Крестоносцы и византийцы: на чьей стороне божественная поддержка?

 

Хроника «Деяния франков», равно как и другие хроники, показывают несовместимость двух идеологий: идеологии крестового похода и идеологии императорской власти в Византии. При этом византийцы не критикуются, как уже было сказано, с религиозной точки зрения, но, однако, они изображены как христиане, более низкие по своему статусу, чем крестоносцы.

Напомним, что византийская идеология власти предполагала translatio imperii, вследствие чего византийцы называли себя «ромеями». Термин «Византия» появился в последние века империи в ряде сочинений, тогда как широкое распространение он получил уже тогда, когда Византийская империя уже ушла в историю. С другой стороны, крестоносцы не признавали «ромейского статуса» империи. Для них византийцы никогда не были «ромеями», а были лишь греками. В тех же «Деяниях франков» фигурирует термин «Романия», но в контексте хроники это обозначает скорее бывшие малоазийские территории империи. О чем бы ни шла речь, имеется ввиду все же именно регион: «Таким образом, на четвертый день, 6 мая мы достигли Никеи, которая является столицей всей Романии, и там расположились лагерем». Когда хронист говорит о византийцах, он никогда не называет их «ромеями». Византийский император никогда не фигурирует как «император ромеев».

Часто византийцы именуются просто как «греки». Греки упоминаются в описании перехода армии Боэмунда в направлении Константинополя: «Греческий народ выходил и шел в радости на встречу с господином Боэмундом, вынося нам в изобилии продовольствие». Император всегда именуется именно как «император», возможно еще с прибавлением какого-либо прилагательного негативного характера.

Эта позиция характерна для хроник первого крестового похода в целом, и не выделяет «Деяния франков» из общего ряда хроник. Как пример можно привести хронику Гвиберта Ножанского. Он называет императора «греческим императором», тогда как народ тоже именуется «греческим». Когда Гвиберт рассказывает о мусульманских завоеваниях, он пишет: «Когда они (турки - В.П.), более боеспособные и более рассудительные в своей отваге, атаковали империю Константинополя, …император греков… отправил во Францию письмо, адресованное Роберту, графу Фландрскому». Во время осады Никеи было решено отправить посольство к «правителю Константинополя»: «Всеобщим решением, они постановили отправить посольство к правителю Константинополя, дабы сообщить ему, что нужно переправить сколь можно больше кораблей в Кивот, где имеется пристань». В хронике Роберта Реймсского пересказана речь папы на Клермонском соборе, где папа говорит: «Они («персидский народ - В.П.) уже раскололи царство греков, и властвуют территорией, которую нельзя преодолеть и за два месяца путешествия». В той же хронике крестоносцев из похода бедноты на обратном пути встречает «негоднейший император Константинополя». Рауль Каэнский в своей хронике пишет: «Во времена своего отца он (Боэмунд - В.П.) дважды обращал в бегство императора греков Алексея». Эккехард из Ауры пишет: «Во времена Генриха IV, императора римлян и Алексея Константинопольского, согласно евангельскому предсказанию, поднялся повсюду один народ против другого и царство против царства…». Под императором «римлян» здесь подразумевается Генрих IV, германский император в 1056-1106 гг. Таким образом, если империя и жива, то она находится на Западе. Многие хронисты, в том числе и Аноним, не признают translatio imperii в отношении византийцев.

Идея императорской власти в Византии, как уже было сказано, наряду с претензией на римское наследство предполагала сакральный характер этой власти. Однако, крестоносцы, как уже тоже было сказано, придавали сакральный характер себе самим, что вступало в противоречие с идеей императорской власти. Дело в том, что крестоносцы в своей картине мира не оставляли себе равных. Демонизируя арабов, они ставили и византийцев ниже себя. При этом византийцы являлись для крестоносцев христианами, но ниже по статусу, чем они сами. Тому, что «крестоносец всегда прав» имеется религиозное обоснование.

Текст «Деяний франков» показывает это на примере описаний тех же самых военных столкновений между крестоносцами и византийцами во время перехода через Восточную Европу. Как пример, стычка армии Готфрида Бульонского с наемниками императора, когда герцог отправлял своих подчиненных на поиски фуража. Оборонительные действия армии герцога описаны следующим образом: «Балдуин, брат герцога, услышав об этом, тайно сделал вылазку, и наконец нашел их, когда они убивали его народ. С крепкой душой Балдуин устремился на них, и превзошел их с Божьей помощью». Таким образом, Бог поддерживает крестоносцев в бою с византийцами. При этом, как мы уже заметили, виноваты в инциденте были крестоносцы. Затем в хронике описана еще одна атака войск императора на войска Готфрида Бульонского как развитие того же самого конфликта: «Вечером несчастный император вновь приказал своим войскам напасть на герцога и народ Христа. Гоня их, непобедимый герцог и Христово войско семерых из них убили, а других непрерывно преследовали до ворот города». Здесь мы видим, опять же, что армия крестоносцев поддерживается Богом против византийцев. Кроме того, здесь есть противопоставление какого-то «несчастного императора» и самого «войска Христа». Хронист ясно дает нам понять, на чьей стороне божественный статус. Французский переводчик хроники Луи Брейе переводит Christi gens как «христианский народ». На наш взгляд, этот перевод несколько неверен, ибо речь идет скорее о «народе Христа». Это важно, поскольку «христианами» (christiani) хронист иногда может именовать и византийцев, но именование «народом Христа» или «войском Христа» является монопольным для крестоносцев.

Эти эпизоды рассказаны и хронистами из «семьи Гесты». Петр Тудебод пишет, как ему свойственно, близко к тексту Анонима. Балдуин «нашел их, когда они убивали его народ, атаковал их всем своим сердцем и превзошел их с Божьей помощью». Затем император атакует еще раз: «Вечером несчастный император отправил свои войска, приказав им атаковать герцога и народ Христа. Гоня их, непобедимый герцог и Христово войско, семерых из них убили, преследуя остальных вплоть до ворот города». Гвиберт Ножанский пишет: «И когда он (Балдуин - В.П.) заметил, что нашим досаждает неистовство туркополов, он яростно атаковал их, как подобает, и с благоволения Бога, одержал такую победу, что захватил шестьдесят из них, часть убил, а часть отвел своему брату». Хроника Роберта Реймсского: «Сильный духом, он мужественным натиском напал на них, и с Божьей помощью превзошел их, убив многих из них и представив своему брату-герцогу пленных»; «На закате солнца, когда ночь уже покрыла поверхность земли, пособники императора предвкушали нападение на герцога. Однако, с помощью божественной благодати, с большим для них ущербом, они едва ушли от рук наших». В общем и целом, во всех этих хрониках мы видим ситуацию, сходную с хроникой «Деяния франков».

Аналогичная ситуация наблюдается и в описании Анонимом инцидента с крепостью еретиков, о которой также уже было упомянуто. Византийцы, которые, по сути, защищают свои земли, оказываются неправы. Выражено это, правда, не словами самого хрониста, а пересказанными им словами Боэмунда Тарентского. Это дает понять, может быть и не точку зрения хрониста, но все же того, кто участвовал в походе. Боэмунд спрашивает: «Почему вы, негодные, убиваете народ Христов и мой? У меня нет никакой распри с вашим императором». Наемники отвечают на это, что они здесь не при чем и лишь выполняют приказы императора. Эта фраза Боэмунда, опять же, на наш взгляд, предполагает, что в конфликте есть лишь одна сторона, которая пользуется поддержкой Бога, и речь идет о крестоносцах.

Петр Тудебод рассказывает все точно так же, как Аноним. Гвиберт Ножанский пишет несколько более категорично: «Отчего, сказал он, вы нападаете на народ Христов и мой? Я не замышляю свергнуть вашего императора». Роберт Реймсский в своей хронике больше упирает факт божественности крестоносцев: «О, маловразумительный народ! Почему вы пытаетесь убить наш народ, который еще и народ Бога? Мы - товарищи и слуги веры Христовой, и воины-паломники Святого Гроба. Мы никоим образом не пытаемся вам навредить, или отобрать что-либо у вашего императора». Хроника Роберта здесь достаточно примечательна: далее оказывается, наемники императора сами отдают себе отчет, у кого какой статус. Скорее всего, эта фраза придумана хронистом, но она многое проясняет для нашего исследования: «Господин! Мы - наемники императора желаем получить от него вознаграждение. Мы идем, куда ему захочется, мы делаем то, что он повелевает, повинуясь ему больше, чем Богу. Однако, мы признаем, что должно повиноваться Богу, а не людям… Во имя Господа, воинами и паломниками которого вы являетесь, удостойте нас своей милости». В принципе, факт признания врагами божественности крестоносцев не является в хрониках редкостью. Мусульмане это делают на примере диалога Кербоги с его матерью в хронике «Деяния франков».

В хрониках, не относящихся к «семье Гесты» тоже встречаются подобные моменты. В качестве примера можно привести то, как Раймунд Анжильский описывает, как епископа Пюи взяли в плен наемники императора: «Епископ Пюи... был захвачен печенегами. Они сбросили его с его мула, ограбили и сильно ударили по голове. Но поскольку епископ был столь необходим народу Бога, его жизнь была спасена». Похожая фраза имеется у Петра Тудебода. Рауль Каэнский рассказывает, как Алексей замышлял победить воинов Танкреда (речь идет о военных действиях уже после крестового похода, но до освобождения Боэмунда Тарентского из сарацинского плена), но у него это не получилось: «На земле решают люди, но судит Бог, который восседает в небесах над херувимами». Когда Эккехард из Ауры пишет о кознях императора по прибытии крестоносцев в Византию, он пишет: «Он (император - В.П.) уничтожил бы их обманом, если бы мастерство герцога Готфрида более надежно не охраняло бы стадо Господа». Бодри Дольский излагает сходные идеи, описывая одну из стычек крестоносцев с императорскими властями: «Император Алексей, услышав это, был в гневе и постоянно замышлял в своем сердце зло в отношении войска Христа». Хронист не предполагает здесь равенство статуса крестоносцев и императора. Подобную же дифференциацию мы видим в рассказе о том, как император, шедший на помощь крестоносцам, ушел обратно под влиянием слов Стефана Шартрского: «Если бы император Алексей тогда все же пришел и превзошел бы турок, триумф был бы приписан его народу, а не войску Бога». В его же хронике крестоносцы возмущаются, что им приходится присягать императору: «Франки утверждали, что должны клятву только Богу, воинами которого они были в пути».

Хроника Петра Тудебода содержит подобные идеи во фрагменте, не имеющем ничего общего с «Деяниями франков» и явно не перенятом у Анонима. Речь идет о пути войска Раймунда Сен-Жилльского через Восточную Европу: «Выйдя (из Склавонии - В.П.), он (Раймунд Сен-Жилльский - В.П.) достиг Диррахия, который был императорским городом. Он надеялся, что находится в своей земле, но вдруг был атакован вражескими подонками. Греческий народ, наблюдая за этими благоразумнейшими воинами Христа, тайно и скрытно не прекращали выслеживать день и ночь, как навредить им и причинить им вред». В хронике Гвиберта Ножанского также имеется фрагмент со сходной идеей, отсутствующий при этом: «Но Бог, вдохновением которого были движимы эти набожные толпы, защитил их так, что негоднейший (император) не нашел места, чтобы им навредить. Напротив, несчастный, он был повергнут в страх».

Таким образом, в «Деяниях франков» византийцы не поддерживаются Богом. На примерах других хроник мы видим то же самое, т.е. сам факт построения своеобразной «иерархии христиан» здесь не уникален. До сих пор мы не смогли выделить «Деяния франков» из общего ряда хроник. С другой стороны, ряд хронистов не останавливаются на иерархизации христиан и критикуют византийцев с религиозной точки зрения, чего Аноним не делает.

Гвиберт Ножанский довольно много внимания уделяет критике восточного христианства. Фактически он говорит о том, что восточное христианство погрязло в ересях (при этом Гвиберт дает понять, что речь идет именно о греках): «Этот вздор до сих пор процветает у них как в делах светских, так и в христианском вероисповедании. И у нас нет с ним практически ничего общего ни в причащении, ни в подчинении апостольскому престолу». Далее есть еще одно любопытное замечание касательно filioque, где хронист говорит о «damnatio» восточного христианства, которое чаще переводится как «проклятие». В основном, Гвиберт критикует византийцев по поводу разных способов причастия и по поводу filioque в символе веры. В итоге, византийцы были, по мнению хрониста, наказаны за свои отклонения от истины: «Отпав от веры в Троицу, они постепенно пришли к тому, что понесли большой ущерб от языческих народов, ибо те, кто в грязи, до сих пор покрыты грязью». Гвиберт, таким образом, говорит о том, что за их отступления от истины, византийцы были наказаны пришествием сарацинов. Он также выражает недовольство по поводу браков священников и якобы изданного императором закона, предписывающего отдавать одну из дочерей в проститутки, если всего их три или четыре.

Довольно строг по отношению к византийцам Рауль Каэнский: «Язычники вокруг нас стали сильнее. Греки и турки закрыли нам все пути. Мы ожесточили две наиболее мощные из сил мира - Константинополь и Персию». Он таким образом приравнивает греков к туркам и называет язычниками и тех, и других. Раймунд Анжильский намекает на то, что византийцы - это чуть ли не враги веры: «Первый дар, который дал нам Господь, а именно Никея, отвернулся от него. Бог дал вам свой город, отобрав его у ваших врагов, но потом не был там познан. Если кто-то упоминал имя Господа, то был бит плетьми а дела Божии там не творились». Намек сделан, вероятно, на византийцев, ибо город достался им.

В хронике Анонима нет столь жесткой критики, он вообще не обвиняет византийцев с точки зрения религии. Правда, как мы уже сказали, он косвенно говорит об иерархии среди христиан, ставя крестоносцев выше византийцев. Как воин, он мало интересуется вопросами, которые ставит Гвиберт Ножанский, а как «сосед» византийцев понимает, что они такие же христиане и не называет их при этом еретиками.

Аноним показывает, что, будучи ниже крестоносцев по рангу, византийцы вовсе не перестают при этом быть христианами. Когда армия Боэмунда проходит через европейскую часть Византии, Боэмунд отдает себе отчет в том, что он идет через землю христиан: «Здесь Боэмунд держал совет со своим народом, ободряя и увещевая быть добрыми и смиренными. И пусть они не разграбляют эту страну, ибо это страна христиан, и пусть никто не берет больше того, что будет ему достаточно для еды». В другом месте речь идет о переговорах Раймунда с императором: «Пока же император предлагал, граф (Раймунд Сен-Жилльский - В.П.) обдумывал, какому наказанию можно подвергнуть императорское войско. Но герцог Готфруа и Ротберт, граф Фландрский и другие вожди заявили ему, что несправедливо будет воевать против христиан». За императора тогда вступился и Боэмунд, которого автор хроники по этому поводу называет «мудрый муж». Здесь же можно упомянуть уже приводимую нами цитату о совместном крестном ходе греков и латинян после взятия Иерусалима: латиняне, таким образом, не отказывались и от совместных богослужений с греками.

Повествование обо всех этих событиях в хронике Гвиберта Ножанского, в целом, аналогичны Анониму: «Когда собрался весь народ, Боэмунд собрал предводителей и держал совет, посоветовавшись со своими товарищами, предписал всем, чтобы они действовали добро и честно по отношению к населяющим эту землю христианским народам и не опустошали родину тех, кого они пришли защищать». Об этом эпизоде говорит и Бодри Дольский: «Земля, по которой мы идем, христианская, и нельзя ее грабить». Гвиберт также говорит и о переговорах с Раймундом Сен-Жилльским: «Предводители, а именно герцог Готфрид, Гуго Великий, Роберт Фландрский и другие сказали, что никак нельзя нести оружие против кого-либо, кто считается христианином». Более того, Гвиберт, как мы уже упоминали, в описании похода бедноты говорит о греках как о людях «нашей веры». Петр Тудебод говорит только о переговорах с графом: «Пока же император предлагал, граф обдумывал, какому наказанию можно подвергнуть императорское войско. Но герцог Готфруа, граф Фландрский и другие вожди заявили ему, что несправедливо воевать против христиан». Раймунд Анжильский говорит о том же эпизоде; вожди говорят графу Сен-Жилльскому, что «безумно воевать с христианами, когда нам угрожают турки». Роберт Реймсский приводит эпизод, когда император боится, что крестоносцы могут причинить вред его землям; Аноним не пишет об этом эпизоде: «Он боялся, как бы столь большое войско не поднялось против него… Однако, наши совершенно не желали этого, не имея желания сражаться против христиан». Бодри Дольский, пишет, как крестоносцы впали в растерянность, узнав о том, что они должны присягать императору: «Что им (крестоносцам - В.П.) было делать? Они не желали воевать против христиан».

Некоторые хронисты даже упоминают о том, что одной из задач похода была помощь братьям-христианам на Востоке. Например, такова хроника Фульхерия Шартрского. Вначале он практически приравнивает западную и восточную ветви христианства, когда объясняет мотивы действий папы Урбана II по провозглашению крестового похода: «Услышав также, что внутренние области Романии захвачены у христиан турками и подвергаются опасным и опустошительным нападениям, папа, побужденный благочестием и любовью и действуя по мановению Божьему, перевалил через горы и с помощью соответствующим образом назначенных легатов распорядился созвать собор в Оверни в Клермоне». Под «Романией» в то время понимались малоазийские территории Византии. Далее хронист уже передает речь папы, который вновь говорит о Романии: «Именно, необходимо, чтобы вы как можно быстрее поспешили на выручку ваших братьев, проживающих на Востоке, о чем они уже не раз просили вас. Ибо в пределы Романии вторглось и обрушилось на них, о чем большинству из вас уже сказано, персидское племя турок, которые добрались до Средиземного моря, именно до того места, что зовется рукавом св. Георгия. Занимая все больше и больше христианских земель, они семикратно одолевали христиан в сражениях, многих поубивали и позабирали в полон, разрушили церкви, опустошили царство Богово… И вот об этом-то деле я прошу и умоляю вас, глашатаев Христовых, - и не я, а Господь, - чтобы вы увещевали со всей возможной настойчивостью людей всякого звания… позаботиться об оказании всяческой поддержки христианам и об изгнании этого негодного народа из пределов наших земель». При этом, правда, Фульхерий Шартрский ясно дает понять, что папство в любом случае стоит выше восточных христиан. В частности он дает понять это, когда пишет о распрях вокруг апостольского престола: «…поскольку если церковь римская, в которой есть первостепенный источник исправления для всего христианства, расстроена какой-либо смутой…». Хронист хочет сказать этим, на наш взгляд, что римская церковь превыше всех остальных. Кроме того, заявляя о проблемах восточных церквей как о мотиве, он мало говорит о византийцах по ходу хроники, в то время как союз с Византией является для него вынужденным.

Не только Фульхерий Шартрский упоминает Византию в декларации папы в Клермоне. Подобно ему, это делает Роберт Реймсский: «От пределов иерусалимских и из града Константинополя пришло к нам важное известие, да и ранее весьма часто доходило до нашего слуха, что народ персидского царства, иноземное племя, чуждое Богу, народ, упорный и мятежный, неустроенный сердцем и неверный Богу духом своим, вторгся в земли этих христиан».

Эккехард из Ауры также пишет о бедах Византии: «Все области со всех сторон вплоть до этого болота или морской пазухи, которое называют рукавом святого Георгия, они (турки - В.П.) разрушили до основания, не пощадив ни одной христианской души, ни одной церкви или монастыря и даже изображения святых». Он же говорит о Никее как об оплоте христианства («catholicae quondam fidei turrim firmissimam»).

Некоторые хронисты воздают хвалы Константинополю. Например, когда Фульхерий Шартрский описывает подход армий крестоносцев к Константинополю, он пишет: «Сколь славный и красивый этот город! Сколько монастырей, сколько дворцов в нем, чудесным образом изготовленных! Сколь много можно созерцать прекрасных творений на его площадях и улицах». В пересказе клермонской речи папы, сделанном Гвибертом Ножанским, говорится о том, что мы должны почитать константинопольскую церковь, поскольку из нее исходит начало христианства. При этом в другом месте хроники, о чем уже было сказано, Гвиберт говорит об отходе восточных христиан от истинной веры.

Роберт Реймсский пишет в своей хронике, что Константинополь был построен Константином, вследствие его видения. Для него этот город - цитадель христианства: «Сейчас это - вместилище священнейших реликвий пророков, апостолов и многих святых… Царственный город Константинополь был создан таким, чтобы стать царственной и надежной резиденцией святых реликвий». Однако, византийцы в любом случае будут стоять ниже Рима: «И таким образом, он должен был быть приравнен к Риму по святости и по царственности, если бы в Риме не было папского престола, и если бы он не был головой и вершиной всего христианства».

Аноним в своей хронике воздерживается от столь хвалебных комментариев. Его отношение к византийцам - прежде всего, прагматическое. Однако Аноним умерен в своей критике, и не ругает византийцев с религиозной точки зрения. Это выделяет его из ряда хроник, рассмотренного нами.

 

3.4 Негативная терминология по отношению к византийцам и византийскому императору

 

Воздержанность Анонима в смысле религиозной критики хорошо просматривается на примере анализа негативной терминологии, используемой хронистами в отношении византийцев. Речь идет о прилагательных, которыми часто сопровождаются действующие лица хроник, и которые их характеризуют. «Деяния франков» не переходят здесь в религиозную плоскость, что, напротив, делают другие хронисты.

Разница между «Деяниями франков» и хроникой Петра Тудебода хорошо видна на примере негативных эпитетов, применяемых к императору и византийцам. В хронике Анонима их имеется достаточно много. Император «недоброжелателен» (iniquus): «Наконец, герцог Готфруа первым из всех сеньоров пришел с большим войском в Константинополь двумя днями ранее Рождества и остановился за городом, пока недоброжелательный император (iniquus) не приказал им расположиться вне городских стен. Расположившись, герцог каждый день осторожно рассылал своих оруженосцев, чтобы доставить солому и другое необходимое для лошадей. И хотя они считали, что могут с уверенностью выходить, куда хотят, недоброжелательный (iniquus) император Алексей приказал туркополам и печенегам нападать на них и убивать». Как известно, хроника Петра Тудебода, в основном, совпадает с «Деяниями франков», поэтому здесь он рассказывает аналогичный сюжет. «Iniquus» может переводиться по-разному: со ссылкой на библейские тексты указывается даже на значение «безбожный, нечестивый», однако, основными значениями являются все же значения, связанные с недоброжелательностью, несправедливостью и враждебностью. Ниермейер, в принципе, не приводит значений слова, связанных с религией. Аноним также называет императора «nequissimus» (негоднейший), когда дает свои комментарии по поводу принесения ему клятвы: «ввиду необходимости волей-неволей унизили себя перед негоднейшим из императоров» . Петр Тудебод опускает эту фразу, зато в другом месте называет императора «exsecratus» (проклятый, гнусный, ужасный): «Армия проклятого императора пришла и атаковала графа, его братьев, и всех, кто был с ними». Стоит заметить, что эта фраза имеется и у Анонима, но Петр добавляет сюда свою терминологию, которая указывает на религиозную сторону. Кроме того, Петр пишет, что император есть «prophanus», что тоже указывает на религиозную нечистоплотность («лишенный святости», «нечестивый»): «Мы не можем делать что-либо иное. Мы находимся в милости нечестивого (prophanus) императора, и нам следует выполнять все, что он нам приказал». Здесь аналогично: фраза практически совпадает с «Деяниями франков», но эпитет «нечестивый» добавил Петр Тудебод. Иными словами, Тудебод, в отличие от Анонима, использует терминологию, которая, по всей вероятности, указывает на религиозную сторону дела.

«Вершиной антивизантинизма у Анонима» назвал исследователь Б. Скулатос единственное место в хронике, где Аноним критикует византийцев в целом. Прямо о византийцах не говорится, насчет них здесь скорее сделан тонкий намек, вставленный в речь мосульского атабека Кербоги: «Мы прибыли сюда затем, что весьма дивимся, по какой причине и почему сеньоры и предводители, которых вы упомянули, называют своей землю, которую мы отобрали у женоподобных (effeminatus) народов?». Аналогичный абзац имеется у Петра Тудебода, т.е. в этой критике два хрониста выступают на равных. Однако, речь здесь не идет о религии, и эта критика не сравнима с критикой императора Петром Тудебодом.

Раймунд Анжильский, как может показаться вначале, уделяет довольно мало внимания византийской тематике сравнительно с Анонимом. Однако это следствие оговорки, сделанной Раймундом в начале его хроники: хроника будет посвящена только графу Раймунду Сен-Жилльскому. Отношение хрониста к Византии, в целом, негативно, хотя и упоминается помощь императора при осаде Никеи. В «Деяниях франков» гораздо больше говорится о полезности византийцев, ибо неоднократно говорится о поставках провизии с их стороны еще до Никеи. Но важное всего в нашем сравнении одна из цитат с жесткой критикой византийцев: «Первый дар, который пожаловал вам Господь, т.е. Никея, отвернулся от него. Бог дал вам свой город, который отнял у врагов ваших, но затем не был там познан. И если кто-нибудь упоминал имя Господа, он был побит плетьми. Дела Божьи не имели там места». Как известно, Никея сразу же после ее сдачи была занята императорскими войсками. Таким образом, Раймунд Анжильский фактически говорит о религиозных недостатках византийцев, чего никогда не делает Аноним. Несмотря на конфликты церквей, Аноним знал византийцев в повседневной жизни и представлял их как христиан.

Фульхерий Шартрский за некоторыми исключениями в принципе не ругает византийцев. Критика не имеет религиозного характера: например, в повествовании о войне между Боэмундом и императором Алексеем Комнином уже после крестового похода, он называет императора возмутителем и тираном (perturbator et tyrranus). В письме папе от крестоносцев, греки фигурируют как еретики, но это не есть авторская критика, а, скорее, пересказ письма. Стоит, однако, заметить, что Фульхерий Шартрский фактически игнорирует в своей хронике византийскую тематику, что не дает нам до конца понять суть его взглядов. Аноним, напротив, придает важность этой тематике в своей хронике. Как справедливо замечает Джонатан Шепард, о чем уже было сказано, Боэмунд мог быть заинтересован в сотрудничестве с императором из карьерных целей, и на это есть ряд указаний в источниках. В таком случае неудивительно, что его хронист уделил византийским вопросам должное внимание.

Довольно резко критикует императора Гвиберт Ножанский. Мы уже объясняли значение слова «perfidus», которое активно используется и Гвибертом. В принципе, это соответствует общему духу хроники: хронист критикует византийцев с религиозной точки зрения, когда говорит об обрядах восточных церквей. Нами уже упоминался эпизод, в котором император радостно разоружает остатки похода бедноты. Там он назван «perfidus imperator». Император назван perfidus также и в других эпизодах хроники. Вот как описывает хронист прибытие в Константинополь герцога Готфрида Бульонского: «И вероломный император (perfidus), испуганный приходом знаменитейшего графа…». Еще один пример: «И вероломный Алексей (Alexius perfidus), который некогда просил помощи против турок, был жестоко зол на нас». Perfidus имеется в разных вариациях. В хронике фигурирует также «вероломный правитель» (perfido principe inferre praelium oportet) или «вероломнейший тиран» (cum perfidissimo hominum tyranno colloquium habuit). Когда граф Стефан Блуа отговаривает императора идти на помощь крестоносцам в силу критической ситуации, император разворачивает свои армии, что сопровождается соответствующими комментариями Гвиберта: «Сказав это, он, вероломнейший (perfidissimus), без всякого сомнения был рад, ибо он услышал о гибели тех, кого он ненавидел не меньше, чем турок».

Император также является «высокомерным» (mandabat haec tyranni insolentis astutia) и «алчным» (comes itaque quum principem cupidissimum obvium habuisset). Кроме того, император назван «sordidissimus tyrranus». Как правило это имеет значения «подлый», «грязный». Гвиберт применяет по отношению к императору уже упоминавшийся нами термин nequissimus.

Среди терминов, которые могут иметь религиозное значение, помимо уже упомянутого perfidus, можно встретить также impius. Например, когда хронист описывает столкновение императорских войск с крестоносцами Готфрида Бульонского, он пишет, что «нечестивый император узнал об этой новости». Граф Сен-Жилльский клянется «нечестивому императору не посягать на его жизнь и честь». Часто это слово имеет религиозный смысл и означает «нечестивый», «кощунственный». Кроме того, в хронике говорится, что у императора mens infida (Cujus infidae menti per omnia principalis in hoc opere subjacebat intentio…). Данное слово также может иметь религиозный смысл, означая «неверующий».

По поводу греческого народа в целом Гвиберт Ножанский не дает много информации. Так же, как и Аноним, Гвиберт делает намек, что греки женственны, пересказывая речь Кербоги. В ответ на претензии Петра Пустынника, Кербога заявляет, что эти земли принадлежат им, ибо они «отобрали их у народов, которых можно приравнять почти к женщинам» (praesertim quum eam nationi vix feminas aequiperanti mirifica virtute tulerimus). В своей хронике он также говорит, что «… греки, наиболее вялые из людей» (apud inertissimos hominum Graecos). В другой раз Гвиберт упоминает об этом же, когда рассказывает о клятве императору, и говорит, что позор клясться таким как греки, «самым вялым» (per Graeculos istos omnium inertissimos).

Роберт Реймсский, в отличие от Гвиберта, не дает указаний на религиозные вопросы. В принципе, в его хронике этих клише не очень много. Когда Роберт говорит о поражении похода бедноты, он называет императора «nequissimus»: «jubente nequissimo imperatore Constantinopolim regressi sunt». Кроме того, император «хитрый» (dolosus, subdolus). Это, правда, не оригинально, ибо хронисты часто в своих трудах представляют императора коварным и хитрым. В том числе и Аноним говорит об этом, когда рассказывает о приходе воинов к Константинополю: император с коварством строит замыслы против крестоносцев. Роберт Реймсский называет императора «императором Константинополя, подобным лису» (Constantinopolitanus autem imperator vulpinus). Роберт также, подобно Анониму и Гвиберту, говорит о женственной натуре греков: «женственные греки» (quia superaverunt effeminatam gentem Graecorum), «женственный народ» (pro effeminata gens contra nos arma sumpserunt). Последняя из цитат относится к тому самому эпизоду с ответом Кербоги Петру Пустыннику. В целом, типаж клише, которые дает Роберт Реймсский, сходен с хроникой Анонима.

Напротив, хроника Рауля Каэнского содержит гораздо более суровые клише по сравнению с Робертом Реймсским и Анонимом. В принципе, мы уже упоминали, как Рауль приравнял в одном из мест своей хроники греков к туркам. Клише вполне соответствуют этой цитате по своей строгости. Конечно, Рауль говорит об императоре как о хитром человеке, подобно многим хронистам, в том числе и Анониму. Он, например, называет императора «versutus», т.е. «хитрый, лукавый». Однако, подобно Гвиберту Ножанскому, хронист называет императора «perfidus», что может иметь и религиозное значение. Рауль Каэнский пишет, что император - это «вероломный король» (quibus viribus dolos perfidi regis valeat punire). Подобно Гвиберту Ножанскому, Рауль называет императора «тираном». Наконец, хронист делает императора «монстром, не менее жестоким, чем трехглавая химера» (at simul ad id quo triformis Chymera monstrum crudelius non fuit).

Не менее строг к императору и Эккехард из Ауры. Правда, его хроника богата на эпитеты в повествовании об арьергардном походе, в котором он, видимо, участвовал сам. Император назван «maledictus», что часто означает «проклятый». Кроме того, отчасти в связи с нарушением обещаний помощи императору, он назван «perjurus», что может означать «вероломный» в религиозном значении. Император также назван «tyrrannus», говорится о «perjuria» с его стороны. Императора обвиняют в предательстве и коллаборационизме, сотрудничестве с турками. Верх религиозной критики со стороны Эккехарда - это то, как он называет императора «ecclesiae persecutor Alexius» (гонитель церкви Алексей).

Таким образом, автор хроники «Деяния франков», используя критику по отношению к императору, не доходит до обвинений в религиозном ключе, в отношении императора или греческого народа, как это делают многие другие хронисты. Автор, в целом, негативно оценивает византийцев, но сдержан в критике, и не называет их императора «нечестивым», не говоря уже о религиозных разногласиях, как это делает, например, Гвиберт Ножанский.

При этом именно автор «Деяний франков» первый ввел в свою хронику идею о безусловной правоте крестоносцев, взятую затем на вооружение хронистами «семьи Гесты». Уже в «Деяниях франков» мы видим религиозное обоснование этой правоты. Проводится идея о том, что у христиан может быть различный статус и крестоносцы занимают среди них лидирующие позиции. Хронист признает полезность византийцев, но в то же время не воспевает Константинополь и его значение в истории христианства.

 

Заключение.

 

Таким образом, хроника «Деяния франков» - это хроника в своем роде уникальная. В ней содержится свой особый взгляд на проблему роли византийцев в крестовом походе. В вопросе о разделе мира на своих и чужих, этот автор занимает особую позицию.

Хроника «Деяния франков», избранная нами для нашего исследования, является одной из хроник, написанной участником крестового похода. Есть вероятность, что ее автор не принадлежал к духовенству, но являлся светским воином, рыцарем средней руки. Об этом говорит стиль хроники и ряд указаний в тексте хроники. В историографии принято относить автора хроники к категории хронистов, принимавших личное участие в первом крестовом походе. В тексте имеются также указания на то, что принадлежал автор к армии итальянских норманнов под предводительством Боэмунда Тарентского. Кроме того, текст содержит указания на то, что сам автор мог быть итальянцем, из числа итальянских норманнов. Южная Италия была завоевана норманнами незадолго до первого крестового похода.

Учитывая это, мы попытались расставить в нашем исследовании точки над i в вопросе о первенстве между хроникой Анонима и хроникой Петра Тудебода. Хроника Петра Тудебода представляет собой хронику, очень похожую по своему сожержанию на хронику «Деяния франков». Речь идет об очень значительной степени сходства двух документов, что делает очевидным факт либо наличия общего источника, либо крупномасштабных заимствований, сделанных одним из хронистов у другого хрониста. Проведенный нами анализ показал, что хроника Петра Тудебода, пусть и в меньшей степени, но является пронорманнской. Хоть и в меньшей степени, но хронист восхваляет норманнского предводителя Боэмунда Тарентского. На наш взгляд, такая привязанность к итальянским норманнам вряд ли была бы характерна для священника из Пуатье, коим был Тудебод. В связи с этим, нами был сделан вывод о том, что первичной хроникой являются «Деяния франков», видимо, написанные норманном. Хроника Тудебода же была написана при активном использовании «Деяний франков». При написании своей хроники, Тудебод частично убрал, а частично и оставил хвалебные эпитеты в отношении Боэмунда Тарентского. Гипотеза об общем для всех источнике, не дошедшем до наших дней, остается пока лишь гипотезой.

Итальянские корни Анонима дали нам возможность сделать предположение о том, что его взгляды на византийцев будут отличны от других хронистов. Дело в то