Воздвижение Креста Господня. В Нагасаки

Вопреки вчерашним опасениям, вставши, мы увидели прекрасное свет­лое утро. Отправить Праздничное богослужение в маленькой нагасакской

Церкви не могли, так как в половине 10-го часа назначено было богослу­жение на кладбище, а сборы и переезд через рейд в деревню Инаса должен был занять немало времени. Отправились на пароходике, имея на буксире лодку, в которой везли два великолепные венка: один от нашего Государя Императора, другой от посла — но волною залило лод­ку и подмочило венки и ленты. Пред входом на кладбище стояли уже отряды моряков и сухопутных, прибывших для отдания чести нашим покойникам. На кладбище, у памятника и братской могилы было множест­во японских офицеров и нагасакских чиновников с Губернатором во главе; были и японские дамы с губернаторшей впереди; стояла не­большая группа русских жителей Нагасаки и тут же группа японских христиан и христианок. По прибытии посла началось богослужение; участвовали в нем со мною: о. Петр Булгаков, настоятель Посольской Церкви, о. Антоний Такай, нагасакский священник для японских и русских христиан, диакон Д. Львовский, иподиакон Моисей Кавамура, прибывший для сего из Оосака. Сначала я освятил окроплением св. водою, при пении «Спаси Господи люди Твоя», потом было отпевание умер­ших. Пели трое: о. Булгаков, Львовский и бас Зозуля, нагасакский обы­ватель. После Евангелия я сказал небольшое надгробное слово. Свечи были розданы при начале отпевания христианам и нехристианам. На ектениях имена покойников были помянуты все один раз. На «вечной памяти» было три залпа из ружей. По окончании богослужения стали возлагать венки на могилу: сначала от Государя Императора, потом от посла, от японских Военного и Морского Министерств, Адмирала Гото и разных Генералов и военных и гражданских частей; венками устлали всю могилу. Затем посол и все японцы отправились в кумирню на буд­дийскую панихиду в честь наших покойников; там мы ее запретить не могли, как не дозволили при самой могиле; все нагасакские бонзы, ка­жется, собраны были для этого моления. Я с кладбища, после нашей службы, отправился посетить Александра Алексеевича Сигу, бывшего русского переводчика при Министерстве иностранных дел. В 1 час был в Консульстве завтрак, данный послом. Гостей было 65 человек. За столом сидевший близ меня адъютант военного Министра Терауци попросил у меня перевод речи, сказанной мною на кладбище для сообщения Министру; я охотно обещал прислать. После стола все снялись группой. Затем я отправился сделать визиты некоторым русским, живущим в Нагасаки, и о. Антонию Такай, у которого нашел собравшееся небольшое общество нагасакских христиан, с которыми мы помолились и которым я сказал небольшое поучение. В 7 часов в Консульстве обед, за которым я позна­комился с невестой консула Николая Александровича Распопова; невенчан потому, что еще не разведен с прежней женой; говорят, что в октябре состоится развод в Петербургской Консистории. В 9 часов 40 минут ве­чера выехал из Нагасаки; собрались проводить еще больше, чем было при встрече; несомый на спине слуги Сига также был, что тяжело видеть.

Сентября 1909. Вторник.

На пути из Нагасаки в Токио

На рассвете в Кокура на станции — катихизатор Иов Хиби с группою христиан, в числе которых несомый на спине другого был параличный Николай Мацуи, когда-то хороший архитектор, построивший знамени­тую бумажную фабрику, потом многолетний страдалец от ревматизма, и ныне совсем лишенный возможности движения; даже и говорить не может, а только мычит; картина жалостью поражающая; мычит и зали­вается слезами, что, по объяснению Хиби, означает его радость. Боже, что за тяжелый крест дан человеку! К вечной радости его, конечно.

Сентября 1909. Среда.

На пути из Нагасаки в Токио

Пред утром в Нагоя сел в вагон японский Генерал с адъютантом. Посидевши, обращается ко мне:

— Вы — Николай, возвращаетесь из Нагасаки?

— Так точно.

— Я — Генерал-майор Куросава, в Тоёхаси производить артиллерий­ский смотр еду. Я четыре раза был в России. В первый раз состоял два года на службе в русском егерском полку. Представлялся Государю; имею множество знакомых и друзей в России.

— Так вы говорите по-русски?

И он заговорил по-русски:

— Говорил; теперь забываю; мало практики и так далее.

Долго мы с ним беседовали, меняя русский и японский языки. Между прочим и о минувшей войне. Он откровенно говорил, что вина наших поражений «лежит на офицерстве, которое недеятельно (окотару) и предано пьянству. Японский же военный класс, воспитанный многове­ковым сёогунатом, стоит на завете: победить или умереть. Солдаты из простого народа — бессознательно (боняри сите), но следуют тому же». В Тоёхаси Генерал, любезно простившись, оставил вагон, в сопровож­дении своего адъютанта-молодца.

В 3 часа дня я прибыл к себе, на Суругадай, нашедши здесь все в добром порядке. Вечером не мог долго читать корректуру: 4-дневное пребывание в вагоне утомительно для моих лет.

Сентября 1909. Четверг

Целый день всё вперемешку: месячные расчеты, чтение корректуры и чтение японских писем. Из сих последних одно от Моисея Оота, доктора в Хамамацу, хорошего христианина; спрашивает, «правда ли, что я укоряю его за неуплату денег за церковные вещи? Кто-то из хрис­тиан в Оказаки это говорит про меня». Нелепица. Ни за какие церков­ные вещи Оота не должен мне или Миссии; и никому я никогда не отзывался дурно о М. Оота, а всегда когда случалось, хвалил и ставил в пример другим его усердие к Церкви. Так и отвечено ему к успокоению его.