Тема 3. нравственные ценности

 

Добро и зло

Категории добра и зла можно считать наиболее общими по­нятиями морального сознания. Их нередко рассматривают в качестве синонимов понятий нравственное и безнравствен­ное, а саму этику – как учение о добре и зле. Очень многие мыслители подчер­кивали важность раскрытия понятий морали. Как писал Вл. Соло­вьев, для того, чтобы получить “силы для исполнения добра, необходимо иметь понятие о добре, иначе его исполнение бу­дет только механическим действием”. Ложное понимание добра и зла способно породить ужасные поступки. Вспомним костры инквизи­ции, человеческие жертвоприношений, тоталитаризм и прочее.

Существование добра не подвергается, как правило, сомнению. Но реальные проявления добра настолько многогран­ны, сложны, что дать четкое определение добра трудно. Нет и “чистых” носите­лей добра. В каждом человеке имеются не только достоин­ства, но и недостатки. Нет, как писал Вл. Соловьев, “досто­верно законченного праведника, достоверно законченного злодея”. Впрочем, нельзя не отметить, что базовые понятия любого учения, любой науки определяются всегда с боль­шими трудностями. Так, например, в биологии очень слож­но дать “законченное” определение жизни, в богословии – Бога и т. д.

Уже скептики античности, указывая на нескончаемые полемики вокруг центральных проблем морали, утверждали, что можно выявить конкретные проявления добра, но невозможно дать определение добра вообще. На первых страницах Библии проводится мысль, будто только богам доступно знание добра и зла: “И вы будете, как боги, знающие добро и зло”. О трудностях в определении добра и зла говорили Вл. Соловьев, Н. Бердяев и другие вы­дающиеся мыслители. “Добро есть то, что никем не может быть определено, нечто определяет все остальное”, – кате­горично утверждал Л. Н. Толстой, Словом, выходит, что с од­ной стороны, человек не может не верить в добро, ибо это не­верие есть нравственная смерть, а с другой стороны, он не может дать четкого понятия добра.

Однако, даже такой яркий представитель неопозитивизма как Дж. Мур, не считает проблему неразрешимой. Он считает, что, хотя человек и не может дать четкого опреде­ления добра и зла, он все же интуитивно отличает добро от зла – добрые поступки как бы самоочевидны. Подобным же образом человек не может дать определения “желтого”, “зе­леного”, но он свободно (если не дальтоник) отличает зеле­ный цвет от желтого. Впрочем, подобные суждения встречались уже у фило­софов античности. Аристотель упоминает тех проповедни­ков, которые говорили, что уже от рождения люди имеют способности (словно зрение) “правильно рассудить и вы­брать истинное благо”.

Но такое интуитивное знание не избавляет нас от необходимости определиться с природой добра и зла. Тем более, что в культуре имеются целые направления, кото­рые дают если не окончательное, то, во всяком случае, более или менее, внятное понимание добра и зла.  Надо выяснить, являются ли они объективным свойством бытия или субъективным состоянием человека? Как соотносятся друг с другом добро и зло? Ответы на эти вопросы исходят из понимания сущности морали.

Рассмотрим добро и зло с точки зрения этического абсолютизма. При таком подходе добро и зло наделяются онтологическими характеристиками, представляя разные уровни бытия. Во многих религиозных концепциях утверждается, что человеческое добро представляет собой отражение абсолютного добра божества. Зло в этом контексте, по крайней мере в христианстве, связывается с отпадением от Бога и отождествляется с Сатаной, небытием. Таким образом, добро и зло имеют сверхъестест­венный источник. Отсюда само собой вытекает, что добрыми являются те действия, которые соответствуют воле бога, а те, которые им противоречат, – злыми. Без веры в Бога, утверждал Вл. Со­ловьев, “нам пришлось допустить, что добро есть только об­манчивое ощущение или же непроизвольный вымысел чело­веческого ума, т. е. то, что его в сущности нет совсем”. Только вера в абсолютное добро позволяет нам творить добро.  Таким образом, в христианской концепции добро имеет абсолютную природу, а зло – относительный характер. Но противоположность зла и добра, согласно такому мировоззрению, носит абсолютный характер. Ни в каких условиях, ни в каком отношении зло не способно переходить в добро, и наоборот. Еще в более радикальной форме этот дуализм выражен в учении зороастризма, в котором говорится об онтологической равноценности двух начал, ведущих непримиримую борьбу. Мировая история представляет собой войну Аримана и Ормузда – духа-разрушителя и духа-созидателя, злого и доброго богов, абсолютного зла и абсолютного добра.  

 С религиозной трактовкой добра и зла перекликается учение объективного идеализма, которое добро рассматри­вает как нечто совершенно автономное, независимое от эм­пирического мира. Источником абсолютного добра, по Платону, является мир идей, на вершине которого располагается идея блага. Гегель считал, доб­ро есть “абсолютная цель мира и долг для субъекта”, оно “в себе и для себя”. Различные конкретные проявления добра должны быть согласованы между собой “вследствие един­ства добра”.

Одним недостаток такого типа концепций – в их отрыве от реальных нравов. Действительное многообразие нравственной жизни, богатство в нюансах и характерах различных народов и социальных групп подведены под идеальные конструкции, с которыми они практически не имеют связи. Любое отклонение от нравов данной страны, от собственных моральных симпатий мыслителя рискует приобрести статус нравственного зла. Этический абсолютизм недостаточно чуток к историческим изменениям морали. Вызывает сомнение и сама концепция разделения и противопоставления абсолютного и относительного, свойственная теологическому мышлению, согласно которому сфера “божественного” отделена от несовершенной сферы человеческого. В результате такого разделения единственным источником добра считается абсолютное начало, что является явной недооценкой нравственной активности самого человека и его способности делать добро.

В другую крайность впадают сторонники этического конвенциализма. Они полагают, что добро и зло отражают исключительно субъективные представления людей о должном и являются некими фикциями, употребляемыми лишь для личного или совместного удобства. Добро в таком контексте понимается как исторически-изменчивый феномен, а зло вообще приобретает иллюзорный характер. При таком подходе стираются сущностные различия между добром и злом, так как то, что для одного человека является добром, для другого – может обернуться злом и т. д. Понятия добра и зла носят произвольный характер и отражают изменчивые нравы людей. В истории этики подобной релятивистской позиции придерживались, например, софисты и скептики.

К такой субъективистской этике относятся гедонистические и эвдемонистические учения, в которых поня­тия добра и зла выводятся из наслаждения и счастья. Добрые поступки ведут к счастью и наслаждению, злые же порож­дают страдания и несчастье. Подобные воззрения имеют внешнюю привлекательность и, как отмечал Вл. Соловьев, не вызывают естественного вопроса: “Почему?”, ибо чело­веку свойственно стремление к счастью, к удовольствию. Кроме того, достижение добра вызывает обычно приятные переживания, известное удовольствие.

Однако подобные воззрения подвергаются сомнению с давних пор. Как отмечал еще Вл. Соловьев, стремление к удовольствию “само по себе неопределенно” и бессодержа­тельно”. В этом случае главное – не достижение добра или обуздание зла, а сам процесс... получения приятных пере­живаний. Причем сами эти переживания слишком субъек­тивны, неодинаковы у различных людей. Очень трудно из удовольствия, из стремления к счастью вывести какой-то единый принцип, правило, найти, говорил Вл. Соловьев, единое универсальное удовольствие. Кроме того, из-за
стремления к бесконечным удовольствиям нередко совер­шаются самые неприглядные поступки.                                                                      

С учением эвдемонизма “пересекаются” воззрения основателей утилитаризма Бентама (1748-1832), Милля (1806-1873) и др., по существу считавших добром то, что приводит к счастью наибольшее количество людей. Но, как мы выяснили, понятие счастья является весьма зыбким фундаментом для выявления сути добра. Но определение количества и качества счастливых людей так или иначе выходит на принцип полезности. Ясно, что польза отдельного индивида не может быть основой мо­рали, ибо интересы людей нередко противостоят друг дру­гу. Другое дело – польза общества. Но здесь существует опасность пренебречь не только благополучием, но и жиз­нью отдельного человека. Во имя благополучия общества, государства совершались (особенно тоталитарными режи­мами) самые жестокие, аморальные действия. Конечно, та­кие моральные ценности, как альтруизм, солидарность, от­ветственность, как отмечали Э. Дюркгейм и другие извест­ные социологи, способствуют стабилизации общества, но высшие моральные ценности, добро должны реализовы­ваться не в качестве средства, а в качестве цели человечес­кого существования. Добро не должно быть лишь средством для достижения каких-то других целей. Оно является цен­ностью “само по себе”, именно оно одухотворяет, делает полным всю человеческую жизнь.

С диалектических позиций попытались разрешить проблему добра и зла Гегель и Маркс. Гегель истолковал добро и зло как противоположные, но необходимые моменты в развитии духа. Зло “есть не что иное, как дух, становящий себя на острие своей единичности”. Зло необходимо связано с моральностью, ибо без человеческой субъективности невозможна совесть – личностный фундамент морали. То, что представляет собой источник зла, является, стало быть внутренним содержанием морали. Для того, чтобы подняться до уровня совести, человеческий дух должен быть преобразован внутри субъективизма. В этом смысле зло необходимо. Так как дух на этой стадии еще не поднялся до осознания своей субъектности, то различие между добром и злом относительно. Зло, по Гегелю, – есть форма утверждения добра. Историзм Гегеля с фатальной неизбежностью предполагает конечное торжество добра над злом.

Марксистская диалектика рассматривает добро и зло как две противоположности, борьба которых разрешается в единстве исторического развития общества. Только внутри исторический процесса имеет различение добра и зла, так как мораль носит относительный характер и может, то отставать, то опережать действительность. В связи с этим, то, что считалось злом в каком-то конкретной исторической обстановке, может стать образцом для поведения для будущих поколений, а то, что традиционно считалось добром, в новых условиях способно стать тормозом дальнейшего развития. Получается, что для марксистов добро – это то, что способствует общественному прогрессу, а зло – препятствует. Главный источник зла марксисты видят в частной собственности и имущественном неравенстве людей.

Недостаток диалектического подхода заключается в излишнем историзме, который привел к нивелированию ценностных и содержательных различий между добром и злом. Добро и зло взаимосвязаны, не существуют друг без друга, но это не означает, что им не присуща внутренняя определенность.

Современный российский этик Гусейнов попытался содержательно наполнить эти понятия: “Как человеческие качества добро, т. е. доброта, проявляется в милосердии, любви, а зло, т. е. злобность, – во враждебности, насилии. Добро утверждается в преодолении обособленности, разорванности, отчуждения между людьми и установлении взаимопонимания, согласия, человечности в отношениях между ними”.

Таким образом, различные подходы к определению добра и зла отмечают те или иные моменты доброго поведе­ния, конкретных проявлений добра. Очевидно, добро само по себе есть нечто возвышающее человека, поднимающее его над эгоистическими, узкопрактическими устремлениями, выходящие на самые основы человеческого существования. Без добра существование человеческого общества и личнос­ти просто невозможно. Зло же вносит дисгармонию в обще­ство, во внутренний мир личности, разрушает исходные ориентиры человеческой жизни.