Глава 15. The Tragicomedy of Errors.

Или торт для Терри (летящий в лицо)

Время листопадов прошло. Осень поблекла,   по утрам земля уже покрывалась инеем.  

В эти пасмурные дни улицы Нью-Йорка навевали тоску не хуже, чем поросшая репейником пустошь. Город еще никогда не казался Терри таким серым.

 

 Сбывалось мрачное пророчество Роберта Хэтуэйя: пятнадцать писем бродвейским атерпренерам остались без ответа.  После того, как Терри  сам нанес визит некоторым из них, он понял, что зря так долго не интересовался общественным мнением.

 

За два с половиной месяца его и без того шаткая профессиональная репутация была уничтожена. Газетчики не гнушались самыми нелепыми сплетнями, чтобы представить Терри упрямым, взбалмошным, чуть ли не буйным и к тому же порочным типом. На его счету были драки, пьянство, безумные выходки (появление на вечеринке в неглиже многие не сочли забавным).  Об актерских способностях речи уже не шло. На Бродвее никто не хотел нанимать дьявола во плоти, будь он хоть тысячу талантлив.

Так что путь у Терри оставался один…

Часть 1. Off Broadway.

С самого утра над Нью-Йорком стояли низкие темные тучи. Около полудня установилось безветрие. На улицах стало темно и тихо.  Город будто замер и тихо выдохнул. В воздух с тихим шелестом начала подниматься пыль. Но буря еще медлила, томила ожиданием. Для одних – гнетущим, для Терри Грандчестера – торжественным.

 

В гордом одиночестве Терри стоял посреди узкой и темной Корнелия-стрит. Полы его плаща реяли, как стяг, на холодном ветру, а длинные темные волосы мягко обвивали лицо и шею. Решимость застыла в глазах, обращенных к синей арке. На губах то и дело мелькала улыбка, спутница мыслей, пока Терри был погружен в мечты.   

 

Ворота богини Иштар.

 

Почему?

 

Терри с прищуром смотрел на них, гадая, что же может значить это напоминание о древних цивилизациях при входе в современный театр. По-видимому, из-за ворот

Элеонора называла это место «Вавилон» в своем послании к мисс Белроуз.

 

Но почему?  

 

Иштар, покровительница гетер? Вавилон – город соблазнов? Терри помнил, как увидел изображение этой арки впервые.  На карточке, которую отец обронил в его комнате. Помнил он и свои чувства, когда карточка эта оказалась пропуском в «Храм Иштар», элитный лондонский бордель. Он до сих пор не знал, оплошность это была со стороны герцога, или таким образом отец решил помочь сыну с получением образования.

 

Оба варианта тогда, да и сейчас, вызывали смесь тоски и злости.

 

Либо отец толкал его на распутство, либо приезжал в Лондон не столько за тем, чтобы увидаться с ним, сколько для того, чтобы поразвлечься с дорогими шлюхами.

 
Прислушиваясь к нарастающему гулу, Терри вспоминал, как слово «Вавилон» звучало в благочестивых устах пастора. Сурово рассказывал тот юношам о древнем городе, жители которого гневили Бога, поклоняясь идолам. Зловещим тоном говорил о каре, постигшей их за грехи. Но в то же время из библейских преданий вставали красочные образы легенд.

 

Великий город, поражающий воображение могуществом и роскошью, а в нём –  грандиозная башня, высотой до небес, символ гордыни и дерзновения человеческой мысли. Из потемневших до черна небес взирал древний бог-ревнитель на город, бросивший ему вызов, и сеял хаос среди людей, разделяя общее наречие на новые языки, чтобы предотвратить строительство новых вавилонских башен.

Ветер усиливался.

 Терри запрокинул голову и взглянул на грозовые облака, в которых исчезали верхушки гигантов из стекла и бетона. Словно обезумевшие птицы, закружились над его головой сорванные с деревьев листья – последние в ноябре.  От пыли стало трудно дышать.

 

 Оставалось пройти пару шагов, подняться по ступеням и толкнуть дверь.

 

«Еще секунду», - сказал себе Терри и с каким-то странным облегчением почувствовал на лице первые капли дождя. Под низкий рокот зарядившего вслед за тем ливня, он добежал до двери и, открыв её, нырнул в темноту.

И перед ним открылся проход к свету.

 

Очень слабому, видимо, с улицы, из окон, которые не были закрыты аркой. Переступив порог, Терри очутился в узком темном вестибюле, разделенном надвое стеной с арочным дверным проемом. Коридор, по виду самый обычный,  тянулся перед ним, уходя в темноту, где намечались контуры дверей и лестницы. На бледные, тускло освещенные стены живым узором ложились тени застилающего окна дождя, а сквозь ропот бушующей снаружи непогоды до Терри доносились голоса.
- Какая нелепость! Какая неблагодарность! Ты ли не была здесь счастлива? – громко восклицал мужчина где-то рядом, за стеной.
Терри в два шага пересек вестибюль, чтобы удостовериться в том, что пришел не по адресу. Однако в этот миг через дверной проем  увидел девушку, та медленно вошла в поле его зрения и остановилась, будто бы в растерянности, не зная, куда идти дальше. Тоненькая, бледная, юная, в очень простом сером платье, девушка повернула лицо к свету. И Терри увидел на её худеньком личике очень знакомое выражение: губы мелко дрожат, темно-зеленые, слегка на выкате глаза  полны слез.
Терри быстро отступил от двери в тень. После двух месяцев, проведенных в Доме Стенаний и Плача семьи Марлоу, меньше всего на свете ему хотелось  иметь дело с плачущими женщинами.  
Ссутулив плечи, девушка принялась нервно комкать юбку.
- Прости, Торвальд, - произнесла она звенящим от волнения голоском,- я воображала, что была счастлива, но на самом деле никогда этого не было.
Терри замешкался, услышав в этой реплике отчаяние и вызов. Невидимый для него, мужчина по имени Торвальд, казалось, был потрясен.
- Ты не была... не была счастлива! – выпалил он, задыхаясь.
Девушка слабо улыбнулась и прижала к груди руку, сжимая её в кулачок.
- Нет, только весела иногда, - сказала она с горечью. - Ты был всегда так мил со мной, но весь наш дом был только большой детской. Я была здесь твоей куколкой-женой, как дома у папы была папиной куколкой-дочкой. А дети стали уже моими куклами. Мне нравилось, что ты играл и забавлялся со мной, как им нравилось, что я играю и забавляюсь с ними. Вот в чем состоял наш брак, Торвальд.
Терри нахмурился. Угораздило же стать свидетелем чужой семейной сцены! Как будто ему своих не хватало…
Впрочем, разговор его заинтересовал. Определенно, он был на стороне храброй девочки, которая, по всей видимости, решилась уйти от мужа.
- Мне надо остаться одной, чтобы разобраться в себе, - объясняла она голоском несчастным, но решительным, пока свирепеющий Торвальд всё больше распалялся.
Стоящий аргументов у этого тупицы не было, он обвинял жену в безумии, сыпал пустыми угрозами и убивался по поводу того, что скажут люди. Девочка держалась стойко.
- На людей мне нечего обращать внимания. Я теперь просто знаю, что мне необходимо для того, чтобы жить… жить по-настоящему!
Это восклицание гулко разнеслось по коридору. Отозвалось оно и в сердце Терри: «Жить по-настоящему…» Как он её понимал! Но Торвальд как будто не слышал бедняжку.
- Это возмутительно, - процедил он тоном, сразу напомнившим Терри нотации сестры Грей. – Ты не способна так пренебречь своими самыми священными обязанностями!
«Идиот», - закатив глаза, подумал Терри и улыбнулся, снова услышав звенящий голосок,  с упорством и страстью вступающий в спор за свое право на счастье и настоящую жизнь.
- А что ты считаешь самыми священными моими обязанностями?
Тупоголовый Торвальд замешкался с ответом.
- И я еще должен тебе об этом напоминать? – прошипел он. - Или у тебя нет обязанностей перед твоим мужем и детьми?
- У меня есть и другие, столь же священные! – гордо ответила девушка.
- Ты прежде всего жена и мать! – рявкнул её муж.
Терри выглянул из своего укрытия, опасаясь как бы дело не дошло до рукоприкладства. Его глазам снова предстала девушка, но – другая! От дрожащей серой мышки в ней почти ничего не осталось. Большие темные глаза сверкали от слез, губы складывались в торжествующую улыбку. С высоко поднятой головой, она смотрела вперед, прямо и твердо.
- Я в это больше не верю, - её голос окреп. - Прежде всего я – человек, так же как и ты, или, по крайней мере, должна постараться стать человеком. Знаю, что большинство будет на твоей стороне, Торвальд, и что в книгах говорится в этом же роде. Но я не могу больше удовлетворяться тем, что твердит большинство и что пишут в книгах. Мне надо самой подумать об этих вещах и попробовать в них разобраться.
Стоило девушке произнести эти слова, её лицо будто озарилось внутренним светом, а улыбка стала мягкой и безмятежной. Она опустила ресницы и слезы побежали по её щекам. Терри невольно подался вперед, сочувствуя её переживаниям, и в этот миг его глазам предстал Торвальд: квадратное лицо, злые глазенки, волосатые руки, которыми он вцепился в хрупкие плечи девушки и начал её трясти.

 «Ну, хватит», - решил Терри и стремительно приблизился к озверевшему мужчине.
- С женщинами так не обращаются, - процедил он, заламывая руку негодяя за спину, - вам не повредит урок хороших манер…
Внезапно пасмурные сумерки прорезал свет. Девушка испуганно ойкнула, мужчина тихо выругался, а Терри во все глаза уставился на людей.

На зрителей, которые с немым изумлением поднимались со своих мест.

Часть 2. Новая драма.

Кто-то громко рассмеялся.

Терри, озираясь, увидел юношу, стоящего возле переносного прожектора на треноге.
- Поделом тебе досталось, Торвальд! - воскликнул юноша со смехом, перекрывая нарастающий гул.
- Иди ты… - пробормотал мужчина, вырываясь из захвата.
- Ты в порядке, Майкл? - шагнув к нему, спросила девушка и хмуро покосилась на Терри, который всё никак не мог прийти в себя от изумления.
Кто-то потянул его за рукав. Снова тот юноша, весельчак-осветитель.
- Ладно, народ, репетиция, похоже, окончена! – крикнул он, обращаясь к людям, пока те вставали не только со стульев, но и прямо с пола.
Терри едва не выругался вслух, осознавая, какую глупую только что совершил ошибку. Люди покидали примыкающее к коридору помещение – фойе, обставленное, как зрительский зал с импровизированной сценой. Терри с каменным лицом прислушивался к комментариям, которые эти люди отпускали на его счет. В коридоре грянули взрывы смеха, как женского, так и мужского. Терри задумался, как бы уйти отсюда поскорей, но рядом с ним по-прежнему стояли двое. Насупленная девушка и улыбчивый юноша.
- Полагаю, вы, сэр, здесь впервые, – обратился он к Терри, когда фойе опустело.
- И «Кукольный дом» Ибсена он явно не читал, - толкнув его в бок локтем, вставила девушка. – Мистер! – обратилась она к Терри. – Вы зря так грубо обошлись с нашим Майклом! Но, знаете, я тут подумала… А это было очень храбро с вашей стороны вступиться за бедняжку Нору! Ей-богу, повстречайся мне реальный Торвальд Хельмер, я бы и сама не удержалась от того, чтобы ему накостылять!
Пока она заливисто смеялась, Терри с сомнением оглядел её хрупкую фигурку. Юноша поймал его взгляд и с улыбкой произнес:
- О, верьте. Она бы накостыляла, - помедлив, он добавил, - вы ведь не американец, да? Прошу, не держите зла на наших друзей. Им рыцарство в новинку. Позвольте поблагодарить вас за то, что вступились за мою сестру. И, конечно, за столь высокий комплимент её игре!
Юноша наклонил голову в изящном поклоне. Крупно-вьющиеся темные волосы на миг скрыли его лицо – довольно выразительное и как нельзя лучше подходящее характерному актеру, подумал Терри, уже прикидывая роли, за которые ему, возможно, придется в будущем соперничать с этим парнем.
- Фу, не будь таким старомодным, Жан! - снова пихнула его девушка, но после счастливо заулыбалась Терри. – Спасибо! Я – Полина Робийяр… - и она ему протянула руку.
Терри на этот более приличествующий мужчинам жест приветствия с непривычки ответил неуверенно, однако решился, наконец, себя назвать.
- Терренс Грандчестер, - произнес он слегка напряженно и с вызовом посмотрел на парочку.
Глаза девушки расширились, так что, казалось, занимают они пол-лица.
- Так ты тоже актер… - произнесла она этот так, словно Терри объявил себя её родственником.
Юноша просто кивнул и снисходительно улыбнулся, глядя на то, как его сестра с выражением благоговейного восторга трясла в воздухе руку Терри.
- Слушай, Терренс! – воскликнула она, умудряясь одновременно улыбаться и хмурить брови. – А как же так вышло, что ты не читал Ибсена? Он же  отец-основатель «новой драмы»! «Кукольный дом» - его самая знаменитая пьеса… Я еще думала, ну, кто это старье придет смотреть? Но Стэнли говорит…
- Полина, - тихо позвал её брат, - отпусти мистера Гранчестера и не будь навязчивой.
- Ой, прости, Терри, - рассмеялась девушка и неожиданно резво отпрыгнула от юного актера, - понимаешь! Я тут подумала! Ну, раз ты пришел к нам и всё такое, то тебе стоит знать, кто такой…
- Mon Dieu! – экспрессивно взмахнув руками, воскликнул её брат и разразился речью на французском.
Говорил он приглушено, однако Терри его прекрасно понял, в отличие от девушки.
- Противный! – выкрикнула она и, скорчив брату рожицу, отвернулась.
Терри с трудом мог поверить, что это та же самая девушка, которая с полчаса назад рассуждала о том, как уйдет от мужа и детей, чтобы разобраться в себе и стать человеком.
- Семнадцать – сложный возраст… - извиняющимся тоном проговорил её брат.
Белозубая улыбка, казалось, была приклеена к его красивому лицу, и Терри уже чувствовал, как это зрелище становится несколько раздражающим.
- Я знаю, кто такой Генрик Ибсен, - сказал он с прохладцой. – И я знаком с истоками «новой драмы». Но мне не доводилось принимать участие в спектаклях современных драматургов, поэтому…
- Какой же Ибсен современный?! – ахнула Полина, позабыв о том, что дуется.
- Уймись, уймись же, un petit monstre! - юноша со смехом заключил сестру в объятия, поднял над полом и закружил на месте.
Юная актриса хохотала, как ребенок, которому не нужно ни в чем разбираться, чтобы жить по-настоящему и чувствовать себя счастливой. Глядя на неё, Терри невольно вспоминал свои семнадцать лет – в поиске счастья и борьбе за свободу. На его сердце камнем ложилась мысль, что всё чего он пока добился в жизни, это переезд из одного кукольного дома в другой.
– Терренс, простите, - позвал его юноша. - Вы, наверное, пришли по делу. Можем ли мы чем-нибудь вам помочь?
- Да, - решительно сказал Терри, - да, мне нужен человек по имени Стэн.

 

---

un petit monster – (фр.)маленькое чудовище

Глава 15. Часть 3. Стэнли.

После обеда Стэн поднялся на крышу, чтобы выкурить вечернюю сигару до того, как начнется «вторничное светопреставление.

Это было  сложное время, когда взрослые мужчины превращались в грустных ослов и плюшевых медвежат, а некоторые женщины начинали всерьез спорить о том, кому из них быть маленькой неуклюжей свинкой.
План Стэна провалился, когда на улице разбушевалась стихия, а в его временный кабинет без стука ворвалась Полина Робийяр – явление того же порядка.
К вечернему шоу она уже подготовилась, так что на ней был зеленый комбинезон и водолазка цвета фуксии – в тон гриму, покрывавшему лицо и руки.
- Ты сейчас умрешь, Стэн, - пообещала эта жизнерадостно-розовая особа. - Угадай, кто к нам пришел?
- Налоговый инспектор? - со вздохом предположил молодой человек, пряча сигару в карман. – Или, может, слонопотам?
- Почти, - хихикнула девушка и без церемоний взгромоздилась на стол своего босса.
Стэнли согнал бы её, но вот беда – второго стула в его так называемом кабинете не было. Пока звезда сегодняшнего вечера болтала ногами и пищала от восторга в процессе рассказа о явлении «слонопотама», он хмуро обозревал захламленную комнатку, которая еще пару дней назад служила складом для реквизита.
- Животики надорвешь, - подытожил Стэн рассказ девушки, когда та согнулась пополам от смеха. - Значит, этот парень сорвал репетицию и едва не вывихнул руку ведущему актеру, а теперь еще хочет работать у нас… Я правильно тебя понял?
- О-оу, - произнесла девушка, сползая со стола на пол, - мистер Брайт, сэр, я - всего лишь маленькая свинка, играющая свою скромную роль в большом-пребольшом мире искусства, но позвольте спросить, когда это на дверях нашего театра появилась надпись: «Посторонним В»?
Скрестив руки на груди, «маленькая свинка» с упреком взглянула на своего босса.
- Перефразирую, - поднял руки Стэн, - твой новый друг, бродвейский слонопотам, не влезет в наш и без того очень тесный бюджет. Это первое. Труппа заполнена и даже переполнена людьми, которые работают почти что за бесплатно. Это второе. Мне не кажется забавным парень, который кидается на незнакомых людей с кулаками, толком не разобравшись в происходящем. Он оправдал свою скверную репутацию, едва переступил порог нашего театра. Это третье. Я не хочу иметь с ним никаких общих дел. Тэ-че-ка.
- Ну, Стэ-энли, - заныла девушка, - он же просто ошибся…
- О, да, и не раз, если верить газетам, - кивнул Стэн, исподлобья взглянув на юную актрису, которая, к счастью, была весьма далека от грязных дел, что творятся на изнаночной стороне блистательного Бродвея. – Прежде чем начнешь защищать доброе имя своего протеже, разберись, пожалуйста, с пунктами один и два.
- Не могу, - вздохнула девушка, её ресницы запорхали, как крылья бабочки, а губы сложились в медовую улыбку, - но знаю, что ты можешь разобраться с этим, если захочешь. Милый Стэнли, ну, пожа-а-алуйста, поверь мне, а не газетам! Терри хороший…
- Уже просто "Терри"? - закатил глаза Стэн, все же чувствуя на себе необычайную силу обаяния юной мисс Робийяр. - И ты решила, что он  хороший, поскольку…
- Почувствовала, - тихо сказала девушка, гипнотизируя молодого человека немигающим взглядом больших темных глаз, - здесь…
Коснувшись своего сердца, она улыбнулась Стэну со значением, как своему другу, почти брату.
- Нет, извини, - просто сказал Стэн, зная, что перед ним обманчиво наивная особа, владеющая целым арсеналом эффектных жестов.
- Ну и дурак! – с досадой воскликнула мисс Робийяр, поддаваясь фамильному темпераменту, который потребовал от неё топнуть ножкой и хлопнуть дверью.
- Милая Полина, - проговорил Стэн, задумчиво глядя ей вслед, - знала бы ты, сколько ошибок я совершил, принимая решения этим мягким и крайне ненадежным местом.

Ошибка№1. Нельзя быть слишком щедрым.

 

Иначе сам останешься без штанов, а в случае с коммерческим театром еще и людей подведешь, которые этот самый театр тебе доверили и дали полную свободу действий.

Это, наверное, случилось от большого счастья…

Стэнли Брайту в жизни ничего стоящего на голову не падало, а тут вдруг свалился целый театр в полное его распоряжение, правда, только на бумаге, но это не проблема для того, кто много лет строил театры в своих мечтах. Не прошло и полугода, как мистер Брайт стал хозяином маленького «храма Мельпомены». Счастье, данное свыше, переполняло его сердце, перехлестывало через край и проливалось в мир благодарностью.

Новый антерпренер быстро прославился своей добротой, и к дверям его театра начали стекаться толпы желающих этой добротой воспользоваться. Стэнли не без труда нашел среди этих толп молодых, энергичных, талантливых, влюбленных в искусство, в общем, близких ему по духу людей. С высоты своего опыта, он часто видел, что люди эти в деле своем пока дилетанты, но закрывал на это глаза и принимал решение сердцем, которое чутко откликалось на чаяния смелых мечтателей, открытое и щедрое в своем счастье.

Не успел директор театра обзавестись кабинетом, как его уже окружили счастливые, окрыленные надеждой и полные рабочего энтузиазма сотрудники. И театр начался прямо с порога: в просторном фойе они встретились, расселись, смешались, независимо от происхождения, статуса, цвета кожи и даже владения английским. Немного безумные в своей страсти  люди искусства…

Однако настала пора платить по счетам, и Стэнли понял, каким расточительным и недальновидным директором он был все то время, пока направо и налево раздавал шансы. Стены театра и бюджет трещали по швам. Выбор у директора был невелик. Либо обманывать надежды и рушить мечты – не чьи-нибудь! – а тех людей, которые уже успели стать его товарищами. Либо… Впрочем, первый вариант сердце сразу отвергло.

И он уволился. Ровно на пару дней, пока его не попросили вернуться – друзья, которые работали в его театре не ради денег.

Ошибка№2 Нельзя безответно влюбляться на пути к мечте.

 

Во-первых, это отвлекает, а во-вторых… Ну, каким местом надо было думать, чтобы доверить проектирование театра парню, который даже свое время и финансы не может рассчитать без ошибок? Правильно! Тем самым… мягким… которое трепетало в груди перед каждой  новой встречей с красавицей-сестрой этого архитектора-недоучки.

Теперь у Стэнли не было нормального кабинета, постоянно барахлил водопровод, самопроизвольно включалось и отключалось электричество, а на пожарную лестницу можно было попасть только через окно – в той самой комнате, где стало слишком сыро для хранения реквизита, но для директора театра местечко нашлось.

И, конечно, нельзя забывать об арке!

 

При виде неё Стэнли всякий раз чувствовал себя невежественным  американским пареньком из захолустья. Этот паренек мало что знал о городе Вавилоне и всяких там непримиримых культах, так что на вопросы о том, почему на фасаде его театра копия ворот Иштар – богини проституток, он обычно что-то бормотал о единении культур посредством универсального языка драматургии или сразу звал того умника, который цветисто и многословно разъяснял свой архитектурный замысел.

Ну, а девушка… Она была родом из Парижа, училась в лучшем университете Нью-Йорка, обладала энциклопедическими знаниями и свободно говорила на трех языках. Только сердце могло быть настолько глупым, чтобы надеяться на взаимность.

К тому же, по поводу своего брата она Стэна предупреждала. И весьма холодно указывала ему на то, что с его стороны очень глупо руководствоваться личными симпатиями при решении таких ответственных задач. Что ж, она оказалась права. Глупое сердце провинциального юноши не угадало в её словах ноток задетой гордости. Утешало лишь то, что родственники её Стэна обожали. Именно в гостеприимном доме семейства Робийяр, директор театра нашел свою первую восходящую звезду. Полину…

Ошибка№3 Новая…

После громкого ухода мисс Робийяр, Стэнли с надеждой взглянул в окно. Буря кончилась.

До начала спектакля оставался час,  так что он решил все-таки побаловать себя ароматной сигарой на свежем после дождя воздухе. Радуясь, что никто его не видит, директор театра вылез в окно и по довольно шаткой пожарной лестнице забрался на крышу.

 

Крыша, точнее маленькая терраса между устланными черепицей скатами, была местом, которое не привлекало никого, кроме птиц, кошек и Стэнли Брайта. Вид оттуда открывался не то чтобы чудесный, вся его прелесть терялась в тени новых многоэтажных зданий, так что зрителю приходилось довольствоваться обрезанным со всех сторон куском неба над Корнелия-стрит. От сезонных осадков там негде было укрыться, а расположиться сидя можно было на холодном каменном бордюре в ста футах над мостовой или же прямо на черепице, заняв тупой угол, образованный соединением скатов.

 
Птицы, в основном голуби, любили рядком круглых серых бусин выстроиться на конке крыши и подремать на солнышке. Окрестные коты шныряли поблизости в надежде поживиться птицами. И – да, следы их жизнедеятельности представляли собой не лучший декор. Но что, в сущности, нужно творческому человеку, кроме пространства для воображения? Стэнли свою крышу любил, несмотря даже на некоторую её скособоченность, и радовался, что никто кроме него там не бывает. Это место уже давно заменяло ему кабинет, где он мог уединиться и поразмышлять в тишине и покое.

Впрочем, сегодня с тишиной дело обстояло иначе.

 

Еще поднимаясь по лестнице, Стэнли услышал музыку. Кто-то наигрывал на губной гармонике печальную и нежную мелодию, которая будила воспоминания о старых, очень старых временах, когда он жил на маленькой ферме в Пенсильвании с братьями и сестрой, которая любила тихо напевать эту популярную некогда песню. Как же она называлась?

 

Теперь и не вспомнить…

 

Оказавшись наверху, Стэнли закрутил головой по сторонам в поисках музыканта и увидел парня младше себя, в котором с изумлением узнал «лицо с обложки».

 

Полине Робийяр вовсе не обязательно было об этом знать, но Стэнли не без любопытства следил за взлетами и падениями бродвейских звезд. С некоторыми из них он успел поработать до того, как фортуна подбросила ему пост директора в собственном театре. Однако к Терренсу Грандчестеру это не относилось. Его лицо просто мелькало у Стэна перед глазами в течение двух лет. И чем больше юноша из американского захолустья смотрел на отпрыска знатного английского семейства, тем больше тот ему не нравился …

 

Надо признать, во плоти Терри Грандчестер выгодно отличался от написанного газетчиками портрета.

Скромно одетый юноша, растянувшийся полулежа на мокрой, заляпанной птичьим пометом крыше, наигрывал на губной гармонике мелодию, от  которой Стэна  щемило сердце.
Заметив слушателя, он резко прервал игру.
- Ты Грандчестер? Терренс Грандчестер? – на всякий случай уточнил Стэн.
Юноша равнодушно кивнул и отвернулся, предоставив Стэну на обозрение свой затылок. Повисло молчание. И никаких тебе «здравствуйте» или там «извините за вторжение», просто  приперся и расселся, как у себя дома, чертов аристократ…
- Понятно, - едва сдерживая раздражение, проговорил Стэн, - их высочество сами себе разрешили музицировать на моей крыше.
Грандчестер дернул плечами, выразив не то согласие, не то безразличие.
- О, я позволю себе быть дерзким… – проговорил Стэн, медленно закипая. – По моему скромному мнению, зад их высочества слишком благороден, чтобы попирать собой мой театр!
Едва ли очередной выпад  пробудил хоть какое-то чувство в юном актере. Стэн, стиснув зубы, наблюдал за тем, как он медленно оглядывает себя и крышу.
- А, по-моему, всё в порядке, - подытожил он без эмоций, - но я не стану противопоставлять свое скромное мнение вашему и соглашусь с тем, что мне здесь не место. Я пришел сюда в поисках работы, но уже понял, что это было ошибкой.
- Еще какой! – с чувством согласился Стэн. – Да я скорее съем свою шляпу, чем заменю кого-то из своих ребят на тебя!
- Не трудитесь, - с мелькнувшей усмешкой сказал юноша. - Скорее я съем вашу шляпу, чем это произойдет.
После этого заявления он постучал гармошкой по колену и со тихим вздохом убрал ее во внутренний карман пиджака. Из другого кармана он выудил пачку сигарет и вопросительно посмотрел на Стэна.
- Разрешите?
- Валяй, – великодушно согласился Стэнли, в котором проснулось особое любопытство.
Не часто ведь выпадает возможность  понаблюдать за представителем высшего британского общества. Сколько полезного  для работы материала  тут можно извлечь! Да и позлить его – хорошая разминка для ума… А если он и впрямь буйный, может, дело и до драки дойдет..  Ну и отлично! Будет знать, как пятнать честь служителей Мельпомены!
- Его высочество осведомлены о том, кто имеет счастье дышать с ним одним воздухом?

Любуясь колечками дыма, которые поднимались от сигареты, Грандчестер невозмутимо ответил:
- Вы Стэнли Брайт… Первый человек, который отказал мне в работе, полагая за счастье, дышать со мной одним воздухом.
- Не обольщайся, твоё высочество, –  буркнул Стэн, уязвленный собственной насмешкой. - Я в толк не возьму, каким  ветром тебя занесло на крышу моего театра? В работе ты явно не нуждаешься, иначе, говорил бы сейчас не я, а ты - раз уж тебе представился шанс полемизировать со мной на эту тему. Так и что же? Что ты здесь забыл?
- А вас действительно интересует ответ на этот вопрос, мистер Брайт? – вымолвил Гранчестер тоном утомленного принца.
- Нет, на самом деле, - ответил Стэн, размышляя, как бы извлечь из этого разговора побольше ценного материала. - Что меня заинтересовало, так это твоё спокойствие. Я отказал тебе, даже не выслушав. Работа тебе не нужна, это понятно. Но где же хваленое английское достоинство? Что ж ты не рвешься его отстоять?
- Отстоять? – переспросил юный актер, подняв на Стэна глаза очень необычного цвета, как будто зеленое море потемнело до синевы в шторм. – Зачем? Разве вы меня оскорбили?
«Пытаюсь, но вот что-то не получается…» - подумал Стэн, пряча улыбку.
- Или, может, вы просто не понимаете значения слова «достоинство»? – спросил Гранчестер, тоном по-прежнему ровным, но чуть более натянутым.
Прежде чем Стэн успел что-либо ответить на этот выпад, он продолжил:
– В моей стране под этим подразумевают самоуважение. Сегодня я не утратил ни капли уважения к себе, а вот к вам…. - он  покосился на стоящего у края крыши директора театра и кивнул, как бы утверждаясь в своих выводах. - К чему полемика? Вам не дает покоя мое родство с титулованным человеком. В Англии мы не отрекаемся от отцов, чтобы угодить нанимателю. Проявление достоинства, - пояснил он, - о котором вы наслышаны.  

 

Стэнли невольно заслушался мелодикой его голоса, ну и засмотрелся на него, сказать по правде. Бог с ним, с папашей герцогом! Родство с прекрасной американской актрисой читалось на лице Грандчестера не хуже, чем заголовок на передовице.  Глаза, нос, губы и те материнские, но профиль более резкий, мужской,  будто созданный, чтобы чеканить его на монетах.
«Красивый малый, ничего не скажешь», - признал Стэн, не решаясь подпортить ему внешность за то, что он такой самоуверенный, заносчивый, ну и вообще… Потому что с самого начала руки чесались!
В это время сын титулованного человека курил с отсутствующим видом. Придирчивое рассматривание стен театра занимало его, куда больше, чем беседа с директором.
«Хотя, может, - хмуро задумался Стэн, - я и правда, не понимаю, в чем соль этого английского достоинства?»
Терренс Непрошибаемый Грандчестер держался так, словно это он тут директор театра, а Стэнли Брайт просто покурить вышел. И что же, интересно, служило ему поводом для самоуважения? Родословная? Но ведь это не заслуга! Может, роскошь, которую не могут позволить себе обычные люди? Ну и что же в этом такого особенного? Неужели обладание вещами позволяет аристократам  чувствовать, что они лучше других?

 

Когда-то именно так казалось маленькому Стэнли из захолустной деревушки в штате Пенсильвания. И его сердце сжималось от обиды на богачей, равнодушных к страданиям нищеты. Это чувство возвращалось, когда Стэнли читал о том, как Терренс Грандчестер распоряжался своей жизнью и талантом. У этого юноши с рождения было все,  о чем Стэнли мог только мечтать, но он  этого, кажется, совсем не ценил.  От того   Стэну так хотелось его проучить. Как деревенский мальчишка,  он мог обзывать Грандчестера  до хрипоты или же поколотить. Как человек взрослый и разумный он… Хотел примерно того же, но увлекся тем, что Станиславский называл "сверхзадача".

 

Стэнли всегда любил играть. Он собирался вытащить из Терри Грандчестера дьявола, о котором писали в газетах, и посмотреть, так ли он страшен, как его малюют.

 

Стэнли сунул руки в карманы, нахмурился и посмотрел на Грандчестера исподлобья. В Данморских топях этот взгляд означал: "А ты еще что за хмырь? Вали из нашей деревни!"  

  Соломинку бы сейчас! А, впрочем, подойдет и сигара.  Стэнли оттяпал зубами кончик и смачно сплюнул его в сторону англичанина. Грандчестер поморщился, но даже взглядом американца не удостоил. Тогда Стэнли демонстративно сжал кулаки и сквозь сцепленные сигаре зубы процедил:
- Разъясни, к чему ты клонишь … а то я что-то в толк не возьму.
- Правда? – усомнился Грандчестер, еле снизойдя до ответа. - В таком случае, я ошибался в вас даже больше, чем вы во мне.
- Поберегись, парень. До земли лететь далеко.

Грандчестер покачал головой.

 – Переигрываете, мистер Брайт. Нельзя использовать в разговоре слова типа «полемизировать» и «музицировать», а потом убедительно изображать  грубого крестьянина. Но я вас понял. Вы питаете ко мне классовую неприязнь и провоцируете на драку. Я к вашим услугам, если хотите, но прошу вас проявить немного терпения и дать мне докурить. Это моя первая сигарета после шести месяцев воздержания от курения, и я хотел бы насладиться ею должным образом.
Стэн усмехнулся, понимая, что такое первая за шесть месяцев сигарета. Ну, теперь хотя бы стало ясно, отчего мистер Грандчестер так спокоен. Унесло человека на седьмое небо.
- Что ж, кури, - с угрозой сказал Стэн, закатывая рукава, - кури себе на здоровье, а я подожду – дел-то у меня нет никаких. Спектакли, репетиции... Да кому это все надо, спрашивается, когда у нас тут его высочество курить изволит…
Стэнли вдруг заметил, что его шрам от ножевого ранения длиной в полруки заинтересовал Грандчестер несколько больше, чем трещины на штукатурке.
Нахмурившись от воспоминаний, с которыми был связан этот шрам, Стэн тихо произнес:
-  А смысл драться? Исход предрешен. Ты и пяти минут не выстоишь против бывшего боксера. Но ты не угадал... Я  с некоторых пор предпочитаю диалоги. Вот, смотрю на шрамы победителя и радуюсь, что моим сегодняшним успехам люди аплодируют стоя, а не изрыгают проклятия, валяясь  в грязи и захлебываясь собственной кровью.
На мрачный, испытующий взгляд Стэна юный актер ответил легким пожатием плеч, мол, подумаешь, кровь, грязь, проклятия. Обычная история.

Стэн отправил эту его невозмутимость на склад полезного для работы материала.  Он узнал, что хотел: Терри Грандчестер не прятал свою дьявольскую натуру. Для того, чтобы нажить недоброжелателей, ему и стараться не надо было.   Никто не любит высокомерных засранцев.

- Докурил? – Стэнли взглянул на часы. –  Теперь, может, объяснишь, зачем пришел?
-  Искал работу. Но вы не тот человек, который мне нужен, - выговорил Грандчестер так медленно и веско, словно эта формулировка решительно всё разъясняла, - Увы, - добавил он после напряженного молчания то ли к Стэну, то ли к своей потухшей сигарете, то ли к мироустройству в целом.
- Ох... - Стэн рассмеялся. - И чем же я тебе не угодил? Не был с тобой достаточно милым? 

- Вам еще не надоело? – раздраженно откликнулся Грандчестер, стряхивая пепел с колен. - Расслабьтесь, мистер Брайт, ваши шрамы гораздо качественнее острот. После всего вами сказанного, я рад, что не попал в ряды артистов, которых вы, судя по всему, выбираете, руководствуясь поверхностными впечатлениями или же доверяя сплетням из дешевых газет. Смейтесь сколько хотите, я весь перед вами – сын знаменитой матери и высокородного отца, герой последнего скандала и просто неприятный человек. Надеюсь, наше знакомство запомниться вам, и вы пожалеете, о том, что не отнеслись с должным уважением к актеру, которого так и не соизволили заметить. Аплодировать вам я не собираюсь, но, может быть, все-таки хотите драки?
Грандчестер поднялся на ноги, спрыгнул на террасу и очутился лицом к лицу со Стэном. В его позе не было ни угрозы, ни агрессии, он словно ждал ответа на вопрос, «сколько времени», уверенный в том, что его получит. Лицо актера хранило невозмутимое выражение, но глаза. В них плескалось что-то жгучее… не злость…
Стэнли отступил на шаг и сунул руки в карманы. С мелькнувшей улыбкой он подумал: «Полина, ты была права…» И с этим согласилось сердце, некогда принадлежавшее доброму деревенскому мальчику, который не мог равнодушно пройти мимо чужого несчастья, поэтому вечно ввязывался в драки.
Свежий ветерок принес сладкий запах осени из парка. Сквозь облака прорезались лучи заходящего солнца и мягко осветили бледное, уставшее лицо молодого человека. В его взгляде читался вызов, но вместе с тем и тоска, и отчаянное желание боли. 

Он себя наказывал.