В лабиринтах памяти. Цикл «Для детей»

Людмила Боровикова

Марина – красивое имя,

В нем бьется морской прибой…

И солнце тебе улыбнется,

Любуясь лучами тобой.

И вся в золотистом свете

Стоишь у окна, грустя,

Опять обидели дети…,

Но это они нехотя.

Всю жизнь они будут помнить

Рассказы твои и твой взгляд,

И то, что ушло в былое,

Уже не воротишь назад.

 

Ты смотришь в окно и водишь

Как птицы по небу летят…

Огромные белые крылья

Притягивают твой взгляд…

И хочется к ним - на волю

Взмыть как шальная стрела…

…но имя Марина морское,

В нем синяя глубина…

И изумрудная россыпь –

Мыслей поступков, дел…

И открывать детям Солнца –

Видимо – твой удел.

 

Безумно красивая женщина…

Мудростью и душой,

Безумно богатая женщина…

Талантами и добротой –

Пусть Ангел, с белыми крыльями,

Будет всегда с тобой.

Артем Рыбаков

 

Маленький домашний дух,

Мой домашний гений!

Вот она, разлука двух

Сродных вдохновений!

 

Жалко мне, когда в печи

Жар, - а ты не видишь!

В дверь - звезда в моей ночи! –

Не взойдешь, не выйдешь!

 

Не сказать ветрам седым,

Стаям голубиным –

Чудодейственным твоим

Голосом: - Марина!

 

Галина Семёнова

 

Что от тебя досталось?

Песни, цветы, сады

полночь, луна, усталость

и сигаретный дым

 

Листья, стихи, картины,

чувство чужой вины.

В жизни мы все едины,

В смерти мы все равны

 

Первая снега талось

крест над холмом камней

Что от нее осталось

Дочери и тоска по Ней.

Екатерина Шестопалова

 

В вашей книге жизни навсегда

Ветер перепутал все страницы,

Больше ни родные, ни друзья

Не увидят слезы счастья на ресницах.

Для чего-то этот круг замкнулся,

Ангельское сердце перестало биться.

Маленький и хрупкий человек –

Как же в Вас нам было не влюбиться...

 

Кристина Петрова

Учителю, ставшему другом

 

Чайкою нежной, чайкою светлой

В небо летит печаль,

В сердце мятежном, облаком летним

С каждой строкою – даль.

 

Образом звёздным, небом морозным

Тихо звенит грусть…

Мягкие слёзы, детские грозы

И впереди – путь.

 

Солью морскою, чистой водою

Тает любовь в глазах.

Счастье простое, небо льняное,

Жёлтое поле в цветах…

 

Трепет надежды, блеск белоснежный…

Море тепла и сил.

Чайкою светлой, чайкою нежной

В полный любви мир…

 

Лариса Платухина

 

Одиночества начинаешь бояться, когда Бог

забирает близких людей. Смерть никого не щадит.

А Господь забирает себе самых лучших.

Всем сердцем. Всей душой. Ваша "маленькая внучка Посейдона", ваша "принцесса в кедах".

Вы открыли мне меня.

Мои стихотворения о Вас - нить.

Спасибо за все. Вы - вдохновение.

 

Как первое причастие,

Хлебом, размоченным в вине.

Меня ломает на части

И раздирает извне.

 

Как церковное крещение,

Окропивши водой святой.

Влагой океана насыщение

В глазах моих, покрытых берестой.

 

Под иконными рамами - ветер.

Хор ангелов дремлет на паперти.

Как Мономаховское "Поучение детям"

Я твержу свои рифмы по памяти.

 

Как звучание свечей

В безмолвии церковных судеб.

Чтобы солнце светило, Вам нужно "дело врачей",

И никто не осудит.

 

Ладан ладаном, воском встревоженный

В полумраке над куполом крест.

Я молиться пойду за Вас Боженьке,

Окропив своим океаном разрушенный Брест.

 

Катя Жарикова

…Вспоминайте меня светло и радостно…

(из переписки с М. А. Алаевой)

 

У каждого человека счастье своё. Для бедного – кусок хлеба, уже счастье. А для богатого – это вилла, машина, большой счёт в банке.

Для одного это осуществление мечты: открытие для себя новой страны, большая, дружная семья, любимый человек или успех в достижении цели…

А для другого счастье - это прогулка по тихим, заснеженным аллеям парка, возможность дышать свежим воздухом…

В моей жизни был удивительный, светлый человек, который помог мне понять, в чём заключается настоящее счастье.

Она была тяжело больна. Она знала, что жить ей осталось совсем немного. Но несмотря на это, она умела радоваться каждому мгновению жизни. «Недавно добрела со своими дочерями до парка и кормила белок. Такое испытала счастье! Просто жить! Просто дышать! Ах, Катюша, сколько радости в жизни!» В этом была вся она: удивительный человек, мудрый учитель – Марина Анатольевна Алаева.

Она любила жизнь, и всё, что она делала, излучало любовь, тепло и свет: её взгляд, её смех, её уроки, её стихи. Всё она делала с любовью и ради жизни.

Я помню, как она входила в класс летящей походкой. С какой нежностью и радостью на лице она смотрела на нас. Как, любя, прощала нас за все наши выходки… Обижалась в шутку и ненадолго… И снова мы слышали её захватывающие рассказы о жизни, о героях книг, её стихи. Она открывала перед нами целый мир. Её рассказы заставляли задуматься о жизни, о человеческих отношениях, о будущем.

Иду по школьному коридору. И кажется, что она с нами.. всё такая же весёлая и жизнерадостная. Вот-вот раздадутся её шаги, и снова, как раньше, она спросит: «Ну что, 7А, к уроку готовы?»

У нас, живых, на глазах слёзы, а Марина Анатольевна улыбается счастливой улыбкой, глядя с фотографии. Грустно понимать, что нельзя вернуть любимого учителя. Но пока мы будем помнить, она будет с нами, в каждой строчке своих стихов.

Проза.

Я иду на урок...

Звонок захлебнулся от собственной значимости и замолчал. Так замолкает маленький ребенок, добившись от взрослых желаемого результата. Только что изнемогал от слез, затопив весь мир горечью несбывшихся надежд, но стоило лишь «крепости» дрогнуть, тотчас волна безмятежного великодушия сметает все барьеры. И летит тебе навстречу такая улыбка, что все остальное не имеет никакого значения, а воля твоя становится подобной пластилину в мягких детских ладонях.

Я иду на урок по ослепшему от солнца коридору и думаю о парадоксальности школьного звонка … Он ведь всегда звонит не вовремя: торопится, обрывая на полуслове рассказ о путешествиях мятежного Одиссея, или, наоборот, опаздывает, когда так хочется прервать затянувшуюся минуту обиды на расшалившихся не в меру «нарушителей спокойствия» N – класса.

Я иду на урок, оставив позади тихий свет настольной лампы, давно ставшей верной помощницей и другом, а еще безмолвным свидетелем затянувшихся далеко за полночь проверок, конспектов и всего того, что принято называть творчеством.

Я иду на урок в 11 класс, чтобы вместе с моими учениками попробовать понять, почему ослепший, изнемогающий от боли, смертельно уставший писатель, как молитву, повторял: «Рукописи не горят!». Я абсолютно уверена в том, что если здесь и сейчас (не потом, не когда – нибудь!) я научу их чувствовать боль автора, видящего, как языки пламени «проглатывают» его творение, то они никогда не присвоят себе чужого, не позволят себе оклеветать невинного и не струсят, боясь лишиться благополучия. Я вижу, как светлеют их лица, как наполняются слезами глаза и становится хриплым от волнения голос. А еще я не боюсь собственных слез, которые видят они, потому что такое сыграть нельзя, потому что я тоже вместе с ними испытываю эту просветленную, очистительную боль.

Однажды на уроке я читала стихотворение Юлии Друниной, которое она посвятила погибшей на войне подруге. В самый трагический момент я остановилась не в силах справиться с подступившими слезами. Вместе со мной прервалось дыхание всех моих учеников. Было в этой оглушительной тишине что-то сверхважное, сверхзначимое. Так взрослеет душа. В такие моменты особенно ясно осознаешь, что значит быть учителем. Помните, в знаменитой пьесе – сказке «Золушка» есть размышления о том, что нет таких чудес, которые могут сделать ножку маленькой, а душу большой. Так и в профессии учителя: никакие технологии и методики … не научат слышать, как растет детская душа.

Я иду на урок. Навстречу мне открытые взгляды, радостные голоса. Меня здесь ждут. Даже самые отчаянные шалуны, в чьих дневниках не раз оставался след моей руки. Я уже давно поняла, что именно они в конце концов оказываются самыми благодарными учениками. Каким – то глубинным детским чутьем им удается понять простую истину: моя терпимость по отношению к их проказам мотивирована тем, что я тоже родом из детства. Я – то знаю, что пройдет несколько минут, и они стихнут, вовлеченные мною в игру воображения, робко пытаясь представить себе приключения героев, о которых я поведу свой рассказ. И чем тише будет звучать мой голос, тем отчетливее и ярче будет проступать на их лицах возвышенность переполняющих их чистые души чувств.

Я иду на урок. Иду учиться у своих учеников.

Учиться искренности и великодушию, когда «оплакав» плохую отметку или замечание в дневник, они тотчас забывают свои обиды и бросаются на помощь: вымыть доску? принести тетради? одолжить ручку?

Учиться бескорыстию и щедрости, когда, доставая из глубин своих вселенских рюкзаков и портфелей что – то вкусненькое, они спешат поделиться с тобой, потому что делиться радостью так здорово, потому что плесень зависти еще не проросла в их душах.

Учиться не бояться быть смешным, когда, «спасая» друга от неотвратимой двойки за домашнюю работу и стремясь отвлечь твое внимание от «братской» помощи в виде подсказки или шпаргалки, приходится падать со стула или изображать полуобморочное состояние «съевшего что – то не то человека».

Я иду на урок. Иду уже целую жизнь. Потому что быть учителем – это не профессия, это Судьба. Потому что это высокая Судьба. И на такую судьбу не у каждого хватает сил. Особенно в наше прагматичное время.

Беспечен ветер. В вечной книге жизни мог и другой страницей шевельнуть…

В лабиринтах памяти

… Книга была большая и очень тяжелая. Нести её было неудобно: она всё время выскальзывала из-под мышки, падала в тёплую пыль узкой тропинки, протянувшейся вдоль огородов, источающих запах пропитанной солнцем клубники. Мысли путались. Терпкие запахи заполняли всю Маринкину сущность, и только ладони, сжимающие бархатную одежду долгожданной книги, были прохладны от волнующего предвкушения будущей встречи.

Сегодня её день, её праздник. Она заслужила его преданным ожиданием: ровно два месяца назад её записали в очередь на книгу со странным названием «Наследник из Калькутты». О существовании этой книги она узнала случайно от самого авторитетного для десятилетней девочки человека – её старшей сестры, которая и привела Маринку в библиотеку.

Книги, предложенные тётей Лидой - библиотекаршей, были интересными, но совсем детскими, к тому же Маринка их уже читала. И она решилась… Выговорив название книги, она увидела, как удивленно взлетели вверх брови такой серьезной тёти Лиды. «Вот бы мне сейчас назвать имя автора! – подумала Маринка. – Тогда точно дадут!» Но имя автора было таким сложным, что вспомнить его она не могла. Однако строгая библиотекарша сообщила ей, что книга сейчас «на руках» и нужно подождать или «записаться в очередь». Маринка быстро замотала головой, выражая своё согласие, и была записана в какую-то таинственную очередь.

Два долгих месяца пролетели с ослепляющим солнцем, с вечерней охотой на майских жуков, один из которых долго скрашивал её томительное ожидание, удобно устроившись в большом спичечном коробке, оставленном для неё однажды утром на подоконнике папой. Начались каникулы. Маринка регулярно приходила в библиотеку узнать, не подошла ли её очередь. Услышав отрицательный ответ, она выбирала какую-нибудь книгу с так называемой «детской» полки и отправлялась ждать. Так прошло два месяца. Но вчера вечером её мама, вернувшись с работы (она работала врачом в сельской больнице), сообщила, что Маринку ждут в библиотеке, так как подошла её очередь на книгу.

И вот теперь под раскаленным июльским солнцем она возвращается домой, пробираясь сквозь запахи и звуки летнего дня, манящего прохладой земляничной поляны в лес или безудержным смехом купающихся на озере ребятишек. Сегодня у неё иная радость. Сейчас она быстро уберется в саду, сходит за хлебом, нарвет травы кроликам, отнесет соседке банку под молоко. А потом залезет на сеновал с книгой в удивительной бархатной одежде и под шуршание еще пахнущих свежей типографской краской страниц отправится навстречу солёным океанским ветрам вместе с благородным разбойником Бернардито в поисках Города Солнца. Размазывая по щекам слёзы, сжимая от негодования свои детские кулачки, она проживёт сразу несколько жизней и проснется утром повзрослевшей и абсолютно счастливой. А когда волна безудержного счастья схлынет, она поспешит туда, где со страниц потрепанных книжек под покровом ночи спускаются удивительные герои, чтобы стать навсегда её друзьями…

 

Сказки-пятнашки

Пятнашка первая

В продрогшем автобусе на замороженном стекле поселились две детские ладошки: одна совсем крохотная, а другая побольше. У одной пальчики влево смотрят, а у другой вправо. Одна четкая, уверенная в себе: наверное, хозяин долго согревал её, прежде чем отпечатать, а другая чуть заметная, прозрачная, почти хрустальная: видно, у её хозяина сил было поменьше, а может, он боялся стекло продавить, вот и осторожничал. Устроились эти ладошки посреди снежных зарослей и целый день бесплатно катались по городу.

Вошла в автобус женщина с двумя дочками – близняшками. Посадила заботливая мама своих непосед к окну, а там… две ладошки красуются, крохотная и побольше. Девчушки рукавички быстренько скинули и давай ладошки измерять. Та, что побольше, как раз одной впору пришлась. Пальчик к пальчику! Покатились по вечернему автобусу, подталкивая друг друга, смешинки-колокольчики. Оглянулись уставшие люди: кто это не дает им дремать после работы? Смотрят: две маленькие девчушки что есть мочи на свои ладошки дуют да к стеклу прикладывают, а там уже цветут среди экзотических зарослей, оставленных морозом, две ладошки. Заливаются смехом маленькие художницы, видя, как проступают на морозном окне их пальчики, точь-в-точь лепесточки цветка невиданного. Целая клумба уже! Две ладошки сверху, две ладошки снизу. Одни пальчики-лепесточки смотрят влево, другие – вправо. Те, которые нижние, яркие, ещё свежие, не подмороженные, и совсем одинаковые, только смотрят в разные стороны. Весёлая такая клумба получилась. Заулыбались угрюмые люди, повлажнели их взгляды, устремленные сквозь замороженные окна, и какая-то забытая музыка осторожно заполнила их души.

Скрипнули тормоза. Ворвалось в автобус холодное облако. Заспешили крохотные пальчики в свои рукавички, помахав на прощанье посаженным на оконные клумбы ладошкам, и оказались в большой и теплой ладони женщины в лисьей шубке. Где-то вдалеке зазвенел их смех. Опечалились ладошки-путешественницы: так весело было играть в пятнашки с маленькими попутчицами, но что поделаешь… Жизнь вообще странная штука: встретишь родственную душу, только успеешь это понять, как приходится расставаться. Вот и автобус уже опустел…

Страшновато оставаться одним. Та, что поменьше, посмотрела на свою подружку и заплакала. Та, что побольше, тоже всплакнула. Не удержались и две одинаковые, что расположились чуть ниже. И потекли ручейки по стеклу, сливаясь друг с другом, и зазвенели слезинки растаявших ладошек на весь автобус. А вместо них на ночном стекле опустевшего автобуса расцвела прекрасная роза, чёрная, с бархатным отливом, изящными лепестками, смотрящими в разные стороны. Тот, который побольше, приобнял самый крохотный, а два одинаковых будто поддерживали их снизу. Вокруг неё искрился таинственный мир из причудливых трав и деревьев, над ней синело ночное небо, перемигивались звезды, в полголоса пересказывая друг другу историю о детских ладошках, ставших прекрасным цветком.

А где-то далеко-далеко в тёплой уютной комнате под одним одеялом лежали две сестрички, с восторгом вспоминая невероятную картину на замороженном стекле переполненного автобуса, к которой они имели самое прямое отношение. Их тёплые ладошки соединились, дыхание выровнялось и слилось, и сон повёл их по лунной дорожке в чудесные края, где даже взрослые вновь становятся детьми.

21 декабря 2009 года

Неожиданное знакомство

История первая

Занавеска распахнулась, и в проеме окна мелькнули чьи – то руки. Через мгновение на подоконнике появился белоснежный горшок с престранным лохматым клубком какого – то растения. Снежинки быстро подлетели к стеклу и рассмеялись, увидев незнакомца.

Это было настоящее чудовище, но почему – то не страшное, а смешное. Пузатое, словно самовар, лохматое, будто растрепанный соседский котенок, оно испуганно смотрело на улицу. Снежинки, едва сдерживая хохот, прилипли к стеклу и подмигнули новому обитателю окна.

- Меня зовут Кактус, - представился незнакомец.

- А вы кто? Котенок? – пропищали снежинки.

- Я? Неужели вы не видите, что я цветок! – гордо произнес толстячок – кактус.- Вот у меня на макушке большой розовый бант. Он появляется в декабре, накануне новогодних праздников.

Снежинки от удивления глубоко вздохнули. Старый одноногий фонарь, который скучал в стороне от окна, приклонил свою голову и поприветствовал нового обитателя дома. Кактус с любопытством разглядывал улицу. Повсюду беспорядочно летали звездочки – снежинки, а прямо перед окном заснеженным великаном возвышался тополь, на ветках которого громко спорили вороны. Серебряными змейками струилась позёмка.

- Уважаемые звездочки! – возобновил разговор Кактус.- Вам, наверное, холодно, вы такие бледные. Может, зайдете погреться. Я напою вас теплой водой, чтобы вы не простудились.

- Ха – ха – ха! Простудились… - прозвенели голоса в ответ. – Нам пора! В мире еще так много интересного, мы торопимся, мы спешим. Прощай, толстячок! До встречи!

Кактус пожал своими круглыми плечами, нахмурился, но вдруг вспомнил теплые руки своей хозяйки и задремал. И весь его нахохлившийся силуэт отразился в зеленых изумрудах кошачьих глаз, пристально наблюдавших за ним все это время.

Интересно, за кого его приняла хитрая зеленоглазая хозяйка двора – кошка по имени Триша, облизываясь и напевая какую – то боевую песню? Впрочем, это уже другая история.

 

История вторая

Это случилось в конце зимы. Вот уже целую неделю Кактуса слегка лихорадило, словно внутри его кто-то развел большой костёр. Заботливая хозяйка поила его какой-то черной водой, прикрывала от сквозняков прозрачным колпаком – одеялом, даже переставила его поближе к теплой печке. Но ничего не помогало. Колючки потеряли свою упругость и повисли зелёными нитками.

Все обитатели двора сочувствовали больному. Ещё бы! Ведь он был так необычен в своих лохматых одеждах, так сказочно красив и так весело рассказывал анекдоты. Справиться о его здоровье прилетал проказник – воробей, любящий гонять по двору маленький мячик из хлебного мякиша. Он долго вздыхал, стучал по стеклу клювом, а на прощанье оставил целую кисть рябины. Одноногий фонарь так расстроился из-за болезни кактуса, что его единственный подслеповатый глаз затуманился от слёз, а потом совсем потух.

Именно в один из таких темных вечеров и появилась зеленоглазая кошка Триша. Вероятно, заботливая хозяйка забыла закрыть форточку, через которую и пробралась рыжая разбойница. Первое, что увидел проснувшийся Кактус, - это два зеленых глаза, наполненных до предела любопытством. Жесткие прутья кошачьих усов щекотали бока, пытаясь попробовать толстяка на вкус. От ужаса цветок не мог закричать, позвать на помощь. Он только хлопал глазами и нелепо пыхтел, будто из него выкачивали воздух.

Триша, наткнувшись на защитный экран – колючки, в недоумении отдернула лапу, но уже через минуту предприняла новую попытку добраться до цветка. Её мягонькая лапка с розовыми подушечками мгновенно превратилась в грозное оружие. Прямо из-под подушечек торчали острые сабельки – коготочки, готовые нанести удар.

Бедный Кактус никогда не видел кошачьего оружия, только слышал от ворчуна – фонаря, какие следы может оставить такая лапа. Он сильнее зажмурил глаза, втянул плечи и выставил все свои колючки. В оглушающей тишине комнаты отчетливо раздался повторяющийся звук: тук – тук, тук – тук. Кактус с удивлением заметил, что звук этот доносится откуда – то из него самого. «Всё! – подумал обессилевший цветок. – Это трещит моя прекрасная зеленая шубка… Сейчас я превращусь в бутерброд, и меня съедят!» И Кактус закричал, чтобы не слышать этого «тук – тук». Он вопил во всю свою кактусиную силу, пронзительно завывая, посвистывая, как огонь в камине, когда он не может набрать силы, чтобы разгореться.

Воительница – Триша от неожиданности разинула пасть, обнажив своё другое оружие – зубы и клыки. Она надеялась, что это ужасное зрелище уж точно завершит сражение. Но зажмурившийся Кактус не мог видеть пугающей силы нового оружия и продолжал вопить и стучать. Особенно грозным был именно стук, идущий изнутри цветка. Триша подумала, что однажды уже слышала подобный стук, когда в начале зимы повисла на краю крыши, едва не сорвавшись вниз. Тогда она тоже услышала: «Тук – тук, тук – тук!», и звук этот вылетал из неё. Позже другие кошки сказали ей, что это был голос смерти и что ей, Трише, повезло, что она не сорвалась и не разбилась. И вот снова она слышит победный голос смерти. «Ну, нет! – подумала отважная кошка. – Зачем мне этот лохматый мячик? Да и бант мне его совсем не нравится, хоть он и розовый!» Она гордо прошлась по подоконнику, подняв трубой свой рыжий хвост, и выпрыгнула в форточку, бросив на прощанье: «Мяу, Толстячок! Выздоравливай!».

Кактус открыл глаза, не переставая слушать внутри себя спасительное «тук – тук». В комнату вошла хозяйка, ласково погладила его по макушке, и он почувствовал, что там, откуда доносился стук, вдруг стало так тепло и спокойно. «Что с тобой, малыш? – произнесла хозяйка. – Иш как стучит твоё сердечко, прямо как у людей!».

«Значит это стучало сердце? Настоящее сердце?» – ошеломленно подумал Кактус. Уставший от тяжелого поединка, узнавший, что он почти человек, почувствовавший, что простуда прошла, Кактус уснул. Правда успел подумать: «А может, подарить Трише розовый бант?»

Так поступают только люди…

Услышать океан. Цикл миниатюр

Хрюша

… Она думала, что впереди так много времени, а оказалось – всего один взгляд, да и тот прощальный.

… Она верила, что можно объясняться без слов, а оказалось – можно вообще не объясняться.

… Она знала, что не бывает слишком много любви, а оказалось – слишком мало.

… Она видела себя последней свинюшкой, но это была кающаяся морская свинка, очень добрая и очень уставшая.

 

Монолог морской свинки.

Если бы я была птичкой, например, попугаем, я пристроилась бы на твоем плече и иногда бы позволяла себе вольности: повторяла бы твое имя и просила бы немножко зернышек, совсем чуть-чуть, чтобы не умереть с голоду.

Если бы я была кошкой, я бы свернулась клубком у тебя на коленях и мурлыкала бы от избытка чувств, не очень громко, чтобы не мешать тебе быть самой собой.

Если бы я была облаком…

Я всего лишь маленькая круглая свинка, и вовсе не морская (ишь размечталась – «я бренная пена морская»), и даже не очень розовая, но зато я тебя очень-очень люблю. Я так тебя люблю, что даже больно!...

Прости меня за моё молчание, это только кажется, что я хрюкаю: я все время разговариваю с тобой, я всегда чувствую тебя.

Подари мне какую-нибудь твою работу, пожалуйста. Летом, когда приедешь домой. Я так люблю смотреть на причудливые линии твоего замысла. Я читаю в них знаки нашей с тобой общей судьбы.

Всё будет хорошо! Ты права, милая моя доченька, все будет хорошо!..

Твоя мамуля, которая могла бы быть птичкой, или кошкой, или ещё кем-нибудь, а оказалась свинюшкой, уделявшей своему возлюбленному детёнышу слишком мало времени.

1 февраля 2005 года

Сильная женщина

- Наверное, разрез слишком откровенен? – подумала она, отойдя от зеркала. Вернулась, окинула себя долгим взглядом, загадочно улыбнулась и открыла шкатулку.

- Ну что! Последний штрих. Пара изумрудиков – и баста! Да, совсем забыла: куда я буду складывать разбитые сердца?

Засмеялась – задрожали камушки, переплетенные в изящный букет, слегка прикрывающий мочки ушей. Непослушная прядь пепельных волос, никак не соглашалась стать пленницей гребней и заколок и придавала лицу что-то ведьмовское.

- Ваш выход, Татьяна!

В прихожей её ждала пара новеньких стильных туфель: высокая тонкая шпилька, резной силуэт с чуть скошенной застежкой да к тому же ярко-красного цвета. Туфли были её настоящей страстью: она покупала их к сумочкам и перчаткам, к шарфам и шляпам, покупала просто так и по настроению, но никогда не ошибалась в выборе. Все они становились частью её самой, не украшением, не просто обувью, а частью единого целого, именуемого Женщиной.

Ключ уже вставлен в замочную скважину. Последний взгляд в зеркало: из глубины зазеркалья смотрит откровенно красивая женщина, вслед которой не обернется лишь слепой.

Сейчас она повернет ключ, спустится вниз по лестнице, призывно стуча каблуками… Вместе с ней выльется на улицу тонкий запах сирени (её любимых духов).

И зашагает по направлению к продуктовому магазину сильная женщина, знающая себе цену, целый час готовившаяся к походу за картошкой и сыром. И мужчины будут оглядываться и завидовать тому, к которому несёт себя эта женщина…

 

Я хочу забыть твоё имя...

Я хочу забыть твоё имя.

Чтобы услышать его в первый раз.

Удивиться его простоте и звучности.

Пропеть его в самой глубине сердца.

Услышать, как оно отзовется в каждом уголке

моего Я,

Как побежит по венам, расширяя их русла,

Как вернётся к сердцу и взорвет его…

И я не узнаю, почему хотела его забыть.

 

19 апреля 2010 года

 

Смелей, королева!

Вот уже второй букет ромашек исчезает в её руках. Непослушные стебельки всё норовят вырваться, стремясь избежать участи стать венком, а она упрямо переплетает их, разворачивает растрепанные головки, чередуя их с тонкими пучками кукушкиных слезок. Красивый получается венок. Таким короновать можно. Почему бы и нет!..

Она легко взлетает навстречу своим мыслям и водружает на голову цветочную корону. Вперед, королева! Тебя ждёт свита!

В самом низу оврага на старом прогретом июльским солнцем стволе поверженного позавчерашней грозой дуба о чем – то громко спорят мальчишки – её друзья и искатели приключений. Их четверо. И они всегда рядом.

- Эй, пожиратели солнца, поднимайтесь ко мне! Есть идея!

Снизу она похожа на одуванчик: тоненький стебелек, руки-листочки, лохматая голова. Четыре мальчишеских сердца стучат оглушительно в звенящей тишине глубокого оврага. Потребуй она от них сейчас жизнь – отдадут не задумываясь. Стремительно летят их легкие тела навстречу её голосу. И вот они уже наверху. Рядом с ними она по-прежнему похожа на одуванчик, только теперь ей приходится запрокидывать голову, чтобы видеть их лица. То, что ей удаётся прочитать на этих лицах, немного смущает, но так волнительно, так торжественно.

Смелей, королева! Наступит время, и девочка-одуванчик уложит свои непокорные волосы, сменит сандалии на лодочки-шпильки, выгоревший на солнце ситцевый сарафан на вечернее платье … Смелей, королева!

А пока еще не наступило это время, четверо друзей будут нести за тобой шлейф твоей неразбуженной красоты, не обозначая своего присутствия, в надежде только видеть тебя, смеяться с тобой, дышать одним воздухом и знать, что Королевы бывают не только в сказках…

Так учатся быть мужчинами.

Спасибо тебе, девочка – одуванчик, за твою слабую силу, за уязвимость, за способность дышать в одном ритме с июльским ветром, за корону из луговых цветов и трав…

Вперед, королева!

Про девочку Настю

Эти строки писались ко дню рождения,

но чуть – чуть опоздали. Так бывает.

Они из самой глубины сердца, наполненного

грустью грядущего расставания и любовью.

Девочке Насте, ставшей ангелом – хранителем,

посвящается…               

 

Она опоздала. Входить со звонком, конечно, интересно, но как – то неловко. В голове мелькали варианты оправдательных фраз, но их обыденность только раздражала. Нет. Она не будет притворяться, потому что за этой дверью всё поймут и простят. Сейчас она извинится и сядет на своё место за вторую парту среднего ряда, поднимет глаза и …обретет наконец покой.

Во влажной глубине серых глаз, смотрящих на неё с недоумением (где ты так долго была?) и радостью (наконец – то!), она увидела себя, взъерошенную, с улыбкой в пол – лица, солнечную. «Прощена!» - поняла она и села на своё место.

За окном крупными хлопьями падал весенний, майский снег. Кто – то невидимый уже измерял последние часы школьного детства. Тише и печальнее стали привычные голоса, пронзительнее звучали имена, и совсем небеспечно, хотя и по – прежнему заразительно, звенел смех.

Она вслушивалась в тихий, чуть треснутый голос, уводящий в волнующий мир мечты, и вдруг отчаянно остро поняла: ничего этого уже не будет. Пришло время уходить. Это открытие было таким ошеломительным, что она почувствовала, как предательски дрогнули губы, и ощутила солёный ожог подступивших слёз. Она хотела было выйти, но увидела, что огромные глаза лучшей подружки тоже полны слёз, готовых пролиться в любую минуту. Наверное, всему виной был этот звучащий голос, повторяющий строки о свече, горевшей на столе. И сам он был, как та свеча, зовущий и охраняющий, сулящий приют одинокому путнику, заблудившемуся на жизненных перекрёстках. И сердце стучало так, что, казалось, рухнут стены. Да и стен не было! Открытый космос! И она в этом бездонном космосе не одна! И это было счастьем. Настоящим счастьем человека, которого любят…

А та, которая читала стихи, благодарила свою учительскую судьбу за кареглазую девочку, улыбающуюся ей навстречу со второй парты среднего ряда. Так благодарят Бога за ангела – хранителя, прикрывающего своим крылом… У этого ангела было имя – Анастасия… Воскресшая… И воскресившая …

Бывают дни...

Этот запах цветущего шиповника вернул меня в детство...

... Ночь перешла в утро. Я ступала осторожно по тоненькой полоске, чудом избежавшей ночного дождя, между зеркальными лужами. Хотелось пройти незаметно, но тяжелая мокрая ветка шиповника встала на пути.

Я пригнулась... Ожог был сильным, ошеломляющим. Вдруг показалось, что всё это уже было: и утро, и солнечные блики сонных луж, и мокрый ожог шиповника. Кто-то другой, очень похожий на меня, возвращался ранним летним утром с позднего свидания. И душа пела! И душа освобождалась от бренности тела и неслась навстречу облакам, солнцу, подгоняемая беспутным ветром... И душа знала, что это она сочинила прекрасную песню утра!

Я склонилась над благоухающей веткой и поняла: когда придёт время уйти, я хотела бы стать веткой шиповника, тяжелой от ночного дождя. Я хотела бы стать ветром, тёплым и беспечным, треплющим платья и превращающим волосы прохожих в фантастические гривы диких лошадей.

Бывают дни...

 

Прогулка с ёжиком

- Что ты шлёпаешь в темноте, как ёжик?

- А чем ёжик шлёпает, у него ведь нет тапок сорок третьего размера?!

- Лапками шлёпает. Так мелко-мелко, как заяц!

- Ёжик как заяц? Нет, ты сама-то поняла, что сказала?

- Не цепляйся к словам! Просто ты всё ходишь в темноте и шуршишь.

- Так шлёпаю или шуршу?

- Шлёпаешь! Тапки сними. Надень носки.

- Но тогда я буду шуршать!?

- Может, тогда ты просто ляжешь спать?

- Я не хочу.

…

- Почему тебя не слышно? Ты где?

…

- Пожалуйста, не обижайся. Шлёпай на здоровье!

…

- Хочешь, я встану и мы пойдём гулять? Только не молчи!..

…

… Она откинула одеяло и быстро встала. От окна тянуло морозом и свежестью. Половина четвёртого. Сквозь темноту комнаты пробивался блеск ёлочных игрушек, приготовленных ею с вечера и поставленных в углу рядом с искусственной не то ёлкой, не то сосенкой.

Откуда-то с улицы послышались странные звуки. Она была уверена, что это шаги, и эхо настойчиво, будто воспроизводя ритм, повторяло их: шлёп, шлёп…

- Ну что, мой милый ёжик, ты уже не зовёшь меня гулять по ночам… Это было так давно. Я научилась жить без твоего ночного шарканья по комнате. Единственная потеря, с которой не смогла смириться моя душа, это чувство безмерного счастья, наполнявшее меня каждый раз, когда ты наконец залезал под одеяло и ледяными ступнями своих ног обжигал меня, отнимая последние крохи сна.

7 января 2010 года

 

Откуда берется этот ветер?

Откуда берется этот ветер? Каждой клеточкой своего существа поглощаю какой-то фантастический поток чувств. Оттуда, из детства, из старого шалаша за домом, из канавы под старой акацией, которая виделась мне пристанищем моих детских игр…

Я всегда знала, откуда я родом. Я проросла травой в каждом выступе той дороги, по которой бродило мое взрослевшее одиночество, мое вынужденное, заученное, как молитва, детское ожидание непременного чуда. Не под Новый год, не под ёлку! Посреди ночи, среди шорохов папоротника у маленького болота, на залитой лунным светом тропинке, ведущей на вишнёвую гору…

А внизу жила дорога, большая, манящая и печальная, пройденная мною не раз до горы Морозихи, где обитали мои детские страхи, запутавшиеся в верхушках старинных сосен. Это был ритуал: зажмурясь, донести свое легкое от ужаса темноты тело до этих зловещих великанш, а потом нестись сломя голову обратно, к свету, людям, в тепло натопленной комнаты. Какое невыносимое блаженство вернуться из вожделенного кошмара шорохов, звуков, голосов ночи в мир, где все знакомо и понятно: вот свистит чайник на плите, выбивает дробь мягкой лапой у себя за ухом кот, сотрясая оглохшую от тишины комнату, вот вздыхает во сне мама, и я перестаю дышать, проходя мимо нашего старого зеркала, стараясь увидеть свое отражение в его паутине. Я останавливаюсь, вглядываюсь в его зыбкую поверхность и обнаруживаю себя… Иную, не ту, которую знают все, другую, восторженную, удивленную себе самой, своему внезапному преображению. Сейчас я знаю, что во мне живет красота, немного дикая, глубинная и ошеломляющая. И хочется плакать от сознания, что никто этого не видит, и смеяться, потому что все еще впереди…

Мир рождается и погибает в глубине моего зрачка, и есть в этом что-то мистическое, ведьмовское. Мой дом спит. Посреди миров несется навстречу его сну моя душа, утомленная поисками спутницы в глубинах вселенной, чистая, бесхитростная душа ребёнка, понявшего, что наступит утро.

А над крышей смеются звёзды. Им ведь известно всё.

Откуда берется этот ветер? Одни называют его ветром странствий, другие – воспоминаний. Я дала ему имя Память.

 

Вернуться домой...

Почему мне все время вспоминается тихий прозрачный свет луны в проеме окна в прихожей? Мои бесконечные прогулки по следам лунной дорожки. Ночью. Одна. С замирающим от восторга и страха сердцем. Навстречу своим снам. Как же светло мне тогда мечталось! Каким ясным казался мир! Звуки, запахи, цвета – все было так остро и так по – настоящему. Поэтому даже самые невероятные мечты обещали сбыться. Не сбылись.

Тихо вздыхает утро, оставляя на запотевшем стекле туманное пятно. Все спят. Кроме кота. Он сидит передо мною на кухне,