Сальвадор хасинто поло де медина

 

 

РОМАНС

 

Ах, как мчится по полянам

ручеек в стремленье рьяном,–

травы пышные колебля,

спотыкается о стебли;

меж гвоздик и белых лилий,

средь душистых изобилий,

 

меж цветов благоуханных,

меж препон блаженно‑пряных

вьется, светлый, прихотливый,

мужественно‑горделивый!

Приближаясь, углубляясь

и хрустально убыстряясь

(вдруг – задержано движенье,

чтоб затмилось отраженье,–

помутилось и затмилось,

чтобы впал Нарцисс в немилость!)

И, в цветов изящной рамке,

он, спеша, обходит ямки

и колдует, не спокоен,

в царстве радуяшых промоин!

Он течет, листву листая,

где алеет пышность мая,–

он, грустя, выводит трели

в царстве белого апреля,

где пастух любовью призван,

и в прелестнице капризной

вдруг испуг сменил отвагу,

право, к твоему же благу,

Сильвио!

Обозначали

мы обманами печали,–

но ручей, бегуч и весел,

хрустали вдруг поразвесил.

Меж камней в стеклянном блеске

он выводит арабески

и течет, в веселье рьяном,

по лугам благоуханным!

В нем полей святая треба

и совсем немного неба,–

и все небо, все – в полмира,–

и лазурь, и блеск сапфира!

Здесь, в долине вешних жалоб,

нам склониться надлежало б

над его, меж здешних кущей,

светлокрылостью бегущей!

Ах, ручей, ручей нарядный,

до всего цветенья жадный

и до головокруженья

в непрестанности движенья!

 

 

ГАБРИЭЛЬ БОКАНХЕЛЬ‑И‑УНСУЭТА

 

 

РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД МАСЛЯНОЙ ЛАМПАДКОЙ, ВДЕЛАННОЙ В ЧАСЫ

 

Вот облик нашей жизни, он двулик:

в часах горящих, в цифровой лампадке,

под ветром времени мгновенья кратки,

как трепетные лепестки гвоздик.

 

С восходом солнца мечется ночник,

как мотылек в предсмертной лихорадке,

и обреченный круг играет в прятки

со смертью, умирая каждый миг.

 

Не прячься, Фабъо, от живых сравнений,

все хрупко, мига краткого мгновенней –

и красота и время канут в ночь.

 

Разумная пружина круговерти

дана лишь солнечным часам, но смерти

и солнцу вечному не превозмочь.

 

 

ФРАНСИСКО ДЕ ТРИЛЬО‑И‑ФИГЕРОА

 

 

* * *

 

Надежда, ты подвох и суета, виновница горячки и печали, тобою подслащенная вначале, кончается оскоминой мечта.

Меня подобьем легкого листа ты словно ветер, уносила в дали к другой, обратной стороне медали, будь проклята святая простота!

Оставь меня! Любовь и рок злосчастный не раз срезали твой бутон прекрасный – что пользы от засохшего цветка?

Не дав плода, ты вянешь до расцвета, а если даришь плод – то пища эта для горькой жизни чересчур сладка.

 

 

ФРАНСИСКО ЛОПЕС ДЕ САРАТЕ

 

 

* * *

 

Уже она, попав под острый плуг,

душистый пурпур ветру подарила –

та, что яснее вешнего светила

своим сияньем озаряла луг.

 

Отрада глаз, – она исчезла вдруг,

услада сердца, – землю обагрила.

Красу – железа ярость покорила,

а трепет – бессердечность грубых рук.

 

Отпущено ей было наслаждений

не больше, чем простым цветам, чьи глазки

навек смыкает меркнущий Восток.

 

А ты, всех роз прекрасней и надменней,–

ты знаешь, что краса – всего лишь краски,

что смерть всему невечному итог?

 

 

* * *

 

Щедра на воду гордая река,

когда в Египте небо жарче ада

и моря необъятная громада

от брега собственного далека.

 

Слезами горькими моя тоска

уберегает твой поток от спада,

и зною вопреки течет прохлада,

обильно заливая берега.

 

Сжигает Солнце шапки гор лучами,

вода в иссякший Нил течет ручьями,

чтоб снова сделать пашню молодой.

 

При виде Солнца моего я тоже

рыдаю, только слезы эти схожи

с бесплодною горячею водой.

 

 

БЕРНАРДО ДЕ БАЛЬБУЭНА

 

 

МЕКСИКАНСКАЯ ВЕСНА

 

Зажжет лучами гордый Фаэтон

Колхиды златорунные просторы,–

И мертвый мир вновь к жизни возрожден.

 

Извечной щедростью прекрасной Флоры

Вновь зацветают нива, луг и сад,

И одеваются цветами горы.

 

Шлейф Амальтеи розами богат,

И ветер полн любовного привета,

И гиацинтов прянен аромат,

 

И слышится во всем дыханье лета,

Чья сладость легкая напоена

Благоуханьем нового расцвета.

 

Повсюду на земле царит весна,

Но мнит себя лишь в мексиканском рае

Властительницей истинной она,

 

Как, если бы творец, сам выбирая,

Где на земле быть перлу красоты,

Садовником трудился в нашем крае…

 

Весь год здесь поли весенней теплоты;

Умерен зной, и холода не злые,

И воздух свеж, и небеса чисты.

 

 

ХУАН ДЕЛЬ ВАЛЬЕ‑И‑КАВЬЕДЕС

 

 

СЛАДОСТНАЯ КАТАЛИНА

 

Сладостная Каталина!

Смерть моя в тебе. И все же –

Незачем кривить душою:

Знай, ты жизни мне дороже.

 

Страсть, сей дротик Купидона,

Что метнул он для потехи,

Расколола, как скорлупку,

Крепкие мои доспехи.

 

Твои очи мечут стрелы,

Где, скажи, от них защита?

Градом смертопосных взоров

Сердце на куски разбито.

 

За удар плачу ударом,

Не страшусь смертельной схватки.

И хотя горька погибель,

Но зато сколь раны сладки.

 

От тебя не жду смиренья,

Но и ты не жди, – напрасно!

Впрочем, знает ли смиренник.

Сколь во гневе ты прекрасна?

 

Что ж, сдаюсь. Ты одолела.

Радостный триумф изведай.

Но пожду: вдруг обернется

Поражение – победой.

 

 

ПРЕИМУЩЕСТВА БЕДНЯКА

 

Бедняк молчит, твердят – «тупица»,

Заговорит – он «пустозвон»,

Коль сведущ он, зовут зазнайкой

И хитрецом, когда умен.

Общителен – зовут втирушей,

Учтив – зовут его льстецом,

Коль скромен – называют мямлей,

А коль отважен – наглецом.

Коль независим – он «невежа»,

Почтителен – он «лизоблюд»,

Заспорит – назовут мужланом,

Уступит – трусом назовут.

Коль в старом платье он – ухмылки,

А если в новом – град острот,

Его оплошность – преступленье,

Его достоинства – не в счет.

Когда on трудится, – «стяжатель»,

Когда не трудится, – «лентяй».

Бедняк, вот сколько преимуществ

Есть у тебя, – лишь знай считай!

 

 

БЛИЗКОЙ МОЕЙ СМЕРТИ

 

Мне отнюдь не угрожает

Злая участь старика:

Хором лекари пророчат,–

Не дожить до сорока.

Говорят, от несваренья

Отойду я в мир иной:

Лопнув, зазвенит утроба

Перетруженной струной.

Это для меня не новость,

Знаю, срок мне краткий дан;

Но не мните, что со страху

Перейду во вражий стан.

Жил с презреньем к медицине,

С ним же встречу смерть свою:

Точно так, как у лафета

Падает пушкарь в бою.

Пусть словами убивают,

Но микстурами – ни‑ни!

Отравлять им не позволю

Считанные мои дни.

Не поддамся сводням смерти,

Всеученейшим глупцам!

Кыш, стервятники! Сумею

Помереть без вас я сам.

От «Зубастого Парнаса»

Чтоб отрекся я? Ну нет!

Пусть потомки посмеются,–

Им оставлю свой завет.

Иисус свое ученье

Крестной мукой подкрепил;

Буду тверд, не опорочу

Обличительный свой пыл.

Я умру? Что ж, слава богу!

Я умру? Что ж, в добрый час!

 

Лекари, я стану пищей

Для червей, – но не для вас.

Пусть придет со мной проститься

Друг (коль сыщется такой),

Да монашек‑францисканец

Стих прочтет за упокой,

И – туда, где будет каждый

(Жил он впроголодь иль всласть),

Где и без меня, должно быть,

Негде яблоку упасть.

 

 

ХУАНА ИНЕСДЕЛАКРУС

 

 

ДЕСИМА ВОИНУ‑СОЧИНИТЕЛЮ

 

На твой плюмаж смотрю теперь я

Без удивления, затем

Что и чернильницу и шлем

Равно увенчивают перья.

Могу сказать без лицемерья –

Таких достоинств нет ни в ком:

В сраженьях блещешь ты умом,

В своих писаниях – отвагой;

Как перышком, владея шпагой,

Как шпагой, ты разишь пером.