Сентября, 1926 год по единому календарю. Имперская столица берун, управление Генерального штаба имперской армии.

Как только полковник Таня фон Дегуршаф входит в кабинет Генерального штаба, она сразу направляется в кабинет генерал-лейтенанта фон Зеттюра, с которым у нее назначена встреча.

Даже обильно описывая их, ее шаги нельзя назвать легкими. Конечно, перелет на дальнее расстояние с Востока в столицу утомляет. Но даже физическая усталость от пересадки между транспортными самолетами и самостоятельных полетов в течение части поездки — ничто по сравнению с ее изношенным психическим состоянием.

За окном небо затянуто тучами.

Если Существо Икс злонамеренно дергает за ниточки, то у него ужасающе хорошее понимание нашей ситуации.

Я действительно ненавижу, когда небо такое. Оно слишком точно выражает мое душевное состояние.

Но если небо отражает мои текущие чувства, то прояснится ли оно?

Придет ли этот день в конце концов?

Нет, я должна пройти через угрызения совести.

Полковник Таня фон Дегуршаф должна признать свою ошибку как глубоко постыдную истину. Огромная унизительная ошибка, но она не решилась бы скрыть ее.

Только действительно некомпетентные люди скрывают свои ошибки.

Безнадежный дурак. Негабаритный мусор. Казнь через расстрел — недостаточное наказание. —  Неважно, какие слова я использую, их недостаточно.

Несчастные случаи случаются, когда мелкие ошибки многократно замалчиваются. Организация, которая скрывает маленькие ошибки, в конечном счете вымотается в результате несчастного случая, слишком огромного, чтобы его скрывать.

Люди — существа, которые совершают ошибки.

Если вы не признаете свою ошибку, то ошибка раздавит вас.

Вот почему, или, скорее, “потому” единственный способ справиться с идиотами, которые скрывают свои ошибки — расстрел. Мне бы очень хотелось расстрелять неумелых рабочих, но идиотов, которые скрывают ошибки, надо расстреливать в обязательном порядке.

Вот такая самоочевидная истина.

Это скорее не высказывание или аксиома, а нечто доказанное людьми через приобретенный обществом опыт.

Пусть он и не идеальный, но все же есть современный интеллект. Вместо того, чтобы быть халтурщиком, который скрывает свою ошибку, я вынуждена быть халтурщиком, который сообщает об этом.

Таким образом, даже если подполковник Таня фон Дегуршаф стыдится, она должна искупить свою неудачу.

— Буду откровенна, генерал. Мы убили слишком многих. Но, к счастью, еще не поздно начать игру, чтобы отказаться от смены политики.

— Я думал, что тотальная война решается весом вражеской груды трупов.

Да, он прав.

Генерал фон Зеттюр совершенно правильно понимает тотальную войну. Нет лучшей стратегии, чем нагромождение вражеских трупов.

Но если меняются предпосылки, то меняется и правильный ответ. Вот почему она должна сообщить об обнаруженной ошибке.

— Как скажете, сэр. Но я думаю, что сокращение числа наших врагов с помощью слов обойдется дешевле, чем с помощью пуль.

Если кто-то является врагом, то ничего не остается, кроме как убить его. Но только в том случае, если они действительно враги.

Хорошо это или плохо, но Таня неравнодушна к рационализации. Если есть более дешевый вариант, то он является правильным.

— Мы должны иметь в виду ресурсную ситуацию в стране базирования и проблемы производственных мощностей. Нам нужно пересмотреть нашу привычку одобрять беспорядочное рассеивание пуль.

Слова — гораздо более легкая ноша для логистики, чем пули.

Разделяй и властвуй.

Первое, что поддерживает этот великий принцип — слова.

Слова, язык, имена и пропаганда сыграли решающую роль в правлении колониями этих чайных болванов^[5], верно?

— Если нам не придется посылать их из родной страны, то это, конечно, дешевле.

Принимая во внимание труд и материалы, которые пошли на изготовление одной пули, прибавив затраты на транспортировку их к линии фронта, это был правильный подход к подготовке.

С точки зрения логистики, генерал-лейтенант Ганс фон Зеттюр считает идею Тани прекрасной.

— Но, полковник. Вопрос здесь не только в стоимости, но и в целесообразности.

С ожиданием результатов в качестве оговорки.

— Целесообразность, генерал?

— Пули выполняют физическую функцию. Идеологические аргументы были не очень эффективны в сельской местности, даже когда Генеральный штаб и Верховное Командование работали вместе.

Вполне естественно, что порядочный солдат захочет вбить клин во враждебную Федерацию. Было бы еще более странно не делать этого.

Имперская армия — точный аппарат насилия.

Империя на высоте, когда дело доходит до ведения войны. В рамках этого Генеральный штаб с самого начала работал над усилиями по умиротворению. Сам генерал фон Зеттюр даже заказал исследование психологической войны и проверил результаты.

Но, честно говоря, результатов не было. У нас не было никаких успехов. Вот почему, признавая, что он понимает, откуда она исходит, Зеттюр заявляет: “откровенно говоря, “Слово” замолкает в военное время.

— Генерал, вам не кажется, что в отличие от закона, “Слово” можно услышать и во время войны?..

— Может быть, теоретически, но вы знаете... — Его следующую реплику трудно классифицировать как утвердительную. — Откровенно говоря, мы начали с той же антикоммунистической программы умиротворения, что и у себя на родине почти сразу после начала войны, но... не добились никаких результатов. Вероятно, есть место для рассмотрения исследования, но оно не готово считаться практическим вариантом.

Логос, слова, разум, логика. Это ужасно, но Зеттюр качает головой, что они не были плодотворными.

— Антикоммунистические усилия по умиротворению, сэр?

Слова говорящие о том, что, хотя они и являются оружием, но далеки от совершенства. — Ахх. — Таня вздыхает и открывает рот.

Ужасное недоразумение.

Оружие, известное как слова, является совершенным. Нет, она может заявить, что это даже было доказано в бою.

Имперская армия и ее Генеральный штаб не понимают сути из-за своей разведки. Умные люди, благодаря своему высокому интеллекту, часто становятся жертвами заблуждения. Иллюзии, которые заманивают вас в ловушку, потому что вы разумны, так коварны…

Я поняла, что знание учебника часто является фантазией, потому что какой-то умный, разумный человек написал их с разумной мыслью в уме. Люди, как правило, являются фактической противоположностью разумных.

— Да. Полевая жандармерия берет инициативу на себя. Если вам интересно, я могу дать вам результаты проверки.

— Генерал фон Зеттюр, я предвижу, что именно таково наше предубеждение. Пожалуйста, выбросьте эти антикоммунистические попытки умиротворения прямо в мусорное ведро — спокойно заявляет Таня, хотя ей немного больно, что она тоже была пленницей антикоммунистических взглядов в самом начале.

Конечно, это так.

В конце концов, она сама была настолько уверена, что они выступали против коммунистов, что считала это само собой разумеющимся. Но она должна была быть глубоко скептична и требовать доказательств для всего.

Да, необходимо рассматривать аксиомы, самоочевидные предпосылки и тому подобное как допущения.

Мы совершили глупость, предположив, что наши враги — коммунисты. На самом деле ни один вражеский солдат не дал никаких признаков того, что он всерьез верит в коммунизм. Это противоречие.

Мы должны были наблюдать более внимательно и понять. Цена за то, чтобы позволить нашим предположениям затуманить наши глаза, огромна для уже огромной ошибки.

Но теперь я все поняла.

Так что у меня есть долг как у разумного существа. Недоказанная аксиома и противоречие, происходящее в действительности, должны быть примирены.

— Не думаю, что идеология имеет хоть какое-то значение.

Зеттюр настаивает, чтобы она объяснила, но в его глазах читается замешательство.

— Важен не разум, генерал, а эмоции людей.

Как оружие, слова действуют точно так же, как пули. Стрельба там, где нет цели — просто пустая трата драгоценных ресурсов.

Аппарат насилия должен эффективно использовать свое оружие.

— Наши усилия по умиротворению должны быть направлены не на то, чтобы сломить их враждебность к нам, а на то, чтобы разделить их.

— Вы хотите сказать, что не идеология поддерживает эту войну?

— Именно. Оплот врага — национализм, маскирующийся под идеологию. Критикуя их идеологию, мы не достигаем цели, поэтому вполне логично, что в настоящее время мы не видим результатов.

Судя по тому, что она видела на поле битвы, Таня отказалась от идеологических атак, как от бесполезных пуль. Если у вас есть противоречие, которое не может быть разрешено, то почти наверняка проблема с вашими предпосылками.

Если основание, на котором вы строите свои предположения, неверно, вы должны признать свою ошибку, несмотря на стыд.

Почему вы ожидаете, что сможете построить приличное сооружение на прогнившем фундаменте? Я клянусь своим современным интеллектом и рациональностью, что я не смогла бы построить обреченное здание, чтобы показать свою неумелость, как мазохист. Для такого порядочного человека, как я, это было бы просто невыносимым страданием.

Вот почему Таня должна смириться со своим позором и рассказать вышестоящему офицеру.

— Наша единственная надежда — отличить коммунистов от остальных. Мы не сможем спокойно смотреть на врага как на коммунистов.

— Значит, разделяй и властвуй?

— Победить? Генерал, не слишком ли это даже для шутки? С какой стати Империя должна взять власть в свои руки?

Административные услуги по своей природе не являются отраслью, приносящей прибыль.

Но это правда, что на оккупированной территории военное правительство должно осуществлять минимальное поддержание социального порядка, применение инфраструктуры и так далее.

До сих пор Таня с трудом воспринимала такие вещи как необходимые расходы. Ее раздражает признание, что это чрезвычайная ситуация, когда рыночные функции парализованы, но она понимает, что именно поэтому необходимо техническое обслуживание.

Но, добавляет она убежденно.

О вынесении решения не может быть и речи. Управление через военное правительство уже возлагает чрезмерную нагрузку на их организацию. Победить?! Если мы попытаемся это сделать, армия распадется. Отсюда прямой путь к тому, чтобы стать недоукомплектованной неэтичной корпорацией.

— Генерал фон Зеттюр, если мы попытаемся победить, наша военная организация рухнет от истощения еще до того, как мы начнем сражаться. Нам нужен замечательный друг, которому мы могли бы довериться.

Нет никакой необходимости в завоевании Империи. Каждый человек в своей профессии; управление персоналом должно быть оптимизировано…

— Очень интересно, но, к сожалению, у Империи не так много друзей.

— Тогда нам просто нужно завести парочку.

— Когда ты становишься старше, это не так просто.

Досадные проблемы продолжают удерживать нас. Немного поздно беспокоиться о приобретении дружественных государственных отношений с таким большим историческим багажом, который все усложняет.

С другой стороны, я полагаю, что часто существуют альтернативные способы использования данных условий. Вы можете быть убеждены, что что-то бесполезно, но если вы измените свою точку зрения, вы найдете способ. Яд может быть лекарством в зависимости от того, как он используется.

Даже крайне вредный препарат талидомид^[6], вызывавший врожденные дефекты, был эффективен против некоторых заболеваний. И именно поэтому... — уверенно продолжает Таня. — Но если мы создадим доверие и добьемся результатов, то, может быть, встретим кого-то. Не думаете, что мы можем встретить нового друга?

— Что?

— Разве у них нет старых врагов?

В дипломатии есть поговорка: враг моего врага — мой друг. Это может означать только совпадение ваших интересов, но совпадение интересов — достаточная причина для того, чтобы две нации стали друзьями.

— Учитывая традиционные международные отношения Империи, никто не сомневается, что Федерация — враг. Таким образом, мы могли бы развить дружеские отношения с антиустановочными группировками внутри него.

— Федерация — многонациональное государство, но... вы утверждаете, что мы должны попытаться добиться солидарности с сепаратистами внутри нее?

— Да, Генерал.

— Я понимаю вашу логику, полковник, но вопрос в том, сможем ли мы применить то, что написано в учебниках в полевых условиях.

Таня кивает, что понимает. Это не то, что сказал Зеттюр, но она знает, что учебники дают только один возможный ответ при одном стечении обстоятельств.

Вы получаете баллы только за то, что следуете учебнику в школе.

То, что люди хотят от вас в полевых условиях, как только вы идете на передовую — результаты. Любой идиот, скулящий, что это не его вина, потому что он сделал все по учебнику, должен получить быстрый пинок.

— Конечно, Федерация — наш враг. Но то, что кто-то является врагом нашего врага, автоматически не делает его нашим союзником.

Она вынуждена согласиться — он прав. Логично, что даже если у вас есть общий враг, вопрос о том, сможете ли вы достичь солидарности или нет, все равно остается.

— В конце концов, — со вздохом продолжает Зеттюр, — похоже, сепаратисты даже не делают различий между нами и властями Федерации.

Да, это чрезвычайно важное замечание, которое следует отметить.

И на самом деле наступающей имперской армии было приказано по мере возможности избегать конфликтов с местными жителями, но войска совершили много ошибок. Увидев, как действовала полевая жандармерия, Таня легко может понять, почему.

— Причина проста. Генерал, мы всего лишь вооруженные чужаки. Ни с кем, кто может стать посредником, проблемы неизбежны.

С точки зрения наличия кого-то, кто может говорить с ними, Империя находится на безнадежном уровне. Посредник, переговорщик, которому мы могли бы доверять, или, по крайней мере, переводчик, который мог бы облегчить общение... Мы должны были пойти с кем-то подобным. Но в настоящее время нам не хватает такого отдела.

— Мы полностью упускаем суть, когда речь заходит о языке в нашей стратегии умиротворения. — Таня с горечью размышляет об их положении.

В имперской армии в настоящее время нет никого, кто мог бы разговаривать с людьми. Мы находимся на стадии поспешного привлечения кого-то из Министерства иностранных дел, но нам повезет, если мы найдем кого-то, кто пару раз ступал на поле боя. Что касается кого-то, кто может вести переговоры, мы только начинаем думать, где мы могли бы даже искать.

— Но офицеры должны уметь говорить на официальном языке Федерации.

— Да, генерал, как вы заметили, мы немного изучили язык Федерации, но…

Таня знает страшную правду. Для антистабилизационных фракций в Федерации официальным языком является язык врага.

— Генерал, мы говорим с союзниками на языке врага. Это безумие…

— Хочешь сказать, что мы не должны использовать официальный язык?

Таня утвердительно кивает, настроение у нее мрачное.

Ей нужны переводчики, говорящие на языках национальностей антиправительственных группировок, но она знает, насколько это возможно, потому что попросила Серебрякову разобраться.

Любой специалист по этим языкам, вероятно, является профессором в университетах Империи. Языки меньшинств — только одна область, которую изучают лингвисты. Они не смогут построить программу систематического языкового образования в одночасье. Короче говоря, пройдет безнадежно много времени, прежде чем армия сможет разговаривать с людьми.

— Итак, это структурная слабость имперской армии, потому что мы не ожидали экспедиций в чужие земли из-за нашей основополагающей стратегии внутренних линий.

— Честно говоря, я не думаю, что наша давняя оборонительная стратегия является проблемой. Проблема не в стратегии внутренних линий сама по себе. Корень многих из проблем заключается в том, что мы не довели дело до конца и вместо этого послали войска через границу. — Таня говорит правду. — По крайней мере, стратегия внутренних линий будет продолжать доказывать свою эффективность.

— Прекрасно, полковник фон Дегуршаф. Итак, каков наш план?

— Наша задача ясна. Мы должны приобрести компетентность в размещении солдат за границей, хотим мы того или нет. А что касается оккупации военным правительством, то мы должны постараться как можно скорее улучшить ситуацию и искать новых друзей на наших оккупированных территориях.

Не то чтобы Таня не понимала, что просит слишком многого.

Хотят они установить марионетку или поддержать дружественную силу, если ключевого игрока нет, план даже не сдвинется с места.

— Полковник фон Дегуршаф. Вы же знаете, как мало людей готовы сотрудничать с имперской армией. Как вы думаете, сможете ли вы найти подходящего человека в данных условиях?

— Я верю, что это возможно.

Зеттюр настаивает, чтобы она объяснила.

Может быть, это результат его напряженных размышлений? Его глаза выглядят мудрыми, когда он смотрит на нее, не дрогнув.

Так что Таня рассуждает логически.

— Генерал фон Зеттюр, это правда, что у нас уже были проблемы с жителями оккупированных районов. В результате, они также немного кровожадны и ненавистны, но у них есть с кем сравнить нас.

— Кто-то, с кем можно сравнить нас?

— Правительство Федерации. Честно говоря, в выборе между бессердечными коммунистами и жестокой имперской армией я думаю, что люди достаточно уравновешенны, чтобы выбрать последнее.

— Значит, ты мыслишь радикально. Очень хорошо, давайте предположим, что мы можем объединить наши усилия с ними. Вы хотите сказать, что наш метод оккупации должен заключаться в использовании местных сил?

— Да. — Таня кивает, и Зеттюр погружается в тихую задумчивость, словно обдумывая ее слова, прежде чем покачать головой, показывая, насколько будет трудно.

— Честно говоря, я не вижу никакого преимущества. Я дам вам свое мнение, как кто-то, кто держит логистику, работающую в тылу. Если мы не уверены, является ли кто-то другом или врагом, в некотором смысле, гораздо легче иметь с ним дело как с врагом.

С таким мнением она может только вздохнуть. Если бы глупец произносил это из глупости, она могла бы посмеяться над этим, как над абсурдом.

Причина, по которой она вздыхает, проста.

— Вы правильно говорите, но что касается того, друзья они или враги, они определенно друзья.

Генерал фон Зеттюр — стратег и полная противоположность дураку.

Это великий человек, который разбирается в области операций, хорошо разбирается в вопросах материально-технического обеспечения и даже постоянно занят работой над отношениями между правительством и военными в качестве ведущей фигуры в корпусе обслуживания. Вы не можете действительно назвать его одним из тех людей, которые смещены в сторону армии во всех отношениях, кто про какой-либо силы; во всяком случае, он кто-то в Беруне, кто может привести аргументы, среди офицеров и гражданских служащих к компромиссу.

Даже такой компетентный человек с совершенным хладнокровием говорит вещи, которые я вынуждена признать ошибочными?

Парадигма имперской армии это так проблематично?

— Что?.. Полковник фон Дегуршаф. Я никогда не думал, что настанет день, когда мне придется что-то тебе указывать. На земле лежит гора донесений из жандармерии. Читай, что нравится.

— Имеете в виду тех парней, которые не могут отличить друга от врага?

— Да.

Это такая вещь, которая заставляет людей восхищаться.

Причина проста. Ошибки смешиваются вместе. Вывод генерала фон Зеттюра беспомощно искажается кусочками головоломки, которые не подходят друг другу.

— Генерал, я буду с вами откровенна. Большинство полицейский в жандармерии даже не говорят на официальном языке Федерации. Все их ошибки в предположениях, предрассудках и неверном толковании привели к недоразумениям, которые с тем же успехом можно было бы назвать заблуждением.

— Продолжай.

— Нам нужно разобраться в ситуации. Что нам нужно, так это уметь отличать друга от врага. Подавляющее большинство этнических меньшинств внутри Федерации настроены к коммунистической партии более враждебно, чем мы. Я не думаю, что создание альянса было бы невозможным. Вот почему, — заявляет Таня, глядя прямо в глаза своему начальнику, — вместо того, чтобы нанимать охотничьих собак, даже отличных, с дефектными носами, мы должны нанимать нормальных местных охотников, которые хорошо информированы.

После нескольких секунд молчаливого раздумья генерал фон Зеттюр морщит лоб и говорит: — имеет смысл, хотя вопрос в том, существуют ли такие удобные охотники... но прекрасно. И кто же тогда? Это вы, полковник фон Дегуршаф, так что я уверен, что вы на кого-то положили глаз.

— Сэр, я думаю, что лучше всего было бы обратиться к полицейским организациям и национальным советам.

— Это новая точка зрения, полковник.

Его взгляд становится суровым.

Должно быть, ему действительно не нравится идея, внутренне волнуется Таня. Являются ли идеи, которые совершенно разумны для нее, все еще радикальными для ключевых людьми на вершине имперской армии?

— Я уверен, что вы в курсе, но жандармерия считает эти самые тела партизанскими очагами, и мне сказали, что их нужно разоружить. По крайней мере, такие сообщения поступают, когда мы уничтожаем партизан.

Полу-ворчливые слова Зеттюра показывают подход хорошего офицера, который старается понять положение войск, читая донесения.

Но. Таня собирается с духом, чтобы ответить: есть один фактор, который члены имперской армии, такие как генерал фон Зеттюр, никак не могут понять.

— Генерал, я думаю, нам нужно изменить нашу точку зрения. Конечно, мы подданные империи, независимо от того, с Востока мы или с Юга. Мы все принадлежим к Рейху.

— И что же?

— Это правда, что и в полицейской организации, и в Национальном совете есть партизаны. Так что в этом смысле, возможно, имеет смысл думать, что народ объединился против захватчиков. Но, — решительно заявляет Таня. Документы, на которых генерал фон Зеттюр основывает свое понимание ситуации, в корне неверны, исходя из самих их предпосылок. — Генерал, пожалуйста, выслушайте меня. Это все ошибка.

Если ваши предположения неверны, вы ошибетесь, независимо от того, насколько вы проницательны и предусмотрительны в стратегическом отношении. У вас нет возможности правильно понять реальные обстоятельства. При планировании стратегии ошибочный анализ данных приводит к фатальным расхождениям.

Правильная информация с земли и правильное понимание ситуации должны сформировать вашу базу.

— Я буду говорить, исходя из своего опыта борьбы с партизанами. Они, конечно, существуют, но не каждый, кто берет в руки оружие, является одним из них.

Солдаты без колебаний берутся за оружие.

Они обучены подбирать любое оружие, которое находится в пределах досягаемости, и сражаться с врагом. Это имеет смысл, поскольку они вооружены и дисциплинированы за счет нации, чтобы быть готовыми к бою. На самом деле, они должны быть такими.

Но гражданские — другое дело.

— Генерал, пожалуйста, поймите. В рассматриваемом регионе оружие считается средством самообороны. Полиция придирается к оружию для самообороны, но я не понимаю их интерпретации. Если говорить в крайних выражениях, то это то же самое, что арестовывать каждого, кто ставит замок на свою дверь…

— Самооборона? Полковник, это военные винтовки и автоматы Федерации.

— Генерал! Именно в этом корень недоразумения.

— Хм? Продолжайте, полковник.

— Пожалуйста, подумайте об их положении! Конечно, единственное оружие, которое они могут получить в настоящее время — обноски армии Федерации! Вы действительно хотите сказать, что их обстоятельства позволяют им импортировать стрелковое оружие с доказательствами покупки у поставщика в нейтральной стране?

Рыночный принцип прост. Предметы, в которых есть избыток предложения, будут размножаться; это практически историческая правда. Люди могут приобрести большое количество оружия армии Федерации дешево из снабжения армии Федерации, когда они будут списаны.

Практически неизбежно, что люди должны покупать оружие, для которого легко приобрести боеприпасы, а не дорогие автоматические пистолеты. Если использовать фразу, которая мне не очень нравится, можно даже сказать, что это невидимая рука Бога.

Даже под пристальным взглядом Зеттюра Таня непоколебимо делает свое заявление. — Только устрашенное меньшинство поднимает оружие, которое они приобрели против имперской армии. Генерал, то, что происходит сейчас — сценарий, специально разработанный меньшинством.

Там, где нет огня, нет дыма, но часто встречаются злонамеренные поджигатели, которые хотят превратить крошечную вспышку в гигантское пламя. Разве не так держится Большевистская родословная?! Я имею в виду, что это полностью их специальность.

— Правда, есть деструктивные элементы, пытающиеся начать то, что едва ли заслуживает называться движением сопротивления, раздувая пламя раздора и недоверия с обеих сторон. Проблема не столько в сопротивлении, сколько в том, что нам не удается задержать зачинщиков.

— Значит, большинство из них оппортунисты? Они возбуждают формирования Федерации, которые они могут или не могут на самом деле поддерживать? — Зеттюр кивает с угрюмой гримасой.

Даже с таким острым умом, как у него, я полагаю, следует повторить, что, когда решения основываются на ошибочных предпосылках, невозможно прийти к правильному ответу.

Следует короткое молчание.

Продолжая молчать, Зеттюр поднимает глаза к потолку, начинает шевелить губами, чтобы что-то сказать, проглатывает слова и наконец тихо вздыхает. — Я понимаю, к чему ты клонишь. Другими словами: Мы — одно целое. Но враг может быть или не быть им, верно?

Таня с облегчением слышит, как он это говорит.

Как и следовало ожидать, интеллект генерала фон Зеттюра, по-видимому, не затуманен.

Что он мог так быстро узнать правду меньшинство контролирует большинство через страх... Это даже удивило Таню.

— Да, генерал фон Зеттюр. Большинство вражеских солдат, которых мы допрашивали на поле боя, сражаются не за партию, а за свою этническую группу. Иными словами, мы не должны мириться с иллюзией, что каждый гражданский Федерации — враг.

— Это достойная головной боли новость. Если это правда, то мы дураки. Мы совершили еще одну стратегическую ошибку, которой следовало бы избежать.

— Я прошу прощения за то, что так долго не могла разобраться в том, что происходит на самом деле. Я оставляю на ваше усмотрение, должна ли я уйти в отставку или нет.

— Нет, в этом нет необходимости. Напротив, вы проделали прекрасную работу, осознав ситуацию. Мы поняли ее до того, как стало слишком поздно. Будем считать, что нам повезло.

Я благодарна ему за утешение, но в то же время это острое напоминание о моей некомпетентности. Мое отвращение к коммунистам вызвало серьезную проблему.

Мои предубеждения сильно искажали мои наблюдения, которые должны были быть объективными.

Даже слова Зеттюра говорят о серьезности нашей неудачи. Если нам “повезло”, значит, мы избежали катастрофы только случайно. Нас спасло нечто столь же ненадежное, как удача?

Тогда мы даже не можем сказать, что спаслись.

Однажды допущенная ошибка должна быть исправлена, иначе она повторится.

Полковник фон Дегуршаф вышла, сдержанно отдав честь, и, проводив ее, Генерал фон Зеттюр на некоторое время погрузился в молчаливые раздумья.

Когда он усомнился в своих предположениях и рассмотрел ситуацию, вероятно, она требовала немедленных действий. Не стоит повторять одну и ту же ошибку дважды.

Он потянулся к ближайшей трубке и сказал, срочно позвал полковника. И когда вскоре появился полковник фон Лерген, Зеттюр сразу перешел к делу. — Полковник фон Лерген, я хочу сменить место следующей инспекции.

— Да, сэр! Я сейчас же все устрою. Это и есть тот Южный фронт, о котором вы так беспокоились? Наблюдать за операцией генерала фон Ромеля?

Отличный, готовый ответ. Вполне естественно, что сотрудник оперативного отдела будет думать о недавней стагнации ситуации на южном континенте.

— Нет, на Востоке.

— На востоке? Инспекционная группа по операциям направится туда через несколько дней. Вы собираетесь пойти с ними?”

Несмотря на то, что Зеттюр сразу же приступил к делу, Лерген предложил план действий. Когда дело доходило до координации и оказания помощи, полковник фон Лерген был образцовым штабным офицером.

Но даже он ошибался. Нет, дело было не столько в том, что он ошибался, сколько в том, что он просто не мог этого знать. Если бы основные условия на Востоке изменились, инспекции на уровне операций были бы бессмысленны. Что им нужно было сделать, так это пересмотреть правила игры.

Зеттюр тряхнул головой, чтобы избавиться от посторонних мыслей, и продолжил свое краткое объяснение. — Я намереваюсь одолжить тебя у оперативников, но не собираюсь сопровождать их. Я поговорю с генералом фон Рудерсдорфом. Вы просто сделаете необходимые приготовления.

— Да, сэр! Могу я узнать, какова наша цель?

Даже если у него есть сомнения, он проглатывает их, как подобает. Удивительно, что этот офицер среднего звена может поддержать Рудерсдорфа со всей его переполняющей уверенностью. Единственная причина, по которой столь безответственный человек так эффективно проводит операции — его люди. В сложившихся обстоятельствах это будет непросто, но мне бы очень хотелось, чтобы Лерген участвовал в секретной операции.

— Конечно. Мы собираемся проверить управление материально-технического обеспечения в тылу, а также по одному конфиденциальному делу... о, да. Есть еще одно одолжение, о котором я хотел бы попросить вас. Ищите специалиста по вопросам этнических групп. Чем быстрее, тем лучше.

— Понятно. Будет ли член Национального Конгресса, с которым мы стремимся сотрудничать в оперативной работе?

— Мне все равно, пока мы точно знаем, что они не шпионы. Если возможно, лучше всего будет тот, кому мы можем доверять, чтобы сохранить конфиденциальность.

— Прошу прощения, генерал, но позвольте мне задать один любопытный вопрос. Из того, что вы говорите, сэр, все звучит так... Конфиденциальный вопрос имеет какое-то отношение к этническим вопросам?

— Не стану отрицать, полковник. Вы можете думать об этом как о части наших усилий по умиротворению. Если возможно, я хотел бы рассмотреть возможность встречи с руководством на местах.

— Понятно. Нам нужен кто-то, кто имеет связи в районе и может хранить тайну. К какому времени, сэр?

Он быстро соображает, — с улыбкой подумал генерал фон Зеттюр. Он собирался доставить массу неприятностей полковнику фон Лергену, который кивал головой, будто все уже было у него в голове. Но у него не было выбора.

— В начале следующей недели.

— Г-Генерал? — Но сегодняшняя пятница осталась невысказанной в недоумении Лергена. Зеттюр позвонил ему в конце рабочего дня и приказал сделать приготовления к началу понедельника.

Конечно, он был сбит с толку.

Но Зеттюр настоял на строгом приказе и одарил Лергена твердым взглядом, который говорил: “Ну и что?” Они были на войне. В военное время необходимость превосходит все остальное.

Для офицера Генерального штаба выполнение своих воинских обязанностей со всей возможной поспешностью было священным долгом.

— Извините, но, пожалуйста, подготовьте все. Если понадобится, вы можете проработать обслуживающий персонал корпуса до мозга костей. В любом случае, у нас мало времени. Вы свободны.

— Да, сэр. Немедленно.