Глава 2. Талиг. Франциск-вельде

 

400 год К. С. 4-й день Осенних Скал

 

1

 

Мэллит приснился пояс невесты, зеленый, украшенный жемчугом четырех цветов. С привычной обреченностью девушка подняла руки, позволяя старшей сестре приложить его к своей талии, и сестра возблагодарила луну — концы не сходились!

Не веря, но желая поверить, Мэллит с поясом в руках бросилась к зеркалу и замерла, потому что голову отражения обвивали толстые светлые косы.

— Барышня… Барышня… вы ж разбудить просили. Девушка вздрогнула и села в постели. Светало, ночь, уходя, забрала родной дом, зеркало, пояс… Гоганни поднесла руку к голове — волосы были все так же коротки.

— Барышня, все готово, только вас и ждем.

— Спасибо… Анни.

Хороший сон ведет за собой хороший день, а увидеть себя красивой — вернуть потерянные ценности, но Мэллит не теряла ничего, кроме сердца. Только потерять, бросить, сжечь лучше, чем обменять на шестнадцать чужих смертей… Девушка отбросила сшитое из множества лоскутков одеяло и торопливо оделась, готовясь встать к жаровне. Сегодня завтрак приготовит она, и только она! Роскошная не чувствует «Миг Цыпленка», когда птицу надо отнять у огня. В здешних краях этого не чувствует никто.

Натертые с вечера специями и солью куры покорились дочери Жаймиоля, даже отец отца, и тот не отыскал бы больше трех и одного недостатка, а ведь обычно он находил не менее дюжины. Когда нареченный Куртом отказался от хлеба, не желая перебивать вкус, Мэллит шепотом возблагодарила луну.

— Теперь я знаю, чем кормят в Рассвете, — сказал муж роскошной, когда блюдо опустело. — Дорогая, прости… То, что мы кушали позавчера, было чудесно, но это — колдовство!

— Мелхен прячет от меня свой секрет, — улыбнулась нареченная Юлианой, но Мэллит не хотела, чтобы так шутили.

— Я все показала и назвала все травы, но курицу нужно вовремя разлучить с огнем, и для этого есть только миг. Мгновенье назад будет рано, мгновенье вперед — опоздаешь… Перво… Я сказала не то?

— Ты сказала, как хороший артиллерист! — Названный Куртом не насмешничал! — Научиться наводить орудие мало, нужно чуять мгновенье, только тогда попадешь, куда решил. Юлиана, радость моя, а не проверить ли нам Мелхен в стрельбе? Наша дочка должна жарить не только кур, но и гусей.

— Я умею… — начала Мэллит и вспомнила, что здесь гусями называют врагов. — Но это другие гуси…

— Дриксенских гусей Курт жарит всю жизнь, и ему это нравится. Ведь нравится?

— Да, милая, но… Ты выглядишь утомленной, может быть, ляжешь?

— Вот-вот! Я буду лежать, как колода, а ты завтра уйдешь до зимы, и это еще будет хорошо! Конечно, если ты возьмешь нас с Мелхен с собой, я перед дорогой отдохну…

— Дорогая, ты же понимаешь, что это невозможно… — Ответ был мягок, как свежий хлеб, и тверд, как мраморный стол для разделки мяса. Роскошная же, хоть и просила всем сердцем, не верила, что отгонит разлуку и отведет прощанье.

— Тогда и говорить не о чем. — Руки жены обвили плечи мужа. — Я от тебя сегодня ни на шаг.

— Милая, это неразумно, утомительно и неинтересно. Мне нужно проверить готовность обоза, в первую очередь, конечно, артиллерийского, но и остальное упускать не следует. Командующий ополчением — человек старательный, он даже повоевал немного, однако водить такие обозы в дальние походы ему не приходилось, как и коменданту лагеря. Пушки все же не масло и не сыр… Я обязан присмотреть. Давай ты полежишь, а я к обеду вернусь.

— Тебя поймает Ульрих-Бертольд, а мараги найдут еще одну «герцогиню»…

— «Графиню», милая, «графиню». У этой мортиры очень бурное прошлое, и она в самом деле будет полезна при осаде Мариенбурга, я уже все продумал. Ты только представь…

— И не подумаю! — Нареченная Юлианой поцеловала супруга и разняла руки. — Не волнуйся, наша девочка за мной и своим будущим братиком присмотрит… Мелхен, ты ведь позаботишься о нас с… Курт, ты уезжаешь, а мы так и не решили с именем!

— Потому что будет Юлиана. Мелхен, ты позаботишься о сестричке и… «Роскошной»?

— Да, — пообещала Мэллит, хоть и не хотела выходить к марагам, ведь с ними надо было говорить так, чтобы никого не удивить. Это утомляло до головной боли, а сегодняшний день у девушки к тому же был лунным.

— Курт, подожди… Мы очень быстро, только сменим Мелхен ленту. Ты ведь нас подождешь?

— Да, родная.

— Мелхен, — шепнула роскошная по дороге в супружескую спальню, — я не верила, что Курт согласится, но так хотелось, так хотелось…

— Но ведь нареченный Куртом воин!

— Он — лучший артиллерист Талига… А ведь мараги думают, что ты наша дочь, Курту это так нравится… Ага, вот эта лента, я же помню, что я ее все-таки купила… Но тебе надо побольше гулять и пить молока, пока мы здесь, и воды, когда мы приедем домой. Сила наших мужчин и красота наших женщин в горной воде…

Мэллит смотрела на ленту — зеленая и широкая, на концах она была расшита жемчугом.

 

2

 

Ощетинившийся алебардами строй ближе и ближе. Полсотни шагов, и, если не отвернуть, в конскую грудь вонзятся широкие отточенные наконечники. Ну, это если держащие их вояки не разбегутся, хотя… Надо отдать должное марагской пехоте, духа ей не занимать, а в этот раз они еще и смогли развернуться навстречу атакующей кавалерии, почти не нарушив рядов, и даже вовремя.

— Всё! — За неимением горниста Чарльз пальнул из пистолета, и драгуны, повинуясь сигналу, принялись заворачивать коней, чуть-чуть не доскакав до бравых сыроваров. Кавалерийская атака, пятая за утро, завершилась, начиналось нечто куда более страшное, по крайней мере для ополченцев.

— Я фам тафал орушие или лопаты? — Трубный глас по-прежнему недовольного своими подопечными Катершванца перекрывает прочие звуки, благо таковых немного: народ от праздников успел малость приустать и на поле не спешил. — Фам нушны терефяшки фместо алебард и сырные голофы на палках фместо фрагоф! Пфе! Я не шелаю претъяфлять такое убошество маршалу. Отпрафляйтесь к луше пырять шаб!.. Фы…

— Что-то наша гордость и краса добреет, — заметил Бертольд. — Ругается хоть и громко, но как-то не ядовито.

— Ну, такое старание грех не оценить, да и успехи, хоть и маленькие, налицо.

— Ты только дедушке это ненароком не скажи — зашибет.

— Делать мне нечего…

— Сейчас будет.

Приятель не сомневался, что все идет к очередной атаке, Чарльз был с ним согласен, но Ульрих-Бертольд, еще немного поругавшись, глянул на солнце, на своих потупившихся питомцев и объявил:

— Полтшаса оттыхать! Тесятники и сотники ко мне. Трагу-ны телают што шелают, но талеко не ухотят!

— Мой великий полутезка, — Бертольд чихнул и развалился на изрядно помятой травке, — предан своим штудиям, как Вейзель своей… артиллерии.

— Больше, — откликнулся Чарльз. — Наш барон не женат.

— Я знаю. Он каждый год меняет завещание, выбирая из родичей самого достойного, которому завещает всё и шестопер. Сейчас это Йоганн, он теперь тоже один и, если будет стараться, насобачится вышибать мозги по старинке.

— А то он не умеет? — Чарльз пошевелил рукой привядший клевер, по детской привычке выискивая «счастливый» листик. Ополченцы, те, кто не повалился, где стоял, и не разбрелся, с истинно солдатским удовольствием слушали, как старшее начальство чихвостит младшее. Светило солнце, над клевером витало грозное «пфе», но Давенпорта упорно клонило в сон. Вчера свободные от дозоров кавалеристы повеселились на славу, но вслед за ночью пришло утро. Йоганн, приоткрыв правый глаз, заявил, что лучше его потом побьет грозный родственник, чем он оторвет голову от подушки сейчас. Чарльз едва не последовал дурному примеру, но другой возможности повидать Мелхен могло и не случиться. Пришлось вставать, выводить драгун и отправляться на поле в обществе променявшего пиво на девицу и потому омерзительно бодрого приятеля. В седле было еще ничего, но стоило капитану слезть с коня, и на него накинулись оголодавшие сплюшцы.

— Сегодня Катершванц не так мучается, как вчера. — Бертольд перевернулся на живот и принялся жевать травинку. — Вразумлять полтысячи сыроделов все же проще, чем тысячу. Согласись, нашу атаку они встретили сносно.

— Да ну их… — отмахнулся, закрывая глаза, Чарльз. — И тебя тоже. Надоели.

 

3

 

Нареченный Куртом проверял обозы, и мараги сопровождали его, как правнуки Кабиоховы сопровождают достославного из достославных. Они шли от повозки к повозке и от палатки к палатке. Роскошная опиралась о руку любимого; Мэллит вел нареченный Абелем, гоганни называла его «господин Трогге». Дорога не была длинна, но к генералу Вейзелю часто подходили и спрашивали, и он останавливался, чтобы выслушать и дать совет.

— «Графиня» будет отставать, — говорил он. — Лучше впрячь не лошадей, а волов, и отправить ее с продовольственным обозом. Осада Мариенбурга…

— Комендант тут? Мне коменданта надо… Вот сейчас и надо!..

— Кто меня ищет? — Господин Трогге завертел головой и увидел чрезмерно обильную в переднике и чепце. — Ты, Берта?

— Кто ж еще? Скажите вашим помощничкам, что они совсем сдурели! Это где же видано, чтоб капустняк без свежего жира, без перца, и сметана жидкая, как молочишко какое?! Такая бурда в рот и с дороги не полезет, не то что в дорогу, а скажут, скажут, что мамаша Берта то ли перепила, то ли своровала… Да я ж от такого позора…

— Погоди…

— Сами годите! Как варить, так мамаша Берта, мамаша Берта, а как провиант выдать, так «погоди»…

— Капустняк? — Нареченная Юлианой слышала то, что нельзя было не слышать. — Что с ним не так?

— А то, госпожа генеральша, — чрезмерная быстро повернулась к роскошной, — что из таких харчей сам Создатель только бурду и сварит… Позор один! Ни жира, ни перца, ни…

— Гусиную солонину вымочили уже?

— По четвертому заходу. И капусту порубили. Стала б я при немоченой солонине…

— Тише. — Юлиана положила руку на плечо гневной. — Наш сегодняшний капустняк запомнят надолго. Мелхен, Берта говорит о местном супе из соленой гусятины с квашеной капустой. Это питательно и очень вкусно, но с твоими травами будет еще лучше! Курт, мы с Мелхен поможем стряпухам.

— Конечно, дорогая… Береги себя. Господа, вы напрасно думаете, что подобным образом закрепленные цепи…

— Вы только дать велите что положено, а уж мы сготовим… Да такого капустняка, как у матушки Берты…

— Господин Трогге, — велела роскошная, — отправьте с Бертой капрала позлее. Эти интенданты всегда так, если не воруют, то скаредничают. Мелхен, что ты знаешь о гусиных супах?

— Есть суп из гусиных сердец с яблоками. — Как же его любил отец отца! — Каждое сердце нужно разрезать на четыре части и варить в подсоленной воде…

— Потом мы обязательно попробуем, а из соленой гусятины вы готовите?

— Наш закон разрешает готовить лишь свежее мясо…

— Неважно, теперь ты живешь по законам Горной марки, а соленую гусятину ты уже ела… Что из трав и кореньев туда пойдет? Петрушку с луком и так кладут, но Курту нравится, когда приправ много…

Они подбирали травы и вместе с женщинами у котлов ждали, когда разварится крупа. Мэллит нравилось хлопотать и отвечать улыбкой на улыбки, только луна напоминала о себе болью внизу живота и в груди, словно хотела открыться зажившая рана. От кипящих котлов веяло жаром, бочки от капусты неприятно пахли, и девушка поднялась чуть выше — на небольшую пустую площадку, откуда были видны не только костры, но и ведущая к ним тропинка. Растирая ноющую грудь, гоганни смотрела на поле, где гнал коня одинокий всадник. У телеги, в которой ждали ночного огня беды марагов, наездник повернул, и Мэллит поняла, что он торопится к старцу с двумя именами.

На склоне холма было приятно, но ее могли хватиться, и гоганни вернулась к котлам. Там нарезали морковь и лук. Там пели про хитрого парня, который обманом заставил девушку себя поцеловать.

— Скорее, — торопила стряпух нареченная Бертой, — крупа доходит… Барышня, никак родитель ваш?

Нареченный Куртом быстро поднимался по тропинке, при нем было двое солдат. Мэллит еще не знала, зачем он идет, но душа, ожидая беды, задрожала, а костры перестали греть. Роскошная поспешила навстречу мужу, и Мэллит побежала за ней.

— Дорогая, — Курт взял супругу за руку, — в округе появились дриксы. Они скоро будут здесь и, без сомнения, атакуют лагерь. Вам с Мелхен нужно немедленно уходить.

Это дриксы… Те самые «гуси», которые убивают марагов. Но ведь они ушли? Ушли, и их проводили… Нареченная Юлианой подошла к мужу совсем близко.

— Ты хочешь сказать, — зашептала она, — что в городке, где нет сейчас никого из военных, безопасней? Да если до него доберется хотя бы кучка мародеров, что нас там всех ждет?!

— Милая, они туда не доберутся, но вы отправитесь не во Франциск-Вельде, а в Альт-Вельдер. Драгуны Придда, те, что помогают Ульриху-Бертольду, возьмут вас в седла. Я знаю, тебе это сейчас вредно, но ничего не поделаешь.

— Нет, Курт. Мараги гордятся, что мы приехали на их праздник. Что они скажут, если я сбегу, а их жены и дочки останутся? Дорогу к городу вы полностью не перекроете, уж это-то я понимаю! Курт, мы с Мелхен должны быть здесь.

— Любовь моя, мне некогда с тобой… — На тропинке показались люди, и нареченный Куртом замолчал. Мэллит видела, как он сжал руку любимой, как та кивнула.

— Господин генерал, — господин Трогге от быстрой ходьбы стал красным, — это правда?!

— Полковник Придд сообщает: дриксы, не менее пяти тысяч, подходят по гюннскому тракту. У нас меньше часа, их авангард уже в полухорне, а там и остальные подтянутся. Нужно немедленно заняться лагерем. Я сейчас подойду. — Генерал Вейзель, назвать его иначе Мэллит в этот миг не могла, наклонился к жене: — Юлиана, тебе надо…

— Нам надо помочь навести порядок. — Роскошная говорила громко и уверенно. — Прежде всего подумаем о раненых, без них вряд ли обойдется… Курт, тебе пора жарить твоих гусей.

— Да, дорогая, береги себя. — Губы мужчины коснулись губ женщины, и Мэллит увидела еще один лик любви. Самый прекрасный.