Происхождение украинских казаков

 

Слово «Украина» изначально было общим названием всех приграничных регионов Древней Руси или Рутении[44]. Постепенно оно стало именем собственным, обозначающим регион, где никогда не было четко установленной границы и условия жизни оставались неопределенными. Это касалось юго‑восточной части территорий, которые когда‑то были Киевской Русью, широких степей, отделявших последние постоянные поселения и центры власти от берегов Черного моря и открытых для непрекращающихся набегов азиатских племен.

Немногочисленное население этой специфической приграничной территории составляли в основном русины. Но лишь гораздо позднее, не раньше начала XIX в., понятие «русины» или «малороссы», которое всегда смешивали с «великороссами» или русскими, постепенно вытеснилось словом «украинцы», а весь этот регион получил название Украина. Одной из причин такого изменения в терминологии был тот исторический факт, что именно на Украине – в этом юго‑восточном приграничном регионе не позже чем в XVI в. зародилось движение, которое постепенно стало отождествляться с ростом современного украинского национализма. Оно было представлено украинскими казаками.

Слово «казак» имеет турецко‑татарское происхождение. В XV в. его уже использовали для обозначения групп своевольных людей, не имеющих никакой стабильной политической организации. Иногда они выступали как вдохновляющие герои, иногда – как удалые разбойники в регионах, благоприятных для жизни, полной опасностей. Такая группа людей сформировалась также на юго‑восточной границе Московской Руси на Дону. Там она создавала серьезные проблемы для Русского государства до тех пор, пока после целого ряда восстаний эти донские казаки не попали под строгий государственный контроль и не превратились в хорошо известные части русской армии. Еще более актуальной была проблема украинских казаков на Днепре, потому что, когда они стали организацией, православной по вере с преобладанием русинов в этническом составе, Украина была частью Великого княжества Литовского и католическим государством, находившимся под властью Литвы, и входила в федерацию с католической Польшей.

Пока это государство жестко контролировало степи до самого Черного моря и имело возможность так или иначе сдерживать соседнее ханство крымских татар, юго‑восточные провинции великого княжества, особенно Киев, пользовавшийся автономией и находившийся под властью местных князей до 1471 г., и Восточная Подолия с Брацлавом, были в относительной безопасности, и в них преобладали нормальные условия жизни. Но как только набеги татар, которые никогда не прекращались полностью, стали регулярной напастью, а Крымское ханство – вассалом наступающей Османской империи и часто союзником Москвы, степи к северу от Черного моря по обоим берегам низовьев Днепра и за пределами его знаменитых порогов – отсюда русское название Запорожье – были практически ничейной землей, где казацкое движение нашло для себя огромные возможности для восполнения недостаточной обороны страны и совершения, в свою очередь, набегов на Крым или даже турецкие владения.

Литовские власти тоже знали о службе, которую воинственные казаки могли нести, и об опасности вовлечения в военные действия с татарами или турками путем ответных военных походов, совершаемых даже в мирное время. Еще при Сигизмунде I некоторые старосты (правители) самых незащищенных приграничных районов к югу от Киева предлагали использовать казаков в качестве постоянной пограничной охраны под контролем властей. При Сигизмунде II Августе отважный магнат и князь Дмитрий Вишневецкий собрал группу казаков на одном из днепровских островов и водил их в походы на турецкие владения и в Молдавию; это продолжалось до тех пор, пока он не был схвачен и казнен турками.

Несколько лет спустя собственно Украина вместе с Киевской и Брацлавской землями и Волынью в арьергарде по Люблинскому договору 1569 г. были переведены из литовского в польское владение. Теперь уже польские власти, наряду с решением проблемы защиты юго‑восточной границы содружества, должны были иметь дело с казаками. В то же время это был серьезный социальный вопрос. В то время как все другие слои населения в русских провинциях уже ассимилировались в польский образец общества, казаки занимали уникальное положение между мелкопоместным дворянством и крестьянами. Почти сразу же после заключения Люблинской унии Сигизмунд II Август решил даровать ограниченному числу казаков статус военной организации с самоуправлением под руководством их собственного предводителя, но под контролем главнокомандующего польского войска, в то время как другие должны были быть простыми крестьянами. И именно этой базовой концепции стали следовать преемники короля, варьируя лишь число так называемых реестровых казаков в соответствии с политической ситуацией.

Стефан Баторий, которому нужны были казаки для борьбы с Иваном IV Грозным, развил эту систему, но без каких‑либо фундаментальных изменений. Он благосклонно относился к созданию постоянного казацкого центра на Украине, но один из их вождей, совершивший военный поход в Молдавию, был казнен по протесту турок. В то же время развитие колонизации в украинском регионе землевладельцами, принадлежавшими и к местной русской, и польской знати, сокращало территорию, на которой казаки могли свободно передвигаться, и создавало бесконечные конфликты в отдельных случаях.

Первый такой конфликт, спровоцировавший настоящий мятеж на казацких землях, начался в 1592 г. между одним из их предводителей польского происхождения Христофором Косинским и самым выдающимся православным русским магнатом – князем Константином Острожским, поместья которого подверглись сильному разорению. Гораздо серьезнее было восстание под предводительством Лободы и Наливайко, которое разразилось в год заключения Брестской унии и способствовало нагнетанию напряженной ситуации на украинских землях, но без каких‑либо религиозных мотивов. Увеличил опасность и подбодрил казаков тот факт, что незадолго до этого восстания они установили независимые отношения с иностранной державой (императором Рудольфом II), тем самым впервые придав вопросу о казаках международное звучание.

Пока Польша колебалась в отношении присоединения к союзу против турок, запланированному Габсбургами, в 1593 г., казаки приняли австрийского посланника, на которого произвела впечатление их военная организация, и при поддержке папской дипломатии он убедил их вторгнуться на следующий год в Трансильванию и молдавские княжества. Эта зрелищная акция в поддержку австрийского влияния не была согласована с официальной политикой Польши. Великий канцлер Замойский тоже возглавил войско, направленное в Молдавию, но лишь для того, чтобы упрочить там местную династию под сюзеренитетом Польши, и в 1595 г. он заключил договор с Турцией, которая признала эту ситуацию.

В тот же год предводители казаков, которые сотрудничали с Рудольфом II, пошли против польских властей и совершили опустошительные набеги до самой Волыни и Белоруссии. И лишь в 1596 г. польская армия под командованием Станислава Жолкевского заставила казаков сдаться. Лобода был убит, сражаясь со своими врагами, а Наливайко схвачен и казнен. Эта кровопролитная гражданская война была первым серьезным предупреждением о том, что проблема казаков далеко не решена и Украина осталась центром скрытых брожений и недовольства. Если новые волнения не начались в последующие два десятилетия, то только потому, что те же самые польские лидеры, которые подавили восстание, использовали все большее число казаков – гораздо больше, чем было запланировано «реестром», – в войнах на территории других государств, которые начались на рубеже веков.

Казаки действительно воевали на стороне поляков, когда в 1600 г. новые беспорядки в Трансильвании и Молдавии вызвали еще одну польскую интервенцию. В предыдущий год австрийцы разгромили последних потомков семьи Баториев и временно признали князя Валахии Михаила (Михая) Храброго правителем Трансильвании. Он теперь тоже хотел завоевать Молдавию. Замойскому и Жолкевскому удалось, однако, вернуть на престол Молдавии пропольски настроенный клан Мовилэ.

И хотя на границе, где обычно воевали казаки, теперь было относительно спокойно, они вскоре нашли другие возможности для удовлетворения своего воинственного духа – в польских военных кампаниях против далекой Швеции и православной Москвы. Это явно указывает на то, что у них еще не было своей независимой политики или каких‑то особых симпатий к своим единоверцам. Но как социальная группа они оставались чужими для польской общественной структуры и культуры и гораздо меньше интегрировались в западный мир, чем другие части содружества. И хотя казаки часто оказывались передовым постом, защищающим границы не только Польши, но и христианского мира, и должны были снова и снова доказывать это в будущем, они могли в любой момент снова повернуть против своих официальных хозяев и создать проблемы в ключевом регионе, переходном между различными цивилизациями. Вопрос о том, на чью сторону они в конечном счете встанут, был решающим для будущего Украины и русинов в целом, а особенно для судьбы Брестской унии, к которой казаки изначально проявили мало интереса.

Именно здесь, в украинских степях, культура Возрождения, продвинувшись так далеко в восточном направлении, постепенно исчезала, и здесь же политические тенденции, идущие и с католического Запада, и с православного и мусульманского Востока, встречались и делали этот регион у Черного моря таким же значимым для равновесия сил в Европе, как и Ливония на Балтике. И именно в это время, когда начались казацкие войны, даже в Западной Европе, особенно во Франции, начали понимать, что в структуре баланса сил страны Центрально‑Восточной Европы являются незаменимым элементом.

Со времени правления короля Генриха IV (1589, факт. 1594–1610) политики Франции тоже понимали, что Польша занимает ключевое положение в этой части Европы. Но Франция хотела, чтобы Польша сотрудничала с двумя другими перспективными союзниками против Габсбургов – Швецией и Турцией, и, в то время как политика династии Ваза вместо этого создала польско‑шведский конфликт, проблема казаков была одним из факторов, которые в XVII в. привели к давно все откладываемой борьбе между Польшей и Османской империей.

 

Часть четвертая