Продолжение заседания 14 июля

После короткого перерыва Военный Трибунал приступает к допросу обвиняемых. Первым допрашивается подсудимый Тищенко. Это — прожженный изменник, добровольно поступивший на службу в немецкую полицию, переведенный в гестапо — вначале старшиной «зондеркоманды» и, наконец, следователем гестапо.

Представитель государственного обвинения генерал-майор юстиции тов. Яченин спрашивает подсудимого, какова была система работы гестапо. Тищенко вынужден признать, что в гестапо полностью и безраздельно действовал дикий разнузданный произвол, система массового истребления советских людей.

Прокурор: Расскажите об этом конкретнее и подробнее.

Тищенко: Арестованным в гестапо никаких обвинений не предъявляли, свидетелей не вызывали, очных ставок не делали. Офицеры допрашивали в сильно нетрезвом виде, били арестованных шомполами, палками, плетьми, коваными сапогами, вырывая волосы, срывая ногти. Офицеры Кристиан, Раббе, Сальте, Сарго и другие насиловали арестованных женщин.

Прокурор: Это — система?

Тищенко: Да, система.

Подсудимый Тищенко, всячески пытающийся умалить свою роль, признает, что он лично избивал арестованных, что по материалам, представленным Тищенко, были расстреляны советские активисты Саркисов и Патушинский, а остальные заключены в концлагери.

Подсудимому задается вопрос о «душегубках» — автомашинах, специально оборудованных для зверского умерщвления советских граждан. Тищенко отвечает подробно, с явным знанием дела. Это были машины грузоподъемностью 7—8 тонн с двойными стенами и фальшивыми окнами, придававшими им вид автобуса, в задней стенке кузова имелась герметически закрывающаяся дверь. Внутри кузова была сделана решетка, под нею проходила выхлопная труба, по которой отработанный газ поступал из дизеля в кузов. При работе мотора, когда машина стояла на месте, смерть наступала через 7 минут, если машина находилась в движении — через 10 минут. Арестованным стало известно, что в этой машине их ожидает мучительная смерть. Поэтому они всячески сопротивлялись при посадке, кричали и звали на помощь. Гестаповцы вталкивали свои жертвы в машину силой. Посадкой в «душегубки» обычно руководили шеф гестапо полковник Кристиан, Раббе и другие немецкие офицеры. Тищенко показывает, как однажды на его глазах в «душегубку» загнали 67 взрослых и 18 детей.

Когда на вопрос прокурора о возрасте детей, брошенных в «душегубку», Тищенко отвечает: «От одного года до пяти лет» — в зале раздаются невольные возгласы возмущения. Нет меры возмездия, которая была бы достаточной для гитлеровских, детоубийц.

Каждое слово подсудимого изобличает его, как изменника родине, оголтелого гитлеровского пособника. Тщетно пытается Тищенко увильнуть от вопроса председателя суда и прокурора — чем собственно объясняется такая его быстрая гестаповская карьера — инспектор полиции — старшина «зондеркоманды» — следователь гестапо.

Председательствующий: Значит, немцы вам доверяли, если так быстро вас продвигали по службе?

— Да, — отвечает Тищенко, — доверяли.

Тищенко полностью признает себя виновным в измене родине, в том, что он добровольно перешел на сторону врага, поступил на службу в немецкую полицию, а затем в гестапо, принимал участие в слежке за советскими гражданами, в их избиениях и пытках, в их массовом истреблении.

На этом заседание суда 14 июля заканчивается. Объявляется перерыв.

 

Утреннее заседание 15 июля

Сегодня с утра продолжался допрос обвиняемых. В ходе судебного следствия полностью вскрылась картина чудовищных преступлений немецко-фашистских захватчиков и их пособников — массовое истребление советских людей, истязания, насилия, грабежи, которые совершали изо дня в день гитлеровские негодяи на территории гор. Краснодара и Краснодарского края.

Из 11 обвиняемых десять состояли на службе в так называемой «зондеркоманде СС-10-А» (особая команда тайной полиции) — в карательном органе гестапо. Все они поступили туда добровольно и ревностно выполняли, свои палаческие обязанности, стараясь всячески выслужиться перед немецкими хозяевами. В «зондеркоманду», так же, как и в полицию, немцы вербовали различные уголовные элементы — растратчиков, воров, в свое время осужденных советским судом и отбывавших наказание (таковы Речкалов, Котомцев, Тучков), бывших кулаков, антисоветски настроенных людей. Это — самые мерзкие человеческие отбросы, лишенные чести, изменники и предатели, ставшие активными пособниками злейших врагов и палачей советского народа.

Утреннее заседание начинается продолжением допроса обвиняемого Тищенко. Этот предатель, выслужившийся до должности следователя гестапо, дополняет свои вчерашние показания новыми фактами кровавой расправы немецких оккупантов над мирными советскими гражданами. Он приводит многочисленные примеры насилий, творимых шефом гестапо полковником Кристманом, офицерами Раббе, Сальте, Сарго и другими над советскими женщинами, рассказывает, как заключенным в подвалах гестапо людям, страдавшим от жажды, давали соленую воду, как насильно сажали в «душегубки» женщин, а вслед за ними, как поленья дров, бросали маленьких детей. Когда одна из матерей, показывает Тищенко, не вынесла страданий своего ребенка и бросилась ему на помощь, ее сшибли с ног ударом приклада. Ребенок, которого насильно тащили в «душегубку», укусил немца за руку, другой немец ударом приклада размозжил ребенку голову.

Следующим допрашивается обвиняемый Пушкарев. Он поступил на службу в гестапо добровольно, вскоре выслужился и был назначен группенфюрером, вместе с другими гестаповцами выезжал в станицы.

Прокурор требует, чтобы Пушкарев более подробно рассказал об этих поездках.

— Нас снабдили фальшивыми документами, — показывает Пушкарев, — и отправили по станицам под видом военнопленных, освобожденных из лагерей. Нам дали задание выявлять советских активистов и людей, сочувствующих партизанам. Во время поездки я был свидетелем расстрела немцами 20 мирных жителей в Анапе. Их предварительно раздели, пинками загнали в яму и расстреляли в упор из автоматов.

Прокурор спрашивает обвиняемого, что ему известно о злодеяниях гестапо. Пушкарев приводит ряд фактов — один чудовищнее другого. Однажды в гестапо привезли целую семью — больного мужа, жену и 10-летнего ребенка. Мужчину, несмотря на то, что он был болен и не мог самостоятельно двигаться, отнесли на руках в подвал и полуголым бросили на нары. Стояли сильные заморозки, часовой слышал раздававшиеся из подвала стоны и крики о помощи. К утру они затихли больной замерз.

Как группенфюрер, Пушкарев часто бывал караульным начальником.

Прокурор: То-есть обеспечивали охрану жертв гестапо?

— Да, — отвечает Пушкарев. — Я видел, как людей приводили в гестапо, отправляли на допрос, возвращали в камеры. Они выходили с допроса редко, большей частью их выносили и выволакивали с обезображенными лицами, синяками, кровоподтеками, переломанными конечностями. Особенно свирепствовал шеф гестапо полковник Кристман. Не отставали от него, впрочем, и другие офицеры.

Из показаний обвиняемого выясняется, что Пушкарев был весьма «требовательным» к своим подчиненным группенфюрером. «Это вам не советская власть, нас немцы воспитали иначе», — сказал он одному из своих подчиненных. В декабре был случай, когда только что арестованная гестапо женщина пыталась бежать, это ей могло удаться, но, желая выслужиться перед немцами, группенфюрер Пушкарев дал команду стрелять, а когда полицейский замешкался, — выхватил у него винтовку и сам застрелил женщину.

Обвиняемый Пушкарев полностью подтверждает показания других обвиняемых о «душегубках». Его показания особенно важны, так как он принимал, непосредственное участие в погрузке арестованных в эти страшные машины.

— Руководили погрузкой, — показывает Пушкарев, — Кристиан, Раббе, Ган, доктор Герц и другие немецкие офицеры. Сначала в машины загоняли женщин, потом мужчин. При мне в машину бросили 11 детей, в том числе грудных. Стоял невообразимый плач и стон. Кто сопротивлялся, тех избивали до полусмерти и бросали в машину насильно. Затем запирали дверь и включали мотор.

Пушкарев из зондеркомандовцев последним ушел из помещения гестапо перед бегством немцев из Краснодара. Он участвовал еще в одном страшном злодеянии немецких оккупантов.

— Перед уходом немцев, — показывает Пушкарев, — в камере было полно арестованных. Стоя в карауле, я слышал выстрелы и крики в подвале. После того, как оттуда вышли немецкие офицеры, из окон подвала вырвалось сильное пламя. Я понял, что офицеры подожгли здание вместе с находившимися в нем арестованными. Крики усиливались, стали душераздирающими и, наконец, постепенно затихли.

Прокурор: Зачем вы были поставлены на пост, для чего находились, в карауле? Для того, чтобы помешать несчастным жертвам спастись?

Пушкарев: Да, когда люди сгорели, караул сняли.

Показаниями Пушкарева вскрываются мерзкие провокации немецких оккупантов. Людей, уничтоженных самими гестаповцами, оккупанты пытались представить «жертвами советской власти».

— Однажды, — показывает Пушкарев, — немцы распустили слух, что через город пройдет партия русских военнопленных, которым можно давать продукты. Когда народ собрался на улицах — пустили навстречу автомашины с немецкими ранеными и организовали фотографирование и киносъемку. Эта инсценировка должна была изображать встречу раненых немецких солдат населением Краснодара.

Заканчивая свои показания, Пушкарев говорит, что, как ему проболтался в нетрезвом виде следователь Винц, незадолго до отступления немцев был получен секретный приказ командующего 17-й немецкой армией генерал-полковника Руоф: при отходе из Краснодара не оставить от города камня на камне, сжечь всё, истребить как можно больше советских граждан, а остальных угнать, с собой.

Успешное наступление Красной Армии помешало гитлеровским извергам в полной мере осуществить этот злодейский замысел.

Допрашивается подсудимый Речкалов. Растратчик и вор, дважды судимый и отбывавший наказание, он добровольно поступил в гестапо.

— Для чего вы это сделали? — спрашивает прокурор.

— Искал работу полегче, а заработок побольше, — объясняет Речкалов.

Как и другие обвиняемые, Речкалов выезжал на облавы, охранял арестованных, старательно делал всё, что приказывали ему немецкие палачи. Однажды он сопровождал «душегубку» к противотанковому рву. Вот что он показал об этом.

— Во время погрузки люди сопротивлялись и кричали. «Что вы делаете, ведь меня ни разу не допрашивали», — кричала одна женщина. Когда погрузка закончилась и машина тронулась, вслед за ней поехали верхом 12 карателей из «зондеркоманды», в том числе и я. У противотанкового рва машина остановилась, и мы начади выгрузку. Все люди были мертвыми. По трупам было видно, что перед смертью они испытывали страшные муки. У одной женщины в руке была зажата прядь волос, вырванных ею из головы. Среди трупов я видел несколько детских.

Отвратительное впечатление производит обвиняемый Мисан. Невнятной скороговоркой он показывает, отвечая на вопросы суда и прокурора, как он лично участвовал в погрузке в «душегубки» арестованных, в том числе женщин и детей, как добровольно вызывался расстрелять полицейского Губского, которого немцы заподозрили в тайном сочувствии советской власти, и как, выполнив эту палаческую обязанность, завоевал доверие гестаповских офицеров.

Мисан пытается увертываться, но обвиняемые Парамонов, Напцок, Речкалов и другие тут же на суде изобличают его как тайного агента гестапо, провокатора и шпиона.

Впечатление законченного предателя производит обвиняемый Котомцев. Бывший военнослужащий, он добровольно сдался в плен и перешел на сторону врага, поступил на службу в полицию, а затем в гестапо. Котомцев, как он сам показал на суде, участвовал в трех карательных экспедициях.

— Одну карательную экспедицию, — показывает Котомцев, — возглавлял «сам» шеф гестапо полковник Кристиан. Во время этой экспедиции была повешена одна неизвестная девушка, заподозренная в том, что она поддерживает связь с партизанами; всё же остальное население было выгнано с хутора.

— Как же отблагодарило вас немецкое командование? — спрашивает прокурор.

Котомцев пытается прикинуться, что не понимает вопроса, но в конце концов отвечает, что получил от шефа гестапо благодарность.

Прокурор: За что? За верную службу немецким оккупантам, за то, что помогали им истреблять советских людей?

— Да, — отвечает Котомцев, сам подводя этим ответом итог своей преступной изменнической деятельности.

Следующим допрашивается обвиняемый Напцок.

— Знали ли вы, — спрашивает его председательствующий, — что «зондеркоманда» — это карательный орган гестапо, что его основной функцией являлось истребление советских людей.

— Да, — отвечает обвиняемый, — знал.

Председательствующий: Следовательно, вы сознательно изменили родине и перешли, на сторону злейших врагов нашего народа.

Напцок (после непродолжительного молчания): Да, сознательно.

Последним на утреннем заседании допрашивается обвиняемый Тучков. Он полностью признает, что, поступив на службу гестапо, всячески старался выслужиться перед немецкими офицерами, активно участвовал во всей террористической и провокаторской работе, которую проводило гестапо на территории Краснодара и Краснодарского края.

 

Вечернее заседание 15 июля

На вечернем заседании, был закончен допрос обвиняемых. Допрашивались Кладов, Парамонов, Павлов и Ластовина. Их показания дополнили новыми деталями картину, нарисованную остальными обвиняемыми. В частности полностью подтверждено всё, что связано с изобретенными немецкими извергами «душегубками» — специально оборудованными автомашинами для зверского умерщвления людей. Вначале, как показали подсудимые, рейсы этих «душегубок» производились по определенным дням, затем, когда Красная Армия перешла в наступление и немецкие захватчики почувствовали, что скоро им придется бежать из Краснодара, они начали истреблять советских людей с лихорадочной поспешностью. «Душегубки» заработали с предельной нагрузкой, совершая по нескольку рейсов в день. Всего по неполным подсчетам в них умерщвлено до 7 000 человек, в том числе сотни детей.

Все подсудимые полностью признали себя виновными в предъявленных им обвинениях — активном пособничестве немецким захватчикам, в насилиях и зверствах над населением Краснодара и Краснодарского края. Все они поступили на службу в гестапо, выполняли все злодейские приказы и распоряжения немецких офицеров, непосредственно участвовали в массовом истреблении советских людей.

Подсудимый Ластовина работал санитаром в Березанской лечебной колонии, где находились сотни больных.

После того, как немцы вывезли на «душегубках» и умертвили этим изуверским способом большинство больных, они собрали остальных и повезли их на грузовиках к противотанковому рву. Ластовине немцы приказали сопровождать грузовики с обреченными людьми, и он с радостью согласился.

— Когда сажали в машину, — показывает Ластовина, — больные сопротивлялись, молили о пощаде, но немцы силой вталкивали их в кузов. Одной больной по имени Маруся, которая сопротивлялась особенно сильно и под конец крикнула: «Наши за всё отомстят!» — немецкий офицер разбил голову и бросил женщину в машину. Всех отвезли за 5 километров к противотанковому рву и по пять человек начали вытаскивать из машины. Я их раздевал, а после расстрела сбрасывал в противотанковый ров.

После короткого перерыва суд перешел к допросу свидетелей. Они нарисовали в своих показаниях страшную картину террористического разгула гитлеровских мерзавцев, невероятных насилий и издевательств, которым они подвергали население оккупированных городов и сёл. Первой допрашивается свидетельница Климова. Она рассказала о том, что ей довелось видеть и пережить, когда она была арестована и брошена в подвал гестапо.

— Женщин, — показывает Климова, — сидевших в нашей камере, приводили после допросов в таком состоянии, что их невозможно было узнать. Как сейчас, помню страшный рассказ одной девушки, возвратившейся с допроса. Немецкие офицеры приказали раздеть ее и обнаженной привязать к столу. Завели патефон, и пока пластинка проигрывалась, — девушку били смертным боем. Потом начался допрос. Поскольку она ни в чем не признавалась, немцы снова завели патефон и били ее до тех пор, пока не была проиграна пластинка. Так продолжалось два часа.

С напряженным вниманием выслушивается присутствующими показание свидетеля Головатого.

— У меня, — говорит свидетель, — был арестован сын 17 лет, комсомолец. Его взяли в гестапо. С тех пор я его не видел. Лишь после того, как немцы были изгнаны из Краснодара, я увидел сына, но уже мертвым. В противотанковом рву я нашел изуродованный, искалеченный труп своего сына. Возле него лежало множество других трупов, в том числе трупы женщин и маленьких детей. Убитые были, свалены немцами в противотанковый ров рядами один на другой. Вместе со мной был рабочий нашего завода, он также обнаружил здесь зверски изуродованные трупы, своей жены и маленького ребенка.

Свидетель изобличает сидящих на скамье подсудимых, как подлейших изменников родине и активных пособников гитлеровцам во всех их кровавых злодеяниях и насилиях, чинимых над советскими людьми.

 

Утреннее заседание 16 июля

На утреннем заседании 16 июля продолжался допрос свидетелей. 22 свидетеля прошло перед Военным Трибуналом. Среди них — люди, побывавшие сами в лапах гестапо, потерявшие родных и близких, непосредственные очевидцы кровавых зверств фашистских захватчиков.

Утреннее заседание начинается допросом свидетеля Коломийцева.

— В начале февраля, — показывает свидетель, — была арестована моя жена. Увидел я ее лишь 28 февраля — мертвой в противотанковом рву. Ее лицо пересекали продольные полосы с небольшой синевой.

Прокурор: Много там было других трупов?

Коломийцев: Тысячи. Бросалось в глаза множество детских трупов, в том числе детей грудного возраста, женщин, дряхлых стариков. На многих были ясно видны следы жестоких побоев и пыток. На большинстве трупов не было никаких следов огнестрельных ранений — по всей видимости их удушили каким-то отравляющим веществом.

Прокурор: Что вам до этого было известно о зверствах немцев?

Коломийцев: С первого дня хозяйничания в Краснодаре они начали истреблять советских людей, а в конце января это приобрело массовый характер. По всему городу были установлены виселицы, вешали также на телеграфных столбах. Так, я помню висевший несколько суток труп мужчины, на груди которого была надпись: «Воровал дрова у Германии». Его повесили только за то, что он взял с кладбища несколько сухих сучьев.

Следующим допрашивается свидетель Петренко.

— Вскоре по приходе немцев в Краснодар, — показывает он, — меня вызвали в гестапо и предложили указать местонахождение известных мне советских активистов. Дали два дня срока. Я не захотел стать предателем и скрылся из города в одну из станиц, а семья не успела, и гестапо в порядке мести арестовала мою жену и вместе с нею двоих детей.

Прокурор: Сколько им лет?

Петренко: Сыну семь, дочери три.

Прокурор: Продолжайте ваши показания.

Петренко: После освобождения Краснодара от немецких оккупантов я вернулся в город и начал искать свою семью. Где только я не был, побывал во всех подвалах гестапо, пересматривая трупы заживо сожженных гитлеровцами людей, наконец, бросился к противотанковым рвам. Там не было счета трупам. Среди них я нашел жену и дочь. Обе были раздеты. Сына я нашел спустя две недели в том же рву. Все они, как после выяснилось, были умерщвлены при помощи «душегубки».

Прокурор: Что вы видели в подвалах гестапо, когда искали трупы?

Петренко: Сгоревших заживо людей. По их позам было видно, что перед смертью они страшно мучились и в отчаянии пытались выбраться из подвала.

После Петренко дает показания старая женщина Агриппина Антоновна Корольчук, живущая невдалеке от противотанкового рва, куда немцы сбрасывали свои жертвы.

— Большие закрытые машины, — показывает Корольчук, — ходили ко рву мимо нашего дома каждый день. Их обычно сопровождали верховые с лопатами.

Однажды машина застряла в грязи. Как немцы ни старались ее вытащить, у них ничего не вышло. Тогда они загнали нас всех в дом, чтобы мы не смотрели. Но из окна я украдкой видела, как к машине подъехала подвода и немцы начали наваливать на нее трупы. Навалят, отвезут ко рву, сбросят туда и снова приезжают к машине. Так это продолжалось шесть или семь раз подряд, пока не вывезли всех.

О массовой расправе немецких оккупантов с мирными советскими гражданами говорит в своих показаниях и свидетельница Талащенко, также живущая возле противотанкового рва.

Среди тех, кого немцы ежедневно привозили на расстрел, было много женщин и детей. У меня и сейчас стоит в ушах их душераздирающий крик: «Боже мой, сколько нас здесь безвинных!»....Ежедневно подъезжала к противотанковому рву и «душегубка», ее подводили вплотную к насыпи, открывали дверь и выбрасывали трупы, как дрова, чуть закидывали землей и уезжали.

Допрашивается свидетель Ильяшев — старик, священник Георгиевской церкви.

Он рассказывает о многих русских семьях, у которых немцы отняли кормильца, замучили мать, убили сына или дочь.

Буквально назавтра после бегства немцев из Краснодара меня пригласили в одну семью, которая переживала большое горе. Только что привезли труп единственного сына, убитого фашистскими палачами. Назавтра я был в семье моего знакомого фотографа Луганского. Еще недавно мы с ним встречались, а сейчас вот пригласили совершить погребальный обряд.

— Немцы убили? — спрашиваю.

— Немцы, батюшка, будь они прокляты!

Я не мог совершать обряда — слезы безудержно катились из глаз, думалось о русских людях, безвинно погибших на своей родной земле от руки немецких извергов. Погибла от их проклятых рук и моя соседка Раиса Ивановна. Я близко знал ее семью — хорошая, дружная и трудолюбивая русская семья. Немцы удушили Раису Ивановну каким-то отравляющим веществом — никаких ран на ней не было, только лицо избороздили красноватые полосы.

— Многие прихожанки рассказывали мне, — продолжает свидетель Ильяшев, — как немцы переодевались в красноармейскую форму и накануне своего отступления ходили по домам и говорили: «Что вы ждете, граждане, Красная Армия уже здесь, идите и помогайте ей». Доверчивые люди выбегали на улицу, многие брали с собой припрятанное оружие. А немецкие провокаторы вылавливали их и убивали.

Всё, что творили здесь немцы — массовые репрессии, облавы, истребление тысяч мирных людей — окончательно убедило меня в том, кто такие немцы. Я свидетельствую здесь перед всем русским народом, перед всем миром, что это дикие звери, и нет у меня слов, которые бы выразили всю ненависть и проклятье наше этим извергам!

Еще об одной немецкой провокации показывает свидетельница Скрынникова:

Немцы объявили, что такого-то числа, в такой-то час мимо собора проведут большую партию пленных красноармейцев и, мол, кто желает, может передать, им продукты. Собрались тысячи людей. Тогда немцы пустили грузовики со своими ранеными, а сами забрались на балконы и телеграфные столбы, и защелкали фотоаппараты — вот, дескать, как население Краснодара приветствует немецкую армию. Когда грузовики прошли, немцы начали разгонять толпу, применяя насилие и оружие.

С огромным вниманием присутствующие выслушивают показания свидетеля Козельского — врача Краснодарской городской больницы.

В первые дни оккупации (рассказывает доктор Козельский) в нашу больницу явился так называемый немецкий врач, а попросту — гестаповский палач Герц. Он спросил, сколько больных и кто они. Через несколько дней пришла группа немецких офицеров в сопровождении того же Герца. 22 августа по коридорам больницы вновь раздался топот кованых сапог немецкой солдатни. По приказанию Герца в кабинет главного, врача собрались все врачи нашей больницы. Герц снял с пояса револьвер, положил на стол к ломаным русским языком спросил:

— Коммунисты, комсомольцы, евреи есть?

Услышав, что среди врачей коммунистов, и евреев нет, Герц продолжал:

— Я — немецкий офицер, мне приказано изъять отсюда больных. Немецкое командование приказало, чтобы больных во время войны не было. Они должны быть уничтожены. Как их уничтожат, вас не касается.

Воцарилось гробовое молчание. Лица всех присутствующих были бледны, как мел. Кто-то спросил:

— А как же выздоравливающие? Ведь они скоро поправятся, это почти уже здоровые люди.

— Об этом я скажу вам, — грубо оборвал Герц, — а сейчас приступаю к делу.

Я вышел во двор и увидел, что пока Герц нас собирал — погрузка в «душегубку» уже началась. Первое время больные не догадывались, в чем дело, — им сказали, что перевозят в другую больницу, — но потом догадались. Крики, и вопли, буквально раздирали душу. «Душегубку» загрузили до отказа — она отвозила свои жертвы и возвращалась за новой партией. За несколько рейсов немцы умертвили более 300 больных. Должен добавить, что, уничтожив больных, немцы оставили в больнице небольшое отделение человек на 20 — это была настоящая ловушка, чтобы привлекать, и истреблять новых больных — «душегубка» приезжала еще пару раз и забирала тех, кто попадался в эту ловушку. То же самое, как мне потом стало известно, произошло и в детской больнице «Третья речка Кочеты». Очевидцы рассказывали мне, что, когда детей погрузили и машина тронулась, из кузова раздались приглушенные детские крики и плач. Среди работников детской больницы были люди, которые потом лично узнавали своих маленьких пациентов, зверски умерщвленных немецкими извергами. Когда была отрыта одна из ям — в ней обнаружили сорок два трупа с метками детской больницы на белье.

Полностью подтвердила эти показания Козельского свидетельница Анохина. Она лишь добавила, что тех больных, которые не могли идти самостоятельно в машину, немцы выносили на носилках и сбрасывали в кузов.

О трагедии, разыгравшейся в Березанской лечебной колонии, показала свидетельница Мохно.

Однажды в колонию ворвался немецкий офицер и приказал всех больных отправлять во двор. Тем, кто сопротивлялся, скручивали руки. Их избивали и насильно бросали в кузов.

«Русский больной газом капут», — слышала я, как говорил кому-то, ухмыляясь, немецкий солдат.

Свидетельница подробно сообщает также о фактах немецкой провокации:

Как-то был пущен слух, что на новом базаре будут раздавать мясные отходы — требуху. Собралось много народа — люди за время хозяйничания немцев вконец изголодались. Стоят — ждут. Вдруг подъезжает грузовик, оттуда выводят человека в матросской тельняшке, накидывают ему на шею петлю и собираются вешать. Женщины замерли от ужаса, многие заплакали. Тогда матрос крикнул: «Не плачьте, скоро наши вернутся и за всё отомстят!».

Свидетель Котов — человек, который был брошен немцами в «душегубку» и спасся только благодаря своей исключительной находчивости и хладнокровию.

— Двадцать второго августа, — как показал Котов, — я пришел за справкой в третью городскую больницу, где раньше находился на излечении. Когда я вошел во двор, то первое, что мне бросилось в глаза, — это большая автомашина с темносерым кузовом. Я не успел сделать и двух шагов, как какой-то немецкий офицер схватил меня за воротник и толкнул в кузов. Там было битком набито людей — некоторые были совсем раздеты, некоторые — в нижнем белье. Дверь захлопнулась. Я почувствовал, что машина тронулась. Через несколько минут мне стало плохо, я начал терять сознание. В свое время я обучался на курсах ПВХО и сразу понял в чем дело — нас травят каким-то газом. Я разорвал рубашку, смочил ее мочой и прижал к носу и рту. Стало легче дышать, но всё же сознание я потерял. Очнулся я в яме среди десятков трупов. Кое-как выбрался и с большим трудом дополз домой.

Жуткую картину истребления немецкими оккупантами детей воспроизводит в своих показаниях свидетельница Иноземцева — работница детской больницы.

Тринадцатого сентября (показывает Иноземцева) в детскую больницу приехала группа немецких офицеров — Эрих Мейер, Якоб Эйкс и другие. Они остались у нас на несколько дней, шныряли по всем палатам, следили за детьми и медицинским персоналом. 23 сентября, выйдя на дежурство, я увидела во дворе большую темносерую машину, внешним видом напоминающую товарный вагон. Высокий немец грубо спросил меня, сколько людей живет в окрестностях больницы и кто они по национальности. Это оказался доктор Герц — один из самых лютых гестаповских палачей. Приехавшие с ним немцы по его приказу начали грузить детей в машину. Одевать детей не разрешали, хотя и сказали нам, что везут их в Ставрополь — а это путь немалый.

Дети были лишь в трусах и майках. Закончив погрузку, палачи захлопнули дверь, и машина тронулась, а следом за ней пошла легковая машина, в которой сидели немецкие офицеры. Через 20—25 минут они вернулись и начали пьянствовать. Никогда не забуду, как маленькие дети — среди них были и годовалые — плакали и кричали, инстинктивно чувствуя, что над ними затевают что-то страшное.

— Прощай, товарищ Сталин, прощайте, нянечки, я больше не вернусь, — крикнул один из наших маленьких питомцев Володя Зузуев. Пока я живу на свете — мне не забыть этого страшного дня.

То, что показала свидетельница Иноземцева, полностью подтверждает и свидетельница Попович: 42 ребенка из детской, больницы «Третья речка Кочеты» были зверски умерщвлены немецкими извергами в их дьявольских «душегубках».

Свидетельница Ивко, живущая в окрестностях Краснодара, оказалась невольной очевидицей того, что произошло после того, как «душегубка» выехала за ворота детской больницы.

Как-то приехали к нам немцы (показывает Ивко), и заставили жителей вырыть большую яму — сказали, что это для установки зенитного орудия. Ну, мы побоялись ослушаться и вырыли. Через несколько дней около нашей кооперативной лавки остановилась большая серая машина.

Из кабинки выскочил немец и побежал в правление колхоза. Я тем временем подошла к машине — слышу приглушенные стоны. Прислушалась: в самом деле стоны. Заслышав шаги, я быстро отскочила от машины. Вижу немец выходит из правления и ругательски ругает нашего учетчика — такой, сякой, русская свинья, где хочешь доставай лопату. Когда лопату достали, машина поехала дальше — прямо к яме, которую мы вырыли несколько дней назад. Минут через 15 туда же проехала и легковая машина с офицерами.

Все мы сразу поняли, в чем дело и заплакали. Наверное, думаем, повезли негодяи убивать партизан или евреев. А вскоре прибегает девочка, смотрю, на ней лица нет. Оказывается, она была у ямы, поворошила, свеже-насыпанную землю, с песком зацепила темно-синюю детскую майку. Потом мы узнали, что здесь немцы закопали детей из больницы «Третья речка Кочеты», которых они удушили газом в своей «душегубке».

Затем допрашивается свидетельница Рожкова. Вот что она показала.

— Накануне бегства немцев из Краснодара к нам в дом зашел неизвестный человек. Вернее сказать не зашел, а заполз. Оказалось, что это пленный красноармеец узбек. Он выбрался из подвала гестапо после того, как немцы подожгли здание. Мы его напоили, уложили отдохнуть, но все наши старания были напрасны — вскоре он умер.

Прокурор: Как выглядел?

Рожкова: Он был весь изранен и обожжен, челюсть у него была сбита набок.

Прокурор: Успел он вам что-нибудь сказать?

Рожкова: Единственное, что успел сказать, — в камере, где он сидел, было 40 человек и из всех сорока спасся только он один. А остальные все заживо сгорели.

Последней допрашивается свидетельница Гажик. Она жила рядом с домом, где помещалось гестапо, и часто, подметая улицу, наблюдала, что там творится.

Я много раз (показывает свидетельница), слышала женские крики и детский плач. Они раздавались из подвала гестапо. Часто заключенные слабыми голосами просили: «Дайте хоть глоток воды». Когда часовой зазевается, иногда удавалось сунуть в окно через решетку кружку с водой иди корку хлеба, и тогда я слышала взволнованные детские голоса: «Не пей, не пей всё, оставь мне хоть немножко».

Через забор я видела, как сажали людей в «душегубку». Я слышала собственными ушами, как пятилетняя девочка, не понимая, что происходит, кричала матери, которую волокли в машину: «Мамочка, я поеду с тобой». Тогда один из немецких офицеров вытащил из кармана тюбик и смазал девочке губы каким-то веществом.

Она затихла, и ее бросили в кузов. Мать вцепилась ногтями в морду немецкому палачу и укусила его — ей скрутили руки и тоже бросили в машину.

Уходя, немцы поджигали дома — на наших глазах они подожгли здание Госбанка, табачного склада и другие. После взрыва здания гестапо я спустилась в подвал. Первое, что я увидела, был труп с отрезанными руками. Кругом лежали обугленные трупы и рядом с ними — покоробившиеся от жара банки из под бензина. Трупов было так много, что их я не могла сосчитать. И не только в подвале. Весной нам отвели под огород участок во дворе дома, где помещалось общежитие «зондеркоманды» — вот этих (свидетельница указывает на скамью подсудимых). Когда начали копать, обнаружили несколько трупов замученных советских людей.

Допросом свидетельницы Гажик заканчивается утреннее заседание.

 

Вечернее заседание 16 июля

На вечернем заседании суда представили свое заключение судебно-медицинские эксперты — главный судебно-медицинский эксперт Наркомздрава СССР, директор государственного научно-исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР доктор В.И. Прозоровский, главный судебно-медицинский эксперт Наркомздрава РСФСР — заведующий кафедрой судебной медицины второго Московского медицинского института доцент В.М. Смольянинов, консультант Московской городской судебно-медицинской экспертизы доктор П.С. Семеновский и судебный химик С.М. Соколов.

Общее заключение судебно-медицинской экспертной комиссии огласил доктор В.И. Прозоровский, который сообщил, что эксгумация трупов жертв немецко-фашистских захватчиков позволила установить следующее:

Трупы располагались в ямах, представляя своеобразные клубки человеческих тел. Одни трупы находились в лежачем — горизонтальном положении, с раскинутыми в стороны руками и ногами, то вверх, то вниз лицом; другие трупы были в лежачем положении с полусогнутым туловищем, были трупы и в позе сидящего или стоящего человека, руки, ноги и головы разных трупов так переплетались, между собой, что при попытке изъять отдельный труп из ямы извлекалось сразу несколько трупов. Это свидетельствует, что трупы были подвергнуты не погребению, а были беспорядочно сброшены в ямы и закопаны в них.

На трупах мужчин, женщин и детей (в том числе и грудных), как правило, одежда и обувь отсутствовали. В тех же случаях, где одежда была обнаружена, она представляла собой поношенное белье и ветхое верхнее платье. В некоторых ямах вместе с трупами между ними обнаружены деревянные костыли (протезы), вещи домашнего обихода (корзинки, бутылки и т.п.).

Всего с 1 марта по 26 июня 1943 года было эксгумировано и подвергнуто исследованию 623 трупа.

Судебно-медицинские, судебно-химические и спектроскопические исследования с бесспорностью установили, что причиной смерти в 523 случаях было отравление окисью углерода, а в 100 случаях — огнестрельные ранения головы и грудной клетки.