Утреннее заседание суда 16 декабря 1943 г.

Заседание начинается ровно в 10 часов утра.

Председатель, генерал-майор юстиции т. Мясников. — Судебное заседание Военного трибунала продолжается. Продолжаем допрос подсудимого Лангхельд.

Вопрос председателя суда.

— Подсудимый Лангхельд, где вы видели «газовую машину»?

Подсудимый Лангхельд отвечает через переводчика Копылова.

— Я видел «газовую машину» в Харькове.

Председатель. — Когда?

Лангхельд. — Это было примерно в мае 1942 года, когда я был в служебной поездке в Харькове.

Председатель. — Опишите, что представляет собой «газовая машина».

Лангхельд. — Насколько я припоминаю, «газовая машина» представляет из себя автомобиль темносерого цвета, совершенно закрытый, имеющий сзади герметически закрывающуюся дверь.

Председатель. — Сколько вмещала людей эта машина?

Лангхельд. — Примерно 60—70 человек.

Председатель. — При каких обстоятельствах вы видели эту «газовую машину» в Харькове?

Лангхельд. — Я был на Чернышевской улице, 76, где размещался штаб СД, и слышал во дворе этого здания сильный шум и крики.

Председатель. — Что же там происходило?

Лангхельд. — «Газовая машина» в это время подъехала к главному входу здания, и можно было видеть, как туда насильно загоняли людей, причем у дверей «газовой машины» стояли немецкие солдаты.

Председатель. — Вы присутствовали, когда загоняли людей в «газовую машину»?

Лангхельд. — Да, я находился в нескольких шагах от «газовой машины» и наблюдал это.

Председатель. — Расскажите, как происходила погрузка людей в «газовую машину».

Лангхельд. — Среди людей, которые грузились в «газовую машину», были старики, дети, пожилые, и молодые женщины. Добровольно эти люди не хотели входить в машину, и поэтому эсэсовцы пинками и ударами прикладов загоняли людей в газовый автомобиль.

Председатель. — А почему люди не шли добровольно в машину? Что, они знали, что это за машина?

Лангхельд. — Я предполагаю, что эти, люди догадывались о судьбе, которая их ожидает.

Председатель. — Кто руководил погрузкой в «газовую машину» в вашем присутствии?

Лангхельд. — Я затрудняюсь назвать какие-либо определенные имена, так как всё это были лица мне незнакомые, но, во всяком случае, это были эсэсовцы. Возле газового автомобиля я встретил одного своего знакомого, капитана германской армии.

Председатель. — Как его фамилия?

Лангхельд. — Это был капитан Бойко.

Председатель. — В каких городах оккупированной советской территории применялась «газовая машина» для истребления советских людей?

Лангхельд. — Я слышал от капитана Бойко, что подобный газовый автомобиль применялся в большинстве городов оккупированной советской территории, как-то: в Харькове, Полтаве, Киеве.

Председатель. — Известно ли вам, что и в Смоленске была применена «газовая машина», как об этом вы показали на предварительном следствии?

Лангхельд. — Да, об этом я также слыхал, что и в Смоленске газовый автомобиль применялся.

Председатель. — По чьему приказу?

Лангхельд. — Так как «газовая машина» применялась эсэсовцами, то можно заключить, что применение этого автомобиля производилось по указанию правительства.

Председатель. — Назовите фамилии и должности своих помощников, с которыми вы работали.

Лангхельд. — Моими помощниками являлись фельдфебель Рунге, переводчик Шульц, старшие ефрейторы Этман и Майнэ.

Председатель. — Они также принимали активное участие в расстрелах и избиениях русских военнопленных и мирных граждан?

Лангхельд. — Да, они все принимали одинаковое участие.

Председатель. — Уточните виновность каждого из них в отдельности.

Лангхельд. — Фельдфебель Рунге в основном выполнял приказы по приведению в исполнение расстрелов. Трое остальных принимали участие в избиениях на допросах и тому подобных действиях.

Председатель. — Следовательно, в отношении своих подчиненных вы являлись таким же лицом, как и майор Люляй?

Лангхельд. — Да, это можно так сказать.

Председатель. — Вы признаете это?

Лангхельд. — Да, я это признаю.

Председатель. — Расскажите, почему немецкие офицеры и солдаты, как вы показывали на следствии, проходя по лагерю, срывали с военнопленных фуражки и бросали их в запретную зону?

Лангхельд. — Солдаты этим занимались как развлечением, чтобы таким образом выразить свою ненависть по отношение к русским.

Председатель. — Как это происходило дальше?

Лангхельд. — Когда пленные пытались поднять принадлежавшие им фуражки, то охрана стреляла в них. Само собою разумеется, что при этом бывали случаи, когда они их убивали.

Председатель. — Были ли еще случаи, когда стреляли по пленным?

Лангхельд. — Да. Такие случаи имели место, и я сам наблюдал подобные факты в лагере в Полтаве.

Председатель. — Кто стрелял — солдаты или офицеры?

Лангхельд. — Особенно отличался в этом вахмистр, фамилию которого в настоящий момент я припомнить не могу.

Председатель. — Значит военнопленных избирали в качестве мишени, так?

Лангхельд. — Да, можно сказать, что военнопленных в данном случае рассматривали, как дичь, по которой можно стрелять.

Председатель. — Немецкие офицеры и солдаты раздевали военнопленных?

Лангхельд. — Да. Все хорошие вещи, которые имелись у военнопленных, отбирались у них.

Председатель. — То есть их грабили?

Лангхельд. — Да, так можно сказать.

Председатель. — И вы в том числе грабили?

Лангхельд. — Да, я принимал в этом участие.

Председатель. — Куда девались вещи, которые грабили у военнопленных?

Лангхельд. — Как правило, такие вещи раздавались военнослужащим рот.

Председатель. — У мирного населения немецкая армия также отбирала вещи?

Лангхельд. — В отношении гражданского населения я не могу дать никаких подробных показаний.

Председатель. — А куда девались из лагерей трупы убитых военнопленных?

Лангхельд. — За пределами лагерей были вырыты ямы, и туда бросали трупы убитых пленных.

Председатель. — Какое ориентировочно количество военнопленных погибло в лагерях?

Лангхельд. — Наивысшая цифра составляет ориентировочно за сутки 60 мертвых пленных.

Председатель. — Получается, что это были не лагери военнопленных, а лагери смерти?

Лангхельд. — Да, можно сказать.

Председатель. — Есть ли дополнительные вопросы у военного прокурора?

Военный прокурор. — Нет.

Председатель. — У защиты имеются вопросы?

Защита. — Нет.

Председатель. — Садитесь, подсудимый Лангхельд.

После Лангхельда суд приступает к допросу подсудимого Рица. Допрос подсудимого начинает прокурор.

Прокурор. — Подсудимый Риц, скажите, какой у вас был чин в германской армии?

Подсудимый Риц отвечает через переводчика Стеснову, что у него был чин унтерштурмбаннфюрера СС, который соответствует чину лейтенанта.

Прокурор. — Вы служили в войсках СС?

Риц. — Да, я служил в войсках СС.

Прокурор. — Какие функции выполняли войска СС?

Риц. — Войска СС применяются так же, как и обычные армейские части, однако к СС-овцам предъявляются определенные требования: арийское происхождение, определенный рост, преданность национал-социализму и т.п.

Прокурор. — Какие функции выполняла часть, которой, вы командовали?

Риц. — Я руководил ротой СС, которая являлась карательным органом и была прикомандирована к «зондеркоманде СД» в гор. Таганроге.

Прокурор. — В частности, что эта рота конкретно делала?

Риц. — Рота СС действовала по приказу «зондеркоманды СД» города Таганрога и выполняла карательные функции, как то: расстрелы, принудительную эвакуацию населения из деревень и перевозку и охрану арестованных.

Далее, отвечая на вопросы прокурора, Риц уточняет «деятельность» роты СС, заместителем командира которой он был. Оказывается, эта «деятельность» заключалась, главным образом, в уничтожении мирного населения путем фальсификации разного рода искусственных обвинений. При этом истреблялись и старики, и женщины, и дети. Риц признает, что только по его личным приказам было уничтожено таким путем около 300 человек в районе Таганрога.

Прокурор. — А другими сведениями вы не располагаете, т.е. о других районах ничего не знаете?

Риц. — Мне известно также об уничтожении мирных граждан в Харькове. Об этом я узнал, когда был проездом в городе Харькове, а затем, когда находился при «зондеркоманде» города Харькова.

Прокурор. — Расскажите подробно об этом.

Риц. — 31 мая 1943 года я прибыл в Харьков и явился к начальнику «зондеркоманды» города Харькова Ханебиттер, которого я знал еще ранее по Германии. Там я познакомился также с офицерами «зондеркоманды» — заместителем начальника «зондеркоманды» Ирхнер, офицерами Фаст, Петерс, доктором Каппе и лейтенантом Якобе. Я могу рассказать о некоторых случаях, которые мне приходилось наблюдать в Харькове. В первую очередь мне приходилось сталкиваться с лейтенантом Якобе, который заявлял мне, что сейчас у них очень много работы с арестованными, содержащимися в Харьковской тюрьме, но что, слава богу, у них имеется специальный метод, который помогает им освобождать тюрьмы от арестованных. Тогда я спросил у него, что это за специальный метод. Якобе ответил, что это — газовый автомобиль. Когда я услыхал термин — «газовый автомобиль», я вспомнил, что мне было известно еще в Германии об этой машине. Я помню об этой машине со времени пребывания в районе Варшавы, где мне приходилось наблюдать, как при помощи этой машины вывозилось неблагонадежное население г. Варшавы. Из разговоров с секретарем национал-социалистской организации г. Варшавы — Рихтером мне стало известно, что часть населения г. Варшавы эвакуировалась по железной дороге, а другая часть погружалась в «газовую машину» и уничтожалась. На мой вопрос, что это за машина, Рихтер ответил, что это самая обычная грузовая, транспортная машина, но у нее выхлопные газы направляются в кузов, при помощи которых и уничтожаются находящиеся в ней люди. Подобного рода объяснения о газовой машине я получил также в сентябре 1942 г. в Риге от инженера-строителя Деппе и, кроме того, в мае 1942 г. от чиновника русского городского управления Майер, рассказавшего, что при помощи газового автомобиля уничтожалось мирное население г. Витебска. Об этих рассказах вышеуказанных лиц я вспомнил сейчас же, как только мне лейтенант Якобе сообщил, что в Харькове применяли газовый автомобиль. Я попросил лейтенанта Якобе разрешить мне осмотреть эту машину. Лейтенант Якобе дал на это свое согласие, заявив, что как раз для этого есть подходящий момент, так как на следующий день в 6 часов утра будет происходить погрузка в этот «газовый автомобиль», и я могу явиться во двор тюрьмы и посмотреть. На следующий день я явился в условленное время во двор тюрьмы, где находился лейтенант Якобе, поздоровался с ним, после чего он показал мне стоящую во дворе машину. Это была самая обыкновенная военная машина, предназначенная для перевозок, только с герметически закрывающимся кузовом. Лейтенант Якобе открыл дверцы машины и показал мне. Внутри эта машина была обита железными листами, в полу машины имелись отверстия, через которые поступали выхлопные газы из мотора, при помощи которых и отравляли находящихся в ней людей. Вскоре после этого открылись двери тюрьмы и группами оттуда начали выводить арестованных. Среди них были женщины различных возрастов и старики, которые шли в сопровождении СС-овцев. Особенно тяжелое впечатление произвел на меня вид этих людей, люди были исхудавшие, с всклокоченными волосами, со следами побоев на лице. Те из арестованных, которые не хотели идти, получали побои и пинки. Им дано было приказание направиться к машине и погрузиться в нее. Хочу добавить еще, что количество арестованных составляло примерно 60 человек. Когда началась погрузка в машину, часть арестованных пошла в машину, другая же часть не хотела входить и оказывала сопротивление, но насильно вталкивалась эсэсовцами пинками и ударами прикладов. Наблюдая это, я спросил лейтенанта Якобе, почему известно этим людям, что их, ожидает в «газовой машине». Лейтенант Якобе ответил мне на это, что собственно людям не говорили о том, что их ожидает, но так как «газовая машина» нашла уже широкое применение в Харькове, то многим, видимо, известно, что их ожидает в этой машине.

Прокурор. — Сколько раз вы наблюдали подобную погрузку в «газовую машину»?

Риц. — Я наблюдал это только единственный раз, о котором рассказываю.

Прокурор. — Присутствовали вы при массовых расстрелах советских граждан?

Риц. — Да, я принимал в этом участие.

Прокурор. — Расскажите об этом подробно.

Риц. — Ханебиттер мне сказал, что предстоит расстрел примерно 3 000 человек, которые при занятии гор. Харькова, советскими войсками приветствовали приход советской власти. Ханебиттер сказал мне, что я имею возможность присутствовать при этом расстреле.

Прокурор. — Вы сами напросились присутствовать при расстреле?

Риц. — Да, я сам просил майора Ханебиттер разрешить мне присутствовать при этой операции.

Прокурор. — Расскажите подробно об этом.

Риц. — 2 июня майор Ханебиттер, захватив меня, выехал с рядом офицеров в деревню, расположенную недалеко от г. Харькова — Надворки или Продворки, где должен был происходить расстрел. В пути мы обогнали три автомашины, нагруженные арестованными, в сопровождении эсесовцев, которые также направлялись туда. Машина, на которой я ехал, обогнала машину с арестованными и прибыла на лесную поляну, где были подготовлены ямы. Эта поляна была оцеплена эсесовцами. Вскоре после этого появились автомашины с арестованными. Ханебиттер сказал, что в этот день подлежит расстрелу до 300 человек. Арестованные были разделены на небольшие группы, которые поочередно расстреливались эсесовцами из автоматов. Не хочу умалчивать и о своем участии в этой операции. Майор Ханебиттер сказал мне: «Покажите, на что вы способны», и я, как военный человек, офицер, не отказался от этого, взял у одного из эсесовцев автомат и дал очередь по арестованным.

Прокурор. — Среди расстреливаемых были женщины и дети?

Риц. — Да, я помню, что была женщина с ребенком. Женщина, пытаясь спасти ребенка, прикрыла его своим телом, но это не помогло, так как пули, пронизали ее и ребенка.

Прокурор. — Сколько человек было в этот раз расстреляно в вашем присутствии?

Риц. — Мне майор Ханебиттер сказал, что в этот день должно было быть расстреляно до 300 человек.

Прокурор. — Не видели ли в ямах, в которых хоронили расстреливаемых людей, умерщвленных при помощи газового автомобиля?

Риц. — Да, когда мы, офицеры, потом осмотрели место расстрела, то лейтенант Якобе показал мне одну из ям, где слегка из-под присыпанной земли видны были очертания человеческих трупов. Якобе сказал, что вот, дескать, пассажиры вчерашней поездки на «газовом автомобиле».

Прокурор. — Вы занимались допросами арестованных мирных советских граждан?

Риц. — Да, я принимал участие в допросах советских граждан в городе Таганроге.

Прокурор. — Расскажите, как вы допрашивали советских граждан.

Риц. — Сначала я допрашивал арестованных согласие тем юридическим познаниям, которыми я обладал. Однако вскоре ко мне явился начальник зондеркоманды города Таганрога Эккер, который заявил, что так дальше дело не пойдет, что люди эти толстокожие и к ним надо применять другие меры. И тогда я начал избивать их на допросах.

Прокурор. — Побои были системой допроса советских граждан?

Риц. — Да, можно со всей определенностью сказать, что были системой. В городе Харькове, как я уже раньше показал, я имел возможность присутствовать при допросах и убедился, что все, начиная с начальника и кончая младшим чином зондеркоманды, избивали, причем сильно избивали на допросах. Так что, повторяю, это, безусловно, система.

Прокурор. — Вот вы, Риц, человек с высшим юридическим образованием очевидно, считающий себя человеком культурным, как вы могли не только наблюдать эти избиения, но и принимать в них активное участие. Расстреливать ни в чем повинных людей, причем расстреливать не только по принуждению, но и по собственной воле?

Риц. — Я должен, был выполнять приказ, так как если бы я приказа не исполнил, то меня представили бы к военно-полевому суду и наверняка приговорили бы к смертной казни.

Прокурор. — Это не совсем так, потому что вы сами изъявили желание участвовать при погрузке людей в «газовую машину» и вас туда никто специально не приглашал.

Риц. — Да, верно то, что я сам изъявил желание присутствовать при этом, но прошу учесть, что тогда я еще являлся новичком на восточном фронте и хотел лично, убедиться, действительно ли здесь, на восточном фронте, применяется такая автомашина, о которой я слышал ранее. Поэтому я и изъявил желание лично присутствовать при погрузке в нее людей.

Прокурор. — Но в расстрелах невинных советских граждан вы, ведь, принимали непосредственное участие?

Риц. — Я уже показал ранее, что при расстрелах в Подворках майор Ханебиттер сказал: «Покажите, на что вы способны». Не желая оскандалиться, я взял у одного из эсэсовцев автомат и стал расстреливать.

Прокурор. — Следовательно, на этот мерзкий путь, на путь расстрелов ни в чем неповинных людей, вы стали по собственной воле, ибо вас к этому никто не понуждал?

Риц. — Да, я действительно в этом должен признаться.

Прокурор. — Вот вы, Риц, человек, обладающий некоторыми познаниями в области права, скажите — на восточном фронте нормы международного права немецкой армией в какой-либо степени соблюдались или нет?

Риц. — Я должен сказать, что на восточном фронте не могло быть и речи ни о международном, ни о каком-либо другом праве.

Прокурор. — Скажите, Риц, по чьему приказу всё это происходило, почему эта система совершенного бесправия и зверской расправы с неповинными людьми утвердилась?

Риц. — Это бесправие имело свои глубокие причины, а именно: оно вызвано указаниями Гитлера и его сотрудников, указаниями, которые можно подробно проанализировать.

Прокурор. — Расскажите подробно и конкретно, кто же именно виноват во всем этом?

Риц. — Первым и основным виновником я считаю Гитлера, призывающего, во-первых, к водворению системы жестокости и, во-вторых, говорившего о превосходстве германо-арийской расы, которая призвана водворить порядок в Европе. Он также говорил о необходимости уничтожения малоценного русского народа. Далее я хочу указать на Гиммлера. Гиммлер неоднократно говорил, что нечего обращать внимание на параграфы, приговаривающие к смерти, а надо приговаривать согласно своему арийскому чувству. Это германо-арийское чувство в Германии надо было как-то прикрывать, а на восточном фронте немецкие войска творили неприкрыто. Далее я хочу сказать о Розенберге, на чей счет следует записать пропаганду, восхваляющую превосходство германской расы. Эта пропаганда, которую проводил Розенберг и в отношении русских, как варваров, привела к такому поведению германских солдат. Таким образом, говоря о действительных глубоких причинах этих злодеяний, я счел нужным указать на эти три имени, с которыми, безусловно, связаны преступления немецких войск.

Председатель. — Подсудимый Риц, расскажите кратко свою биографию.

Риц. — Я родился в 1919 г. в городе Мариенвердер (Германия) в семье профессора. С 1925 г. я сначала три года посещал народную школу, а затем девять лет гуманитарный университет, который и окончил, сдав испытания. Затем семь месяцев я отбывал трудовую повинность, после чего поступил в Кенигсбергский университет, где изучал право, а также занимался музыкой. С 1939 года я был призван в германскую армию, но затем был отпущен в отпуск для того, чтобы в марте 1940 года сдать государственный экзамен. До октября 1940 года я числился в рядах армии, но затем был демобилизован в связи с болезнью желудка и занимался в первое время судебной деятельностью при оберпрезидиуме Восточной Пруссии в Кенигсберге. С апреля 1941 года по май 1943 года я работал в качестве юриста в Познани. В конце мая 1943 года по так называемой тотальной мобилизации я был призван в германскую армию и направлен на восточный фронт.

Председатель. — Какие вы занимали общественные посты, будучи членом союза гитлеровской молодежи?

Риц. — Будучи членом союза гитлеровской молодежи с 1933 года, я вначале занимал небольшие руководящие должности, но затем был в Познани председателем суда чести союза гитлеровской молодежи.

Председатель. — Подсудимый Риц, сколько времени вы находились в Таганроге?

Риц. — Я находился в Таганроге с 5 июня по 1 сентября 1943 года.

Председатель. — Вы со своей ротой производили карательные мероприятия не только в Таганроге, но и в окрестностях Таганрога?

Риц. — Рота производила расстрелы, как я показал ранее, в районе песчаных карьеров, расположенных северо-восточнее города Таганрога. Кроме того, рота осуществляла и другие карательные экспедиции.

Председатель. — Сами вы принимали участие в расстреле в песчаных карьерах?

Риц. — Да, принимал участие в расстрелах, произведенных в песчаных карьерах.

Председатель. — Какое количество людей было расстреляно в песчаных карьерах?

Риц. — Там было расстреляно до 60 человек.

Председатель. — Это за один раз?

Риц. — Да, за один раз.

Председатель. — А всего?

Риц. — В общем за два раза было расстреляно 120 человек, общее количество расстрелянных составляло примерно 2000—3000 человек.

Председатель. — Это по Таганрогу?

Риц. — По Таганрогу и его окрестностям.

Председатель. — Назовите должности и фамилии гестаповцев, которые принимали активное участие в расстрелах в Таганроге и его окрестностях.

Риц. — Начальником и лицом, который полностью был ответственным за проведение расстрелов, являлся руководитель зондеркоманды гаупштурмфюрер Эккер, непосредственным участником расстрела был фельдфебель Шульц. Помню также капитала Васбергер, лейтенанта Хейнтель и рядовых Майнгор и Речке.

Председатель. — Расскажите вы, лично, принимали участие в расстрелах в яме, в окрестностях Таганрога?

Риц. — Как и во многих других случаях, я получил приказ от руководителя зондеркоманды гаупштурмфюрера Эккер выделить команду для расстрела. Взялся за это я сам. Выслав команду, я выехал на место расстрела проверить, насколько точно проводится в жизнь мое указание.

Председатель. — Что вы видели на месте?

Риц. — Когда я прибыл па место, я увидел яму, примерно размером 50 X 50 метров, глубиной 4 метра. Там находилась группа лиц, подлежащих расстрелу, примерно 50 человек, и команда под руководством фельдфебеля Туркел. Арестованные были избиты и плохо одеты. Фельдфебель Туркел доложил мне о готовности начать расстрел. Я ответил: начинайте, после чего был открыт огонь. Сразу же после открытия огня в яме образовался клубок окровавленных тел, среди которых были еще недобитые люди. Тогда я предложил спуститься в яму двум рядовым и прикончить тех, кто остался в живых. Вслед за этими двумя эсэсовцами сошел в яму и я. Двух людей, которые, будучи ранеными, еще были живы, я пристрелил из пистолета. После того, как операция была закончена, я приказал двум рядовым остаться на месте в качестве охраны, а остальной части команды вернуться в Таганрог, куда отправился и сам для того, чтобы рапортовать Эккеру о выполнении задания.

Председатель. — Были ли там женщины и дети?

Риц. — Детей при этом я не видел, на что там были женщины — это я могу совершенно точно сказать.

Председатель. — В каких городах применялись газовые машины?

Риц. — Мне известно о применении «газовых автомобилей» в Харькове, о чем я уже подробно рассказывал. Дальше из разговоров с Эккером и офицерами зондеркоманды СД мне известно, что последнему рассказывал бывший заместитель начальника СД по Краснодару Раббе, что и там применялись «газовые машины».

Председатель. — Кого уничтожали в Краснодаре в «газовых машинах»?

Риц. — Мне известно, что в Краснодаре уничтожалось гражданское население. Кроме того, при помощи «газового автомобиля» были уничтожены больные, находившиеся в больнице.

Председатель. — То есть уничтожали женщин, детей и больных?

Риц. — Это правильно.

Председатель. — Сколько человек было уничтожено в Краснодаре?

Риц. — Там было уничтожено несколько тысяч.

Председатель. — Вы показали, что уничтожение населения путем «газовой машины» происходило в Варшаве и Риге. Кто руководил в Варшаве и Риге уничтожением людей путем применения «газовых машин»?

Риц. — Это происходило в указанных городах также под руководством гестапо.

Председатель. — А кто конкретно руководил?

Риц. — Это мне неизвестно.

Председатель. — От кого вам стало известно, что «газовая машина» применялась в Варшаве?

Риц. — Об этом мне рассказывал, как я показал уже выше, некий Рихтер, бывший руководящий работник окружного руководства национал-социалистской партии.

Председатель. — А о гор. Риге откуда вам стало известно?

Риц. — Об этом мне известно от инженера-строителя Деппе и от некоего майора, бывшего чиновника Рижского городского управления.

Председатель. — Есть ли у защиты вопросы к подсудимому?

Коммодов. — Скажите, остались ли вы верны идее национал-социалистской партии в настоящее время?

Риц. — Я не могу сказать, что я остался верен взглядам национал-социалистской партии, так как за время нахождения на Восточном фронте я имел возможность шаг за шагом убедиться в ложности тезисов национал-социалистской партии.

Коммодов. — Понимаете ли вы теперь, что германское правительство и национал-социалистская партия обманывают немецкий народ?

Риц. — Слово «обман» будет самым подходящим для этого определением.

Коммодов. — Разделял ли ваш отец профессор воззрения национал-социалистской партии?

Риц. — Мой отец, который до прихода Гитлера к власти был членом либеральной партии, в связи с тем, что он хотел сохранить свою должность, вступил в национал-социалистскую партию, стал ее членом. Однако я не могу сказать, что он полностью разделял взгляды национал-социалистской партии.

На этом допрос подсудимого Рица заканчивается.

По окончании допроса подсудимого Рица, после пятнадцатиминутного перерыва, утреннее заседание 16 декабря продолжается.

Допрашивается подсудимый Рецлав.

Прокурор. — Скажите, подсудимый Рецлав, из какой семьи вы происходите, какое имеете образование?

Рецлав. — Мой отец был служащим больничной страховой кассы. Я имею среднее образование.

Прокурор. — Чем вы занимались до войны?

Рецлав. — Я был заместителем начальника отдела по рассылке газет в редакции франкфуртской газеты.

Прокурор. — С какого времени вы служите в германской армии?

Рецлав. — С мая 1940 года.

Прокурор. — В качестве кого вы служили в германской армии?

Рецлав. — В начале мая 1940 года я получил подготовку в качестве радиста в артиллерийской части. Затем, совершив поход во Францию, я был переведён в охранный батальон, дислоцировавшийся вначале во Франции, а затем в Померании.

Прокурор. — Что это за охранный батальон?

Рецлав. — Этот батальон занимался охраной пленных, причём тогда мы охраняли французов и бельгийцев.

Прокурор. — Как вы попали в этот батальон?

Рецлав. — Я был назначен в этот батальон, так как находился в том возрасте, который после французского похода уже не призывался в действующую армию.

Прокурор. — Этот батальон был подчинён германской тайной полиции?

Рецлав. — Нет, он скорее являлся ополченским. В мае 1941 года из этого батальона я был переведён в батальон особого назначения «Альтенбург».

Прокурор. — Расскажите подробно, что из себя представляет батальон «Альтенбург».

Рецлав. — Батальон «Альтенбург» является школой, где проходили подготовку чиновники германской тайной полевой полиции.

Прокурор. — Как вы попали в этот батальон?

Рецлав. — Я был направлен командованием.

Прокурор. — Сколько в этом батальоне было человек?

Рецлав. — Количество личного состава батальона колебалось, но в то время, когда я обучался, там находилось около 200 человек.

Прокурор. — Кого готовил этот батальон?

Рецлав. — В этом батальоне подготовлялись чиновники германской тайной полевой полиции. Это была единственная в Германии школа, где они проходили подготовку. Обучение охватывало военную подготовку и специальную подготовку по линии службы тайной полевой полиции.

Прокурор. — Какие дисциплины изучались в батальоне «Альтенбург»?

Рецлав. — В этом батальоне велось преподавание в основном по следующим предметам: уголовное право, практика допросов, арестов, обысков, агентурная работа среди гражданского населения. Кроме того, нам читали специальные лекции.

Прокурор. — Какие именно?

Рецлав. — Руководящие чиновники гестапо нам читали специальные доклады, в которых освещалась роль германского народа как носителя высшей германской расы и его задачи по установлению «нового порядка» в Европе и связанных с этим мероприятий.

Прокурор. — Что же это за мероприятия?

Рецлав. — Нам говорили, что советский народ, как низшая раса, должен быть уничтожен.

Прокурор. — Следовательно, в батальоне вас обучали методам уничтожения советских людей?

Рецлав. — Да.

Прокурор. — Эта установка исходила от германского правительства?

Рецлав. — Да, эти установки германское правительство годами посредством печати, кино и радио внедряло в умы немцев.

Прокурор. — Следовательно, из вас готовили не чиновников, а палачей в этом батальоне?

Рецлав. — Да, как я позднее убедился на практике, так можно сказать.

Прокурор. — И в своей практической работе вы выполняли палаческие установки, которые получили в батальоне «Альтенбург»?

Рецлав. — Да, я так же, как и другие чиновники тайной полевой полиции, выполнял эти указания.

Прокурор. — То-есть вы принимали непосредственное участие в истреблении советских людей?

Рецлав. — Я должен признать, что по приказу своих непосредственных начальников я принимал личное участие в истреблении советских граждан.

Прокурор. — Расскажите, как вы истребляли советских граждан?

Рецлав. — Когда я был в г. Житомире, где располагалась 560 группа «ГФП» (тайная полевая полиция), то убедился, что те методы, которые нам преподавали, в практической работе применяются.

Прокурор. — Говорите конкретнее.

Рецлав. — Как правило, все лица, которые задерживались военными властями и передавались для следствия в «ГФП», подвергались сначала избиению. Если арестованный давал нужные нам показания, то избиения прекращались, а в отношении тех, которые показаний не давали, избиения продолжались и дальше, так что нередко бывали случаи смертельного исхода...

Прокурор. — Значит, если человек не признавался, его убивали, а если признавался — его расстреливали. Правильно это?

Рецлав. — Да, так было в большинстве случаев.

Прокурор. — Были ли случаи, когда фабриковались дела, фальсифицировались показания?

Рецлав. — Да, всё это имело место и довольно часто, можно сказать, что это было в порядке вещей.

Прокурор. — Кроме расстрелов и виселиц, ещё к каким способам уничтожения советских людей прибегала тайная полевая полиция?

Рецлав. — Кроме этого, насколько я знаю, применялась «газовая машина».

Прокурор. — Что из себя представляет «газовая машина»?

Рецлав. — Когда я в марте 1942 года зашёл во двор Харьковской тюрьмы, я увидел там большую закрытую автомашину, окрашенную в тёмносерый цвет.

Прокурор. — Один раз видели эту машину или несколько раз?

Рецлав. — После этого я часто видел указанную машину.

Прокурор. — Расскажите всё, что вам известно о применении «газовой машины».

Рецлав. — В марте 1942 года я увидел во дворе Харьковской тюрьмы стоявшую автомашину. Я спросил знакомого мне солдата харьковской команды СД Каминского, для чего применяется эта машина, так как мне было известно, что до сих пор на расстрел возили в машине открытого типа. На это Каминский ответил, что эта машина является новым методом истребления русских, сокращающим много времени. Далее Каминский объяснил, что отработанные газы, поступающие из мотора в кузов автомашины, через некоторое время отравляют находящихся в машине людей. Я сам в середине и в последних числах мая получил от комиссара полиции Кархан указание передать 20 человек, арестованных по подозрению в антинемецкой деятельности, в распоряжение службы безопасности СД. Вместе со мной были фельдфебель Фольман и унтер-офицеры Тецман и Герлиц. По приходе в канцелярию тюрьмы я увидел там штурмфюрера СД Фрезе. Я доложил ему о цели своего прихода, на что Фрезе сказал, что как раз сегодня тюрьма подлежит очистке, и предложил мне принять в этом участие. Вскоре в тюремную канцелярию явился штурмбаннфюрер доктор Ханебиттер, предложивший всем сотрудникам выйти во двор. Когда мы вышли во двор, то к двери тюрьмы подъехала «газовая машина». Доктор Ханебиттер приказал нам забрать из камер арестованных. У меня был на руках список с именами 20 заключённых. Я их вызвал из различных камер, после чего им было приказано построиться в коридоре. Затем некоторым из них было объявлено, что они переводятся в другую тюрьму, а другим было сказано, что их переводят в лагерь. После этого арестованные были выведены во двор тюрьмы, где перед выходом уже стоял «газовый автомобиль». Там сотрудники СД производили погрузку арестованных в машину, и мы присоединили к ним приведённую нами партию. Правда, назначение «газового автомобиля» держалось в строгой тайне, но, тем не менее, некоторым, очевидно, было известно о нём. Некоторые арестованные сопротивлялись при посадке в «газовый автомобиль», и при этом их ударами дубинок, прикладов и рукоятками пистолетов загоняли туда. Среди этих арестованных находились старики, женщины и даже дети. Как раз в этот день разыгралась дикая сцена. Женщины плакали, некоторые бросались на колени, умоляя сохранить им жизнь. Припоминаю случай, когда у одной женщины был вырван из рук ребёнок и она забилась в рыданиях, бросилась на стоящего офицера СД и расцарапала ему лицо. Этот офицер СД немедленно вынул пистолет и пристрелил женщину. Труп её был брошен солдатами СД в автомобиль.

Прокурор. — Сколько всего было уничтожено советских людей при помощи «газового автомобиля»?

Рецлав. — Со слов сотрудника СД Каминского мне известно, что в марте месяце было уничтожено всего 5 000 человек. Если учесть эту цифру и то, что «газовый автомобиль» совершал ежедневно свои смертные рейсы, то можно считать, что общее количество умерщвлённых в городе Харькове, примерно, 30 000 человек.

Прокурор. — Сколько советских людей уничтожено при помощи «газового автомобиля» и при вашем непосредственном участии?

Рецлав. — Я лично два раза принимал участие в погрузке людей в «газовый автомобиль», в марте и июле 1942 года. Каждый раз я погружал до 20 человек.

Прокурор. — Как хоронились умерщвлённые в «газовом автомобиле» люди?

Рецлав. — Трупы умерщвлённых хоронились во рву, южнее Харькова, или сжигались.

Прокурор. — Почему сжигались?