Декабря 1897 / 4 января 1898. Вторник

Скучно проведенный день в комнате с насморком.

Кое-куда разосланы письма; например,— в Куроиси, с просимой отту­да прибавкой на квартиру и с наказом катихизатору Титу Айзава быть деятельнее, ибо плодов труда у него совсем нет.

Анна Кванно приходила сказать, что ученицы пошили зимнее платье двадцати сиротам у Тадаки; сделали они это безвозмездно; двадцать две ученицы потрудились для себя; и, кроме этого, добрые маленькие швеи и многие другие товарки с ними собрали от себя денежное пожертвование сиротам — кто по три, кто по пять сен,— это из своих скудных крох, будучи все сами очень бедными! Да благословит Бог их и навсегда укоренит эти добрые чувства в них! Пожертвовавшие по пять сен не пожелали обнаружить и имен своих; написано было только на бумажке, что «Мид- зутани куми» (общество Мидзутани Марины, четырнадцати лет, бедней­шей из учениц, двадцать учениц) — по пять сен. (Деньги, должно быть, из тех, что дал им, как певчим, в день нового года). Это значит, что уроки Евангелия они не только заучают на память, но и стараются ис­полнить в своем поведении. Весьма отрадно видеть! Все это показывает, что Женская школа наша отлично ведется старухой Анной Кванно и ее помощниками.

Декабря 1897 / 5 января 1898. Среда.

Рождественский Сочельник

С восьми утра часы и Обедня Святого Василия Великого; кончилось в двенадцатом часу. Из Церкви зашел ко мне Иоанн Ооцуки, христианин из Такасимидзу, бывший когда-то причетником и катихизатором, но по болезни головы оставивший службу. Ныне жребий выпал ему на празд­ник Рождества Христова быть в миссийском соборе, и вот он явился (ибо христиане в Такасимидзу положили ежегодно на праздник Рож­дества Христова отправлять от себя богомольца, на церковный счет, в Хоцквай,— что очень похвально). Говорил он, что собираются христиа­не Такасимидзу просить для себя священника (с присоединением сюда ближайших Церквей), и что наметили будто бы Андрея Сасагава для сего сана. Он ныне врач.

— Можно ли совместить в одном лице эти две должности — священ­ника и лекаря? — спрашивал Ооцуки.

— Если считать эти должности равно обязательными, то никак нельзя. К кому пошел бы священник-лекарь, если бы к нему пришли разом про­сить — один окрестить младенца, другой помочь больному? Что стал бы делать священник-лекарь, если бы он пришел в храм совершать Литур­гию, а тут же за ним пришли звать его к больному, который, быть может, и опасен? — Хорошо священнику знать и медицину, но это в исключи­тельных случаях, где нет врача, или где трудно добыть его, или при внезапных несчастных случаях, либо заболеваниях; и все это после ис­полнения обязанностей врача духовного и поколику не мешает сему исполнению.— Касательно же Андрея Сасагава есть и другое препятст­вие. Он служил когда-то катихизатором; потом оставил эту службу без всяких уважительных причин, кроме «не хочу». Пусть бы у человека были какие-либо внешние препятствия, например: семейные обстоя­тельства, головная или иная боль и тому подобное. Ничего подобного! Сколько я ни уговаривал его перемыслить, следовать брату Петру, который тогда уже был священником. «Не хочу!» — и больше никаких резонов. Вышел; человек способный, изучил лекарское искусство,— ныне врач и порядочный христианин, и слава Богу! Пусть и будет сим до конца. Избирать же его во священники опасно. Что, как он, прослуживши и священником год-два, опять скажет «не хочу»? Тогда будет не хорошо уже не для него только, а для Церкви: скомпрометирует он ее немало. Итак, «вангамамано хитоо», пожалуйста, в священники не намечайте, а поищите кого понадежней.

Ооцуки обещал передать это христианам и последовать сему. Просил он, после праздника, пожить в Миссии несколько дней, чтобы воспол­нить свои знания по причетничеству и певчеству, ибо в Такасимидзу при богослужениях заведует сими частями. Ладно!

За праздничной всенощной христиан весьма мало было; пение было преплохое, особенно на левом клире. Грустно очень было!