Экзистенциализм и теория человеческой коммуникации

Не вещи сами по себе тревожат нас, но те мнения, которые есть у нас относительно этих вещей.

Эпиктетп (I век и. э.)

7.1

В предыдущих главах мы обращались к рассмотрению человека в системе его социальных связей — в его взаимодействии с другими людьми, и мы увидели, что средством этого взаимодействия является коммуникация. И мы вольны использовать или не использовать теорию коммуникации именно в таком контексте. В любом случае, нам представляется очевидным, что если мы рассматриваем человека только как «социальное животное», мы упускаем из виду всю целостность экзистенциального бытия человека, где социальная включенность — лишь один из многих аспектов, хотя важность его от этого нисколько не уменьшается.

И в этой связи возникает вопрос о том, можем ли мы воспользоваться принципами нашей теории прагматики человеческой коммуникации, если фокус нашего рассмотрения переместится от социального бы-

280

Заключение

тия человека к экзистенциальному, и если можем, то каким образом и в какой мере, На этот вопрос у нас пока нет ответа; вполне возможно, окончательного ответа на такой вопрос попросту не существует, поскольку в поисках ответа мы неизбежно выходим за пределы научного знания и становимся в высшей степени субъективными. Поскольку человеческая экзистенция не может наблюдаться в том виде, как мы наблюдаем социальные связи человека, мы вынуждены отказаться от объективной, «внешней» позиции, в рамках которой мы пытались удержаться на протяжении всех шести глав нашей работы. Все дело в том, что на данном этапе рассмотрения нашей проблемы ничего «внешнего» более не существует. Человек не может выйти за пределы тех ограничений, что порождены его собственным сознанием; субъективное и объективное идентичны друг другу, сознание исследует самое себя и любое утверждение, касающееся человеческой экзистенции, скорее всего, будет являть собой пример логической саморефлексивности, которая, как мы увидели, неизбежно приводит к возникновению парадокса.

В определенном смысле эта глава апеллирует не к науке, но к вере, к представлению о том, что между человеком и окружающей его реальностью существует множество широких, сложных и сугубо индивидуальных отношений. И мы хотели бы поразмышлять о том, возможно ли применение некоторых из наших положений при анализе этой сферы, которая нередко упускается из виду в узко психологических теориях личности.

7.2

В биологии, на современном этапе ее развития, является совершенно недопустимым изучение даже самых примитивных организмов в их искусственной изоляции от естественного окружения. Как постули-

2 Θ 1

Психология межличностных коммуникаций

руется, в частности, в общей теории систем (см. п. 4.2), организмы — это открытые системы, которые поддерживают свое устойчивое состояние (стабильность) и даже превращаются в более сложные системы посредством обмена энергией и информации со своим окружением. Если мы осознаем, что для выживания любому организму необходимы не только условия для нормального метаболизма, но и адекватная информация об окружающем мире, мы поймем, что коммуникация и экзистенция неразделимы. И тогда среда субъективно воспринимается как набор инструкций, касающихся существования организма; в этом смысле влияние окружения подобно тому, что продуцирует компьютерная программа. Норберт Винер однажды заметил, что мир можно рассматривать как мириады сообщений, посланных неизвестным адресатам. Однако существует принципиальное различие: если компьютерная программа представлена на том языке, который «понимает» машина, то влияние окружения на организм представляет собой набор инструкций, смысл которых ни в коей мере не является очевидным, они, скорее, вынуждают организм приложить максимум усилий к их дешифровке. Если мы, помимо вышесказанного, будем учитывать и тот факт, что реакция организма, в свою очередь, влияет на окружение, становится очевидно, что даже на самых примитивных уровнях органической жизни сложные и продолжительные интеракции не являются случайностью, они управляются некой программой, или, если использовать термин экзистенциального направления, смыслом.

И тогда, в свете всего изложенного выше, мы можем рассматривать экзистенцию как функцию (а соответствии с определением, предложенным в п. 1.2) отношений между организмом и его средой. На уровне человеческого существования взаимодействие между организмом и средой достигает максимальной сложности. И хотя в современном обществе проблемы биологического выживания отошли на дальний план, и сре-

2Θ2

Заключение

да, в экологическом понимании этого термина, в целом контролируется самим человеком, сообщения среды, которые имеют принципиальное значение и должны быть декодированы, престо поменяли контекст: если раньше они были биологическими, то теперь стали более связаны с психологической реальностью.

7.3

Очевидно, в человеческой природе достаточно глубоко укоренена склонность гипостазировать окружающую реальность, наделять ее каким-то особым смыслом, представлять ее либо как друга, либо как оппонента, с которым необходимо договариваться. Соответствующие идеи мы находим и в классическом исследовании феномена самоубийства, осуществленным Зилбургом.

Представляется, что изначально человек воспринимает жизнь как некоего партнера: болезнь, неудобство любого рода, любое сильное эмоциональное напряжение заставляют его чувствовать, чтожизнь нарушила тот контракт, который был заключен между ними, так сказать, и в этом случае человек склоняется к тому, чтобы покинуть этого ненадежного партнера....Очевидно, что представление о рае было сформировано человеческой мыслью не в связи с рождением Адама и Евы, но вследствие принятия смерти примитивным человеком, который предпочитал пойти на смерть, но не предать свои идеалы, касающиеся того, какой должна быть жизнь (170, р. 1364—1366; курсив наш).

Жизнь — или реальность, судьба, бог, природа, экзистенция, как бы ее еще ни называли — это партнер, которого мы принимаем или отвергаем, чувствуем себя принятыми или отвергнутыми им; мы ощущаем его поддержку или страдаем от его предатель-

283

··**"

•I"

Психология межличностных коммуникаций

ства. Этому экзистенциальному партнеру, и, возможно, даже в большей степени, чем людям-партнерам, человек раскрывает самое себя, сообщает свое представление о себе самом и затем пытается понять, насколько подтверждается это представление; от этого партнера человек пытается получить какие-то намеки и подсказки относительно того, какова «реальная* природа их отношений.

7.4

Однако что мы в этом случае можем сказать о тех жизненно важных сообщениях, которые человек должен расшифровывать, прикладывая при этом максимум усилий, о тех сообщениях, которые имеют первостепенное значение для обеспечения его выживания как человеческого существа? Давайте снова обратимся к экспериментам Павлова с собаками (см. п. 5.434). Взяв эти исследования за отправную точку, мы попробуем проанализировать специфически человеческий опыт. Мы знаем, что существуют два типа знания: знание о существовании чего-либо и знание о смысле этого существующего. Знание второго типа — это осведомленность о существовании тех предметов', которые наблюдаемы нашими органами чувств; именно такое знание Бертран Рассел называл «знанием знакомства», а Лангер — «самым непосредственным и чувственным знанием». Знание такого рода имелось у собаки Павлова, когда она воспринимала круг или овал, это было знание, которое не содержало в себе никакой информации о воспринимаемом. Но в экспериментальной ситуации собака быстро получила и другое знание, касающееся этих двух геометрических фигур, а именно, что они означают соответственно удовольствие и боль, а, следовательно, имеют непосредственное отношение к ее выживанию. Таким образом, если чувственная осведомленность может быть названа знанием первого порядка, то второй тип знания (знание о смысле

284

Заключение

предмета) — это знание второго порядка; это знание о знании первого порядка, иными словами, это метазнание. Это деление совершенно аналогично тому, что было предложено нами в п. 1.4, когда речь шла о том, что знать язык и знать что-либо об этом языке — это знания разного уровня).¹ И как только собака понимает, какое значение имеют круг и эллипс для ее выживания, она будет вести себя так, как будто она пришла к такому выводу: «Это мир, в котором мне ничто не угрожает до тех пор, пока я могу отличить круг от эллипса». Однако этот вывод уже не будет выводом второго порядка; он — знание, касающееся знания второго порядка, то есть, знание третьего порядка. Когда мы имеем дело не с собакой, но с человеком, эти процессы — приобретение знания, приписывание окружающему миру смысловых уровней — существенно не изменяются. У взрослого человека знание первого порядка само по себе, вероятно, встречается крайне редко. В этом случае мы могли бы говорить о таком восприятии, на которое никак не влияют и которое никак не объясняют ни прошлый опыт, ни актуальный контекст; неизбежная необъяснимость и непредсказуе-

¹ На протяжении этой книги нам уже предоставлялась возможность отметить тот факт, что уровневая иерархия имеет место и в различных областях нашей жизни, и в нашем восприятии себя самих и окружающих; кроме того, мы неоднократно подчеркивали, что верные суждения о каком-либо уровне могут быть сделаны только на более высоком, по отношению к обсуждаемому, уровне. Эта иерархия была проанализирована нами в отношении нескольких феноменов, а именно;

1)отношэние между математикой и метаматематикой (п, 1.5), а также между коммуникацией и метано ммуникацией (пп. 1.5 ν 2.3);

2) аспекты содержания и отношения в коммуникации (пп, 2.3 и 3,3);

3) определения себя и других {п. Э.ЗЭ);

4) логико-математические парадоксы и теории логических типов (п. 5.2);

5) теорий уровней языка (п. 5.3);

6) прагматические парадоксы, двойное ограничение и парадоксальные предписания (п. 5.4);

7) иллюзия альтернатив (п. 6,1);

8) игра без конца (п. 6.2);

Э) терапевтическое двои мое ограничение (6.4),

285

Г!'

я

Психология межличностных коммуникаций

мость сделали бы такое восприятие источником постоянной тревоги. Человек никогда не прекращает поиск знания об объектах своего опыта; он всегда стремится понять их смысл для своего существования и реагировать на них в соответствии со своим пониманием. Наконец, из всей совокупности смыслов, которые он определил на основе бесчисленных контактов с объектами окружающего мира, возникает единое, согласованное представление об этом мире, в который он оказался заброшен, и данное знание — уже знание третьего порядка. Существуют веские причины полагать, что само содержание этого знания не так уж важно, главное, чтобы оно обеспечивало осмысленность существования личности. Так, система иллюзорных представлений параноика выполняет свою функцию и служит объяснительным принципом мировосприятия пациента точно так же, как и «нормальное» представление о мире здорового человека.² Что действительно важно, так это то, что че-

² На это замечание можно было бы возразить, что это второе, „здоровое" представление более, чем первое, адаптировано к реальности. Однако нам следует крайне осторожно подходить к тому, что такое критерий реальности. Нередко здесь имеет место ошибка, связанная с расхожим мнением о том, что существует такая вещь, как „объективная реальность", и что здоровые люди более осведомлены о ней, нежели психически больные. В целом, такое мнение чрезвычайно напоминает нам аналогичную посылку из геометрии Евклида. В течение двух тысяч лет допущение о том, что'аксиомы Евклида верны и полностью отображают пространство, оставалось вне сомнений; однако позже было установлено, что геометрия Евклида — лишь одна из множества геометрий, некоторые из которых могут различаться и даже быть полностью несовместимы друг с другом. Словами Нагеля и Ньюмана, „традиционное убеждение в том, что справедливость геометрических аксиом (и, шире, аксиом любой научной дисциплины) не требует никаких доказательств, что она очевидна, в действительности, совершенно необоснованно. Более того, постепенно стало очевидно, что дело математика-теоретика — выводишь теоремы на основе постулированных допущений, и что это совершенно не его, математика, дело, решать, какие из использованных им аксиом в действительности верны» (10В, р. 11; курсив наш).

286

Заключение

ловек оперирует некоторым набором посылок относительно явлений, которые он воспринимает, и что его взаимодействие с реальностью в самом широком смысле (то есть, не только с другими человеческими существами) будет определяться этими посылками. И насколько мы можем заключить, эти посылки сами по себе результат всего обширнейшего человеческого опыта, и их происхождение едва ли можно достоверно изучить. Однако не может быть никаких сомнений в том, что человек не только расставляет акценты в цепи происходящих с ним и вокруг него событий межличностного характера; те же самые механизмы включены и в постоянный, необходимый человеку процесс оценки и сортировки десятков тысяч сенсорных сообщений, которые каждую секунду человек получает из внешнего и внутреннего мира. Повторим еще раз то, о чем уже шла речь в п. 3.42: реальность — это в значительной степени то, чем мы ее делаем. Философы-экзистенциалисты тоже говорят о существовании такой связи между человеком и его реальностью: по их мнению, человек «вброшен» в непонятный, бесформенный и бессмысленный мир, в рамках которого он сам создает ситуацию своего существования. Таким образом, его специфичный способ «бытия-в-мире» — это результат его выбора, это тот смысл, которым он сом наделяет те явления, которые лежат за пределами объективного человеческого понимания.

7.41

Понятия, сходные или аналогичные тем, что мы назвали посылками третьего уровня, предлагались и другими представителями наук о поведении. Так, в теории научения, уровни научения, соответствующие предложенным нами уровням знания, были независимо определены и исследованы Халлом и его коллегами (66) в 1940 году, Бейтсоном (7, 13) в 1942 и 1960 годах, Харлоу (63) в 1949 году, и это далеко не пол-

287

Психология межличностных коммуникаций

ный перечень соответствующих работ. Если говорить вкратце, в этом направлении теории научения постулируется, что наряду с приобретением знания или навыка имеет место процесс, делающий это приобретение все более и более легким. Иными словами, человек не только научается, но и научается, как научаться. Для обозначения этого научения более высокого порядка Бейтсон ввел термин «вторичное научение» и описал его следующим образом:

Используя термины гештальт-теории или теории антропоморфизма, мы могли бы сказать, что человек научается ориентироваться в определенных типах контекстов, у него случается некий «инсайт» относительно контекста решения проблем....Мы можем сказать, что человек привыкает искать контексты и цепочки событий того или иного типа, привыкает тем или иным образом «расставлять акценты» в последовательности событий и выискивать в них определенный смысл (7, с. 88).

Сходное понятие лежит в основе монументального труда Келли «Психология личностных конструктов» (83), хотя автор и не выделяет никаких уровней, а представляет рассматриваемую им проблему практически целиком в терминах интрапсихической, а не интерактивной психологии. Миллер, Галантер и Прибрам в своей книге «Планы и структура поведения» (104) утверждают, что целенаправленное поведение основано на некоем плане, точно так же, как компьютер выполняет необходимые действия в соответствии с программой. Их концепция плана во многом перекликается с нашими идеями, представленными в этой главе, и, без преувеличения, их исследование можно назвать одним из самых выдающихся работ последнего времени, позволяющих нам продвинуться вперед в понимании поведения. Что касается этой работы, то в Стенфордском университете под руководст-

2Θ8

Заключение

вом Бейвласа было проведено несколько изящных экспериментов (хотя заявленная их цель находится за рамками обсуждаемых нами проблем). Один из этих экспериментов (169) в особенности заслуживает нашего внимания. Экспериментальное устройство состояло из набора кнопок, и испытуемому говорилось, что определенные кнопки должны быть нажаты в определенном порядке, и что его задача — выяснить порядок нажатия этих кнопок после нескольких попыток. Ему говорилось, что правильное нажатие кнопок будет сопровождаться звуковым сигналом. Однако в действительности эти кнопки не были подсоединены к какому-либо устройству и звуковой сигнал раздавался независимо от действий испытуемого, но с возрастающей частотой, то есть, относительно редко в начале работы и все чаще и чаще ближе к концу эксперимента. И всякий раз у испытуемого достаточно быстро формировалось то, что мы определили как посылку третьего порядка, и он крайне неохотно отказывался от своего решения даже тогда, когда ему демонстрировали, что его действия были никак не связаны со звуковым сигналом. Итак, мы можем рассматривать это экспериментальное устройство как микромодель вселенной, в которой все мы формулируем наши собственные посылки третьего порядка, наши способы бытия-в-мире.

7.5

Когда мы сравниваем способность человека принять или стерпеть изменения на втором или третьем уровнях знания соответственно, мы сталкиваемся с принципиальным различием. Способность человека адаптироваться к изменениям на втором уровне просто поразительна, ее отмечает всякий, кому довелось наблюдать терпение и стойкость человека в самых мучительных ситуациях. Однако это терпение возможно лишь до тех пор, пока не нарушены посылки третьего порядка относительно самого суще-

10 Психология

289

•"3*

„If·

Психологин межличностных коммуникаций

ствования человека и тех смыслов мира, в соответствии с которыми он живет.³ Должно быть, именно это имел в виду Ницше, когда говорил, что тот, у кото есть почему бытия, стерпит почти любое его как. Однако человек, возможно в гораздо большей степени, чем собака Павлова, значительно менее готов к тому, чтобы справляться с несоответствиями, угрожающими его посылкам третьего порядка. Человек не сможет психологически выжить в мире, который не может объяснить, в мире, который не имеет для него смысла. Двойное ограничение, как мы увидели, приводит именно к этому разрушительному результату; но тот же самый результат возможен и тогда, когда события или обстоятельства лежат за пределами человеческого контроля или воли, Писатели-экзистенциалисты, от Достоевского до Камю, многократно обращались к обсуждению этого вопроса, который столь же стар, сколь и книга Иова. Так, к примеру, Кириллов, персонаж из «Бесов» Достоевского, решил, что бога не существует и, следовательно, жить более незачем.

Слушай, — остановился Кириллов, неподвижным, исступленным взглядом смотря пред собой. — Слушай большую идею: был на земле один день, и в средине земли стояли три креста. Один на кресте до того веровал, что сказал другому: «Будешь сегодня со мною в раю». Кончился день, оба померли, пошли и не нашли ни рая, ни воскресения. Не оправ·

* Так, это различие мы можем заметить в письмах (например, 57), написанных заключенными, осужденными нацистами за политические преступления различной тяжести. Те, кто чувствовал, что их действия помогали разрушать ненавистный строй, принимали сиерть с мужеством и достоинством. С другой стороны, те, кто был осужден за такие незначительные поступки как прослушивание вражеского радио или пересказ анекдота про Гитлера, пребывали в отчаянии. Их смерть, без сомнения, казалась им нарушением их посылки третьего порядка, гласящей, что любая смерть должна иметь какой-то смысл.

290

Заключение

дывалось сказанное. Слушай: этот человек был высший на всей земле, составлял то, для чего ей жить. Вся планета, со всем, что на ней, без этого человека — одно сумасшествие. Не было ни прежде, ни после Ему такого же, и никогда, даже до чуда. В том и чудо, что не было и не будет такого же никогда. А если так, если законы природы не пожалели даже и Этого, даже чудо свое не пожалели, а заставили и Его жить среди лжи и умереть за ложь, то, стало быть, вся планета есть ложь и стоит на лжи и глупой насмешке. Стало быть, самые законы планеты ложь и диаволов водевиль. Для чего же жить, отвечай, если ты человек? (с. 575— 576).'

И Достоевский, устами того, к кому был обращен этот вопрос, дает поразительный ответ: «Это другой оборот дела. Мне кажется, у вас тут две разные причины смешались; а это очень неблагонадежно» (с. 576).⁶

Мы убеждены в том, что когда бы ни возникала эта тема, центральное место занимает вопрос о смысле, и этот «смысл» — категория не столько семантическая, сколько экзистенциальная. Отсутствие смысла — это ужас экзистенциального Ничто. Это то субъективное состояние, в котором реальность теряется или пропадает, как и представление о других людях и себе самом. Для Габриэля Марселя «Жизнь — это борьба против Ничто». Прошло уже более ста лет с того момента, как Кьеркегор написал: «Я хочу пойти в сумасшедший дом и посмотреть, не поможет ли мне глубина сумасшествия решить загадку жизни».

В этом смысле, позиция человека, находящегося визави со своим таинственным партнером, мало чем отличается от той ситуации, в которой находится соба-

⁵ Цит. по Достоевский Φ. Μ. Собрание сочинений в 15 томах.

Т. 7. Бесы. Л. Наука, 1990.

^s Цит. по Достоевский Φ. Μ. Собрание сочинений в 15 тонах.

Т. 7. Бесы. Л. Наука, 1990.

291

;*·

г

"7

ι-I'

Психологин межличностных коммуникаций

ка Павлова. Собака быстро научается тому, каков смысл круга и эллипса, и ее мир рушится в тот момент, когда экспериментатор внезапно опровергает этот смысл. Если мы проанализируем наш субъективный опыт пребывания в аналогичных ситуациях, мы обнаружим, что склонны искать некоего скрытого «экспериментатора», стоящего за всеми превратностями нашей судьбы. Потеря или отсутствие смысла жизни, вероятно, самый распространенный общий знаменатель всех форм эмоциональных расстройств, и в особенности столь широко обсуждаемых ныне «современных» болезней. Боль, болезнь, потеря, неудачи, отчаяние, разочарование, страх смерти или просто скука — все это приводит к ощущению бессмысленности жизни. Нам кажется, что в самом общем виде, экзистенциальное отчаяние — это болезненное расхождение между тем, что есть, и тем, что должно быть, между восприятием и посылками третьего порядка.

7.6

У нас нет оснований говорить о том, что в человеческом восприятии реальности можно выделить только три уровня абстракции. По крайней мере, теоретически этих уровней бесчисленное количество. И посему, если человек хочет изменить имеющиеся у него посылки третьего уровня, что, по нашему мнению, является основополагающей задачей психотерапии, он может сделать это только с позиции четвертого уровня. Однако мы сомневаемся в том, что человеческое сознание способно справиться с более высокими уровнями абстракции без помощи математических символов или компьютера. Важно отдавать себе отчет в том, что на четвертом уровне возможны лишь проблески понимания, и что любые формулировки крайне затруднительны, если вообще возможны. Читатель, возможно, помнит, как сложно было передать смысл «класса всех классов, которые не

292

Заключение

являются составной частью самих себя» (см. п. 5.2), который по своей сложности приближается к тому, что свойственен для посылок третьего порядка. Или, к примеру, если мы еще можем понять смысл фразы «Это то, как я понимаю, как ты понимаешь, как я тебя понимаю» (см. п. 3.34), следующий (четвертый) уровень в этой иерархии («Это то, как я понимаю, как ты понимаешь, как я понимаю, как ты меня понимаешь») уже фактически находится за пределами нашего понимания.

Давайте еще раз повторим этот важный вывод: коммуникация или даже размышления о посылках третьего порядка возможны только с позиции четвертого уровня. Однако этот четвертый уровень уже находится на грани возможностей человеческого сознания и знания об этом уровне чрезвычайно редки, если вообще имеют место. Нам представляется, что познание этой сферы осуществляется посредством интуиции и эмпатии, оно представляет собой «ага*-опыт, возможно, ее удастся постичь с помощью ЛСД или аналогичных наркотиков, и, конечно же, именно в этой сфере осуществляются терапевтические изменения, такие изменения, относительно которых, в случае успешной терапии, мы не можем точно сказать, как и почему они произошли и в чем их сущность. Психотерапия связана именно с этими посылками третьего уровня, с их модификацией. Однако для того, чтобы изменить посылки такого уровня, чтобы осознать паттерны своего поведения и паттерны окружающей среды, необходимо перейти на следующий, четвертый уровень. Только находясь на этом уровне можно увидеть, что реальность не является чем-то объективным, неизменным, способствующим либо препятствующим нашему выживанию; только там можно понять, что на самом деле реальность — это наш субъективный опыт существования. Реальность — это то, что мы сами строим из того, что, по всей вероятности, находится всецело за пределами человеческого сознания.

293

""*

.л

Bit *

"Μ

Психология межличностных коммуникаций

7.61

Иерархии, подобные тем, что мы сейчас анализируем, были наиболее полно изучены в рамках одного из направлений современной математики, во многом схожего с нашим исследованием, если не считать того факта, что математики осуществляют это с такой последовательностью и таким упорством, которых мы даже не надеемся достичь. Это направление — теория доказательств, или метаматематика. Как указывает этот термин, данная сфера математики анализирует саму себя, то есть, те законы, что лежат в основе самой математики, кроме того, это направление исследует то, насколько согласованным является математическое знание в целом. А посему неудивительно, что по сути те же самые парадоксы были обнаружены и разработаны специалистами-математиками задолго до того, как ученые, занимающиеся анализом человеческой коммуникации, узнали об их существовании. Фактически, разработки а этой области берут начало с исследований Шредера (1895), Лёвенхайма (1915), и особенно Гильберта (1918). Теория доказательства, или метаматематика, занимала в те годы склонные к абстрагированию умы блестящих, хотя и маленьких групп ученых, стоящих вне основного направления математических изысканий. По всей вероятности, мы можем выделить два события, привлекших в свое время внимание к теории доказательства. Одно из них — это опубликование в 1931 году эпохальной работы Гёделя, касавшейся формально нерешаемых теорем (56); Гарвардский университет назвал эту работу самым важным достижением математической логики второй четверти века (108). Второе — взрыв интереса к компьютерным технологиям, произошедший после Второй мировой войны. Если вначале эти машины были жестко запрограммированными примитивными аппаратами, то уже вскоре они превратились в многофункциональные искусственные организмы, появление которых

294

Заключение

породило фундаментальные проблемы теоретического доказательства, поскольку их структура стала настолько сложной, что они могли принимать самостоятельные решения, касающиеся выбора оптимальной процедуры расчета из нескольких возможных. Иными словами, возник вопрос о том, можно ли создать такие компьютеры, которые бы не только выполняли ту или иную программу, но в то же время могли бы вносить в эту программу необходимые изменения.

В теории доказательств существует термин «про- цедура решения», которым принято обозначать методы поиска доказательств истинности или ложности того или иного суждения или целого класса суждений в рамках данной формальной системы. Связанный с ним термин «проблема решения» обозначает то, существует ли в принципе соответствующая процедура. Таким образом, проблема решения может быть решена позитивно, если для ее решения может быть найдена процедура решения, если же такой процедуры решения не существует, то будет иметь место негативное решение. Соответственно, проблемы решения подразделяются на решаемые и нерешаемые.

Существует, однако, и третья возможность. Определенное (позитивное либо негативное) решение проблемы решения возможно лишь тогда, когда исследуемая проблема находится в рамках области (сферы применения) данной процедуры решения. Если эта процедура решения применяется к проблеме, лежащей вне данной области, подсчеты будут продолжаться бесконечно долго и не приведут ни к позитивному, ни к негативному выводу.⁸ И здесь мы снова имеем дело с понятием нерешаемости.

^β Здесь мы сталкиваемся с так называемой проблемой сбоя в процедурах решения; и ее можно рассматривать как убедительную аналогию предложенной вами игры без конца в человеческой коммуникации (см. п. 7.2).

295

•1

Психология межличностных коммуникаций

7.62

Это понятие является ключевым положением уже упоминавшейся нами выше работы Гёделя, в которой рассматривались формально нерешаемые теоремы. Выбранная им для своей теоремы формальная система — это «Начала математики» Уайтхеда и Рассела, в которой анализируются основы математического знания. Гёделю удалось показать, что в этой или любой другой аналогичной системе возможно сконструировать предложение G, которое: 1) будет доказуемо на основе посылок и аксиом данной системы, но 2) само по себе будет свидетельствовать о своей недоказуемости. Это означает, что если G доказуемо в данной системе, его недоказуемость (декларируемая в самом утверждении) также будет доказуема. Но в том случае, если и доказуемость, и недоказуемость выводятся из аксиом данной системы, и эти аксиомы не противоречат друг другу (что является частью доказательства Гёделя), то в данной системе G нерешаемо, точно так же, как и парадокс, представленный нами в п. 5.441, нерешаем в рамках той «системы* — информации, содержавшейся в сообщении преподавателя, и контекста, в котором она была передана.⁷ Доказательство Гёделя имеет ряд следствий, которые можно распространить далеко за пределы математической логики; его теорема доказывает, что любая формальная система (математическая, символическая и т. д.) неизбежно будет несовершенной в описанном выше смысле, и, следовательно, согласованность такой системы может быть доказана только в том случае, если

⁷ Читатель, заинтересовавшийся этой проблемой, может обратиться К блестящему нематематическому представлению доказательства Гёделя, предложенному в работе Нагеля и Ньгомана (108). Насколько нам известно, сходство между теоремой Гёделя и парадоксальными предсказаниями было впервые отмечено Не ρ лихом (111), и мы уверены, что этот парадокс — наиболее изящная нематематическая аналогия данной теоремы, лучшая, возможно, чем нечисловой подход Финдлея (44).

2Θ6

Заключение

будут использованы методы доказательства более общие, чем те, что может предложить сама эта система.

7.63

Мы так подробно рассмотрели теорию Гёделя потому, что в этой математической аналогии мы видим то, что можно было бы назвать главным парадоксом человеческого существования. В конечном счете, человек является и субъектом и объектом своего поиска. И хотя вопрос о том, можно ли рассматривать человеческое сознание по аналогии с формальной системой, в том значении, как оно описано в предыдущем параграфе, по всей вероятности, ответа не имеет, его стремление к поиску и пониманию смысла своего существования — это попытка формализации. Как нам кажется, в этом и только в этом значении некоторые выводы теории доказательства релевантны нашему исследованию. Это ни в коей мере не является нашим открытием; на самом деле, за десять лет до опубликования блестящей теоремы Гёделя другой выдающийся ум нашего века — Людвиг Витгенштейн — уже сформулировал этот парадокс в своей работе «Логико-философский трактат» (168). Витгенштейн показал, что мы сможем узнать что-то о всей целостности мира лишь в том случае, если выйдем за его пределы. Однако если бы это было возможно, этот мир уже не был бы целым миром. Наша логика не знает ничего за его пределами.

Логика заполняет мир: границы мира суть и ее границы.

Стало быть, в логике нельзя сказать: в мире имеется это и это, а того в нем нет. Это предполагало бы, что мы исключаем какие-то возможности, а такого быть не может: ведь в противном случае логика должна была бы выйти за пределы мира, если бы эти границы поддавались рассмотрению лишь извне.

297

"Ч·

Психология межличностных коммуникаций

Мы не можем мыслить то, что мыслить не в наших силах; значит, то, что мы не в силах мыслить, мы не в состоянии и сказать (с. 56).^в

Тогда этот мир конечен и в то же время не имеет конца; он не имеет конца именно потому, что за его пределами нет ничего, что в совокупности с тем, что находится внутри него, создавало бы его границу. Ко если бы это было так, отсюда следовало бы, что «Мир и Жизнь суть едины. Я есть мой мир» (с. 56). Человек и мир являются целостностями, чьи отношения определяются не глаголом «иметь» (одно имеет другое, содержит его в себе или принадлежит к нему), но глаголом «быть»: «Субъект не принадлежит миру, а представляет собой некую границу мира» (с. 56; курсив наш).

И в этих рамках можно задать осмысленный вопрос и ответить на него: «Если вопрос вообще может быть поставлен, то на него можно и ответить» (с. 72). Однако «постижение тайны жизни в пространстве и времени лежит вне пространства и времени» (с. 72). Поскольку, как уже должно быть совершенно ясно, находясь внутри определенных рамок, мы не можем ни утверждать что-либо, ни даже задавать вопросы относительно этих рамок. И решение заключается не в том, чтобы найти ответ на загадку существования, но в том, чтобы понять, что этой загадки не существует. И в этом сущность прекрасных, почти дзен-буддистских завершающих строк «Трактата».

Для ответа, который невозможно высказать, нельзя также высказать и вопрос. Тайны не существует...

Мы чувствуем, что, если бы даже были получены ответы на все возможные научные вопросы, наши жизненные проблемы не были бы затронуты этим.

¹ Здесь и далее цит. по: Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. Пер. с ней. М. С. Козловой и Ю. А. Асеева. М.: Издательство «Гнозис», 1994.

298

Заключение

Тогда, конечно, уж не осталось бы вопросов, но и это было бы определенным ответом.

Решение жизненной проблемы мы замечаем по исчезновению этой проблемы. (Не потому ли те, кому после долгих сомнений стал ясен смысл жизни, все же не в состоянии сказать, в чем состоит этот смысл.)

В самом деле, существует невысказываемое. Оно показывает себя, это — мистическое...

О чем невозможно говорить, о том следует молчать (с. 72—73).

Пол Вацлавик, Дженет Бивин, Дон Джексон