когда я сказал в парламенте, что это были их лучшие времена и наши худшие времена…

— Если дела пошли на лад и вы все еще так расстроены, сэр…

— Именно.

Чурбул предложил ему портсигар и сказал, чтобы он взял одну. — Он все еще любит курить. — Хаберграм криво усмехнулся, но сам не возражал.

Когда он с благодарностью принял ее, то увидел, что она, как всегда, высшего качества. — Так что даже в наше неспокойное время сигары всегда найдутся, если знать, где искать.

Но даже когда он курил, вопрос оставался открытым. — Зачем меня вызвали? — Он не мог не удивляться, наслаждаясь прекрасной сигарой.

Тема прыгала вокруг да около, но прошло много времени, и он начал чувствовать, что путь ужасно окольный, чтобы перейти к делу. Вот тогда-то все и случилось.

— Мистер Хаберграм, я буду с вами откровенен. Я не хочу сожалеть о сделке с коммунистами.

— Понимаю, сэр.

Его интуиция откликнулась на неожиданное замечание Премьер-Министра Чурбула. — Так это про коммунистов!

Он почувствовал, что у него пересохло в горле, но когда потянулся за чашкой и отхлебнул ассамского чая, то не почувствовал его вкуса.

— Есть ли какой-нибудь прогресс в поисках крота, терзающего разум?

— Прошу прощения, но расследование все еще продолжается, мы его не опознали. Поскольку в последнее время, похоже, ничего не просочилось, вполне возможно, что крот был одним из офицеров, взятых взаймы у армии или флота. — Сам Хаберграм сомневался в этом, но продолжал: — хитрость в том, что мы не можем исключить, что он превратился в спящего. Все, что мы можем сделать — продолжать управлять нашей разведкой наилучшим образом.

Он тщательно проверил своих подчиненных. Конечно, он не был заинтересован в том, чтобы подозревать своих друзей, но он знал, что это было необходимо, хотя и неприятно.

Все это он уже сделал.

Он был уверен, что очень скоро сможет опознать негодяя, но пока они не нашли ничего интересного.

Было высказано предположение, что, возможно, крот был одним из офицеров, взятых взаймы, но без доказательств. Это было похоже на принятие желаемого за действительное.

Для спящего, если его больше не заподозрят, это будет большой победой. Хаберграму и его людям не пристало вот так ослаблять бдительность, что делало испытание особенно тяжелым.

Поэтому, как глава разведки, генерал Хаберграм принес официальные извинения.

— В заключение, все, что я могу сделать, еще раз извиниться. Дело в том, что мы все еще ведем расследование.

— Об этом…

— Да, Господин Премьер-Министр?

Я буду довольствоваться тем, что меня будут ругать. Даже если он суров со мной, я не в том положении, чтобы спорить. — Хаберграм собрался с духом.

— Есть вероятность, что это разведывательное управление Федерации.

Вот почему откровение было совершенно неожиданным.

Только благодаря долгим годам самоконтроля и дисциплины он не спросил сразу: “что?!” — Вывод, к которому едва успел прийти его мозг, намекал на правду, что крот был... — Погоди-ка, а почему премьер-министр об этом знает?..

— Что вы имеете в виду?

— Я уверен, вы знакомы с их комиссариатом внутренних дел? Вы, знаете о них больше, чем я, но, во всяком случае, они выступили с предложением прекратить всякую шпионскую деятельность друг против друга.

От неожиданности он лишился дара речи.

Должен ли я спросить? Или мне следует задуматься, почему? — Оба они казались подходящими и в то же время нет.

— Значит, вы действительно заключили сделку с дьяволом…

— Мы можем считать это сигналом. Во всяком случае! Их глава комиссариата внутренних дел Лория, как их представитель, сказал, что они хотят провести рабочую встречу на уровне обмена разведданными и совместной борьбы с Империей.

Понятно. — Это имеет смысл.

Честно говоря, сама мысль о том, что он, выходец из Содружества, сможет встретиться с людьми из разведки Федерации, была революцией Коперниковского масштаба.

Я был очень удивлен.

Это заставило его остро осознать парадоксальное изречение мира разведки — единственное, что несомненно, так это то, что ничто не является определенным.

— Официальное приглашение?

— Конечно. И он пришел с обещанием аннулировать все прошлые ордера на арест и обвинительные приговоры на заочных процессах для агентов разведки!

— Это... Вау.

Должен ли я сказать, что это обнадеживает? Будем ли мы дураками, если поверим в гарантии секретной полиции Коммунистической партии? Или мы должны быть ошеломлены их искренностью?

Выбор был настолько экстремальным.

— Мистер Хаберграм, в зависимости от того, как пойдут дела, я бы хотел, чтобы вы провели встречу.

— Понятно. Скажите только слово, и я возьму человека и немедленно уеду, сэр.

Колебаться было бессмысленно.

Если бы ему сказали уйти, он мог бы только пойти и сделать все, что в его силах.

— Отлично. Если вам подходит, как насчет использования лайнера Королевы Анжуйской? Мы все еще согласовываем точную дату с комиссариатом внутренних дел, но как только все будет устроено, мы планируем также неофициальный обмен кадрами.

— Было бы ложью, если бы я сказал, что мне не стыдно освободить кровавых предателей, предательских ублюдков и коммунистов, но... — продолжал Хаберграм.

На его лице было выражение, отличное от жесткой, почти нечеловеческой маски, которую он носил до сих пор. Там, в мире, люди, без сомнения, описали бы как облегчение, принятие или, возможно, радость.

— Я не могу жаловаться, если мы сможем вернуть наших людей от коммунистических убийц.

Его коллеги, столь достойные уважения. После того как их посадили в тюрьму, никаких новостей не было. Разведывательное управление Содружества не питало иллюзий относительно того, насколько благородны коммунисты.

Прокоммунистически настроенные академики, казалось, не могли понять этого, но...Комиссариат внутренних дел был невероятно суров даже к своим собственным людям. Если бы он мог вернуть своих коллег, заключенных бандой садистов, живыми…

Этого было достаточно, чтобы даже верхушка разведывательного управления, бесстрастная по необходимости, ощутила желание улыбнуться. После зимы пришла весна. Если вы знали, что мирные дни вернутся после тяжелых времен, почему вы пренебрегли подготовкой к зиме?

— Было бы еще лучше, если бы мы могли предложить возвращающимся первоклассное жилье.

Он читал о судьбе захваченных разведчиков в отчетах. Именно это люди имели в виду, когда говорили: “хуже, чем ты можешь себе представить.”

Поскольку они были полны сверхсекретной информации, отчеты не могли быть обнародованы. Но если было возможно, то абсурдные споры о том, насколько жестокими могут быть люди, были бы прекращены.

А каков же ответ? — Бесконечность.

Так какие же муки, какие страдания они перенесли? Даже мысль о судьбе своих коллег вызывала у него слезы на глазах.

— Конечно, мы захотим выпить побольше шампанского и вина. Нам может понадобиться пиво в бочке.

Шутка, чтобы скрыть неловкость. Лучше сверкнуть непобедимой улыбкой, чем плаксиво хныкать. Наверное, поэтому они и шутили.

— Ха-ха-ха, гостеприимство крепких напитков? Я бы сам попросил сигары, но выпивка тоже очень ценится. Извините за шутку — я полагаю, что номера первого класса невозможны.

Хаберграм прекрасно понимал, что флот испытывает нехватку кораблей. Ему даже не нужно было объяснять. Вот почему он покачал головой и извинился за то, что премьер-министр согласился с его глупостью.

— Королева Анжуйская полностью переоборудована в военно-транспортный корабль. Роскошные комнаты, вероятно, были убраны, чтобы освободить место для перевозки грузов и солдат.

— Ну, это должно быть лучше, чем концлагерь Федерации. Если бы комнаты были слишком роскошными, они бы умерли от шока, так что, думаю это правильно.

Напитки с их родины, сигары с их родины и их соотечественники. Даже символического жеста было достаточно.

Даже если они не могли выразить свои чувства словами, они скорбели и оплакивали своих погибших друзей и молча поднимали свои бокалы. Их дружба была достаточно крепкой, чтобы жесты передавали все, что им было нужно.

Хаберграм был склонен к сентиментальности в таких вещах, но на этот раз решил повременить.

— Позвольте мне вернуться к нашему предыдущему разговору. Что касается освобождения агентов, которых мы, ну, технически говоря, мое подразделение по борьбе со шпионажем, удерживаем…

Причина, по которой он перевел разговор на стоящую перед ним задачу, была проста.

Даже если она была у тебя в руке, победа не была твоей, пока ты ее не схватил.

Насколько лучше было посмеяться над излишней осторожностью после этого факта, чем наслаждаться недолговечным счастьем? Для офицеров разведки, особенно в Содружестве, которые пережили ряд ошибок, это было само собой разумеющимся.

— В принципе, я думаю, что их всех следует освободить. Мы можем подумать о том, чтобы спрятать некоторые из них. Правда, я хотел бы отправить несколько человек назад в качестве двойных агентов…

Отправка вражеских шпионов на родину в качестве двойных агентов была планом, о котором мечтал каждый, кто занимался шпионажем.

Но Хаберграм понял ситуацию, как только услышал, что премьер-министр Чурбул обиженно замолчал.

— Но нам строго-настрого запрещено создавать политические проблемы.

— Именно. Мы должны думать о долгосрочной перспективе.

Это была одна из раздражающих вещей в дипломатии и политике, вопрос о том, что допустимо с союзными странами. Даже если это была всего лишь формальность, поскольку Содружество и Федерация были на одной стороне, факт должен быть принят во внимание.

Эти две страны, возможно, и не были друзьями, но они были в одной лодке. Они только служили делу Антиимперии в хрупком равновесии. Можно смело сказать, что Содружество и Федерация питали друг к другу глубокое недоверие. Не слишком хорошая идея раздувать тлеющие подозрения.

И было понятно, что для этого потребуется некоторое самообладание. Более того, люди Федерации, вероятно, думали о том же самом.

Не было никакой возможности, чтобы они не допрашивали своих освобожденных агентов по возвращении.

— Понятно. Я позабочусь, чтобы мои подчиненные тоже были в курсе. Есть только одна проблема.

На данный момент, лучше воздержаться, но есть одна вещь, которую нужно подтвердить.

Это был чрезвычайно простой вопрос.

Его только что проинструктировали не посылать двойных агентов.

Так вот в чем была проблема.

— Есть несколько агентов, которые сотрудничают с нами уже некоторое время. Что же нам с ними делать?

Что им делать с теми кооператорами, которых они уже получили?

— Оставляю на ваше усмотрение. Просто держи нас подальше от неприятностей.

— Тогда как обычно. Понял, сэр.

Ему была предоставлена полная свобода действий, и он мог поступать с ними, как ему заблагорассудится.

— Спасибо за потрясающий чай. О, как вы думаете, когда мы сможем подняться на борт Королевы Анжуйской?

— Мы подумаем об этом после того, как он совершит два или три рейса туда и обратно.

— Понятно. Тогда прошу меня извинить, сэр.