Глава 5. Восстановление обязательства из поручительства при оспаривании в деле о банкротстве сделок, направленных на исполнение обеспечиваемого обязательства

 

    Внесение в Закон о банкротстве главы об оспаривании сделок должника (гл. III.1 Закона) придало импульс относительно новому явлению в отечественной цивилистике – оспариванию действий должника, направленных на исполнение обязательств или обязанностей (п. 3 ст. 61.1). До этого такая возможность признавалась лишь на уровне судебной практики (п. 5 Постановления № 32).

    Попробуем разобраться в другом вопросе: как появление этого юридического инструмента повлияло на динамику обязательства из поручительства? Традиционно выделяют четыре стадии в динамике гражданско-правового обязательства: возникновение, изменение, прекращение и уничтожение (по оспоримым сделкам). Теперь же в отечественном правопорядке появилось еще и восстановление обязательства. Нам представляется, что этот этап динамического развития правоотношения является обратной стороной процесса уничтожения сделки, направленной на прекращение обязательства.

    Применительно к поручительству комплекс вопросов, связанных с восстановлением обязательства (в результате оспаривания сделки), следует разбить на несколько групп: первая – проблемы, возникающие при банкротстве поручителя; вторая – проблемы, возникающие при банкротстве основного должника; третья – проблемы, возникающие при оспаривании платежей поручителя или основного должника в рамках дела о банкротстве кредитора.

    Оспаривание платежа или иного исполнения, предоставленного поручителем в деле о его банкротстве. Как известно, при удовлетворении кредитора поручителем происходит перемена лица в обеспечиваемом обязательстве в порядке суброгации (ст. 365, 387 ГК РФ), т.е. кредитор получает удовлетворение от поручителя, а поручитель получает от кредитора имущественное право – право требования к должнику. Что же происходит, если сделка по исполнению обеспечиваемого обязательства отыгрывается обратно? По общему смыслу ст. 167 ГК РФ стороны должны быть приведены в первоначальное положение. С одной стороны, это предполагает возврат кредитором имущества в состав конкурсной массы должника, с другой – происходит восстановление требования кредитора к должнику по правилам ст. 61.6 Закона о банкротстве.

    Если же оспорена сделка по исполнению обязательства из поручительства, то должно произойти не только восстановление требования к должнику-поручителю, но и к основному должнику (само собой, со всеми правами, обеспечивающими его исполнение).

    Эта специфика создает ряд затруднений, с которыми, вполне вероятно, столкнется практика. Прежде всего следует помнить, что сделки, опровергаемые по основаниям, предусмотренным гл. III.1 Закона о банкротстве, являются оспоримыми, а не ничтожными. Соответственно, до признания судом сделки недействительной поручитель считается надлежащим правообладателем требования к основному должнику. Представим, что будет, если до этого момента поручитель примет от должника исполнение по обеспечиваемому обязательству (надлежащее исполнение, отступное, зачет и т.д.). Перефразируем вопрос: будут ли в этом случае вообще обладать юридической силой действия, предпринятые поручителем в период его пребывания в кредиторском статусе? Помимо сказанного, следует учитывать, что поручитель в этот период может расторгнуть (изменить) обеспечительные сделки, которые были заключены как с основным, так и с дополнительными должниками (например, погасить регистрационную запись об ипотеке, расторгнуть договоры поручительства и т.д.). Все это свидетельствует о том, что приведение сторон в первоначальное положение уже станет невозможным.

    Если сохранить силу за надлежащим исполнением со стороны основного должника, то следует констатировать, что требование кредитора из поручительства не подлежит восстановлению. Ведь поручительство прекращается с прекращением обеспеченного им обязательства (абзац первый п. 1 ст. 367 ГК РФ). В этом случае, наверное, следует признать за кредитором право требовать неосновательного обогащения с поручителя. Ведь тот получил не только возврат имущества в конкурсную массу со стороны кредитора, но и исполнение от основного должника. Само собой, это чрезмерно. В подобном случае кредитор должен иметь возможность включить свое требование в реестр требований кредиторов должника-поручителя даже после его закрытия.

    Если же игнорировать правовые последствия тех или иных действий поручителя, то тогда уже неоправданно могут пострадать интересы основного должника. Ведь если тот реально исполнил обязательство поручителя, который являлся надлежащим кредитором (во всяком случае на момент исполнения), то явно несправедливо требовать с него исполненное повторно.

    Как же должны здесь распределяться имущественные риски? Думаем, что в тех случаях, когда должник реально исполнил обязательство в пользу поручителя, не следует признавать недействительным исполнение по договору поручительства. Ведь здесь происходит восстановление конкурсной массы: сколько было отдано в пользу кредитора, столько же было получено от должника. В этом случае появляются основания для применения ст. 61.7 Закона о банкротстве, где сказано, что арбитражный суд может отказать в признании сделки недействительной в случае, если стоимость имущества, приобретенного должником в результате совершения оспариваемой сделки, превышает стоимость того, что может быть возвращено в конкурсную массу в результате оспаривания сделки. На наш взгляд, указанная норма должна применяться и в случае эквивалентности имущества, встречно предоставленного друг другу сторонами. Зачем оспаривать сделки, если встречному обмену в порядке реституции будет подлежать равноценное имущество? С точки зрения интересов конкурсной массы это представляется лишенным какого-либо здравого смысла.

    Однако тут следует уйти и от другой крайности в толковании: нельзя презюмировать равноценность имущества, полученного кредитором, и прав требования, перешедших к поручителю в порядке ст. 365 ГК РФ. Подобный подход чреват автоматическим применением ст. 61.7 Закона о банкротстве. И соответствующие попытки уже встречаются на практике.

    Так, в рамках дела о несостоятельности поручителя была оспорена сделка по предоставлению отступного кредитору. Возражая, кредитор в числе прочего ссылался на равноценность имущества, предоставленного взамен отступного, а именно прав требования к основным должникам. По мнению кредитора, суды «необоснованно не применили статью 61.7 Закона о банкротстве, поскольку в результате совершенной сделки должник, лишившись имущества на сумму 57 650 000 рублей, приобрел право требования с общества с ограниченной ответственностью «Космо трейд +», общества с ограниченной ответственностью «МЕГА», общества с ограниченной ответственностью «ТТК ленд 16», общества с ограниченной ответственностью «ТТК север» и общества с ограниченной ответственностью «ТАТТРАНСКОМ 43» [основных должников. – Р.С. ] уплаты денежных средств в размере 101 244 725 рублей, а также права требования уплаты процентов на указанную сумму и возмещения иных понесенных расходов»[249]. Однако суды всех инстанций поступили абсолютно правильно, признав заявленные возражения несостоятельными. При этом ими было указано на отсутствие в материалах дела доказательств, позволяющих сделать вывод о получении либо реальной возможности получения с основных должников суммы отступного.

    Теперь представим, что имущество, переданное поручителю должником, в отличие от имущества, переданного поручителем кредитору, было неликвидным. В этом случае отношения по исполнению главного обязательства следует также оспаривать. Тогда требование кредитора должно восстанавливаться в первоначальном виде, т.е. с притязаниями как к должнику, так и к поручителю.

    Однако появляющаяся правоприменительная практика уже столкнулась с тем, что при оспаривании сделки, направленной на исполнение поручителем обеспечиваемого обязательства, суды отказываются восстанавливать требование к основному должнику. А без этого, в свою очередь, невозможно восстановление и требования к акцессорному должнику (в том числе и к поручителю). В одном из дел, рассмотренных ФАС Уральского округа, суды удовлетворили заявление конкурсного управляющего поручителя об оспаривании сделки по внесению платежей по обеспечиваемому обязательству. Одновременно в восстановлении требования по основному долгу было отказано со следующей (крайне скудной) мотивировкой: «Оснований для рассмотрения заявления конкурсного управляющего о применении последствий недействительности сделок в виде восстановления задолженности общества «Стройтех» [основной должник. – Р.С. ] перед Сбербанком России по договорам об открытии возобновляемой кредитной линии от 08.07.2008 № 99360, от 15.09.2008 № 90644 в размере 48 337 505 руб. 87 коп. и 19 670 000 руб. соответственно у судов не имелось (п. 2 ст. 167 Гражданского кодекса Российской Федерации)»[250]. Ссылка на п. 2 ст. 167 ГК РФ позволяет предположить, что суды исходят из того, что реституция применяется лишь в отношении сторон оспариваемой сделки, т.е. в данном случае (по сделке, направленной на исполнение основного обязательства) лишь в отношении кредитора и поручителя; основной должник стороной оспариваемой сделки не является. По нашему убеждению, такой крайне формальный подход нельзя признать правильным. Ведь интересы кредитора при этом тоже должны защищаться. Соответственно, в рамках подобных споров, имеющих место в деле о банкротстве поручителя, должны привлекаться как основные, так и другие акцессорные должники по обеспечиваемому обязательству. При этом в процессуальном плане они должны наделяться теми же правами и обязанностями, что и ответчики.

    Оспаривание платежа или иного исполнения, предоставленного основным должником в деле о его банкротстве. В случае оспаривания сделки по исполнению обязательства, обеспеченного поручительством, также происходит восстановление требования. В каком объеме восстанавливаются права кредитора – только по отношению к должнику или также по отношению к лицам, являющимся акцессорными должниками? По логике вещей стороны должны быть приведены в первоначальное положение, а следовательно, кредитор должен получить по реституции то требование, которое у него было в момент совершения оспариваемой сделки, т.е. со всем обеспечением.

    За период с 2015 г. по 2017 г. ВС РФ был рассмотрен ряд важных дел, посвященных проблеме восстановления обеспечения. Удивительно, но по такой сложной экономической тематике правовую позицию сперва сформировала именно Судебная коллегия по гражданским делам ВС РФ (далее – Гражданская коллегия), приняв определения от 10 ноября 2015 г. № 80-КГ15-18 и от 11 октября 2016 г. № 32-КГ16-13. В свою очередь Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ (далее – Экономическая коллегия), даже имея возможность высказаться в ходе рассмотрения спора о взыскании долга с поручителя по восстановленному обеспечиваемому обязательству в Определении от 20 апреля 2017 г. № 305-ЭС16-19525 по делу № А40-231538/20152, не проронила ни слова по обсуждаемой проблеме.

    На фоне этого бросаются в глаза диаметрально противоположные резолютивные выводы, сделанные судебными коллегиями ВС РФ. Складывается впечатление, что даже на уровне высшей судебной инстанции отсутствует единый подход к разрешению подобной категории споров.

    Начнем с изучения фабулы дел. В каждом случае она в значительной степени совпадает. Кредитный договор был обеспечен рядом акцессорных сделок – поручительствами и залогами. В преддверии банкротства заемщик путем перечисления безналичных денежных средств исполнил обеспечиваемое обязательство. Позднее в порядке, предусмотренном гл. III.1 Закона о банкротстве, соответствующие платежи были признаны недействительными сделками, а задолженность по обеспечиваемому обязательству перед банком восстановлена.

    В этой связи кредитор обратился в суд с иском по восстановленному обязательству как к заемщику, так и к акцессорным должникам. Апелляционные инстанции встали на сторону кредитора, удовлетворив его требование о солидарном взыскании задолженности с заемщика и его поручителей, а также об обращении взыскания на заложенное имущество.

    Гражданская коллегия заняла «пропоручительский» подход, отказав в удовлетворении иска к акцессорным должникам. Выделим ключевые тезисы ее правовой позиции.

    Во-первых, Гражданская коллегия ссылается на специальный характер п. 4 ст. 61.6 Закона о банкротстве. Согласно названной норме в случае признания на основании ст. 61.3 Закона о банкротстве недействительными действий должника по уплате денежных средств, передаче вещей или иному исполнению обязательств, а также по совершению иной сделки должника, направленной на прекращение обязательства, обязательство должника перед соответствующим кредитором считается возникшим с момента совершения недействительной сделки; при этом право требования кредитора по данному обязательству к должнику считается существовавшим независимо от совершения данной сделки.

    В определениях Гражданской коллегии сделан вывод об ограниченном эффекте данной нормы: якобы она регулирует отношения между должником и его кредиторами при проведении процедуры банкротства; при этом какого-либо указания о распространении ее действия на иных лиц, не участвующих в процедуре банкротства, закон не содержит. Также вопросы восстановления залога и поручительства после их прекращения не урегулированы и гл. 23 ГК РФ.

    Во-вторых, Гражданская коллегия обращает внимание на то, что п. 6 ст. 367 ГК РФ не допускает бессрочного существования обязательства поручителей в целях установления определенности в существовании прав и обязанностей участников гражданского оборота. Выполнение заемщиком своих обязательств не является событием, которое должно с неизбежностью наступить, а следовательно, не может быть условием о сроке поручительства по смыслу ст. 190 ГК РФ. Поскольку иное не установлено законом, при прекращении обязательства, вытекающего из договора залога или поручительства, при последующем поведении и совершении сделок поручители и залогодатели, а равно и иные участники гражданского оборота в силу положений п. 3 ст. 1 и п. 5 ст. 10 ГК РФ вправе полагаться на отсутствие таких обязательств и обременения имущества залогом.

    В-третьих, Гражданская коллегия обращает внимание на то, что должники по акцессорным обязательствам не участвовали в обособленном споре по оспариванию сделки (ни в качестве ответчиков, ни в качестве третьих лиц). Исходя из этого, можно предположить, что процедуре взыскания долга с поручителя должна обязательно предшествовать процедура восстановления соответствующего обеспечительного обязательства в судебном порядке.

    В-четвертых, в Определении от 10 ноября 2015 г. № 80-КГ15-18 также обращается внимание на утрату обеспечения в результате расторжения договора поручительства.

    Что можно сказать о приведенном правовом подходе? Нам он представляется концептуально неверным в части полного отвержения возможности восстановления обеспечения в результате конкурсного оспаривания платежа или иного исполнения основного должника. Это идет вразрез с богатым зарубежным опытом. В частности, в англосаксонских странах существует соответствующий механизм «воскрешения гарантий» (revival of guarantees, revival of security)[251].

    Нельзя не отметить избыточность аргументов, которые были приведены Гражданской коллегией, и, как следствие, взаимоисключающий характер некоторых из них. Например, приведена ссылка и на истечение срока поручительства, и на специальный характер банкротной реституции (ст. 61.6 Закона о банкротстве). Однако как те же самые аргументы работают по отдельности? Как разрешается спор, если соответствующий срок не истек? Судя по первому тезису, восстановление акцессорных обязательств при конкурсном оспаривании платежа основного должника вообще не происходит, поскольку применение последствий недействительности должно распространяться исключительно на отношения несостоятельного должника и его кредитора. Выходит, что ссылка как на истечение срока поручительства, так и на другие аргументы иррелевантна. Само собой, включение подобных оговорок в текст судебного акта дезориентирует участников оборота и, как следствие, дискредитирует авторитет правовой позиции высшей судебной инстанции.

    Теперь перейдем непосредственно к анализу вышеупомянутых тезисов.

    О специальном характере банкротной реституции. Одним из главных постулатов определений Гражданской коллегии является ссылка на особенности реституции по правилам гл. III.1 Закона о банкротстве: она якобы распространяется исключительно на отношения между несостоятельным должником и другой стороной оспариваемой сделки. Любопытно, что в практике арбитражных судов такого рода доводы до последнего времени не встречались. Видимо, на фоне появления обсуждаемых определений ВС РФ ситуация изменилась. В качестве примера можно привести постановление АС Центрального округа от 2 февраля 2017 г. № Ф10-5834/2016 по делу № А68-1489/2016. Здесь, толкуя ст. 61.6 Закона о банкротстве, окружной суд указал, что «законодатель не установил возможность восстановления каких-либо обязательств лиц, не участвующих в процедуре банкротства».

    Подобная аргументация выглядит неубедительно, причем с позиции как банкротной, так и общегражданской реституции.

    Довод об ограничении последствий недействительности пределами взаимоотношений кредитора и несостоятельного должника сработает лишь при оспаривании сделки в деле о банкротстве основного должника. Если же речь идет об оспаривании сделок несостоятельного кредитора, то такой аргумент бесполезен. В данном контексте должники по обеспечительным сделкам выступают контрагентами для несостоятельного кредитора, а не посторонними третьими лицами. При этом требования о восстановлении обеспечения в результате оспаривания сделок в рамках банкротства кредитных организаций – далеко не редкость.

    Вместе с тем с точки зрения реанимации обеспечительных обязательств ситуация в обоих случаях одинаковая, поскольку происходит восстановление требования по ранее прекращенному обеспечиваемому обязательству. Несмотря на тождественность обстоятельств, при банкротстве основного должника его поручителям доступно возражение о специальном характере реституции по правилам гл. III.1 Закона о банкротстве, а при банкротстве кредитора – нет. Оправданно ли различие в подходах? Какую-то ratio для этого мы не видим. Следовательно, обсуждаемый механизм должен носить универсальный характер.

    Развивая данную идею, следует отметить, что последствия недействительности сделок для обеспечительных должников должны быть одинаковы при их оспаривании как по специальным (банкротным), так и по общегражданским основаниям. Нельзя отрицать того факта, что в отечественном праве обсуждаемые проблемы были обнажены именно в контексте конкурсного оспаривания. Именно это в значительной степени искажает восприятие. Действительно, у многих представителей профессионального сообщества сейчас восстановление обеспечения в первую очередь ассоциируется исключительно с положениями гл. III.1 Закона о банкротстве. Однако такое ограничительное толкование необоснованно.

    Так, по смыслу п. 2 ст. 167 ГК РФ при недействительности сделки ее стороны должны быть приведены в первоначальное положение, существовавшее до ее совершения. Таким образом, если кредитор до прекращения обязательства имел требование к основному должнику, усиленное обеспечением (поручительством, залогом и т.д.), то в результате реституции восстановленное требование должно обрести свой первоначальный облик. Ликвидность требования должна быть неизменна. На наш взгляд, это общее правило, и именно в нем заключается суть реституции. Какой-либо исключительной связи подобных последствий с оспариванием сделок по правилам гл. III.1 Закона о банкротстве не прослеживается.

    В отечественной судебной практике хотя и крайне редко, но все же встречаются примеры предъявления общегражданского реституционного требования о восстановлении обязательства из личного обеспечения. Так, в одном из дел, рассмотренных ФАС Московского округа, при оспаривании соглашения о совершении зачета взаимных требований было одновременно заявлено требование о восстановлении задолженности по обеспечиваемому обязательству (кредитному договору), а также по договору поручительства, заключенному с целью его обеспечения[252]. Несмотря на отказ в удовлетворении иска в ходе судебного разбирательства в суде кассационной инстанции, данный пример наглядно иллюстрирует реальную возможность внеконкурсного предъявления подобных требований. Также встречаются и примеры восстановления вещного обеспечения в результате оспаривания сделок по общегражданским основаниям. В одном из дел, рассмотренных ФАС Поволжского округа, в качестве последствия недействительности сделки в числе прочего указано на восстановление залоговых прав на имущество (правда, залогодатель и заемщик в данном случае совпадали в одном лице)[253].

    В пользу универсальности механизма восстановления обеспечения говорит и бесценный опыт римского права, в частности рассуждения Гая: «Если я принужденный тобой под воздействием страха, совершу для тебя формальное погашение стипуляции, то по решению судьи, у которого на основании этого эдикта предъявляется иск, (сюда) включается не только то, что в отношении твоей личности обязательство восстанавливается, но и также то, что ты подбираешь также и фидеюссоров, либо тех же самых, либо других, не менее подходящих, кроме того (сюда) включается еще и то, что ты восстанавливаешь те залоги, которые давал по тому же делу»[254].

    Как видим, воскрешение поручительства и залогов изначально было возможным вне связи с конкурсными процедурами. Исходя из этого, реституционное восстановление обеспечительных обязательств нельзя рассматривать как исключительную специфику гл. III.1 Закона о банкротстве.

    Если и рассуждать о специфике банкротной реституции, то она заключается прежде всего в отсутствии двустороннего и одномоментного характера ее осуществления. Отсюда вытекает ряд проблем, связанных с учетом восстановленного требования в реестре требований кредиторов несостоятельного должника. Однако каких-либо положений, ограничивающих эффект недействительности лишь кругом лиц, участвующих в деле о банкротстве, в ст. 61.6 Закона о банкротстве не предусмотрено.

    С экономической точки зрения восстановление лишь необеспеченного требования к должнику нельзя признать полноценной реституцией. Можно ли в подобном случае говорить о приведении сторон недействительной сделки в положение, которое имело место до ее совершения? Конечно, нет. Ведь кредитор не восстанавливает первоначальный уровень защиты его имущественных интересов. Контраст особенно заметен при высокой ликвидности ранее имевшегося достаточного обеспечения на фоне сомнительной финансовой устойчивости основного должника. Ведь изначально кредит (в экономическом смысле) мог быть оказан лишь под условием о предоставлении обеспечения. И именно обеспечение выступает той точкой опоры, которая поддерживает стабильность оборота. В этом смысле Гражданская коллегия фактически разоружает кредитора, оставляя его наедине с несостоятельным должником, что явно противоречит предназначению института обеспечения исполнения.

    На это обращает внимание АС Северо-Западного округа: «…избранный судами подход делает бессмысленным оспаривание недобросовестных сделок банкрота и его контрагента при неплатежеспособности последнего в случае, когда исполнение обязательств этого контрагента обеспечено обязательствами третьего лица. В подобном случае защита интересов кредиторов путем обращения взыскания на предмет залога, предоставленного третьим лицом, становится невозможной. Институт обеспечения исполнения обязательств перестает выполнять свою функцию, что в результате ведет к отсутствию стабильности гражданского оборота»[255].

    Любопытна оценка эффекта предпочтительного исполнения обеспечиваемого обязательства в американском правопорядке. Ее суть заключается в том, что преференции получает не только кредитор, но и поручители, гаранты и другие лица, предоставившие обеспечение. Правда, последним оказывается не прямое, а так называемое косвенное предпочтение (indirect preference). Ведь при отсутствии соответствующего платежа им пришлось бы исполнить собственное условное обязательство и занять место кредитора[256]. Соответственно, в результате конкурсного оспаривания в первоначальное положение должны быть приведены все лица, получившие предпочтение, – как кредитор, так и другие лица, получившие косвенное предпочтение, в том числе поручители.

    О бессрочном существовании обязательства из поручительства. В соответствии с абзацем первым п. 6 ст. 367 ГК РФ поручительство прекращается по истечении указанного в договоре поручительства срока, на который оно дано. Если такой срок не установлен, оно прекращается при условии, что кредитор в течение года со дня наступления срока исполнения обеспеченного поручительством обязательства не предъявит иск к поручителю. Когда срок исполнения основного обязательства не указан и не может быть определен или определен моментом востребования, поручительство прекращается, если кредитор не предъявит иск к поручителю в течение двух лет со дня заключения договора поручительства.

    Истечение срока, предусмотренного абзацем первым п. 6 ст. 367 ГК РФ (до 1 июня 2015 г. – п. 4 ст. 367 ГК РФ), является самой распространенной и, по-видимому, наиболее удобной причиной отказа в удовлетворении иска к поручителю по рассматриваемой категории дел[257]. При этом зачастую суды ссылаются на п. 25 Постановления № 63, указывая, что права требования кредитора как к должнику, так и к поручителю считаются существовавшими независимо от совершения должником действий по уплате денежных средств кредитору[258]. Это ошибочно. Вряд ли разработчики имели в виду, что независимое существование требования предполагает непрерывное течение всех юридически значимых сроков (например, сроков исковой давности, сроков на включение в реестр требований кредиторов несостоятельного должника и т.д.).

    Гражданская коллегия по сути стимулирует кредитора к предъявлению безнадежных исков к поручителям еще задолго до признания оспоримой сделки (платежа основного должника) недействительной. Такое поведение навязывается под страхом утраты поручительства в результате пропуска срока. Как минимум это не соответствует принципу разумности.

    На этом фоне вполне закономерны расхождения в судебной практике относительно исчисления сроков поручительства. В вышеприведенных определениях Гражданской коллегии соблюдение срока, предусмотренного ст. 367 ГК РФ, проверяется к моменту предъявления иска к поручителю о взыскании обеспечиваемого долга. В этой связи любопытен подход АС Северо-Кавказского округа, стремящегося хоть как-то облегчить положение кредитора. Судя по практике, формирующейся в данном регионе, до истечения срока достаточно предъявить в суд иск о восстановлении обязательства из поручительства в порядке применения последствий недействительности сделки (т.е. реституционное требование), а не непосредственно иск о взыскании долга с поручителя. Вот как это мотивируется:

    «Законодатель, устанавливая срок действия поручительства, тем не менее предусматривает, что совершение кредитором активных действий по защите своих имущественных интересов – предъявление иска к поручителю – является обстоятельством, исключающим возможность поручителя ссылаться на прекращение поручительства по правилам пункта 4 статьи 367 Кодекса.

    В данном случае банк совершил указанные действия – обратился в суд в рамках дела о банкротстве с заявлением о признании недействительными сделок и применении последствий их недействительности. Разрешение спора между кредитором и поручителем по иску банка о взыскании задолженности по договору от 25.10.2010, не рассматривается в качестве основания для прекращения поручительства»[259].

    Однако и такой подход не панацея, ведь предъявление иска об оспаривании сделки (и, соответственно, реституционного требования о восстановлении акцессорного обязательства) не зависит от кредитора. Поэтому возможность соблюдения сроков поручительства тоже находится за пределами воли последнего.

    Любопытно, что в ряде примеров суды ссылаются на пресекательную правовую природу срока, предусмотренного п. 4 ст. 367 ГК РФ (в прежней редакции)[260]. В абзаце пятом п. 33 Постановления № 42 разъяснено, что указанные сроки не являются сроками исковой давности, к ним не подлежат применению положения гл. 12 ГК РФ. Этот тезис мы сомнению не подвергаем. Но тогда какими нормами следует руководствоваться?

    Интуитивно нам кажется верным, что судебная практика должна обратиться в данном случае к ст. 167 ГК РФ и ст. 61.6 Закона о банкротстве, т.е. к правилам о реституции. Цель применения последствий недействительной сделки – восстановление положения, существовавшего до ее совершения. Исходя из этого, требование подлежит восстановлению в своем первоначальном виде: на тех же условиях, с тем же обеспечением, а соответственно, и с тем же резервом времени на защиту нарушенных прав. Таким образом, восстановление срока в данном случае – лишь один из обязательных элементов реституции, направленной на восстановление прекращенного правоотношения.

    О влиянии поведения кредитора на восстановление обеспечения. Последствия недействительности сделки для поручителя могут различаться в зависимости от действий кредитора, предпринятых им как до, так и после оспаривания сделки. Рассмотрим различные сценарии.

    О действиях кредитора, направленных на отказ от обеспечения. В Определении Гражданской коллегии от 10 ноября 2015 г. № 80-КГ15-18 установлено, что между кредитором и поручителями были заключены соглашения о расторжении договоров поручительства, а также совершены действия (сделки), направленные на прекращение залога путем подачи заявления о прекращении ипотеки. «Указанные выше сделки истцом не оспорены, судом недействительными не признаны, а оснований, по которым они в силу закона могли бы признаваться недействительными и не влекущими последствий без соответствующего решения суда, Гражданским кодексом Российской Федерации, Законом о банкротстве, иными законами не предусмотрено».

    Выходит, в данном случае имеет место добровольное прекращение поручительства в соответствии с п. 2 ст. 453 ГК РФ. Предполагает ли признание недействительной сделки, направленной на исполнение обеспечиваемого обязательства, автоматическую недействительность сделки по расторжению поручительства? Конечно же, нет. Соответствующее соглашение действительно, а значит, нельзя игнорировать его юридическую силу.

    На наш взгляд, добровольный отказ кредитора от обеспечения является ключевым фактором, полностью оправдывающим разрешение спора в пользу лиц, предоставивших обеспечение. На этом фоне удивляет то, что Гражданская коллегия отвела столь убедительному аргументу лишь второстепенную роль.

    Подобная проблема – добровольный отказ кредитора от обеспечения – достаточно часто встречается в судебной практике. Так, в постановлении ФАС Московского округа отмечается: «Как следует из материалов дела, судами было установлено расторжение кредитного договора, а также договоров поручительства и залога, заключенных в обеспечение обязательств заемщика по кредитному договору, в связи с чем суды обоснованно признали обязательства, обеспечивавшие исполнение обязательств по кредитному договору прекратившимися. Учитывая, что действия сторон этих договоров по их расторжению представляют собой самостоятельные сделки, а требование о признании этих сделок недействительными конкурсным управляющим не заявлялось, суды правомерно указали на отсутствие оснований для восстановления прав требований по обязательствам, обеспечивающим исполнение обязательств по кредитному договору»[261]. Правда, конкурсное оспаривание соглашений о расторжении договоров поручительства далеко не всегда бывает успешным[262].

    Конечно, можно поставить под сомнение действительность соглашения о расторжении обеспечиваемой сделки, которая уже прекращена надлежащим исполнением. Какие могут быть разумные мотивы для совершения такой сделки? Вполне возможно, что поручитель как раз и желал исключить риск восстановления его обязательства в результате конкурсного оспаривания платежа, внесенного основным должником. В американской судебной практике есть пример, где гаранты после исполнения обеспечиваемого обязательства должником предоставили взамен новую гарантию по другому обеспечиваемому обязательству. В ходе оспаривания сделки суд посчитал, что обязательство по первоначальной гарантии не подлежит восстановлению ввиду его прекращения в связи с новацией[263].

    Должны ли мотивы быть прямо прописаны в тексте соглашения о расторжении? Думаем, что это совсем необязательно. Ведь добросовестность и разумность участников оборота должна презюмироваться. Соответственно, должно предполагаться, что у сторон были разумные мотивы для подписания соглашения. Поэтому бремя опровержения данной презумпции (т.е. доказывание отсутствия разумности и добросовестности) должно ложиться на кредитора.

    Также нельзя забывать, что добровольный отказ кредитора от одного обеспечения (например, расторжение договора поручительства) может по «цепной реакции» повлечь дальнейшее соразмерное освобождение от ответственности для других поручителей в силу п. 4 ст. 364 ГК РФ. Ведь утрата обеспечения в результате расторжения договора безусловно зависит от воли кредитора. Соответственно, восстановление иного обеспечения по тому же обеспечиваемому обязательству попадает в зону риска.

    О действиях кредитора, направленных на отказ от принятия исполнения. Другой сопутствующей проблемой является вопрос об отказе от получения исполнения, предоставленного основным должником или поручителем. Может ли кредитор отказаться от получения исполнения или возвратить его должнику (причем даже четко осознавая риск конкурсного оспаривания)?

    С одной стороны, в силу п. 5 ст. 367 ГК РФ поручительство прекращается, если кредитор отказался принять надлежащее исполнение, предложенное должником или поручителем, с другой – в связи с прекращением обеспечиваемого обязательства подлежит прекращению и залог (подп. 1 п. 1 ст. 352 ГК РФ), и поручительство (абзац первый п. 1 ст. 367 ГК РФ). Вследствие «пропоручительского» подхода кредитор может оказаться в крайне неудобном положении, поскольку как принятие исполнения, так и отказ от него приведет к утрате обеспечения. При этом кульминацией несправедливости является то, что кредитор фактически не может предотвратить такое развитие событий, даже осознавая наличие соответствующего риска.

    В США добровольный возврат полученного кредитором в пользу несостоятельного должника также не влечет восстановление обеспечения[264]. В то же время в отдельных случаях (например, дело In re SNTL Corp.) допускается заключение мирового соглашения в ходе оспаривания сделки по исполнению обеспечиваемого обязательства без риска утраты обеспечения[265]. В этом примере в результате примирения кредитор вернул в конкурсную массу основного должника не полную, а уменьшенную сумму предпочтительного платежа (лишь 110 млн долл. США вместо полученных 180 млн долл. США). Гарант же возражал против требования кредитора, ссылаясь на добровольный характер возврата надлежащего исполнения в пользу основного должника. В результате требование кредитора к гаранту было удовлетворено в части уменьшенной суммы – 110 млн долл. США.