Императивы морали: долг и совесть

Моральное сознание включает в себя не только размыш­ление о важных вопросах человеческого существования, но и побуждения чувствовать, мыслить и, разумеется, действовать в определенном направлении, заданном выс­шими моральными ценностями, нравственными нормами. Это побуждающее свойство морали особенно хорошо про­сматривается при обращении к такому понятию мораль­ного сознания, как долг, который, как писал И. Кант “есть необходимость совершения поступка из уважения к зако­ну”. Разумеется, эти поступки совершаются не по при­нуждению, а по доброй воле, сознательно.

Долг необходимо включает в себя осознание своей ответственности перед другими людьми, перед обществом, перед самим собой. Иначе говоря, в долге осмысляется, переживается отношение человеческой лич­ности к другим (ближним и дальним), к обществу, миру через призму высших моральных ценностей. Добродетель, пи­сал Вл. Соловьев, есть “должное отношение ко всему”. А должное отношение выражается, прежде всего, в том, что индивид выполняет свои обязанности наиболее оптималь­ным для данной ситуации образом, а не чисто формально. Впрочем, не только у индивида имеются обя­занности перед обществом, но и у самого общества существуют обязанности перед отдельным человеком, осо­бенно перед сиротами, больными, престарелыми, которые сами не могут защитить себя, удовлетворить свои насущные потребности.

Сознание долга играет очень важную: роль в общест­венной жизни. При утрате или ослаблении чувства долга де­градируют многие общественные отношения, впрочем, ос­кудевает и духовная жизнь личности.

Но в чем конкретно выражается моральный долг, не скрывается ли за внешне добропорядочным поведением что-то чуждое морали?  Например, продавец внимательно обслужил клиента. О чем это говорит? О его высокой моральности? Или о том, что ему это просто выгодно? Кант подобные дей­ствия называл не моральными, а легальными, т.е. в них не проявляется уважение к моральному закону, действие осу­ществляется не ради уважения к добру, но такие действия в тоже время и не противоречат нормам нравственности. Сло­вом, стремясь сохранить “чистоту” морального мотива, не­мецкий философ выводил огромное число действий из-под моральной: оценки. Ведь даже любовь матери к ребенку и любовь ребенка к матери “отягощена” склонностью, даже надеждой на отдаленную или близкую выгоду. Подобный формализм не учитывал того обстоятельства, что добрые поступки, добро существуют не в чистом виде, а реализуются в самых различных видах деятельности (хозяйственной, политической и др.), где не могут не присутствовать и другие мотивы (произвести возможно больше продукта, заработать больше денег и т. д.) Вот что писал по этому поводу Вл. Соловьев: “Должно желать добра для него самого, но эта чистая воля нисколько не нару­шается от нашего сознания, что само добро непременно есть и благо для исполняющего его требования”.

Чем же обусловлена обязательность требований дол­га? Ответ на этот вопрос зависит от мировоззренческих ус­тановок личности. Для верующего эта обязательность опре­деляется волей самого Бога, а для неверующего на первый план выходит зависимость личности от общества, вне кото­рого существовать он просто не может (не выживать, а осу­ществлять полноту бытия). Но на каких бы позициях мы не стояли, мы все же не можем признать, что в сознании долга аккумулировались те требования, которые общественные институты от себя или от имени Бога предъявляли к инди­виду. По мере развития культуры эти требования превра­щались в те требования, которые индивид предъявляет к са­мому себе. Аналогичный процесс идет в ходе становления человеческой личности. У младенца нет, конечно, представ­лений о своих обязанностях. Но по мере взросления те тре­бования, которые ему предъявляют взрослые (требования первоначально самые простейшие), становятся требования­ми, которые он предъявляет к самому себе. Таким образом у индивида и происходит становление сознания долга (соот­ветствующие чувства, представления).

Для выявления специфики, сущности совести полезно, на наш взгляд, сопоставить сознание совести и сознание долга, выявить их отличия. Совесть, как и долг, включает в себя оп­ределенные чувства и представления (знание). Само слово “совесть” означает – “соведать”, от старославянского — ведать (знать). Но если в сознании долга доминирует рацио­нальный компонент (знание своих обязанностей), то в созна­нии совести доминирует чувство совести. Неслучайно со­весть вообще в обыденном: употреблении, в публицистике сводят к чувству совести, Кроме этого, в сознании долга все-таки на первый план выходит ответственность перед обще­ством (хотя, конечно, можно говорить и о долге перед самим собой); а в совести доминирует ответственность перед самим собой, реальное “я” оценивается идеальным “я”, тем самым, каким индивид хотел бы видеть самого себя. Таким образом, можно сказать, что совесть есть самооценка личности сво­их помыслов, чувств, поступков через призму высших нравственных ценностей. Суд совести считается одним из самых суровых.

Но совесть не только “грозный судия”. Она способна и поддержать индивида в тех случаях, когда он подвергается незаслуженным обидам, оскорблениям, оговорам. Совесть активизирует всю нравственную жизнь чело­века, является весьма важным “механизмом” утверждения добра, справедливости. Совесть говорит человеку действо­вать, исполнять должное теперь и здесь.

Разумеется “сила”, “громкость” голоса совести зави­сит от ее развитости; которая неодинакова у различных лю­дей. У одних она, можно сказать, в зачаточном состоянии и голоса ее не слышно во многих ситуациях. У других же, встречается “болезненная” совесть, когда индивид едва ли не патологически обвиняет себя за малейшие прегрешения. В последнем случае человек нередко не в состоянии объективно осмыслять, оценить ту или иную ситуацию.

Переживания совести нередко бывают столь интен­сивны, “неуправляемы”, несмотря на ухищрения оправды­вающего рассудка, что сама совесть, ее голос представляется голосом иных миров. С подобными представлениями со­гласуются утверждения религиозных проповедников, изображающих совесть в качестве “голоса Бога в человеке”, как выразителя божьей правды. Они часто подчеркивают мистическую глубину совести. Словом, совесть есть “врожденная способность видеть, оценивать, переживать события личной жизни”.

Считается, что страх в процессе культурного развития человечества становится предпосылкой для формирования “первичного” компонента морали – стыда. Еще Аристотель писал, что стыд нередко рассматривают “как своего рода страх дурной славы”. Словом, страх перед природными стихиями превращается в боязнь позора, осуждения со сторо­ны общественного мнения. Причем, люди, как считал Вл. Со­ловьев, стыдились перед людьми первоначально некоторых проявлений телесной (в первую очередь половой) жизни, а затем, по мере обогащения нравственных чувств они стали стыдиться не только уступок “низшей, материальной при­роде, но и всяких нарушений того, что должно по отношению к людям и богам”. Стыд, продолжал Вл. Соловьев, “возвы­шает человека над животным инстинктом родового самосо­хранения”. Стыд означает порицание всего того, что счита­ется недолжным, дурным, и на этой основе формируются представления о нравственно должном добром. Стыдливый человек, говорил Аристотель, “заслуживает похвалы и в из­вестных вещах держится середины”.

Но стыд еще не совесть. Чувство стыда еще не содер­жит в себе того, “грозного судию”, внутреннего “прокурора”, той глубины размышлений и анализа, которые характерны для развитой совести. Кроме того, для стыда, как правило, необходимы свидетели, а для совести они совершенно не
обязательны. Важно, также и то, что совесть все оценивает по мерке высших общечеловеческих моральных ценностей. Стыд же более конкретен, привязан к изменчивым обычаям, моде и т. д. Например, индивиду может быть стыдно, если он одет “не по моде”. О том, что совесть и стыд – не одно и то же, свидетельствуют те, пусть не очень многочисленные, случаи когда человеку стыдно, а совесть в общем-то спо­койна. Например, водитель автобуса резко затормозил, и пассажир толкнул соседа. Первому, конечно, неудобно, стыдно, но особых; угрызений совести он не испытывает, ибо
нет в том его вины.           

Несмотря на определенные различия, именно стыд предопределил появление совести как стыда перед самим собой. Как замечал Вл. Соловьев, “безотчетный инстинкт стыда превращается... в ясный голос совести”. Суть данной схемы состоит в том, что по мере развития, усложнения об­щественных отношений, обогащения духовной культуры внешние требования превращаются в требования внутрен­ние. Эта схема признается и другими мыслителями. По мне­нию Э. Фромма, “на первоначальной стадии эволюции сове­сти авторитет выдвигал определенные требования, которые затем следовали уже не из подчинения авторитету, а из чув­ства ответственности перед самим собой”.

Сознание совести занимает особую роль в духовной жизни, в поведении человека. Конечно, нравственный мир человека не сводится только к сознанию совести. Но очевидно, что именно совесть во взаи­модействии с долгом является, пожалуй, главным регулято­ром движений человеческой души, стимулирует многие ее другие нравственные чувства.