Сказки О. Уайльда - ощущение творчества как магии и волшебства

 

В сказках Оскара Уайльда понятие эстетического применимо во всех возможных вариантах дефиницей. Это, прежде всего весь вещественный мир, служащий в угоду человека, это всё что способно радовать глаз, волновать, рождать новые чувства и ощущения у человека, то, что влечёт за собой в жизни, в искусстве и мире природы. Это все возможные проявления моды, это живой мир, мир природы во всем многообразии красок и форм существования. В том числе это наука о прекрасном в мире искусства и быта, связанная с непреходящей сменой художественных направлений, стилей и методов выражения художественной выразительности, с тем условием, что любой предмет быта воспринимается исключительно как произведение искусства. Эстетика О. Уайльда приобретает новую форму, разновидность, получившую название панэстетизма, воспевавшего культ красоты как основополагающую единицу миросозерцания. В молодости О. Уайльд испытал сильное влияние со стороны Э.А. По, предвосхитившим эпоху декоданса и расцвет эстетического учения. [7, с. 5] Сказки Уайльда теперь стали бесспорной классикой; странно читать те, мягко говоря, прохладные отзывы, какими были встречены и «Счастливый принц» (1888), и появившаяся три года спустя вторая книжка сказок «Гранатовый домик». Была, однако, своя причина для плохо скрытой враждебности критиков. Уайльд и сам называл свои сказки «опытом изображения нынешней жизни в формах, далёких от реального», указывая, что они предназначены скорее не детям, а взрослым,» которые не утратили дара радоваться и изумляться». Критика отозвалась об этих книжках прохладно, но теперь они стали бесспорной классикой. Мало кому дано было с такой убедительностью «описать то, чего никогда не было», - так сформулировал свою задачу сам Уайльд. И решал её очень последовательно, вступая в спор с тогдашней прозой, которая добивалась прямо противоположного эффекта. Это была принципиальная полемика, Уайльду говорили, что он пишет о пустяках, вместо того чтобы озаботиться серьёзными социальными проблемами, что превращает литературу в беспечную забаву. Он возражал: наступлённая серьёзность - вовсе не ручательство, что писатель создал что-то настоящее. Нужно вернуть ощущение творчества как магии и волшебства. Нужно, чтобы проза стала не просто хроникой или проповедью, а искусством, в котором так много значит выдумка, красочность, гротеск, условность, игра. [10, с. 372]

Его раздражала современная проза, довольствовавшаяся шаблонной «имитацией» действительности. Чуть позже в сказках выдумка и стилизация сделались для Уайльда основной творческой установкой. Она никак не отвечала эстетической моде. Уайльда обвинили в несерьёзности и литературной неумелости. Сам Уайльд полагал, что в сказке всё решает способность автора «точно описать то, чего никогда не было». Сказка оказывалась идеальным жанром для того, чтобы постичь «наличествующее», и одновременно она становилась отрицанием «наличного». (Наличное» - круг повседневности, размеренной, заурядной и убийственной для духовного потенциала личности, а «наличествующим», в глазах Уайльда, был весь громадный пласт истории и культуры, который необходимо пережить и освоить, чтобы явился целостный, неущемлённый человек. [8, с. 41]

Тема красоты была актуальна для творчества О. Уайльда. Он часто спорил с натуралистами, всё больше к искусственности. Единственная цель к которой стремится художник, - это не простое изображение красоты, а научение красотой, влияние на душу читателя. [7, с. 13] И не по прихоти писателя возникло - вернее возродилось - это романтическое стремление прочь от серенького горизонта будней. Тут заявляла о себе неудовлетворённость реальным положением вещей, когда человек скорее фунционирует, чем живёт, и всё на свете подчинено плотским рационалистическим стандартам, и существование бесцветно, безвкусно, словно дистиллированная вода. По-разному, но настойчиво давала себя почувствовать жажда действительной жизни. [8, с. 38] Уайльд полагал задачу искусства в соответствии красоты, недоступной действительной жизни. Самый важный для писателя вопрос об отношении Искусства к Жизни решается путём слияния эстетического порыва с жизненным опытом. Как искусство может влиять на жизнь? Сочетая несочетаемое, красоту и страдание, Уайльд проповедует любовь и сострадание, которое по сути своей неизмеримо выше жестокости, но жестокость слишком часто сильнее их. В неравной схватке Искусства и Жизни побеждает Жизнь и заставляет Искусство подчиниться ей. Эстетические взаимоотношения искусства с действительностью рисовались следующим образом:» Искусство начинает с абстрактного украшения, с чисто-изобретательной приятной работы над тем, что недействительно, чего не существует…Жизнь приходит в восторг от этого нового чуда и просит, чтобы её допустили туда, в этот очарованный круг. Искусство берёт жизнь, как часть всего сырого материала, пересоздаёт её, перевоплощает её в новые формы; оно совершенно равнодушно к фактам, оно изобретает, фантазирует, грезит и между собой и реальностью ставит высокую преграду красивого стиля, декоративной или идеальной трактовки». [3, с. 715] Слова эти взяты из диалога «Упадок лжи», написанного в промежутке между первым и вторым сборниками сказок, имеют к ним, по-видимому, самое непосредственное отношение. Они, скорее всего, результат теоретического осмысления известного художественного опыта. Творческое, артистическое начало провозглашалось высшей ценностью, и самым главным было его высвободить из-под власти косных представлений, из-под гнёта внешне разумных, а по существу нелепых общественных порядков. Вот чему хотел Уайльд посвятить свою жизнь. Он был один из первых, кто пошёл в литературу по этому пути. Было бы натяжкой утверждать, что он создал нечто новое и небывалое, - это не так. Скорее он возвращал, или по-своему переосмыслял, полузабытые художественные ходы, которые были отлично известны ещё на заре девятнадцатого столетия, когда романтизм переживал свои звёздные часы. Но его усилия приобретали особый смысл, если вспомнить, какие художественные приоритеты признавала эпоха. Она дорожила фактологией, объективностью, правдоподобием. Уайльд возвеличил воображение, интуицию, грёзу. И своё творчество определил как «опыт изображения нынешней жизни в формах далёких от реального». [4, с. 18]

В самом деле, в сказках мы находим и абстрактное украшение, и изобретательность, и фантастику, и «то, чего не существует». И всё это не потому, что указанные особенности обязательны для сказок, но потому, что, с точки зрения Уайльда, они - непременный элемент искусства. В свете эстетической логики писателя сказочность должна была стать необходимым свойством литературы. Недаром сказочные мотивы обнаруживаются почти во всём его творчестве, а сами сказки и составляют, может быть, главное его художественное достижение.