Стереотип как средство выражения авторской позиции В «русском дневнике» (1948 Г. )

Русский дневник (англ. A Russian Journal) - путевые заметки путешествия по Советскому Союзу, написанные в первые годы холодной войны Джоном Стейнбеком и изданные в 1948 году. Сопровождаемый военным фотографом Робертом Капа, Стейнбек поставил перед собой задачу описать реальные настроения и условия жизни людей, живущих в условиях Советской власти. Будучи журналистами, они были скептически настроены по отношению к агрессивной пропаганде, применяемой в то время в американских средствах массовой информации и очевидному всплеску паранойи по отношению к России, которая изображала народ в социалистических странах как фанатичных и милитаристских роботов («коммунистические орды»). Когда в США стало известно, что они направляются в СССР, журналистам пришлось выслушать множество реплик вроде: «Да ведь вы же пропадёте без вести, как только пересечёте границу», «Что ж, у вас неплохие отношения с Кремлём, иначе бы вас в Россию не пустили. Ясное дело - вас купили», «Что, едете в Москву, да? Захватите с собой парочку бомб и сбросьте на этих красных сволочей»…

Эти литературные и фотоматериалы о жизни являются ценным историческим документом. Стейнбек и Капа описали русских, проживающих в совершенно иных условиях, нежели описанные в докладах, распространяемых западными державами: жизнь советских городов и всей страны описывалась Стейнбеком как мирная и очень похожая на жизнь других народов в тогдашней Европе. Не преуменьшая тоталитарной природы сталинского режима, Стейнбек обнаружил, что средний русский опасался не Сталина, а повторения мировой войны.

Их визит совпал с началом первого этапа «холодной войны», ознаменовавшейся, в частности, развертыванием официальной пропаганды с целью формирования в сознании населения образа врага. Наблюдения писателя о методах и результатах этой пропаганды вошли в «Русский дневник», который благодаря занятой Стейнбеком позиции («We knew there would be many things we couldn't understand, many things we wouldn't like, many things that would make us uncomfortable. This is always true of a foreign country.») представляет большую документальную ценность.

В начале «Дневника» автор сообщает о причинах, побудивших его предпринять свою поездку в страну, отношение к которой в США исследователи характеризуют как «в высшей степени идеологизированные». Писатель констатирует, что американская общественность также столкнулась с мощной кампанией по формированию отрицательного имиджа советского государства, огромную роль в которой играли средства массовой информации. Как следует из определения самого понятия «имидж», в этом случае с целью воздействия на сознание аудитории из всей совокупности свойств, присущих объекту, целенаправленно отбирается лишь ряд признаков, способствующих формированию одностороннего и при этом эмоционально окрашенного (положительно или отрицательно) представления о данном объекте. Именно эту однобокость и заданность информации отмечает Стейнбек, называя основные признаки формируемого имиджа и указывая на прессу (и шире - на средства массовой информации) как на мощное орудие идеологической войны. Образ народа и страны в данном случае редуцируется до военной политики государства, что вызывает негативное отношение, поскольку информация о военных приготовлениях вызывает ощущение опасности. Ср.: «The papers every day there were thousands of words about Russia. What Stalin was thinking about, the plans of the Russian General Staff, the disposition of troops, experiments with atomic weapons and guided missiles, all of this by people who had not been there, and whose sources were not above reproach». Этой эмоциональной составляющей образа, одинаковой для граждан обеих стран - идеологических противников, Стейнбек дает остроумное название «acute Moscowitis», «acute Washingtonitis» («острый московитис», «острый вашингтонитис»).

С точки зрения имагологии, в зависимости от этапа, на котором происходит редукция образа (на этапе его создания или восприятия), можно говорить как об имидже, так и о стереотипе восприятия объекта. В исследованиях по когнитивной лингвистике стереотип определяется как результат и средство истолкования действительности, совмещающий описательные и оценочные признаки, «реализующийся в речевом общении в виде частотной, стандартной ассоциации в стандартной для данной культуры ситуации». Исходя из этого определения, исследователь предлагает считать стереотипом «любое устойчивое выражение, состоящее из нескольких слов», и приводит в качестве примера выражения (клише) лицо кавказской национальности, новый русский. От себя добавим, что первое из приведенных клише неоднократно подвергалось критике как ущемляющее права человека и способствующее формированию и укоренению предвзятого отношения к выходцам с Кавказа, а в качестве аргумента критики указывали, в том числе, и на его научную несостоятельность. В свою очередь, психологи отмечают, что, во-первых, стереотипы всегда проще, чем реальность, а во-вторых, они приобретаются людьми, а не формируются на основе их личного опыта.

В «Русском дневнике» Стейнбек «с сейсмографической четкостью» зафиксировал результаты воздействия официальной пропаганды на восприятие населением Советского Союза бывшего союзника в борьбе с фашизмом. Не владеющий русским языком писатель оказался весьма чуток к бытовым случаям проявления этого воздействия в вопросах, высказываниях, размышлениях простых советских людей. В «Русском дневнике» Стейнбека мы находим также наблюдения, касающиеся средств формирования стереотипов (пресса, литература, искусство). Все эти детали воссоздают для современного читателя сложную психологическую атмосферу переломного периода в отношениях двух стран.

Однако автор «Дневника» не только фиксирует свои наблюдения, но и дает оценку увиденному и услышанному, всегда стремясь при этом сопоставить ситуацию в Советском Союзе и у себя на родине. К такому сопоставлению Стейнбек прибегает, например, в описании выступления клоунов в киевском цирке: «One is a rich Chicago woman, and the Russian idea of what a rich Chicago woman looks like is wonderful. […] And just as some of our clowns wear long black beards, and carry bombs, and are labeled Russians, so the Russian clowns labeled themselves Americans». Здесь его усилия направлены на выявление того общего, что мешает людям двух стран видеть друг в друге просто людей. А в том, что такая проблема - непредвзятого восприятия друг друга гражданами обеих стран - действительно существует, свидетельствует, в частности, зафиксированное в «Дневнике» забавное открытие украинского мальчика Гриши. Ср.: «A little boy named Grisha… ran up to his mother and cried with wonder: «These Americans are people just like us!». Показательно, что в описании этого циркового номера Стейнбек не преминул выразить свое восхищение тем, как неосведомленность и / или предвзятость способны свести сложность реальной жизни к схеме, стереотипу. Определение данного переживания как восхищения, на наш взгляд, вполне уместно: это восхищение окрашено легкой иронией, источник которой - различие между знанием автора и увиденным им на сцене образом-стереотипом. Эмоциональная реакция наблюдателя не означает принятия им такого положения вещей, и вместе с тем увиденное не вызывает ответного язвительного комментария или горького сожаления. Писатель восхищается и смеется совершенно искренне, но объектом осмеяния являются не конкретные люди, а общечеловеческая способность возводить искусственные барьеры. Ср.: «The audience was waiting to see whether we would be annoyed at this satire, but it was really very funny».

Стереотипы, зафиксированные Стейнбеком в «Русском дневнике», можно разделить на несколько групп: это стереотипы, имеющие отношение к внешней политике (США - как «поджигатели третьей мировой войны»), культуре, образу жизни американцев.

Такая характеристика особенностей реалистического письма этого американского автора применялась по отношению к его шедевру - роману «Гроздья гнева». На наш взгляд, она справедлива и по отношению к его послевоенному творчеству.

Об этом свидетельствуют работы историков, посвященные послевоенным взаимоотношениям двух сверхдержав: «Август-сентябрь 1947 года стали переломными в формировании образа Соединенных Штатов в советской прессе», - отмечается, в частности, в исследовании Н.И. Николаевой.

Богатая жительница Чикаго - дама капризная, пресыщенная, безвкусно и даже вульгарно одетая: «The rich woman from Chicago wore red silk stockings and high-heeled shoes covered with rhinestones, a ridiculous turban-like hat, and an evening dress covered with bangles, which looked like a long, misshapen nightgown, and she teetered across the ring, her artificial stomach wobbling».

В «Дневнике» последовательно прослеживается желание автора не углубляться в обсуждение острых политических вопросов, что можно объяснить как его отношением к политике (по Стейнбеку, ни одну войну нельзя оправдать исходя из идеологических причин), так и целями поездки. Так, например, в своем последнем романе американский писатель, говоря от лица главного героя, подчеркнул, что преступны не военные, а политики: «Говорят, хороший солдат думает о сражении, а не о войне. Это уже дело штатских». «We could not answer their questions, because we didn't know enough and because we are not in the confidence of our makers of foreign policy», - в этом замечании Стейнбека по адресу «вершителей мировой политики» ясно слышится ирония. Не случайно комическому обыгрыванию, осмеянию, разоблачению Стейнбек подверг именно метафору «iron curtain» («железный занавес») - политический термин, в котором переносное значение не должно (и не может) скрыть реальную угрозу взаимного недоверия и лжи: «And we proposed a toast to the abolishment of curtains of all kinds - of iron curtains, and nylon curtains, and political curtains, and curtains of falsehood, and curtains of superstition. We suggested that curtains were a prelude to war». С этой целью автор сначала восстановил прямое, предметное значение существительного «curtain», сопоставив признаки «железный» («iron») и «нейлоновый» («nylon») (отметим также образовавшуюся в результате такого сопоставления рифму, дающую в итоге комический эффект), а затем раскрыл его подлинный смысл, перебросив своеобразный мостик между двумя типами метафор - политическим термином («железный занавес») и традиционными, общеязыковыми, в состав которых входят слова, обозначающие отрицательные понятия («завеса лжи», «завеса (занавес) предрассудков»). Примечательно, что выражение «political curtains» заняло в этом ряду промежуточное положение, и этот порядок помог передать авторский взгляд на средства, используемые для достижения политических целей, и авторскую оценку такой политики.

Постаравшись свести до минимума описание и обсуждение политических и идеологических проблем, Стейнбек, тем не менее, не стал уклоняться от размышлений по поводу взаимоотношений искусства и политики, места литературы в общественной жизни. В этих случаях писатель не стремится избежать полемики, подробно излагает свою точку зрения.

Так, например, он подробно пересказывает содержание «наивной и очаровательной» пропагандистской пьесы, которую - правда, в сокращенном варианте - ему удалось посмотреть в колхозном клубе. Комический эффект создается с помощью тщательного, добросовестного фиксирования стереотипов, на которых и построен сюжет спектакля. Это стереотипные образы «ленивой девушки» («a lazy girl»), «девушки-бригадира», «героического тракториста» («the heroic tractor-driver»), стереотипные детали их социально-психологического портрета (о ленивой девушке говорится, что «она хочет поехать в город, красить ногти и пользоваться губной помадой» - «She wants to go to a town and paint her nails and use lipstick»), стереотипные оценки-ярлыки («the decadent girl»), стереотипное описание ситуаций («She wants… be decadent and degraded» - «Она хочет… быть декаденткой и деградировать (опуститься, быть распущенной)»; «he is almost ready to throw up his job driving a tractor and helping the economy of the people» - «он почти готов бросить работу тракториста и перестать помогать народной экономике»; «Shall he give up the girl he loves or shall he follow to town and become a bum?» - «Должен ли он отказаться от любимой девушки или поехать с ней в город и стать бездельником?»). Стейнбеку-зрителю забавно наблюдать за тем, как в этом наивном искусстве сложный и неоднозначный человек подменяется деталью-ярлыком. Ср. представления в тексте отрицательной героини: «the girl who wants to paint her nails», «the nail-painting girl», «the nail-painter».